Kitabı oxu: «Лучшая работа в мире. История ветерана ЧВК «Вагнер»»

Серия «Время Z»

При оформления издания использованы фотографии Кирилла Деюре

© Кирилл Деюре, 2025

© Адиль Зараф, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Предисловие авторов

Имя моё, наверное, никому ничего не скажет. А вот позывной мой в Компании¹ люди знают. Поэтому – разрешите представиться, Шахид. Ну, или для краткости – Шах. Простой штурмовик, который прошел путь до командира разведвзвода ЧВК «Вагнер».

Я не сильно общительный человек, такой, немного закрытый. Поэтому могу некоторые моменты где-то пропустить, не учесть там какие-то даты или мелочи. Но, думаю, ничего страшного, главное – рассказать правду. По крайней мере, в той форме, в какой я её запомнил.

Я пришёл в Контору в самом начале 2015 года – практически в тот момент, когда она ещё только формировалась. До этого служил по контракту в Вооруженных Силах и получил там свой первый армейский опыт. В 2014 году я поехал на Донбасс, работал в составе «Спарты» – а оттуда уже перешел в состав «Группы Вагнера».

Тогда ещё не было цельной, большой Компании, которой ЧВК «Вагнер» стала впоследствии. Создавались первые группы, первые штурмовые отряды, и первые бойцы и будущие командиры начинали получали свои номера. Я получил жетон одним из первых – тот самый, с литерой «М». Мы начинали работать, заниматься, собирать свои штурмовые подразделения. Ездили в ближнее зарубежье, в дальнее зарубежье – были всякие разные задачи. Было много очень хороших моментов и, конечно, немало трагических.

Многие, кто возьмёт в руки эту книгу, наверняка зададут вопрос: «Ребята, ну как так? Ведь была же полная конфиденциальность. Снимать запрещалось. Фото, видео, карты, позиции – всё строго под грифом. Как же у вас оказалось столько материалов?»

И вот я, как один из участников тех событий, скажу прямо: никаких привилегий у меня не было. Под раздачу попадали все одинаково. Служба безопасности Компании не щадила никого. Действительно, контроль был жёсткий, а запреты – настоящие.

Но был установлен порядок. Когда мы улетали в командировку, разрешалось брать с собой некоторую электронику. Телефоны, навигаторы, приборы наблюдения. Всё это собирали в отряде, передавали в СБ. Там каждый предмет проверяли, записывали серийные номера, фиксировали. Потом складывали в коробки и выдавали уже централизованно.

Я всегда летал с «Гармином» – старым, но надёжным GPS ST–64². До сих пор лежит дома, работает, как часы. В нём стояла флешка с большим объёмом памяти. Для отчётности мне официально разрешили пользоваться GoPro. Я и снимал на неё – короткие ролики, фотографии, которые нужны были для докладов, для отчетности. А параллельно сохранял копии – закидывал их на флешку в «Гармин».

Фактически всё оставалось в рамках правил. Я не прятал материалы в носках, не вывозил тайком через границу. Всё перевозила служба безопасности, официально. По приезде флешку и прочие гаджеты возвращали.

Так что в тот момент, пока Компания жёстко держала режим, я ничего не нарушал. Не шумел, не светился. А теперь, когда с этих архивов снят гриф конфиденциальности, можно спокойно рассказывать и показывать. Это и есть ответ – фотографии, видео, записи сохранились не потому, что кто-то «нарушал», а потому что в Компании существовала отлаженная система, как с этим работать.

Думаю, получится рассказать правду. Дай бог, чтобы получилось…

Кирилл Деюре

* * *

О деятельности каких-либо российских вооруженных формирований можно было слышать издалека и не совсем четко, а эти фотографии с «заблюренными» лицами с ближневосточных границ только прибавляли интереса. Обычный человек, который завел канал для души и начал интересоваться событиями за границей, не мог представить, что познакомится с такими людьми и займется не просто написанием книги, а документированием истории. Работать с теми, на кого равнялся, – бесценный опыт. Не буду писать много, я не главный герой этой истории, о главных людях вы узнаете позже.

Всё только начинается!

С Богом!

Адиль Зараф

* * *

 
Я – наёмник, так карта легла.
Пусть «наёмник» в звучанье бездушно.
Но вот Родина вновь наняла
меня в день, когда я стал ей нужен.
 
 
Мой с рожденья подписан контракт,
и война для меня лишь работа.
Бьётся сердце под выстрелы в такт,
мокнет «горка» от крови и пота.
 
 
Научился врагов убивать,
спать со смертью в холодной постели.
Научился в аду выживать —
это самое главное в деле.
 
 
Ещё, плохо умею прощать,
милосердье – БэКа очень редкий.
И в глазах моих боли печать,
и души переломаны ветки.
 
 
Я привык не желать, не гадать
и хранить так… «на всякий» гранату.
Я привык очень часто терять,
отдавать самых лучших закату.
 
 
Я – солдат, так сложилась судьба,
но в огне не за злато бедую.
Смерть жестока, коварна, груба…
я за Жизнь своей жизнью рискую.
 

Вит Дорофеев

Часть 1
Армия – Чечня – Южная Осетия – ДНР
2002–2015

Тяжело в учении…

В юности я особо ни о чём не думал, что стану, там, воином, защитником Отечества. Ничего такого. Родился я на Сахалине, потом семья перебралась в Иркутскую область. Посёлок самый простой – сенокосы, покосы, хозяйство, коровы. Жизнь деревенская, суровая, но честная. Вырос я крепким мужиком, привык к работе с малых лет. Как пришло время – пошёл в армию.

Больная тема – армия. Срочная служба, потом Грузия, Чечня. И больная она потому, что в отличие от командировок в Компанию, от которых остались сотни воспоминаний, про армию вспоминать-то особо и нечего. Ни хорошего, ни толкового опыта.

Началось всё весной, в мае 2002-го. Тринадцатого числа, в день проводов. Проводы в армию, по сути, превратились в деревенский бедлам: вся деревня бухала как в последний раз. Водка лилась рекой, потом перешли на спирт. Две фляги, восемь литров разведённого спирта выдули за сутки. Очнулся я уже в военкомате, ничего не помню. Там сразу погрузили в поезд и увезли на распределительный пункт.

На распределителе картина была та ещё: народ в стельку, дисциплины – ноль. Кто-то даже догадался в заборе дырку пробить, сбегал в магазин за бухлом и обратно вернулся, по пути ещё и патрулю морду набил. Всё пофиг, полный хаос.

Через несколько дней построение: приезжали «покупатели» – представители частей. Читали фамилии и уводили в автобусы. Тут и моя очередь подошла: какой-то строительный батальон из Улан-Удэ. Смотрю – штукатуры-маляры, стройбат. Думаю: «Ну, заебись, блядь». Автобус подъезжает, всех грузят. А мы с одним Санькой, с которым на распределителе познакомились, глядим друг на друга – и ноги в руки. В дыру в заборе – и гулять.

Четыре дня где-то шарились. Пили, отрывались. Вернулись потом на распределитель. Нам ничего предъявить не могли: присягу-то мы ещё не принимали. В итоге автобус со стройбатовскими ушёл без нас. Командиры орали, сержанты психовали, а пацаны в казарме только респект кидали: «Красавчики, мол, так и надо».

На следующий день снова построение. Опять фамилии, и снова моя. Только теперь – уже в Дагестан. Тут мы с Санькой решили больше не выпендриваться. Сели в автобус и поехали.

Сели мы тогда в поезд, и дорога сама по себе стала продолжением проводов – пьянка, гулянка, постоянный дурдом. Вагон наш то перецепляли, то снова зацепляли, казалось, мы никогда не доедем. Недели две тряслись, пока наконец не добрались до Дербента. Там началась учебка.

И вот тут я понял, что значит армейский долбоебизм в чистом виде. Построения по 15 миллионов раз в день, бессмысленная беготня, зарядки до изнеможения. Жара такая, что асфальт плавился, земля трескалась. Но всё равно – марш-броски, кроссы, круги. Готовили нас под горы. И действительно: бегали до хуя.

Меня особенно поразила утренняя зарядка. Я сначала, как все, в колонне – потом гляжу, силы есть, дёрнул вперёд. Прибежал первым. Потом ещё раз – и снова первый.

Так постепенно в этих забегах первое, второе, третье места закрепились за мной. Командир взвода – сержант, назначенный, такой удивлённый: «Чё ты так носишься, откуда скорость? Занимался чем?» Я ему и объясняю, дескать, да, занимался. Сначала у меня был «Восход» – мотоцикл, который с полпинка никогда не заводился. Вот и приходилось полдня бегать, с толкача, пока не заведётся. Потом «Юпитер», потом «Планета» – и та же хуйня. Вот и весь мой спорт.

Три месяца эта учебка длилась, чистая прожарка. Основной упор – физуха. Стрелковка? Да пару раз на полигон вывели, магазинов по два отстреляли – и всё. Всё остальное – качали ноги, лёгкие, выносливость. Там служба такая, что без ног не проживёшь: всё время маршами, подъёмы, спуски, километры за плечами. Командиры тогда ещё были старой закалки: прапорщики, лейтенанты, офицеры – советская школа, настоящие дядьки.

В учебке был один майор, фамилия Амбросимов – боевой мужик, таких ещё поискать. Под Степанакертом служил, прошёл огонь и воду, и нам передавал всё, что сам знал. Учил по-настоящему, не по бумажкам.

А потом началось самое интересное: меня отправили на заставу в горы Дагестана. Вот там армия и показала другое лицо. Старики, контрактники, дембеля – уже матерые мужики. Дедовщина, да, была, и жёсткая. Но не такая, как многие рассказывают. Просто так пизды никто не раздавал. Получал, если накосячил. А так всё больше напоминало большую семью человек в сто: боевые дежурства, наряды, выходы на участки границы.

Поначалу было тяжко – и морально, и физически, но втянулся. Даже понравилось. А потом служба закончилась. Два года пролетели, и вернулся домой – другой, уже с пониманием, что армия научила терпеть и работать в коллективе, хоть и без особого «романтизма».

Контракт с Родиной

Два года срочки пролетели. Вернулся в деревню, пару месяцев поработал в колхозе – сено, коровы, трактор. Но быстро понял: не моё это, нечего мне там делать. Там ничего не изменилось. Все как пили, так и пьют, работы никакой, перспектив ноль. Душа скучала по движению, по строю, по делу настоящему. Тогда как раз в 2004-м по всей России начали формировать контрактные бригады. Я пошёл в военкомат – и подписал контракт.

Так я оказался в 11-й десантно-штурмовой бригаде. Легендарная часть, потом она ещё высаживалась в Херсоне. Служба там закалила, дала понять, что армия – это уже не просто школа жизни, а сама жизнь. Там я отхуярил три года, а потом судьба занесла в Чечню. Сначала был Дагестан, потом уже 42-я дивизия в Чечне. Там и знакомые у меня были, и в итоге оказался я в составе 58-й армии, в РСПН – роте спецназначения.

Чечня сама по себе воспринималась тогда уже иначе – без той жути, которая была раньше. Да, армейский долбоебизм никуда не делся: постоянные построения, задрочки, показуха для начальства. Но спасало то, что у нас регулярно были выходы.

Мы работали на севере Грозного, в районе Сунженского заповедника. Ходили туда постоянно, дежурили, прочесывали местность. Иногда уходили в горы – там чаще всего заброска на технике, потом пешком. Были и стычки, но по меркам тех лет – всё по лайту. Там группа, тут группа, перестрелка, кого-то ликвидировали. Но сейчас, когда прошло время и за плечами накопилось куда больше боевого опыта, понимаю: тогда это всё было ерундой. Лёгкие задания, для которых риск был минимальным.

Основная нагрузка ложилась на физику. Постоянные марш-броски, работа на ноги – ходить, ходить и ещё раз ходить. Нас готовили именно к выносливости. Важнейшей частью подготовки был полигон Дарьял. Это было настоящее сокровище. Там работали инструкторы – профессионалы высочайшего уровня. Многие из них – выходцы из знаменитого «мусульманского батальона», участвовавшего ещё в Афганистане. Другие прошли через обе чеченские кампании. Опытные офицеры, закалённые войной.

Они давали нам отличную базу: горная подготовка, ведение боевых действий в условиях горного рельефа, диверсионная работа, инженерные занятия, минно-подрывное дело. Научили собирать взрывчатку из подручных средств, правильно маскироваться, работать малыми группами. В отличие от типичного армейского «строевого дебилизма», здесь было всё по делу.

Даже стрельбу учили не так, как по старым советским уставам – с расставленными ногами «как лыжник», а по-боевому, чтобы реально работать в сложных условиях.

Начальник полигона тогда был майор – очень грамотный, толковый мужик. И судьба его ещё раз свела со мной: уже в 2015 году, когда мы заходили на Луганщину в составе Компании, он оказался моим командиром взвода. Забавно: сначала мы вместе служили на Дарьяле, а потом встретились уже на другой войне, в других обстоятельствах.