Захар Прилепин

Сквозняк, который оставил, уходя, огромный, вырастивший всех наших детей сенбернар, оказался столь силён, что, торопясь унять боль, мы завели сначала одну, потом вторую, потом ещё две собаки. Так понемногу мы все заново учились улыбаться. Ушедший Шмель не растворялся, как обычно случается, в сумраке памяти – но, напротив, становился всё солнечней, очерченней светом, и смотрел на всех умиротворяюще сверху: ни о чём не печальтесь, я тут.

Незачем танки строить, если души сгнили человеческие. Производство душ важнее производства танков

Отдельный плюс России ещё и в том, что мировым лидером она быть не хочет. Она хочет только одного: чтоб её оставили в покое. Большую, добрую, никому не желающую зла Россию оставили в покое с её Донецком, Луганском, Славянском, Севастополем, Мариуполем, Черниговом, Николаевом, Харьковом, Одессой и Киевом.

Только ветер до нас донесёт вместе с запахом крови и сажи аромат азиатских широт.

Теперь ты – наш представитель. Наш посланник». Так они мне шептали на улицах Сумгаита и Баку, когда небо полыхало от разрывов, когда мой корабль шестибалльным штормом гнуло ватерлинией на волну, когда сотни русских беженцев

– Эти десять из тысячи донецких мужиков – русские больше, чем все те, что живут здесь и ничем не платят за своё русское имя. Оно досталось им бесплатно, и, более того, они ещё считают, что имя – так себе, и лучше бы им самим приплатили за него.

Когда человек, подрагивая и горячась, утверждает, что нет никаких русских, никакой Родины нет, никакого родства не бывает, – надо его бережно поправлять. Эй, парень, – стоит сказать ему, – никто не хочет с тобой спорить. Но если ты хочешь говорить что-то подобное – отвечай только за себя. Говори: у меня нет никакой Родины, я никакой не русский, я не испытываю к вам родства. И всё. И проблемы снимутся.

Улыбчивый и спокойный отец – самая большая опора и надежда для ребёнка. Получив улыбчивое и спокойное детство рядом с таким отцом, ребёнок н…

Артём пожал плечами, думая про то, как всё странно, если не сказать диковато: извлечённый из своей жизни, как из утробы, он попал на остров – если тут не край света, то край страны точно, – его охраняет конвой, если он поведёт себя как-то не так – его могут убить, – и вместе с тем он гуляет в сквере и разговаривает в той тональности, как если бы ему предстояло сейчас вернуться домой, к матери.

Стали встречаться в дальнем помещении фойе центральной донецкой гостиницы. Казак там постоянно сидел, с вечной чашкой кофе. Он их штук тридцать в день выпивал. Приносили бы сразу в трёхлитровой банке.