Юлия Яковлева

Артемов взял тарелку, подхватил с подноса оловянную ложку. «Биточки казацкие» по виду мало отличались от «мухоморов». Артемов ел с аппетитом. Ходил кадык на тощей шее и желваки на

Комнату Заботкиной заполняли звуки и пианино, которое их издавало. Пыточный инструмент. Очередной жертве на  вид было лет десять.

А я был уже под впечатлением, что вы знаете

Егорушка пробубнил что-то богобоязненное: мол, все под Богом ходим. – Остолоп! А голова

могут мертвые. Череп пялил пустые глазницы. Мурин осторожно вернул его в мешок и принялся забрасывать землей.

Они такие прелести в этом возрасте, – вздохнула мать, возвращая Мари портреты детей. Прозвучало, как всегда у матери, с ощущением многоточия, за которым должно было стоять нечто вроде: «…в каких мерзких взрослых они потом вырастают. Взять хоть тебя, дорогая Мари».

Они тоже видели только кусочек картины. Каждый свой, – тихо сказала Таня. – Как же каждому легко запутаться и сбиться. И как трудно… Она умолкла, не договорив. Как трудно научиться думать «каждый человек» вместо «все люди», «я» – вместо «они». Как трудно – слышать собственную совесть.

Ничего в молодости хорошего, кроме здоровых суставов

Сик транзит глория мунди

— Я ей сказала, что когда людям хорошо — они хорошие. Когда им плохо — они плохие. А когда им ужасно — они ужасные. А хороших или плохих людей или, там, добрых и злых — нет.