"Васюткино озеро" kitabından sitat

маткой с глузду зъихалы. Не переставая бормотать, он поднялся к штурвальному и приказал: – На Песчаному острови и у Карасихи не будет остановки. Газуй прямо к Шадрину. – Понятно, товарищ старшина, домчим хлопца мигом! Подплывая к стоянке бригадира Шадрина, штурвальный покрутил ручку сирены. Над рекой понесся пронзительный вой. Но Васютка не слышал сигнала. На берег спустился дедушка Афанасий и принял чалку с бота. – Что это ты сегодня один-одинешенек? – спросил вахтенный матрос, сбрасывая трап. – Не говори, паря, – уныло отозвался дед. – Беда у нас, ой беда! Васютка, внук-то мой, потерялся. Пятый день ищем. Ох-хо-хо, парнишка-то был какой, парнишка-то, шустрый, востроглазый!.. – Почему – был! Рано ты собрался его хоронить! Еще с правнуками понянчишься! – И, довольный тем, что озадачил старика, матрос с улыбкой добавил: – Нашелся ваш пацан, в кубрике спит себе и в ус не дует. – Чего это? – встрепенулся дед и выронил кисет, из которого зачерпывал трубкой табак. – Ты… ты, паря, над стариком не смейся. Откудова Васютка мог на боте взяться? – Правду говорю. На берегу мы его подобрали. Он там такую полундру устроил – все черти в болото спрятались! – Да не треплись ты! Где Васютка-то? Давай его скорей! Цел ли он? – Цел. Старшина пошел его будить. Дед Афанасий бросился было к трапу, но тут же круто повернул и засеменил наверх, к избушке: – Анна! Анна! Нашелся пескаришка-то! Анна! Где ты там? Скорее беги! Отыскался он… В цветастом переднике, со сбившимся набок платком показалась Васюткина мать. Когда она увидела спускавшегося по трапу оборванного Васютку, ноги ее подкосились. Она со стоном осела на камни, протягивая руки навстречу сыну. И вот Васютка дома! В избушке натоплено так, что дышать нечем. Накрыли его двумя стегаными одеялами, оленьей дохой да еще пуховой шалью повязали. Лежит Васютка на топчане разомлевший, а мать и дедушка хлопочут около, простуду из него выгоняют. Мать натерла его спиртом, дедушка напарил каких-то горьких, как полынь, корней и заставил пить это зелье. – Может, еще что-нибудь покушаешь, Васенька? – нежно, как у больного, спрашивала мать. – Да, мам, некуда уж. – А если вареньица черничного? Ты ведь его любишь! – Если черничного, ложки две, пожалуй, войдет. – Ешь, ешь! – Эх ты, Васюха, Васюха! – гладил его по голове дедушка. – Как же ты сплоховал? Раз уж такое дело, не надо было метаться. Нашли бы тебя скоро. Ну да ладно, дело прошлое. Мука – вперед наука. Да-а, глухаря-то, говоришь, завалил все-таки? Дело! Купим тебе новое ружье на будущий год. Ты еще медведя ухряпаешь! Помяни мое слово! – Ни боже мой! – возмутилась мать. – Близко к избе вас с ружьем не подпущу. Гармошку, патефон покупайте, а ружья чтобы и духу не было! – Пошли бабьи разговоры, – махнул рукой дедушка. – Ну, поблукал маленько парень. Так что теперь, по-твоему, и в лес не ходить? Дед подмигнул Васютке, дескать, не обращай внимания, будет новое ружье – и весь сказ! Мать хотела еще что-то сказать, но на улице залаял Дружок, и она выбежала из избушки. Из леса, устало опустив плечи, в мокром дождевике, шел Григорий Афанасьевич. Глаза его ввалились, лицо, заросшее густой, черной щетиной, было мрачно. – Напрасно все, – отрешенно махнул он рукой. – Нету, пропал парень…