Александр Етоев

Небо над портом было цвета экрана телевизора, настроенного на пустой канал.

Шутки, как и справедливость, рождаются вместе с речью.

– Остыньте, Ляля. Успокойтесь. Не плюйте на пол, не забывайте про санитарию и гигиену. – Санта-Клаус вытащил из-за пазухи кожаный баульчик с аптечкой. – Вот, примите эту розовую пилюлю, и всю злость вашу как рукой снимет. Она сахарная, можно не запивать.

– Вы еще, оказывается, и доктор. – Ляля кисло посмотрела на Санта-Клауса. Злость по-прежнему бурлила в ней, будто в чайнике. <...>

Ляля сунула нос в аптечку.

– Сколько здесь у вас всяких всячин. Ой, а это еще что за штуковина?

– Это градусник для измерения температуры сердца – горячее оно у человека или холодное. Одновременно применяется как магнит, если сердце уходит в пятки. Здесь микстура для разжижения жадности. В этой банке мазь от мурашек. Здесь, в коробочке, таблетки от страха – черные, когда пугаешься темноты, эти, синие, – от водобоязни...

Что на свете серее пыли? Мышь. А серее мыши? Правильно, школьная форма.

В своем мышином костюмчике я чувствовал себя невидимкой. Костюмчик был мешковатый, то есть сильно напоминал мешок. Мешок, а в мешке -- я на фоне длинной серой стены дома № 31.

— Молода ещё ты, — отрезала Александра Евгеньевна. — Тебе учиться надо.

— Я уже совершеннолетняя, — не согласилась принцесса. — А учиться царевнам нечему. Мы и так всё знаем.