«Лавка древностей» adlı səsli kitabdan sitatlar, səhifə 3

миссис Джарли, хозяйка музея восковых фигур:

"Фура повезет ящики, и ты можешь поехать в ней, дитя мое; а мне нельзя: хочешь, не хочешь, а надо идти пешком — публика ждет, чтобы я показалась на улице. Что делать, общественные деятели не свободные люди, не всегда могут располагать собою. "

Некоторые люди всегда веселы, да не блещут умом, а другие больно умны (по крайней мере, им самим так кажется), а веселиться не умеют.

Кому лучше знать муки неизвестности, как не тем, кто

ждет - тревожится и ждет? В эти часы печальные видения роем толпились вокруг

нее.

Вместо того, чтобы нести свое горе домой, набрасываться на мать и колотить ребятишек (ибо утонченные натуры частенько отравляют жизнь окружающим, когда бывают не в духе), он поставил перед собой цель более низменную, а именно - решил потрудиться на пользу семье.

Вот, предположим, попросил меня какой-нибудь человек посадить дерево. Потом человек умер, а дерево стоит и напоминает мне о нем. Посмотришь на его густую листву, вспомнишь, каким оно было при жизни хозяина, и подсчитаешь приблизительно, когда рыл этому человеку могилу.

- Но то же самое дерево может напомнить вам и живых людей, - сказала девочка.

- Зато живой напомнит мне двадцать покойников, - ответил старик. - У кого жена умерла, у кого муж, у кого родители, братья, сестры, дети, друзья, - десятка два насчитаешь, не меньше.

С тех пор прошло много лет, а когда человека постигает горе и беда, время тянется для него еще дольше.

Ох, уж эти праздники! Почему они оставляют в нас чувство сожаления? Почему мы не можем отодвинуть их мысленно недели на две назад и с этой удобной дистанции вспоминать о былом либо со спокойным безразличием, либо с довольной улыбкой? Почему они преследуют нас, как неприятный вкус во рту после выпитого вчера вина, как неотделимые от похмелья головная боль, и вялость, и благие намерения, которые в некоем обширном царстве под землей служат материалом для мощения дорог, а на земле живут обычно не долее обеда.

Давайте же помедлим здесь и скажем, что если привязанность и любовь к родному гнезду — чувства прекрасные, то в ком же они прекраснее всего, как не в бедняках! Узы, связующие богачей и гордецов с семьей, выкованы на земле, но те, что соединяют бедняка с его скромным очагом, отмечены печатью небес, и им нет цены. Человек знатного рода может любить свои наследственные чертоги и владения как часть самого себя, как атрибуты своего происхождения и власти; его связь с ними зиждется на гордыне, алчности, тщеславии. Преданность бедняка своему жилью, в котором сегодня приютился он, а завтра кто-нибудь другой, коренится в более здоровой почве. Его домашние боги созданы из плоти и крови, не из золота, серебра и драгоценных камней; у него нет другого достояния, кроме сердечных привязанностей, и если тяжкий труд, рубище и скудная еда не мешают бедняку любить голые стены и полы, эта любовь дарована ему небом, а его жалкое жилище становится святыней.

Пони выбирал аллюр исключительно по собственному усмотрению и вообще делал все, что ему вздумается. Если старичок дергал вожжами, стараясь усовестить его, пони в ответ на это дергал головой. Судя по всему, самое большее, на что он соглашался, — это возить своих хозяев по тем улицам, по которым им уж очень хотелось проехать, но в уплату за такое снисхождение требовал полной свободы действий, грозя в противном случае вовсе не сдвинуться с места.

This is the triumph I was to have, is it? It's like the old country-dance of that name, where there are two gentlemen to one lady, and one has her, and the other hasn't, but comes limping up behind to make out the figure. But it's Destiny, and mine's a crusher.