Kitabı oxu: «Имитация. Явление «Купидона»»

Небо цвета поблекшего пепла.

Каждый миг может стать последним.

Холодно, хоть и по-прежнему пекло,

Нам не надо наград посмертных.

Лишь бы крепко обнять любимых

Под безоблачно-синей гладью.

Ради них сквозь огня лавину -

Пока жив, пока силы хватит.

Макс Лоренс

Пролог

Россия. Ростов Великий. 27 ноября 1995 год.

Мама разбудила рано, за окном еще темнела ночь. Поспешно одела меня, повторяя, что нужно торопиться. Куда? Куда торопиться? – не до конца проснувшись, размышлял я. Теплую кровать покидать не хотелось, еще меньше хотелось выходить в трескучий мороз на улицу. Тетя Тоня провожала нас до калитки, плакала, целовала мои лоб и щеки, поправляла шарф и варежки. А потом долго смотрела вслед, я махал ей руками и улыбался, не понимая, почему обычно веселая и улыбчивая тетя Тоня грустит. Мама кутала меня в теплый платок поверх курточки, покачивая при ходьбе, а я дремал в уютном тепле ее рук. Мы долго шли по деревне, через поле и небольшую рощу из заснеженных сосен, которые колыхались на ветру, стряхивая на землю свои белые шапки. Все происходящее казалось продолжением сна, который привиделся мне слишком длинной и холодной темной ночью. Я ощущал на себе приятную тяжесть одеяла и мягкую подушку под головой, и только мамино сердце совсем близко билось так громко…

Так оглушительно громко, надрывно. Бам, бам, бам. Открываю глаза, разбуженный, растревоженный. Бам… Бам… Оглядываюсь – не приснилось. Будила меня мама, одевала, тетя Тоня плакала. Идем куда-то. Торопимся… Куда?

Высовываю нос из теплых объятий, ветер пробирается за воротник. Ледяной, пронизывающий. Прячусь обратно, зябко жмусь. Мама чувствует, что я проснулся, обнимает крепче, защищая от холодных порывов.

– Уже близко. Скоро согреемся, – шепчет ее ласковый голос, белый пар поднимается от теплого дыхания.

Приподнимает меня повыше, тяжело вздыхая от усталости, но не останавливается, чтобы передохнуть. Идет быстрее. Я смотрю вперед, на белое здание вокзала, освещаемое равнодушно-ледяными солнечными лучами. Вижу людей, торопливо поднимающихся по ступеням к резным деревянным дверям. Они везут, несут, тащат чемоданы, тележки, котомки, а у нас ничего нет. Мама несет только меня и небольшую сумку, перекинутую длинным ремешком через грудь. Мороз застывает на ресницах серебристым инеем, но мамино дыхание согревает, и я безмятежно улыбаюсь, оглядываясь по сторонам. От размеренного покачивания в теплых объятиях, меня снова клонит в сон, но резкий гудок поезда прогоняет дрему.

Снег. Так много снега вокруг. Хрустит под ногами, кружится в воздухе, белыми мухами оседает на черном пальто мамы и ее светлых волосах, которые рвет ветер, бросая мне в лицо. Воздух дрожит, словно пронизанный серебряным светом; мерцают белыми искрами пушистые ветки запорошенных снегом сосен, расступающихся перед нами. Над крышей вокзала поднимается солнце. Холодное, бледно-желтое на фоне серых облаков. Я обнимаю маму за шею, прижимаюсь к ледяной, влажной щеке. Она что-то бормочет себе под нос, одной рукой придерживая меня, а второй натягивает шапку на мою голову плотнее. Прислушавшись к ее нежному голосу, я узнаю считалку, которую мы используем, во время игр, в которых всегда только три участника. Я, тетя Тоня и мама.

Шесть-три, черепаха,

Два-четыре, пальмочка,

Пять на паруснике опять.

Уплывает вслед за ним,

Весь в полосочку дельфин.

Остаешься ты один!

– Мы же не прячемся, мам, – говорю я, заглядывая в ее лицо, в прозрачные голубые глаза, задумчивые, грустные, немного испуганные.

– Мы едем домой, милый, – отвечает она.

– Но наш дом там, – возражаю я, показывая рукой в обратную сторону.

– Нет, Жень. Наш дом совсем в другом месте. Мы поедем в Америку. Тебе там понравится. Все будет хорошо. Никто нас не найдет, мой маленький. – Холодные губы целуют меня в кончик носа, и я вижу, совсем близко вижу ее лицо, мамина щека становится мокрой. Она плачет. Сначала тетя Тоня, теперь мама.

– Я не хочу в другой дом, – с тревогой говорю я, и она останавливается. Долго-долго смотрит мне в глаза.

– Нам нужно уехать, Женя. Ты же у меня большой мальчик. Ты все понимаешь. – Она порывисто прижимает меня к себе, и я замолкаю, уткнувшись носом в ее плечо. Мне становится грустно и горько. То, что мама плачет – плохо. Она никогда не плачет. Она весёлая, такая же, как тетя Тоня.

Мы заходим в здание вокзала. Тепло, шумно, иней быстро стекает с ресниц холодными каплями, щеки вспыхивают, отогреваясь. Мама оглядывается по сторонам, словно кого-то ищет, а потом, сажает меня в кресло, рядом с бабулькой в зеленом пальто и красном берете, стягивает на моей груди концы шерстяного платка. Мне не нравится находиться в шумном, многолюдном и незнакомом месте. Я хочу домой, в теплую кровать, к своим игрушкам, мягкой подушке и утренним творожникам со сметаной.

Вспомнив про любимый завтрак, я чувствую, как урчит в желудке. Мы не успели поесть с утра.

– Ты посидишь, а я отойду ненадолго? – мама ласково проводит ладонью по моей щеке, голос грустный, тихий. Поворачивается к бабушке в зеленом пальто: – Вы не присмотрите? Мне нужно билеты купить.

– Конечно, милая. Иди. Я отвлеку мальца, – добродушно кивает старушка.

– Я на минутку, малыш, – Мама нежно улыбается мне, но глаза ее остаются грустными. Она нерешительно прижимает к себе сумку, переводя взгляд на большие окна вокзала, вздрагивает, а потом застывает. Ее руки дрожат, голубые глаза блестят, словно снова слезы на подходе, растерянно оглядывается по сторонам, кусает губы.

– Пожалуйста, присмотрите за моим сыном, – повторяет охрипшим голосом, обращаясь к старушке, и порывисто обнимает меня, целуя в щеку. Ее губы ледяные, словно до сих пор не отогревшиеся. От нее по-родному пахнет ванилью и корицей. Вкусно, сладко, как пирог, который мы еще вчера все вместе съели, а аромат остался, на волосах, на одежде. – Я очень тебя люблю. Больше всех люблю. Никуда не уходи. Дождись, маленький мой. Я… вернусь, – шепчет мама и уходит, сливаясь с толкущейся в зале ожидания толпой.

– И куда вы с мамой уезжаете? – добрым голосом спрашивает старушка, повернувшись ко мне и заглядывая в лицо. Я думаю о пироге и о творожниках, которые тетя Тоня без нас будет есть на завтрак, о слезах в голубых маминых глазах и об Америке какой-то загадочной.

– Домой, – отвечаю я, и, спохватившись, пытаюсь найти взглядом среди снующихся туда-сюда тепло одетых людей с сумками и чемоданами стройный силуэт мамы в черном пальто. – В Америку, – добавляю с важным видом.

– В Америку? – удивленно переспрашивает бабушка. Улыбается, как маленькому и несмышленому. – Ты что-то перепутал, милый. Поезда в Америку не ходят.

Она хочет еще что-то спросить, но тут к нашим креслам подходят высокая женщина и мужчина с густыми усами и лысой головой. Называют старушку в зеленом пальто и красном берете «мамой» и уводят за собой. Поезд прибыл. В Москву поезда ходят. А в Америку нет. Почему?

Бабулька замешкалась, с беспокойством глядя на меня.

– Мне пора ехать, малыш. Ты дождись маму. Никуда не уходи. Хорошо?

Я киваю, улыбаюсь на прощание, машу рукой. Какая глупая бабушка. Куда я могу уйти без мамы?

Я жду. Жду. Время идет, а мама все не возвращается. Пассажиры один за другим поднимаются с кресел и уходят неизвестно куда. Садятся в свои поезда, которые никогда не приедут в Америку и умчатся прочь. Их места занимают другие. Суетятся, спорят, прощаются. Некоторые бросают на меня хмурые вопросительные взгляды, да так и проходят мимо. Торопятся. Некогда им остановиться, спросить, кого ждет этот мальчуган, закутанный в шерстяной платок, почему один и где его родители. А я нос варежкой вытираю и жду. Мама вернется. Она же обещала. И вдруг на меня накатывает страх. Потерялась, наверно! Ну, конечно же! Мы ни разу не были в этом месте и вообще никогда далеко не отходили от дома тети Тони. Только в магазин и аптеку. Или еще навещали тетю Тоню в школе, где она работает учительницей, и мы все вместе пили чай с пирогами в столовой.

Я стараюсь не плакать, вглядываясь в лица всех входящих и выходящих через тяжелые двери людей. Точно потерялась! Что же делать теперь? Как найти? Неожиданно, среди поспешно покидающих вокзал, мелькнул силуэт в черном пальто.

– Мама, я здесь! – кричу я, и выскакиваю следом. Такое же пальто, как у мамы, и волосы светлые из-под шапки выбиваются. Она! Она! Нашлась. Мамочка моя! Я бегу по снегу. Он хрустит, скрипит под ногами. Полная дама в шубе и солидный дяденька преграждают мне путь, поймав за воротник.

– Кто тут у нас такой шустрый? Мальчик, ты потерялся? Ты чей? – спрашивает дама в шубе, но я не смотрю на нее. Только вперед. Черное пальто, светлые волосы… Она оборачивается, и, вскрикнув, я закрываю лицо варежками. Ошибся. Не она. Сердце быстро-быстро бьется. Чужие руки держат за воротник.

– Надо позвать милицию. – Раздаётся над ухом. – Мальчишка один. Потерялся, наверное.

– Не один. С мамой. Я маму ищу, – кричу отчаянно, вырываюсь, шерстяной платок и одна варежка остается там, на дороге. Со всех ног бегу прочь, бегу так быстро, как могу. Холодный ветер обжигает лёгкие, изо рта вырывается белый пар. Я не разбираю дороги, хлопья снега летят в глаза, колют ледяными иголками. Сапоги проваливаются в сугробы почти полностью, снег попадает внутрь, забивается под теплые ватные штаны. Я замедляю бег, задыхаюсь. Мне страшно, страшно, что незнакомые люди догонят меня и увезут с собой, но еще больше боюсь не найти маму. Она же просила меня ждать. Я во всем виноват, убежал, не послушал. Что теперь делать?

Как вернуться обратно? В какую сторону? Сдерживая судорожные всхлипы, рвущиеся из груди, я оглядываюсь по сторонам. Меня оглушает внезапная тишина, нарушаемая только свистящими порывами ветра и моим хриплым дыханием. Белые сугробы и торчащие обледеневшие черные голые ветки, а над ними вороны, кружат, смотрят темными бусинами глаз… Страшно.

– Мама, где ты, – слабо шепчу я, горячие слезы обжигают глаза. – Я потерялся, – время от времени всхлипываю, продолжая идти наугад. Снег забивается в сапоги по самое голенище. Озябшая рука в кармане немеет. Бреду наугад, боясь остановиться хотя бы на минутку, боюсь обернуться и увидеть все то же бесконечное белое поле, стаи черных воронов над головой. В ушах стоит гул, я отчаянно пытаюсь вспомнить, с какой стороны прибежал. Не могу. Бросаюсь во все стороны. Никого. Ни одной живой души. Ни гудков поезда, ни шума вокзала. Сил совсем не остается, усталость берет свое. Оказавшись возле полуразрушенного сарая, я приседаю на кучу какого-то тряпья, прижавшись к стене. Дрожу от холода, трясусь всем телом, стучу зубами, продолжая угасающим голосом звать маму. Хрипло, едва слышно, пока не исчезают все звуки. Перед глазами мерцают белые точки, сливаясь в призрачный туман. Обледеневшие ресницы тяжелеют, и вдруг мне становится тепло и спокойно, как несколько часов назад – в уютных нежных объятиях. Ваниль и корица… Мне кажется, что она рядом, вернулась и обнимает меня, согревая, укачивая, и я слышу ее голос, который повторяет нашу любимую считалку:

Шесть-три, черепаха,

Два-четыре, пальмочка,

Пять на паруснике опять.

Уплывает вслед за ним,

Весь в полосочку дельфин.

Остаешься ты один….

***

США, штат Иллинойс. Чикаго.

29 ноября 1995 г.

«Мой дорогой друг!

Спешу сообщить тебе, что я выполнил твое поручение, которое оказалось весьма хлопотным и сложным. Но результат должен тебя удовлетворить. Однако мне не удалось получить сведения о нахождении некой собственности, которую ты стремился вернуть. Я буду продолжать поиски, и рано или поздно они приведут к успеху.

Я передал твое послание, и, к сожалению, не получил ответа. Слишком эмоциональный момент, непростой. Это произошло быстро, с минимальными страданиями, и без последствий, которые могли бы побеспокоить тебя.

Мой дорогой друг, вся бюрократическая и юридическая сторона вопроса соблюдена, она вернется домой частным самолетом завтра в два часа дня.

P.S. Она была отважной и красивой женщиной. Никогда еще задача не была для меня столь тяжелой. Надеюсь, мои моральные мучения будут достойно вознаграждены.

Твой верный слуга Р.

Глава 1

Россия. Ростов Великий. 1996 год.

– Почему именно этот мальчик? Он у нас совсем недавно и еще не до конца адаптировался. У вас могут возникнуть с ним сложности. Вы хорошо подумали? – крупная суровая женщина в сером шерстяном костюме, из-под которого выглядывала неопределенного цвета блузка, поочередно одарила потенциальных усыновителей пристальным взглядом. Когда им перевели ее слова, молодые супруги Спенсеры, приехавшие за приёмным ребенком из Америки, переглянулись и синхронно кивнули. Вежливо улыбнулись.

– Мы видели мальчика на прогулке, – произнесла Эмма Спенсер по-английски, прижимая к груди сумочку из мягкой бежевой кожи. Девушка-переводчица, скромно расположившаяся на выцветшей тахте у стены за спинами Спенсеров, быстро перевела сказанную фразу, но Антонина поняла и без нее. Стивен Спенсер обнял жену за плечи, нежно ей улыбаясь.

Лютаева Антонина Федоровна почувствовала легкое раздражение, глядя на явно небедствующих американцев, которых непонятно каким ветром занесло в их края. Документы в порядке, придраться не к чему, еще и крупный благотворительный перевод сделали. Все такие идеальные, чистенькие, с красивыми улыбками, но заведующую все равно что-то в них настораживало. Она и сама не могла объяснить причины своей неприязни и недоверия. Патриотические ли чувства взыграли или какой другой фактор…

Например, кремового цвета шелковое платье на Эмме Спенсер, сережки с бриллиантовым блеском, лакированные туфли из натуральной кожи и сумка в тон к ним. Или ее слишком красивый и высокий муж, смотрящий на супругу с откровенным обожанием? Потенциальные кандидаты на усыновление оказались красивой и гармоничной парой. Высокий светловолосый, атлетически-сложенный Стивен Спенсер с серыми глазами в дорогом темно-синем костюме и смуглая миниатюрная зеленоглазая брюнетка Эмма Спенсер с красивой улыбкой. Они разительно отличались от всех, с кем приходилось иметь дело Антонине Федоровне. Слишком все гладко, решила для себя Лютаева. А раз гладко, значит, нечисто.

– Ну, да. Да. На прогулке… – задумчиво проговорила Антонина Федоровна, опуская взгляд на анкету Ветрова Евгения, постукивая карандашом по деревянной столешнице. Провела рукой по пережжённым химией волосам, вздохнула, и снова окинула супругов суровым взглядом. Поджала накрашенные коричневой помадой губы, заметив с легкой завистью, что Эмма Спенсер практически не пользуется косметикой и выглядит, как девочка в свои двадцать семь лет. Детей своих нет и не будет, согласно легенде, которую они с мужем изложили.

– А, что у вас в Америке нет детских домов? – решилась-таки спросить Лютаева. Как только переводчик, которого Спенсеры привезли с собой, озвучил ее вопрос, взгляд Стивена Спенсера стал острым, холодным. Ага, подумала радостно Антонина, есть и в тебе чертовщинка.

Было заметно, что Спенсер не очень хочет отвечать на заданный вопрос. Он повернулся к невысокой полненькой девушке-переводчице, и быстрым бесстрастным голосом продиктовал свой ответ, который она тут же перевела:

– Почему же, нет? Но у нас гораздо сложнее пройти все процедуры усыновления. Я – полицейский, офицер. Это, как оперативник в России. Но даже этот факт не помог ускорить процесс. Мы пытались. Для нашей страны мой доход является более чем скромным. Моя супруга – медсестра в больнице. Мы – простые люди. А предпочтение, при принятии решения отдается более обеспеченным кандидатам. Мы могли бы ждать своей очереди еще несколько лет.

Антонина Федоровна снова кивнула. Она могла при желании прицепиться к незнанию родного языка выбранного усыновителями ребенка, но оказалось, что мальчик знал английский куда лучше, чем сама Лютаева. Его мать по документам русская, но, возможно, какое-то время жила за границей или собиралась уехать.

– Я сейчас приглашу Гридасову Инессу Игоревну. Она работает воспитателем в группе Жени, и расскажет вам об особенностях его характера и других нюансах, а после мы проводим вас в комнату, где вы сможете поговорить с мальчиком, – сухо изложила Лютаева. Девушка-переводчица быстро затараторила. Спенсеры закивали. – А сейчас прошу меня извинить. Удачи вам.

Антонина Федоровна быстро покинула свой кабинет, и ей на смену вошла высокая худощавая молодая женщина с длинной косой русого цвета, обернутой вокруг головы. Она скромно, немного смущенно улыбнулась. Эмма Спенсер с любопытством окинула изучающим взглядом необычную прическу. Они с мужем встали, чтобы поприветствовать педагога. После пожатия рук и официального знакомства, Инесса Игоревна еще больше стушевалась. Она не осмелилась сесть на место заведующей, и так и осталась стоять, неловко переминаясь с ноги на ногу.

Когда педагог начала говорить, то постоянно бегала взглядом с толстушки-переводчицы на супругов, не зная, к кому обращаться. Ситуация была для нее новая. Не каждый день в их детский дом приезжают иностранцы.

– Таня, скажи, чтобы она не волновалась. И говорила с паузами, чтобы ты успевала переводить, – улыбаясь Инессе, обратился Стивен к переводчице на английском. Когда Таня выполнила просьбу, Гридасова заметно расслабилась и заговорила уже более ровным и спокойным голосом, останавливаясь после каждой пары предложений. Спенсеры вслушивались в каждое слово, внимательно глядя на воспитателя выбранного ими мальчика. Выражения их лиц отражали высшую степень заинтересованности. Им не было все равно, они переживали, и это настроило Инессу Гридасову лояльно по отношению к усыновителям.

– Женя попал к нам полгода назад. Поздней осенью. Его обнаружили местные жители недалеко от железнодорожного вокзала, – начала свой рассказ Инесса Игоревна. – Неизвестно сколько времени он провел один на улице. Мальчик сильно обморозился. Его сразу поместили в больницу. У ребенка обнаружили воспаление легких и сильное обморожение конечностей. Врачи сделали, что смогли, но пришлось ампутировать мизинцы на обоих ногах, и два пальца на правой руке. Я говорю об этом, потому что обязана предупредить об имеющихся физических особенностях. В нашем заведении есть много здоровых детей без изъянов. Мы поймем, если вы передумаете.

Как только Таня перевала слова педагога супругам, Эмма Спенсер со слезами на глазах повернулась к мужу, схватив его за руку, он мягко сжал ее плечи и привлек к себе, что-то шепча на ухо. Инесса почувствовала, как у нее сдавило в груди. Они не передумают. Это читалось на их потрясенных лицах.

– Его мать нашли в километре от того места, где был обнаружен Женя. Согласно имеющимся у нас заключениям, причиной ее гибели стало самоубийство. Она бросилась под проходящий поезд. При погибшей обнаружили документы. В прописке был указан адрес в Ростове, но соседи ничего не сообщили о женщине и ее ребёнке. Их никто ни разу не видел. Детский сад Женя не посещал, на учете в больнице не состоял. Его мать нигде официально не работала. Сведений об отце установлено не было. Мальчику повезло, что мимо сарая, возле которого его нашли, каждый день прогуливался со своей собакой один из местных жителей.

– Сейчас с ребенком все в порядке? – перевела Таня слова Эммы Спенсер, которая стирала белоснежным платком стекающие по щекам слезы.

– Да, в настоящий момент мальчик абсолютно здоров физически, – кивнула Инесса. В горле у нее стоял ком. История Жени Ветрова ее тоже очень затронула, и одно время она пыталась уговорить мужа забрать ребенка себе, но тот оказался менее сентиментальным. – Но с психологической стороны могут быть проблемы. Вы знаете, дети все по-разному привыкают к детскому дому. Поначалу, Женя совсем не говорил, постоянно плакал, сторонился других детей, не шел на контакт с педагогами. На вопросы, почему он плачет, Женя всегда отвечал, что у него потерялась мама, и ему необходимо ее найти. Когда спустя время он немного освоился и оттаял, то стал просить воспитателей помочь ему найти маму, неоднократно выбегал за ворота. Из отчета детского психолога можно сделать вывод, что у ребенка с матерью была очень сильная эмоциональная связь. Так бывает, когда другой социальной жизни у малыша нет. Она была единственным человеком, которого он знал. И все, что с ним случилось, стало потрясением для детской психики. Он отказывался осознавать, что мама не придет, и настаивал на том, что если ему не позволят ее найти, то тогда он будет ждать, когда мама сама придет за ним. Я не должна вам этого говорить… Антонина Федоровна меня отчитает, – женщина сделала паузу, глубоко вздохнула, и продолжила. – Первые полтора месяца Женя отказывался от еды, почти не спал ночами, и все свободное время стоял у окна, высматривая маму. Это было душераздирающее зрелище. Потом наступили новогодние праздники, во всех группах проводили «елки». Это такие мероприятия с танцами вокруг рождественского дерева и подарками. Все детки очень радуются и ждут сладости или игрушки, которые получают взамен на стишки. Когда праздник проходил в группе Жени, он, как обычно, сидел на своем стульчике вдали от остальных ребят, в конкурсах не участвовал. Постепенно подарки раздали всем ребятам, кроме Жени. Дед Мороз, или Санта-Клаус по-вашему, сам подошел к мальчику. Малыш отреагировал странно. Он отказался от протянутой машинки в яркой упаковке и шепотом спросил у Деда Мороза настоящий ли он, а потом вернул машинку и сказал, что ему нужен другой подарок… – Инесса отошла к окну и выглянула во двор. Ее переполняли эмоции, на глаза набежали слезы. Она работала здесь всего два года и еще не выработала иммунитет к детскому горю.

– Не надо мне машинки. Верните мне маму. Она потерялась. Так он сказал, – воспитатель судорожно вздохнула. – Я много видела здесь самых разных историй. И, конечно, все дети переживают, оставшись без родителей, но с такой настойчивостью я столкнулась впервые. Женя очень развитый мальчик, он знает хорошо английский язык, считает, читает, что само по себе удивительно. Ведь в детский сад он не ходил. Это целиком заслуга его матери. Если вы возьмете его, я вас очень прошу, сделайте так, чтобы он был счастлив. Не подведите его.

Инесса Игоревна посмотрела на Спенсеров. Они были откровенно потрясены услышанным. Эмма плакала на плече у мужа. Она что-то говорила ему, но Гридасова не понимала. Молодая женщина чувствовала, что эти люди по-настоящему заинтересованы в мальчике, и они искренни в своем желании позаботиться о нем, а это все, что сейчас имело значение.

Вцепившись в пиджак мужа, Эмма взволнованно говорила заплаканным голосом, заглядывая в его лицо. Её слова никто не переводил. Толстушка Таня стояла чуть поодаль и безучастно смотрела на носки своих коричневых туфель.

– Как они нашли ее? Как? Мне так жаль, Кеннет. Это мы виноваты.

– Говори тише, Эмма. Не мы, я. Ты ничего не знала. Мы все исправим. Мы увезем его. Мы все сделаем, что бы он забыл, – Спенсер отвечал более сдержанно, как и положено мужчине, но по напряженной линии челюсти и сжатым губам было заметно, какое сильное впечатление на него произвело услышанное.

– Вы готовы встретиться с мальчиком? – спросила воспитатель, дав Спенсерам пару минут на обсуждение. Таня быстро перевела. Эмма вопросительно посмотрела на педагога.

– Мы можем говорить с ним по-английски? – спросила она. Инесса поняла и без перевода.

– Попробуйте поздороваться, а дальше посмотрим. Я должна предупредить еще кое о чем. В прошлом месяце Женей заинтересовалась русская семья из Москвы, но он отказался с ними разговаривать и, расплакавшись, попросился обратно в группу. Поэтому будьте готовы и к такому варианту событий.

Услышав перевод, Эмма Спенсер заметно расстроилась и обеспокоенно взглянула на мужа. Он ободряюще улыбнулся жене, сказав:

– Все будет хорошо, он полюбит тебя.

Таня открыла было рот, но Инесса отрицательно качнула головой. Смысл этой фразы она тоже поняла без перевода.

Инесса Игоревна проводила кандидатов на усыновление в специальное помещение. Небольшая, чистая комната с аккуратно расставленными игрушками на стеллажах вдоль стен, диваном посередине, двумя мягкими креслами, круглым столиком с разложенными на нем письменными принадлежностями, карандашами и раскрасками. На полу линолеум с геометрическим рисунком, потолок покрашен белой краской, на окнах занавески в пестрый цветочек.

– Я сейчас приведу мальчика, – улыбнувшись, Инесса оставила супругов вдвоем.

Эмма бегло осмотрелась и присела на диван. Стивен поставил на столик пакет с заготовленным подарком, внутри которого находилась продолговатая коробка. Сняв пакет, мужчина сложил его и убрал в карман. Из коробки на него с задорной улыбкой взглянул персонаж комиксов Marvel – пластиковый Капитан Америка.

– Ты думаешь, в России знают, кто это? – спросила Эмма, бросив задумчивый взгляд на подарок. Муж присел рядом с ней и обнял за плечи.

– Неважно, – его губы легко прошлись по ее виску, согревая теплым дыханием. – Если будет нужно, мы расскажем или купим комиксы. Любые, какие он пожелает. Не волнуйся, Эм. Вот увидишь, ты ему сразу понравишься. Иначе и быть не может. – Еще одна ободряющая улыбка немного развеяла сомнения Эммы.

Когда Инесса завела мальчика в комнату, они оба поднялись ему на встречу, сверкая доброжелательными ласковыми улыбками. Он показался им очень трогательным, маленьким и очаровательным. В простых черных шортиках, голубой футболке с желтым утенком на груди, белых носочках и коричневых сандалиях. Темные кудри обрамляли серьёзное личико с яркими синими глазами, которые смотрели на них совершенно по-взрослому. Растеряно, оценивающе, вопросительно.

Воспитатель мягко подтолкнула его вперед, но он продолжал испуганно жаться к ее ногам. И тогда Эмма решилась на первый шаг. Она взяла коробку с Капитаном Америка, и, не переставая лучезарно улыбаться, подошла к мальчику. Он сделал еще шаг назад, в глазах мелькнуло беспокойство. Эмма присела перед ним и мягко взяла за руки. Ребенок напрягся, но не вырвался. Он изучал ее пристальным настороженным взглядом.

– Привет, я привезла тебе подарок. Ты хочешь посмотреть, что внутри? Мы приехали к тебе издалека. Из Америки. Ты знаешь, где это? – Эмма ласково улыбалась, пытаясь понять по выражению лица мальчика, понял ли он то, что она сказала. Когда в глазах ребенка появились слезы, ее сердце упало. Она подумала, что рассказанная ранее воспитательницей ситуация сейчас повторится и малыш убежит, отказавшись общаться с ними. Эмма внешне не показала своей паники, и, подвинув подарок к ногам Жени, продолжила:

– Это Капитан Америка. А меня зовут Эмма.

И тут произошло неожиданное. Мальчик отодвинул в сторону коробку и двумя руками обнял Эмму за шею, крепко прижавшись к ней всем своим хрупким тельцем. Она растерялась только на секунду, а потом крепко обняла его в ответ, целуя темноволосую макушку.

– Mummy, ты приехала, – на неплохом английском сквозь рыдания произнёс малыш. – Я так ждал тебя, а ты не приходила. Ты обещала, что мы поедем в Америку. Помнишь?

– Конечно, помню, милый. Мы поедем. Совсем скоро. Ты, я и папа. – Прошептала Эмма, поднимая полный слез потрясенный взгляд на Инессу Игоревну, которая была поражена не меньше остальных. Улыбка дрогнула на ее губах, глаза заблестели. Инесса из-за всех сил держалась, чтобы не расплакаться. Это было бы непедагогично. Решение было принято, и все присутствующие это понимали. Инесса была по-настоящему счастлива за меленького Женю, за новую семью. И она знала, что никогда не сможет забыть эту историю, сколько бы ни прошло через ее руки малышей с их трагическими судьбами и слезами. На ее глазах только что свершилось чудо. Маленький мальчик попросил Деда Мороза вернуть маму, и его желание исполнилось. Мама нашла малыша сама.

– Ты хочешь познакомиться с папой? – продолжая обнимать Женю, Эмма Спенсер повернулась вместе с ним в сторону своего мужа. Глаза ее сияли радостью. Она говорила на своем родном языке, и малыш отлично ее понимал. – Твой папа – полицейский. Он герой, ловит злодеев и сажает их в тюрьму.

– Привет, Джером. Ты же не против, если мы будем называть тебя так? Готов открыть подарок? – бодро спросил Стивен, приседая рядом с мальчиком. Женя Ветров робко улыбнулся и кивнул.

Чуть позже, со всех сторон рассмотрев новую игрушку и выслушав краткую историю изучаемого супергероя, будущий Джером Спенсер, с гораздо более доверительной улыбкой спросил у Стивена:

– Ты победил злодеев, которые забрали маму, и вернул ее?

– Да, – ответил Спенсер по-русски. Глаза малыша засияли.

– Мама сказала, что ты герой. Такой же, как Капитан Америка?

– Я полицейский, малыш. Я не герой. Это просто моя работа, – сдержанно, но с улыбкой ответил Стивен. Однако мальчик ему не поверил. Задорно рассмеявшись, он тряхнул темными кудряшками и с заговорщически прошептал:

– Ты просто скромный. Все герои скрывают, кто они на самом деле. Я никому не скажу. Ты можешь мне доверять.