Kitabı oxu: «Орнамент и преступление»

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2025

Перевод Элла Венгерова

Потёмкинский город

Кто же о них не слышал, об этих потёмкинских деревнях, которые хитроумный фаворит Екатерины построил на Украине? Построил деревни из холста и картона, чтобы превратить безлюдную степь в цветущий ландшафт и тем усладить взор ее императорского величества. Говорят, хитроумный министр соорудил таким образом целый город.

Вы скажете, такое возможно только в России?

Не только. Потёмкинский город, о котором я собираюсь поговорить здесь, – это наша милая Вена. Тяжелое обвинение, и мне будет тяжело приводить доказательства. Ведь для этого нужны слушатели с обостренным чувством справедливости, а таких в нашем городе, увы, раз-два и обчелся.

Тот, кто выдает себя за нечто более значительное, чем он есть на самом деле, – мошенник и заслуживает всеобщего презрения, пусть даже его художества никому не вредят. Но если он пытается пустить пыль в глаза, используя фальшивый камень и прочие имитации? Есть страны, где к таким людям относятся как к презренным аферистам. Но жители Вены до этого пока не доросли. Лишь очень узкий круг чувствует здесь какую-то аферу, какое-то аморальное действие. Не только фальшивая часовая цепочка, не только квартирный интерьер, сплошь состоящий из имитаций, но и сама квартира, само здание – всё нынче желает выдать себя за нечто более значительное, чем на самом деле.

Гуляя по Рингу, я всегда испытываю такое чувство, словно некий современный Потёмкин задался целью уверить некоего приезжего, что в Вене обитают сплошь благородные вельможи.

Всё наследие итальянского Ренессанса было разграблено, чтобы угодить его величеству плебсу, ублажить его взор новой Веной, где живут только люди, занимающие целые дворцы от цоколя до чердака. На первом этаже – конюшни, в антресолях над ними – челядь, в архитектурно изощренном бельэтаже – парадные залы, а выше – гостиные и спальни. Заиметь подобный дворец желали бы все венские домовладельцы, жить во дворце желал бы любой квартиросъемщик. Рассматривая свое жилище с улицы, простой человек, снимающий на последнем этаже всего одну комнату и кабинет, испытывает блаженное чувство феодальной роскоши и господского величия. Так владелец фальшивого бриллианта кокетничает своим блестящим стеклышком, не правда ли? Ох уж эти мне обманутые обманщики…

Мне возразят, что я приписываю венцам несвойственные им взгляды. Дескать, виноваты архитекторы: зачем они такое строили? Должен взять зодчих под защиту. Ибо каждый город имеет тех архитекторов, которых заслуживает. Формы построек зависят от спроса и предложения. Строитель, максимально угождающий вкусу населения, строит больше всех. А самый толковый строитель, возможно, уйдет из жизни, так и не получив ни одного заказа. Остальные же основывают школу и строят как привыкли, по старинке. Так и следует строить. Спекулянт домами предпочел бы гладкий, сверху донизу оштукатуренный фасад. Это самое дешевое и притом самое верное, самое правильное, самое эстетически разумное решение. Но люди не захотят вселяться в такой дом. И домовладелец, чтобы сдать дом в аренду, вынужден прибивать тот или иной фасад.

Конечно, прибивать! Ведь все эти ренессансные и барочные дворцы сделаны вовсе не из того материала, как кажется. То они притворяются каменными, как римские или тосканские дворцы, то делают вид, что оштукатурены, как венские барочные постройки. Они не то и не другое: их орнаментальные детали, их консоли, фруктовые венки, картуши и зубцы – прибитый цемент. Разумеется, и эта техника, применяемая только в нашем столетии, имеет право на существование. Она не создает технологических трудностей. Но нельзя же применять ее к формам, возникновение коих тесно связано со структурой определенного материала! Задача художника – поиски нового материала для нового языка форм. Всё прочее – имитация.

Но венскому обывателю последней строительной эпохи это неважно. Он даже был рад, что подделка дорогого материала, служившего для зодчих эталоном, обходится столь дешево. Как истинный парвеню, он думал, что другие не заметят жульничества. Парвеню всегда так думает. Он всегда окружает себя такими вещами, как фальшивая манишка или воротник из искусственного меха, искренне веря, что они вполне соответствуют своему назначению. Только те, кто стоит выше, кто уже преодолел стадию выскочки, то есть люди сведущие, усмехаются, глядя на его бесполезные потуги. А со временем и у выскочки открываются глаза. Он замечает то одно, то другое притворство своих друзей, подделку, которую прежде принимал за чистую монету. И тогда сам отказывается принимать эту фальшь.

Бедность не порок, не каждому суждено появиться на свет в имении знатного феодала. Но притворяться, что живешь в таком имении, смешно, аморально. Давайте не будем стыдиться, что живем в доме, где снимают квартиры многие другие люди, социально нам равные! Давайте не будем стыдиться, что есть строительные материалы, которые нам не по карману! Давайте не будем стыдиться, что мы люди девятнадцатого века, а не те, кто желает жить в доме более ранней постройки! И вы увидите, как быстро возникнет архитектурный стиль собственно нашего времени! Мне возразят, что он уже есть. Но я имею в виду архитектурный стиль, который мы с чистой совестью могли бы завещать потомкам, которым они гордились бы и в далеком будущем. Но в нашем столетии в Вене еще не нашли такого архитектурного стиля.

Можно из холстины, картона и краски сооружать деревянные хижины, где живут счастливые пейзане; можно из кирпича и цемента воздвигать каменные палаты, где якобы живут феодальные вельможи, – в принципе, никакой разницы. Над венской архитектурой нашего века витает дух Потёмкина.

1898

Принцип облицовки

Пусть для художника равноценны все материалы, но они не в равной степени годятся для достижения всех его целей. Прочные и удобные в обработке материалы не всегда отвечают прямому назначению здания. Допустим, архитектор выполняет заказ на постройку теплого уютного дома. Тепло и уют создают ковры. И он решает постелить на пол ковер, а еще четыре ковра развесить на стенах. Но дом из ковров не построишь. И напольный, и настенные ковры требуют конструктивного каркаса, который будет удерживать их в правильном положении. Изобрести этот каркас – лишь вторая задача архитектора.

Таков правильный, логичный путь, по которому должна идти архитектура. Ведь и человечество научилось строить именно в этой последовательности. Вначале была одежда. Человек искал защиты от непогоды, защиты и тепла во время сна. Ему хотелось себя прикрыть, укрыть, накрыть. Крыша – древнейший строительный элемент. Первоначально ее изготовляли из шкур и тканей. Это значение можно угадать и сегодня. Чтобы крыша обеспечивала достаточную защиту для семьи, ее нужно было где-то поместить. Вскоре подоспели стены, чтобы служить боковой защитой. И в этом порядке развивалась мысль строителя – как в масштабе человечества, так и в голове индивида.

Некоторые архитекторы поступают по-другому. Их воображение рисует не помещения, но корпус каменных стен. Тогда жильем становится пространство внутри каменных стен. И уже потом для этого жилья подбирается тот вид одежды, то есть отделки, облицовки, который кажется архитектору подходящим. Это искусство следует эмпирическим путем.

Но истинный художник, истинный архитектор сначала прочувствует впечатление, какое желает произвести, а уж потом мысленно нарисует помещения, которые хочет создать. Он стремится вызвать у зрителя страх или ужас (как в темнице), благоговение (как в церкви), почтение к государственной власти (как в правительственном дворце), пиетет (в надгробии), ощущение уюта (в жилом доме), веселость (в питейном заведении). Этот эффект достигается через материал и форму.

Каждый материал имеет свой собственный язык формы, и ни один материал не может претендовать на формы другого. Ибо формы образовались из практической пригодности и способа производства того или иного материала, они возникли с ним и благодаря ему. Ни один материал не допускает интервенции в круг своих форм. Того, кто нагло вторгается в этот круг, мир клеймит как фальсификатора. Но искусство не имеет ничего общего с фальсификацией, с ложью. Пусть его пути усеяны терниями, но они чисты.

Башню собора Святого Стефана можно отлить из цемента и поставить в другом месте, но тогда она не будет произведением искусства. А то, что касается башни собора Святого Стефана, касается и палаццо Питти. Но то, что справедливо для палаццо Питти, справедливо и для палаццо Фарнезе. И с этим шедевром архитектуры мы попадаем прямехонько в самый центр Вены, на Рингштрассе. Печальное время для искусства, печальное время для немногих артистов среди тогдашних архитекторов, вынужденных проституировать свое искусство в угоду черни. Лишь немногим удалось найти заказчиков, мысливших достаточно широко, чтобы предоставить художнику свободу творчества. Больше всех повезло, кажется, Шмидту. Да еще, пожалуй, Хансену. Если ему было худо, он утешался тем, что строил макеты из терракоты. Страшные мучения, вероятно, испытал бедный Ферстель, которого в последний момент вынудили заделать цементом целые фрагменты фасада университета. Остальные архитекторы той эпохи, за немногими исключениями, не страдали подобной сентиментальностью¹.