Kitabı oxu: «Игры, в которые играют боги»

Эбигейл Оуэн

Şrift:

Original title:

THE GAMES GODS PLAY

Abigail Owen

На русском языке публикуется впервые

Книга не пропагандирует употребление алкоголя и табака. Употребление алкоголя и табака вредит вашему здоровью.

This edition is published by arrangement with Alliance Rights Agency c/o Entangled Publishing, LLC.

* * *

Посвящается Робби – моему мужу, моей опоре, моему напарнику в «Своей игре», моему сногсшибательному герою, моей звезде.
Всего одной жизни с тобой мне мало

Пролог

На хрен богов.

Я была так близка. Так близка, будь оно все проклято, к тому, чтобы наконец добиться своей цели, наконец снять проклятье и, может быть, – лишь может быть – наконец ощутить любовь того единственного, по кому я так тоскую.

Когда я оседаю на пропитанную кровью землю, я могу думать лишь одно: «Что, если?»

Что, если бы я не попыталась разнести храм Зевса?

Что, если бы я не встретила Аида?

Что, если бы я не пыталась получить больше, чем этот мир был готов мне предложить?..

Из уголка моего глаза просачивается слеза. А потом прямо передо мной появляются ноги Зевса. Скорее всего, он собирается закончить работу.

Честно говоря, я все равно предпочту уйти быстро, а не сидеть здесь и истекать кровью.

– Ну давай, ублюдок.

Часть 1. Тигель

Боги любят поиграть с нами, простыми смертными.
И каждые сто лет… мы им это позволяем.

1 Очень плохая идея

Шипящий разряд электричества вспыхивает прямо над храмом Зевса, и я вздрагиваю, а толпа охает и ахает. В Сан-Франциско живут люди из всех слоев общества, культур и пантеонов, но никто не отрицает, что этот город находится под покровительством Зевса.

Мне не нужно лишний раз смотреть на святилище, чтобы знать, как оно выглядит: чистейший белый камень с классическими каннелированными колоннами, озаренный фиолетово-белыми вспышками и искрами, что испускают нескончаемые дуги молний, собранные над крышей.

Я качаю головой. Он очень гордится своими молниями: это единственный город в мире, который снабжает энергией бог. Хотя если Зевс в дерьмовом настроении… Что ж, это обычно отражается на освещении. Могу только представить, сколько времени те, кто наслаждается бесперебойным электричеством, должны проводить на коленях в этом храме.

Я лучше буду жить в темноте.

– Зря мы сюда пришли, – бормочу я себе под нос, проставляя галочку на планшете, а потом оглядываю многолюдную толпу, пытаясь заметить одного из карманников, ныряющего в ничего не подозревающие массы народа и выныривающего обратно.

Моя единственная работа на сегодня – наблюдать, и обычно меня просят только об этом. Наблюдать и записывать. Но из всех хреновых планов, которые мой босс Феликс придумывал за годы, этот стоит вровень с попыткой поймать пегаса, чтобы продать на черном рынке. После этого наше логово на много лет попало в черный список Посейдона. Да, логово. Не слишком творческое название, но мы воры, а не поэты.

Я мысленно пожимаю плечами. Феликс хотя бы больше не пытается украсть зерна граната у Аида. Ходят слухи, что Аид еще злопамятнее Посейдона.

И потом, не то чтобы заложники могли выбирать, за какую работу браться.

Нас предложили как залог, чтобы отработать своего рода долг наших родителей, и большинство воров с радостью берут какую угодно работу. Любая работа делает тебя на шаг ближе к тому, чтобы списать долг. Но не мой. У меня долга больше нет. Я была так мала, когда семья сдала меня Ордену, что не помню своего родного имени. Но сейчас мне двадцать три, так что это было довольно давно, и я не люблю об этом размышлять.

Короткая вспышка на секунду освещает висящие над головой облака, а потом рокот грома заставляет детей и сигнализации машин заорать.

В этот раз я и правда подпрыгиваю, но умудряюсь и дальше смотреть вперед.

– Молнии испугалась, Лайра? – ворчит слева от меня Шанс, мастер-вор. Он сегодня выступает в роли приемщика всего подрезанного, но отвлекается от работы, чтобы одарить меня снисходительной улыбкой. Мудак.

Один из старейших воров в нашем логове, он уже должен был расплатиться с долгом, но не сделал этого, и тот факт, что я секретарь нашего логова и точно знаю, сколько ему осталось выплатить, его злит. А еще делает меня его любимой целью.

Но самый простой способ справляться с его тупорылостью – игнорировать.

Так что я сосредоточиваюсь на ничего не подозревающей толпе подхалимов, волны которых все прибывают и прибывают к подножию храма, заполняя извилистую улицу, опоясывающую гору под ним. Они все пришли занять лучшие места, чтобы полюбоваться на церемонию открытия Тигля сегодня в полночь. Возможность была слишком хороша, чтобы Феликс упустил ее: идеальный случай как следует полазать по карманам. Кражи так близко от священного здания – большой риск, но босс убедил нас рискнуть попасть под гнев богов, сказав, что это и испытание для новой кучки заложников, и шанс урвать последний куш перед началом церемоний.

Из-за него кого-нибудь убьют. Или хуже…

Видимо, поэтому Феликсу нужен скромный секретарь, а точнее – я, которая работает сегодня нянькой при всем этом безобразии. Учитывая повышенную опасность, ему был нужен тот, кто присмотрит за делом и сможет – дословно – «любой ценой не дать никому вызвать гнев богов», конец цитаты.

И он прав. Я бы не пожелала ярости богов даже худшему врагу. Даже Шансу.

Как мой старый наставник, Феликс это знает. По сути, он единственный, кто точно знает, почему так.

Небольшая группа гуляк в толстовках с символикой Зевса проталкивается мимо меня, чтобы забраться повыше на холм, и несколько тычков плечами сдвигают меня левее, а потом правее, пока они пробиваются сквозь толпу. Я непринужденно использую эту возможность, чтобы оказаться на пару метров дальше от Шанса. Он и правда неприятнее всех для меня. Я все равно присматриваю за ним на случай, если он начнет расстраивать бога, но я могу с легкостью заниматься этим и на расстоянии.

Я бросаю на него взгляд и с облегчением вздыхаю. Он больше не ухмыляется мне и снова занялся работой.

Юная заложница с мягкими каштановыми кудрями проскальзывает к Шансу и касается рукава его пальто, роняя негромкое «простите», прежде чем двинуться дальше. Несмотря на лето, сейчас достаточно прохладно, чтобы никто не обратил внимания на выбор одежды мастера-вора, и это хорошо. Ему нужно много карманов.

Я даже не заметила заброс, а ведь смотрела внимательно. Раньше я надеялась, что когда-то и сама стану вором, но, к сожалению, мне не хватает одного важного навыка – тонкости.

Не оглядываясь, заложница растворяется в толпе; на нее никто не обращает внимания. Шанс сует руку в карман, потом хмурится. Ему приходится обыскать еще два кармана, прежде чем он обнаруживает добычу. А значит, даже он сам не заметил передачу.

Новая заложница хороша. Но опять же, ее наставник – лучший из нас.

На секунду я предаюсь мечтаниям, каково было бы работать рядом с ней как одной из воров, а не наблюдать за тем, как это происходит, со стороны. Но это не мой удел. Я с этим смирилась. Я хотя бы дожила до своих лет, не голодая, не оказалась в канаве, меня не убили… или чего похуже.

У меня все путем.

И даже припрятана небольшая заначка там, где ее никто не найдет. Наличка, а не какие-то цифры на экране. Однажды я могу отказаться от этой жизни, и у меня будут на это средства.

«Но тогда ты будешь совсем одна», – шепчет голосок сомнения.

Я переступаю с ноги на ногу. «Да. Ну… Может, я заведу кошку. Или нет. Собаку».

Нельзя ведь быть одиноким с собакой, правда?

Я бросаю взгляд на легендарный мост Золотые Ворота с его блистающе-белыми коринфскими колоннами под стиль храма, висящий на массивных стропах. В полночь мост перекроют для машин и позволят людям заполнить его. Мост тянется от мыса Миноса, где в устье залива стоит храм, до сверкающего города с другой стороны. Там мерцают огни, а сам залив черен, как ночь, и тьму разрезает свет прожекторов проходящих кораблей.

Краем глаза я замечаю, как одна из молодых заложниц нацеливается на пожилую пару. Они идут рука об руку, явно влюбленные, и я не могу ничего поделать с давящим чувством в груди. Женщина с тростью старается не отставать, а джентльмен рядом шаркает ногами, делая каждый шаг вдвое медленнее, чтобы подстроиться под нее. Она поднимает взгляд и привычно улыбается ему, и я знаю: последнее, что им нужно, чтобы испортить вечер, – это понять: чьи-то ловкие пальцы стащили у них бумажник или часы.

Прежде чем молодая воровка подбирается слишком близко, я высвистываю сигнал, значение которого знают все заложники: «Стой».

Вот тебе и пришла только наблюдать и записывать. Надеюсь, Феликс не узнает и не накажет меня за то, что я вмешалась.

Воровка останавливается, оглядывается, а потом ее лицо проясняется, и она с готовностью машет рукой. Не мне. Кому-то за моей спиной.

– Привет, Бун! – окликает заложница. Видимо, она подумала, что это он свистел.

Я заставляю себя не оглядываться.

Бун – одно из лиц, которое я ищу каждый день, но это мое дело. Сделав пометку в планшете поговорить потом с девочкой о том, что на работе не стоит привлекать к себе внимание, я позволяю себе оглянуться и вижу его слева от себя.

Бун Рунар.

Мастер-вор. Фантазия всех и каждого и кошмар любого родителя.

И я ничего не могу поделать со своим сердцем, которое неуклюже сбивается с ритма при виде Буна. Особенно когда он ухмыляется ученице, припадает на колено, чтобы быть с ней наравне, и говорит что-то, отчего она смеется, а потом они оба вновь становятся серьезными. Вероятно, он сам напомнил ей о привлечении внимания.

Я опускаю планшет и пользуюсь возможностью насладиться видом.

Почти два метра мышц, грубой силы и ощущения «только попробуй ко мне полезть – и увидишь, что будет» благодаря тем же мышцам и недавнему приобретению в виде неряшливой каштановой бороды на тон темнее волос. А еще он одевается как байкер. Много джинсы и кожи. И аура, которая его окружает, вовсе не ложна. Он может за себя постоять.

Когда смотришь на него, можно подумать, что он круглые сутки ведет себя как та еще сволочь. Большинство мастеров-воров вроде Шанса именно такие. Это защитный механизм. Тактика выживания. Но не в случае Буна. Больше всего мне нравится, как он ведет себя с учениками: как терпеливый советчик.

Спустя секунду он отправляет ученицу дальше. А когда поднимается во весь рост, то осматривает все вокруг, и мой желудок сжимается в предчувствии. Нет, конечно, он не ищет меня. Без сомнений, он пытается найти либо свою ученицу – первую девушку, которая уже сбросила улов, – либо одного из других мастеров-воров.

Несмотря на то что взгляд Буна направлен прямо в мою сторону, он проскальзывает то место, где я стою. Дважды.

Потом Бун уходит.

Я делаю долгий глубокий выдох, смотрю, как он прокладывает путь обратно через толпу, пока не перестаю его видеть, и в миллиардный раз жалею, что воды моей матери отошли в храме Зевса в день, когда я была рождена.

В день, когда я была проклята.

2

А дальше только хуже

– Охренеть… – Шанс издает кашляющий смешок прямо у меня над ухом.

Я подпрыгиваю: понятия не имела, что он снова подойдет ближе, тем более – Аид его забери – встанет рядом.

– Теперь понятно, – хитро говорит он как будто в сторону. – Лайра Керес, ты влюблена в Буна?

Его слова падают между мной и остальными заложниками, как бомбочки.

Каждая взрывается у меня в груди. Прямые попадания.

Можно подумать, что сейчас у меня уже должен быть иммунитет. Но разве можно забить на желание быть любимой – и проклятье, которое не позволяет любить тебя в ответ? Если боль, отдающаяся рикошетом в моей груди, хоть что-то значит, то ответ на этот вопрос – громовое «нет».

Волны придушенных ахов и бормотаний расходятся среди заложников настолько громко, что их слышно за постоянным шумом людского моря, и минимум двое бросают в нашу сторону любопытные взгляды.

«Не давай ему насладиться твоей реакцией».

Мучительно осознавая, что на нас смотрят, я пялюсь на планшет в своих руках, и унижение ползет по мне, как толпы муравьев.

Да будь он проклят.

Было бы неплохо сейчас сбежать, но я не могу. Слабостью всегда пользуются.

Я запахиваюсь в гордость, как в знакомый и уже потрепанный плащ, подбочениваюсь и улыбаюсь самой сладкой улыбкой:

– У тебя есть вся жизнь на то, чтобы быть ублюдком, Шанс. Не хочешь взять выходной?

Пара смешков звучит со стороны заложников, а то и незнакомцев, окружающих нас, и на его шее начинает пульсировать вена. Шанс весь состоит из острых углов – от носа до излома бровей, от скул до колен и локтей. Обычно его голос под стать телу. Даже если он в хорошем настроении, его речь резка и отрывиста.

Но вот когда он становится плавным и милым, а зрачки поглощают бледно-голубую радужку глаз на еще более бледном лице, вот тогда стоит поостеречься. Как сейчас.

– Думаешь, он заметил? – Его слова звучат так, что у меня волосы встают дыбом. – Неудивительно, что ты всегда умудряешься давать ему лучшие задания.

– Ты должен быть подальше в толпе, – говорю я сквозь зубы. Отступаю в сторону, чуть повыше по склону горы, и отставляю ногу влево, будто пытаясь получше разглядеть виды.

Разумеется, Шанс не обращает внимания на мою попытку увеличить дистанцию между нами и снова подходит ближе.

– Не волнуйся, – говорит он. – Встречу его снова – обязательно все расскажу. Кто знает? Может, он трахнет тебя из жалости.

Мне приходится постараться, чтобы не скорчиться от этого удара.

О боги. Я начинаю дрожать. Да ну, на хрен. Ради этого я тут торчать не собираюсь.

– Ты козел, Шанс, – бормочу я.

И, прижимая планшет к груди, будто броню, я ухожу, зная, что он не сможет последовать за мной: ведь ему сдают добычу.

– Не, вряд ли тебя хоть кто-то трахнет из жалости, – выдает он мне вслед. – Ведь для этого ты должна быть хоть кому-то небезразлична.

Все мое тело охватывает леденящий холод, а потом меня бросает в жар. Шанс с тем же успехом мог бы достать лук, которым так умело владеет, и пустить стрелу мне прямо в сердце. Чистое убийство одним ударом.

И он сказал это так громко. Нельзя не услышать даже на довольно большом расстоянии.

Я дышу через нос и поднимаю подбородок с фальшивой уверенностью. Не оборачиваясь, показываю Шансу через плечо средний палец и заставляю ноги работать и нести меня прочь.

Потом за эту перепалку накажут не только его. Я только что нарушила одно из главных правил Ордена: никогда не уходи с работы, пока хоть кто-то из воров еще в игре. Феликс будет взбешен.

Но мне плевать.

Опустив голову, я иду дальше, прочь от них, прочь от толпы, вверх по склону горы в рощицу декоративных деревьев, окружающих храм, где царит благословенная пустота и тишина. И как только я понимаю, что меня не видно, вся та натянутая гордость, что привела меня сюда, испаряется, и я мешком сползаю по стволу дерева, не обращая внимания на сучок, впившийся мне в спину.

Никто не приходит меня проведать.

Потому что Шанс был прав в одном. У меня нет друзей. По крайней мере, тех, кому действительно не плевать на то, что я могу сегодня не вернуться.

И что плохо, Бун об этом услышит. А это значит, мне придется видеться с ним каждый день, зная, что он знает. И еще хуже: зная, что в нем никогда не смогут пробудиться ответные чувства.

Забери меня прямо сейчас, Нижний мир. Я даже не против уголка Тартара.

Я смахиваю влагу, которой плевать на мои усилия, и злобно смотрю на слезы на руке, скатывающиеся вдоль широкого шрама на моем запястье. Давным-давно, когда я чуть не погибла из-за сорванного уличного мошенничества, когда в итоге мне располосовали руку и ни один человек не пришел ко мне в больницу, я поклялась, что моя проблема ни в коем случае не стоит моих слез. Но вот, пожалуйста…

– Ну все, – бормочу я.

Надо что-то менять.

Резко повернув голову, я со злостью смотрю на храм, сверкающий над ветвями. На хрен Шанса. На хрен это проклятье. И определенно на хрен Зевса.

Я сую планшет в карман куртки и отталкиваюсь от дерева. Жар моего гнева подбрасывает дрова в костер боли и унижения, но также наполняет меня стремлением к новой цели.

Так или иначе, я покончу с этим сволочным проклятьем… и уже нахожусь в идеальном месте для этого.

Пора выяснить отношения с богом.

3

Последняя ошибка в моей жизни

Неприкрытые эмоции бурлят во мне, как ядовитое зелье в котле ведьмы.

Я еще не до конца решила, что буду делать, когда войду в храм. Либо буду умолять этого эгоистичного сучьего бога Зевса отменить свое наказание, либо сделаю что-нибудь похуже.

Так или иначе, моя проблема будет решена.

И, в отличие от того, что было раньше, мне будет плевать, что в полночь начнется Тигель, и плевать на все «правила», которые прилагаются к этому таинственному празднику.

Мы, смертные, знаем только, как начинается праздник, как он заканчивается и как отмечают в промежутке. Все начинается с того, что все крупные боги и богини Олимпа выбирают смертного поборника во время ритуала в самом начале. Торжества заканчиваются, когда кто-то из избранных смертных возвращается. А кто-то нет. Те, кто умудряется вернуться, ничего не помнят, а может быть, слишком напуганы, чтобы говорить об этом. А те, кто нет, – что ж, их семьи осыпают благословениями, так что быть избранным вроде как честь в любом случае.

В общем, смертные устраивают этот праздник каждые сто лет, кажется, с самого начала времен и все надеются, что будут избраны своим любимым богом. Что я могу сказать? Люди – дураки.

Зевс, скорее всего, сидит в своем небесном городе на Олимпе и занят подготовкой к началу Церемонии избрания, но я разберусь с ним прямо сейчас.

Это не может ждать. Мне просто нужно привлечь его внимание, вот и все. К счастью, все знают, что единственная вещь, к которой Зевс привязан больше всего в нашем мире, – его гребаный храм.

Пока я бегу среди деревьев, в моих жилах пульсирует адреналин. Храм уже окружен охраной, но я достаточно долго училась на вора, чтобы пройти кордоны никем не замеченной.

Я огибаю ряд идеально подстриженных кустов и подхожу к храму с задней стороны, где у меня меньше шансов быть увиденной. Дуги молний над головой наполняют воздух рядом с храмом зарядами электричества, скрывая звуки моих шагов, а волоски у меня на руках встают по стойке смирно, как солдатики.

Надо бы счесть это предупреждением.

Я не делаю этого.

Я иду дальше.

Только рядом с древними колоннами, окружающими отгороженные помещения внутреннего храма в центре, я пытаюсь сформулировать план. Просьбы и мольбы для начала были бы хорошим ходом. Но теперь, когда я стою здесь одна в темноте, сжимая и разжимая кулаки, каждая невыносимая, мучительная миллисекунда страданий, вызванных проклятьем Зевса, проносится в моей голове.

Меня так сильно трясет от жуткой смеси злости, боли и унижения, что у меня подкашиваются ноги. Но хуже всего то, что – кажется, впервые в жизни – я сама признаю, насколько мне охренительно одиноко.

Я никогда не знала, что значит доверять другу секреты, или держать кого-то за руку, или чтобы со мной просто кто-нибудь сидел, когда мне плохо. Не обязательно даже было бы разговаривать.

А я просто…

Как в тумане, как будто наблюдая за собой со стороны, я обыскиваю землю вокруг и подбираю камень. Замахиваюсь и собираюсь швырнуть его в ближайшую колонну.

Вот только на середине движения мое запястье перехватывает чья-то ладонь, и меня рывком прижимают спиной к широкой груди. Вокруг меня смыкаются сильные руки.

– Я так не думаю, – говорит мне на ухо глубокий голос.

Я забываю все приемы самообороны, которые в меня вбивали, и вместо этого трепыхаюсь в руках пленителя.

– Отпусти!

– Я не собираюсь тебе вредить, – говорит он, и по какой-то причине я ему верю. Но это не значит, что я не хочу освободиться. Мне надо разобраться с этой хренью.

– Я сказала… – я выделяю каждый слог, – от-пус-ти.

Его хватка становится крепче.

– Нет, если ты собираешься швырять камни в храм. У меня нет желания связываться с Зевсом сегодня.

– А у меня есть! – Я пинаюсь, пытаясь выкрутиться.

– Он тварь, я в курсе. Поверь мне, – бормочет мой похититель своим низким голосом. – Но если бы я считал, что истерика может это изменить, – снес бы этот храм голыми руками много лет назад.

Не только слова – нечто в его тоне заставляет меня застыть в его хватке, как будто мы оба разделили одну эмоцию. Одну и ту же злость. Это чувство лишает меня дыхания, и я понимаю, что откидываюсь назад, наслаждаясь моментом. Как будто впервые в моей жизни я не совсем одна.

Так вот, значит, что такое внутренняя связь с кем-то?

Вдалеке стрекочут сверчки, ритм их неторопливой песни вторит его спокойному дыханию. И я понимаю, что и моему тоже.

– Если я отпущу тебя, ты обещаешь больше не нападать на беззащитное здание? – мягко спрашивает он.

– Нет, – признаю я и чувствую перекат вздоха в его груди. Так что добавляю: – Этот ушлепок не заслуживает никаких молитв.

– Осторожнее. – Его голос подрагивает. Он что, смеется?

– Почему? – спрашиваю я, и удивленная усмешка пробегает по моим губам, хотя несколько секунд назад я была готова схватиться с богом. – Боишься, что кто-нибудь может ударить меня молнией, пока я в твоих объятьях?

– Такие речи могут завоевать некоторые сердца. – Его голос тих и мягок, и дыхание шевелит волосы у моего уха.

Я цепенею в его руках, подбородок падает на грудь.

– Крайне маловероятно, – бормочу я земле под ногами. – Зевс постарался, чтобы никто никогда не полюбил меня.

Мою горечь встречает зияющая дыра молчания. Мой непрошеный благодетель отпускает меня и делает шаг назад, скорее всего в страхе, потому что проклятья заразны. Мне немедленно начинает не хватать его тепла, и я сую руки в карманы.

– Я… – Он смолкает, как будто обдумывая свои слова. – Я нахожу это маловероятным.

Я так отчаянно хочу избежать этой сцены, что перемена в тоне не совсем доходит до меня, когда я разворачиваюсь к нему:

– Слушай, я уже в норме. Можешь идти по своим…

Остаток фразы увядает на моих губах.

Если раньше я замерла, то сейчас я как будто заглянула в глаза Медузы. Единственное, что двигается во мне, – это кровь, зато так быстро и мощно, что у меня гудит в ушах. Мой разум отчаянно пытается осознать то, что видят глаза.

«О нет. Этого не может быть».

Внезапно все эмоции, которые привели меня сюда, словно злобную банши, как будто улетучились, оставив во мне пустоту.

Я наконец ощутила хоть какую-то связь хоть с кем-то, и это… то есть… Да, я пришла сюда, чтобы разобраться с богом. Только не с этим.

Даже в темноте, нарушаемой лишь постоянными вспышками молний, я вижу совершенство его скульптурного лица: твердую челюсть, высокий лоб, темные глаза и губы, почти слишком красивые для всех остальных строгих черт, – как намек на то, что он такое. Только боги и богини могут похвастаться такой красотой. Но выдает его бледная прядь, завивающаяся надо лбом на фоне черноты остальных волос.

Каждый смертный знает историю, как некогда его пытался убить брат, обрушив ему на голову топор, пока он спал, но смог лишь оставить шрам, который изменил цвет его волос в одном месте. Недвусмысленно. Не говоря о том, что незабываемо – и невероятно неудачно для меня.

Столкнуться с этим богом – гораздо хуже, чем воплотить мой изначальный план.

«Беги». Этот рефлекс наконец доходит до меня пинком, призывая заставить ноги двигаться. Но смысла нет. И потом, инстинктивное желание застыть на месте много сильнее.

– Боюсь, одному из нас здесь не место, – острю я. Мой язык всегда опережает мысли, когда я нервничаю.

«Не помогаешь, Лайра».

Но я не так уж и неправа. Что он делает возле этого храма?

Он ничего не говорит, стоит со скрещенными на груди руками, осматривая меня так же, как я его, только с напряжением, от которого в воздухе больше электричества, чем от молний Зевса.

Я знаю, что он видит: сомнительную девицу с короткими волосами цвета воронова крыла, узковатым лицом, острым подбородком и кошачьими глазами. Единственная моя гордость. Глубокого зеленого цвета, с темным внешним ободком и золотом в центре, обрамленные длинными черными ресницами. Может, ему ими похлопать? Вот только флирт не входит в число моих навыков, так что я отбрасываю эту мысль.

Он все еще пялится.

В нем есть некая энергия, которая с каждой секундой все больше натягивает мои нервы. Я чувствую покалывание по всему телу.

Молчание заполняет расстояние между нами так долго, что я повторно обдумываю вариант с побегом.

– Ты знаешь, кто я такой? – спрашивает он наконец. Его глубокий голос был бы ровным, если бы не резкий рык в самой глубине. Как спокойное шелковистое озеро, гладь которого омрачает бурление на дне.

Он вообще всерьез задает этот вопрос? Все знают, кто он такой.

– А должна?

«Великие преисподние, хватит нести дичь, Лайра».

Глаза бога чуть сужаются в ответ на мое легкомыслие. С лицом, будто отлитым из твердой стали, он делает два медленных длинных шага, вторгаясь в мое пространство.

– Ты знаешь, кто я такой?

Все внутри меня съеживается, как будто мое тело уже поняло, что я все равно мертва, и действует с опережением. У страха более чем знакомый вкус: металлический, как вкус крови. Или я просто язык прикусила.

Боги наказывали смертных за куда меньшее, чем я успела сделать и наговорить за сегодняшний вечер.

Все мое тело сотрясает дрожь. Милосердные боги.

– Аид. – Я сглатываю. – Ты – Аид.

Бог смерти и сам царь Нижнего мира.

И он не выглядит довольным.

4

Прекрасная, дразнящая Смерть

Еле заметная улыбка Аида становится снисходительной:

– Это было так сложно?

Это слишком… нарочито. Как будто он должен вести себя по-другому. Только это бессмыслица какая-то.

Но, видимо, богам здравый смысл иметь не обязательно.

Привлекать внимание любого из них – плохая идея. Эти капризные создания могут проклясть, а могут благословить в зависимости от настроения и того, куда дует ветер. Особенно этот бог.

– А теперь давай поговорим о том, что ты тут затеяла, – говорит Аид.

Я хмурюсь в замешательстве:

– Я думала, ты уже…

– Еще и учитывая, что сегодня начинается Тигель, – продолжает он разочарованно, как будто я и не заговорила.

Я вздыхаю:

– Ты ждешь извинений перед тем, как меня покарать, или что?

– Почти все упали бы передо мной на колени. Молили бы о милосердии.

Сейчас он играет со мной. Я – мышь. Он – кот. И я его ужин.

Я сглатываю твердый комок, пытаясь заставить сердце вернуться в глотку и дальше.

– Я наверняка и так и этак покойница. – Ну разумеется. Не будем еще больше унижаться в процессе моей безвременной кончины. – А падание на колени поможет?

Его серебристые глаза – не темные, как я сперва подумала, а будто ртутные – искрятся холодным весельем. Я сказала что-то смешное?

– Ты поэтому здесь? – спрашиваю я. – Из-за Тигля?

Аид никогда не участвует, и Зевс – вряд ли его любимый брат, так почему он в принципе сейчас у храма?

– У меня свои причины оказаться здесь сегодня.

Иными словами: «Не задавай богам вопросов, безрассудная смертная».

– Почему ты остановил меня? – Я бросаю взгляд на храм, совершенно забивая на тон Аида.

Вместо ответа тот постукивает большим пальцем по подбородку:

– Вопрос в том, что мне теперь с тобой делать?

Он что, наслаждается моим затруднением? Я никогда особо не думала о боге смерти – мне бы сперва смертность пережить, – но он начинает мне серьезно не нравиться. Если бы Бун вел себя примерно так же, я бы сто лет как его разлюбила.

– Я так понимаю, ты сейчас пошлешь меня в Нижний мир.

«Серьезно, Лайра, хватит болтать».

Аид протяжно хмыкает:

– Я могу поступить и хуже.

Как и в случае с Шансом, отступить – не вариант.

– О? – Я наклоняю голову, как будто впервые об этом слышу. – А говорят, ты творчески относишься к наказаниям.

– Я польщен. – Он отвешивает легкий издевательский поклон. – Я бы мог заставить тебя остаток вечности катить камень на гору, и никогда не добираться до вершины, и повторять это каждый день.

Это уже было с Сизифом сотни лет назад.

– Я уверена, что это придумал Зевс.

Губы Аида сжимаются в линию:

– Ты была там?

Я пожимаю плечами:

– В любом случае это похоже на отпуск. Мирный, безмятежный труд. Когда начинать?

Рано или поздно мой язык доведет меня до смерти – без шанса на перерождение.

Я жду, что окажусь в Нижнем мире в любую секунду или, быть может, у Аида в руке появится его знаменитый двузубец, которым он меня проткнет.

Но вместо этого бог качает головой:

– Я не буду тебя убивать. Пока.

Серьезно? А я ему верю?

Видимо, он замечает опаску в моих глазах, поскольку его челюсть каменеет, как будто он раздражается из-за того, что я сомневаюсь в его словах:

– Расслабься, звезда моя.

Я колеблюсь, услышав ласковое обращение. Оно явно ничего для него не значит. Аид не продолжает разговор немедленно, и я как-то тоже умудряюсь промолчать, внимательнее разглядывая бога, стоящего передо мной.

Он не совсем такой, как я ожидала. Ну, помимо очевидного мрачно-задумчивого типажа.

Дело в его одежде. На нем поношенные ботинки и джинсы, Элизия ради! Джинсы низко сидят на узких бедрах, к ним в пару небесно-голубая рубашка с закатанными рукавами, и загар на его предплечьях темнее, чем я ожидала от жителя Нижнего мира. Кто бы знал, что предплечья могут быть сексуальными?

Поверх рубашки Аид носит винтажные кожаные подтяжки, которые, наверное, пересекаются над лопатками, типа как ремни кобуры. Металлические кольца на подтяжках явно предназначены для чего-то, для чего он сейчас их просто не использует. Они для оружия? Или у него спина болит?

– Я прошел проверку? – лениво спрашивает Аид.

Я резко перевожу взгляд на его лицо:

– Ты выглядишь иначе, чем я думала.

Обе брови вздергиваются.

– А что ты ожидала? Сплошь черную одежду? Возможно, кожаный прикид?

Жар проносится вверх по моей шее. Вообще-то что-то вроде того.

– Не забудь про рога. И, возможно, хвост.

– Это другой бог смерти. – Он раздраженно фыркает, а потом бормочет что-то про отвратительные ожидания.

Видимо, имеется в виду соответствие этим ожиданиям. Странно, что у меня есть нечто общее с богом. Пусть я проклята, но хрена с два я позволю проклятью диктовать, кем мне надо быть.

– Твой дом в Нижнем мире – Эреб, – подчеркиваю я.

– И?

– Он называется… Погоди. – Я поднимаю руку. – Земля теней.

Кто-нибудь, заклейте мне рот скотчем.

Аид сует руки в карманы, небрежно расслабляясь, как будто хищник на поводке:

– Я всегда считал это название неоригинальным. Это же Нижний мир. Разумеется, там есть тени.

Похоже, этот разговор немножечко сходит с рельс.