Kitabı oxu: «За образами», səhifə 2

***

Громкий стук в дверь заставил Ивана вздрогнуть так, что от неожиданности он снова едва не смахнул со стола чашку с чаем.

– Кто там? – гаркнул он, поднимаясь с лавки и захлопывая ноутбук, но ответа не дождался. За окном сгущались сумерки, а он опять не продвинулся дальше слова «Рапорт» в шапке документа – после утреннего приступа весь день гудела голова.

Иван потопал к двери, гадая, кому он понадобился в такой поздний час. Хотя местечко было небольшое, и слухи о новом участковом враче наверняка уже разлетелись – благодаря чуру-председателю или тому же Горынычу. Вполне возможно, какая-то местная старушка спешила показать ему странную родинку в форме лягушки или посоветоваться по поводу цвета отходов жизнедеятельности. Во врачебной практике Ивана бывало всякое.

Однако на крыльце никого не оказалось. Иван задумчиво почесал за ухом и высунулся подальше, пытливо оглядывая улицу. Пусто.

Он пожал плечами и уже собирался закрыть дверь, как его взгляд упал на маленькую баночку, сиротливо стоящую строго по центру крыльца.

– Это ещё что такое?.. – пробормотал Иван, наклоняясь, чтобы поднять.

– Варенье, поди, – проворчал незнамо как подкравшийся со спины Явись.

Иван едва не выронил банку и предупредил:

– Ты поаккуратнее! В следующий раз так напугаешь – под дых прилетит. У меня реакция хорошая, а нервы плохие.

– Нервы подлечим, – миролюбиво отозвался домовой, обтирая руки о фартучек. Откуда-то из недр избы густо и сладко тянуло свежей выпечкой.

– Лечить тут я прислан, вообще-то, – сказал Иван, пристально разглядывая найденную баночку и сглатывая внезапно набежавшую слюну.

Баночка была заботливо укрыта вощеной бумагой и несколько раз перевязана под горлышком суровой бечёвкой. И несмотря на то, что содержимое в баночке было подозрительного зелёного цвета, на анализы оно точно не смахивало. А вот на варенье – очень даже.

– Ты вывихи вправляй да животы хворые лечи, а нервы… Нервы сами новые прорастут, – Явись прикрыл дверь, взял из рук Ивана банку и заботливо протёр её фартучком. – Варенье крыжопное, судя по цвету.

– Какое? – расхохотался Иван.

– Крыжопное! – слегка рассердился Явись. – Никогда про такое в Столице своей не слышал?

– Так крыжовное же… вроде? – попытался поправить Иван и тут же задумался. – Или крыжовниковое? Как правильно?

– Крыжопное, – упрямо повторил Явись.

– И откуда оно? – ещё сильнее развеселился Иван.

– Знамо дело, откуда. Из крыжопника! – Явись открыл створки добротного старого буфета и поставил баночку на полку.

– Я не про то, – Иван снова уселся на лавку и подвинул к себе ноутбук. – На крыльце оно откуда?

– Так ясное дело, – Явись аккуратно прикрыл дверки буфета и пожал плечами на Иванову недогадливость. – Кто-то из деревенских угощение принёс.

– Зачем? – удивился Иван, но ответа не дождался.

В дверь снова постучали. Иван посмотрел на домового, но тот лишь коротко пожал плечами, словно снимая с себя ответственность за происходящее. Иван встал с лавки, подошёл к двери и распахнул её. Но крыльцо, как и в прошлый раз, пустовало. Зато посередине стояла баночка-близнец первого подношения, с той только разницей, что бумажка-крышка на ней была в весёлую красную клеточку, а содержимое переливалось в закатных лучах солнца рубиновыми красками.

– Вишнёвенное, стало быть! – прокомментировал Явись, снова вырастая за плечом.

Иван вздрогнул и пробормотал:

– Что за чёрт?

– Ну почему сразу чёрт, – миролюбиво возразил Явись и, подняв с пола новую баночку, так же заботливо обтер её фартучком. Закрыл дверь и понёс добычу к буфету. – Вишнёвенное вкусное очень.

– А тут-то оно откуда? – начал закипать Иван.

– Так знамо откуда, – пожал плечами домовой. – Сытый лекарь – добрый лекарь. Вот и несут.

– Бред какой-то… – пошёл к столу Иван, но дойти до намеченной цели не успел – снова постучали.

Иван быстрее молнии метнулся обратно, распахнул дверь, но на крыльце снова было пусто. Только у калитки взволнованно качались ветви бузины, да на крыльце появилась новая баночка – накрытая синим платочком и наполненная янтарным содержимым.

– А это какое? – поинтересовался у довольно сопевшего за спиной Явись. – Облепиховенное или абрикосовенное?

– Нет такого варенья, – строго поправил Явись и придирчиво оглядел баночку, чуть не ткнувшись в неё крючковатым носом. Прищурился, покрутил добычу в руках. Довольно крякнул и потащил к буфету. – Это мёд!

Иван же на этот раз от двери отходить не спешил.

– Сейчас отловлю этих дарителей и уши надеру, – проворчал он, затаившись.

– Зря ты, Иван, – Явись покачал головой и принялся заботливо пересчитывать ряд баночек в буфете.

– Это взятка! – вскипел Иван.

– Это от чистого сердца. От всей души! – поднял палец домовой.

– Завтра же выясню, кто приходил, и отдадим всё обратно, – не дал сбить себя с толку Иван.

Явись заметно заволновался и на всякий случай даже прикрыл буфет телом. Он уже открыл было рот, чтобы привести новый аргумент, но в этот момент снова постучали. Иван обернулся, рывком распахнул дверь и выскочил на крыльцо.

Никого. Даже новой баночки не было. Зато имелась целая корзина, заботливо прикрытая рогожкой. Иван приподнял ткань и выдохнул сквозь зубы: в корзине обнаружилось плотное кольцо домашней колбасы, источающее такой головокружительный чесночный дух, что у Ивана громко заворочалось в животе, ещё тёплый каравай хлеба и огромная бутыль молока.

– А ну кто там? Вернись! – крикнул Иван, вертя головой в поисках скрывшегося дарителя, но вокруг было тихо. Только метрах в пятидесяти от крыльца, по улице, в почти полной темени резво скакал белый платочек. Судя по скорости, с которой платочек удалялся от дома, со здоровьем у дарителя продуктовой корзины был полный порядок, и услуги врача в ближайшем времени ему вряд ли могли понадобиться.

– Всё равно найду! А ты куда?! – разъярился он на домового, споро просочившегося у него под рукой и уже тащившего к себе тяжёлую корзину.

– Не пропадать же добру! – проворчал Явись, зыркая на Ивана. Тот только закатил глаза и махнул рукой, признавая своё поражение. Вернулся к столу и вновь откинул крышку ноутбука. Первое время он ещё вздрагивал на очередной стук, но, завидя Явись, вновь и вновь возвращающегося с новой добычей, лишь качал головой. Заволновался только раз – узрев в руках у домового огромную бутыль, в которой колыхалась загадочная жидкость ярко-жёлтого цвета.

– А вот это и правда похоже на анализы… – пробормотал он. – Только зачем так много? Тут же литра полтора!

– Это хреновуха, – любовно цокнул языком Явись, опасливо покосился на Ивана и прижал бутыль к груди нежнее новорождённого младенца. – Не отдам!

Иван лишь махнул рукой, окончательно сдаваясь, и больше на стук в дверь не реагировал, полностью погрузившись в свои записи. Он хмурился, скреб подбородок, особенно увлекаясь, и даже хмыкал вслух. Поэтому момент, когда домовой навис над ним, пытаясь привлечь его внимание, он не отследил.

– Что там ещё? – наконец поинтересовался он. – Компот? Яйца? Мешок удобрений?

– Вот! – Явись без лишних объяснений выложил на стол свёрток из плотной, потемневшей от времени рогожи. Свёрток глухо брякнул о деревянную столешницу, и Иван, как по команде, подобрался. Коротко глянул на домового и на всякий случай спросил, заранее предугадывая ответ:

– Кто принёс, видел?

Явись отрицательно покачал головой. Иван подцепил ткань двумя пальцами и аккуратно потянул на себя. Развернул свёрток – и впал в глубокую задумчивость: прямо перед ним лежал старинный, опасно поблескивающий острым лезвием нож. Его рукоятка была густо иссечена незнакомыми символами.

Глава Третья. Владимир Ясно–Солнышко

Проснулся Иван до будильника. Полежал, по старой привычке, настраиваясь на новый день. Не спеша мысленно перебирал дела, выдвигая на передний план важное и закидывая подальше то, что может подождать. Наконец бодро соскочил с кровати, нашарил в валявшемся на стуле рюкзаке пузырёк с таблетками, закинул в рот сразу две и напился кипячёной воды прямо из носика чайника.

– Что это у тебя? – раздалось за плечом.

Иван вздрогнул, думая, что к присутствию домового ему ещё придётся привыкать – в столичной квартире такой опции не было.

– Ничего особенного, – ушёл от ответа Иван, торопливо пряча таблетки обратно. – Витамины.

Явись покачал головой, но с расспросами приставать не стал. Борода у него была щедро посыпана то ли мукой, то ли сахарной пудрой, и делала его похожим на древнего старца. Иван споро напялил растоптанные до уютной удобности кроссовки и уже взялся за дверную ручку, но был остановлен недовольным ворчанием домового:

– А завтракать? Я оладьи кому напёк? С яблоками.

– С пробежки вернусь – тогда и позавтракаем, – махнул рукой Иван и выскользнул на крыльцо, ежась от утренней прохлады, тут же заползшей под ворот куртки. Рванул молнию, натянул капюшон, добежал до калитки, привычным движением вставляя в уши горошины наушников.

Кто-то настойчиво тронул за рукав: Явись застыл, не имея возможности выйти за околицу – домовая печать крепко держала внутри. Лицо у него было хмурым, и явно не из-за остывающих оладий. Иван выдернул наушники и обратился во внимание, ибо понимал, что по пустякам домовой тревожить не станет.

– Я про подарочек, который ты давеча последним получил, сказать хотел, – оправдал догадки Ивана Явись. – Кликни Володьку Ясно-Солнышко. Может, тот видел чего.

– Кого? – подивился Иван на громкое имя. – Ясно-Солнышко? Это воевода, что ли, местный?

– Местный! – хмыкнул домовой. – Только не воевода. Живёт в аккурат через дом от нас. Сосед, стало быть. Может, и видел чего. Так что спроси. За спрос денег не берут.

– А почему Ясно-Солнышко? – почесал подбородок Иван.

– Побалакаешь с ним – поймёшь, – ещё шире ухмыльнулся домовой, но тут же стёр улыбку с лица, словно солнце за тучу нырнуло. – И вот что… Ты смотри поаккуратнее. В лес не суйся. Особенно по первости. Водит тут…

– Водит? – повторил непонятное слово Иван. То же самое про Ратишу буквально вчера сказал Горыныч. То есть слово-то как раз было понятное, а вот обозначать могло всё что угодно.

– Водит, кружит – называй как хочешь, – Явись вдруг рассердился. – Короче, далеко не забегай!

– Да я вроде не маленький, – отмахнулся Иван, скрывая от домового улыбку. Угораздило же получить вместе с новым жильём и подобие заботливой мамаши. Ещё чуть-чуть – и Явись скажет: «Ванечка, со двора не ходи!».

Домовой неодобрительно покачал головой, но Иван уже пристроил наушники обратно и бодро потрусил в сторону леса, настраиваясь на обстоятельную пробежку и наслаждаясь спокойствием, царящим вокруг. Первые пару дней за суетой или по тёмному времени суток ничего толком рассмотреть не успел. Зато теперь с удовольствием крутил головой. Яровое лежало в низине, так или иначе отгороженное от всего остального мира. С одного края к деревне подступала гора Алатань – с дальней стороны покрытая густым лесом, а со стороны Ярового похожая на ровный срез любимого Ивам торта – медовика: слои жёлтой, рыжей, бурой породы, подкрашенные розовым рассветным светом, чередовались и складывались в затейливый узор и вся эта красота плыла над Яровым. Но, словно в противовес этой красоте, с другого края деревня была огорожена тёмным, мрачным частоколом еловых верхушек. С третьей стороны Яровое граничило с огромным озером Любань. Его Иван ещё не видел – просто знал о нём, потому как перед приездом долго и тщательно изучал буквально всё, что удалось нарыть про Яровое.

Эти естественные преграды делали Яровое местом труднодоступным и очень удобным для навней, которых тут было подавляющее большинство. Даже странно, что сигнал сети сюда доходил. Шла молва, что в таких местах его намеренно глушили правые. А вот асфальта не имелось – под кроссовки Ивана мерно ложилась хорошо утоптанная земля с ярко-зелёной полоской травы посередине и буйными зарослями по сторонам. Словно кто-то из озорства два раза аккуратно прошёлся по густому настилу машинкой для стрижки волос.

Воздух в долине был плотный, настоянный хвоей, травами, мхами и ягодами. Надышишься таким – и голова кругом. А вот ветра с тех пор, как Иван прибыл, не наблюдалось. Ни единого листка, ни одной травинки не дрогнуло, пока Иван неторопливой рысью продвигался по улице вдоль посеревшего, отмытого дождями и высушенного солнцем забора.

Изба, куда его определил председатель, была на ближайшей к лесу улице, но в череде домов не последней – ещё с десяток теснились на этой же линии. В новом месте жительства вроде не было ничего особенного: деревня как деревня. Крепкие, на долгие годы построенные дома; заборы, когда-то окрашенные в разные цвета, но уже поблекшие; палисадники, густо пенящиеся молодой листвой калины, боярышника, сирени.

Только что-то не срасталось. Холодило под ложечкой с самого приезда – непонятной, неназванной тревогой. Словно все краски в селе подёрнулись пылью.

Иван пробежал ещё метров сто в сторону леса и остановился. Он продолжал переминаться с ноги на ногу, чтобы не сбиваться с темпа. Наконец вытащил из ушей наушники и вслушался в обычные деревенские звуки.

Тишина. Не было никаких признаков людского присутствия. Где-то слышалось мычание коров, квохтанье кур – но не человеческого говора. И самих людей не видно. Хотя час был ранний. Но деревня не город – любому спозаранку работа найдётся. Однако не могли же все уйти в поле, пока Иван, как истинный горожанин, проспал? Неужели деревенские по домам отсиживаются?

Иван на всякий случай совсем вырубил музыку, которая хоть и негромко, но подплывала из наушников, и перестал топтаться, весь обратившись в слух. Потом взял палку подлиннее и, двигаясь с ней вдоль забора, как следует прошёлся по расшатанным доскам, устраивая настоящий тарарам.

– Кто там такой умный?! – тут же раздалось из с треском распахнувшегося окна. – А ну как щас!

Иван с готовностью откинул палку в буйные заросли у дороги и принялся с интересом рассматривать соседа. Тот сурово высунулся из окна, торжественно светя в утреннем солнце костлявым черепом, на котором словно речная тина налипли редкие пегие пряди волос. Под глазом незнакомца светил застарелый фиолетово–жёлтый фонарь, а мясистый нос щедро покрывали синие прожилки. Одет был бдун порядка краше любого столичного хипстера: в болоньевый плащ, под которым стыдливо мелькала майка-алкоголичка не первой свежести. За ухом субъекта красовалась аккуратно свернутая самокрутка.

– Печень же сто пудов увеличена, – пробормотал себе под нос Иван, хотя печень субъекта в плаще с улицы, конечно, не просматривалась. А вот то, что местный алкоголик – явный, было ясно. Тут Иван усмехнулся на невольную тавтологию. Домового в избе точно не имелось. Ни один домовой такого бы не допустил: окна не мыты, наличники висели на честном слове, оттенок, в который когда-то покрасили покосившуюся дверь, даже близко не угадывался.

Вот только что явню делать в глуши, где обычно навни отсиживаются?

– Прости, отец! – миролюбиво пробасил Иван, поняв, что пауза затянулась. – Мы с тобой теперь соседи.

Бдительный патруль оценил габариты Ивана и на всякий случай чуть сполз обратно в избу, частично скрываясь за мясистым пыльным алоэ, стоящим на подоконнике. Однако сдаваться не собирался.

– Сосед… Ты чего тарарам с утра пораньше устраиваешь, бесовье отродье? – пробурчал он чуть тише, подозрительно зыркая на Ивана.

– Ну не сердись, не сдержался, – Иван развёл руками и решил, что самое время представиться. – Я врач новый. Иван Велесов.

– А-а-а, – чуть смягчился строгий страж. – Так ты позавчерась, стало быть, приехал?

– Позавчера, ага, – Иван подошёл поближе и, подумав, что если уж от пробежки толку не вышло, то есть шанс узнать побольше о жителях деревни, спросил: – А как тебя величать?

– Так, Владимиром кличут, – добродушно отозвался мужик. – Ясно, солнышко?

– Ясно, – ухмыльнулся Иван, вспоминая давешний разговор с Явись.

– Ты не в лес часом? Туды не суйся. Там бесы водят, – Ясно-солнышко точь-в-точь повторил наказ домового, и Иван вздрогнул.

– Какие бесы? – обратился он вслух. – Это те, что травницу Ратишу извели?

Пегие глазки Володьки тревожно блеснули.

– Наболтал уже кто? Вот народ!

Иван дипломатично промолчал, решив не сдавать Горыныча. Вместо этого уточнил:

– Так какие бесы?

– А такие, – вздохнул Володька. – Свято место пусто не бывает. Образа не стало, света не стало сердешного – вот в Яровое и потянулось всякое. Вот и началось!

Володька для наглядности прихлопнул по подоконнику кулаком так, что горшок с алоэ покачнулся и едва не вывалился на улицу.

– Ясно, солнышко?

– Не ясно, – признался Иван. – Что началось?

– По первости ничего вроде не происходило, – принялся рассказывать Володька, довольный, как удалось закрутить интригу. – А потом – р-р-раз! И за лето чуть не вся скотина извелась!

Иван взглянул на пустую будку, где, видимо, когда-то жила собака, а теперь на входе лишь слегка качалась паутина, и уточнил:

– Что значит «извелась»?

– Да то и значит, – раздражённо повёл затянутыми в болонь плечами Володька. – Сначала кошка моя, Манька, куда-то ушмыгнула. Но то ладно – всем известно, кошки бесово отродье. Потом три коровы с выпаса не вернулись. Пастух местный Мирка не углядел. Сморило на солнышке, с кем не бывает. Придремал малеха. Продрал зенки – а коров нет! Ну, разбрелись, понятное дело. Только сколько не рыскали – не нашли. Ясно, солнышко?

– Так может, те в лес подались, а там их волки перегрызли? – Иван впал в задумчивость и даже на «ясно-солнышко» в этот раз не отреагировал.

– Трёх сразу? Да и потом – кости бы нашлись. А тут ничего. Словно коров корова языком слизала! – Володька хохотнул, довольный придуманным каламбуром. – Потом больше. Понеслось одно за другим. То молоко горькое, как абрикосовая косточка, то куры чёрные яйца несут. Люди болеть стали, ссориться. Вещи пропадают на ровном месте. Положись чего, отвернешься, а оно хвать! – и нету! Бесы-то под руку толкают всё время. Глаза застилают. Чудится людям всякое. Вот Ратишу-травницу и подтолкнули куда не следовало, ясно, солнышко?

– Ясно, – кивнул Иван, думая, что ничего на самом деле не ясно. – Погоди, отец. Ты сказал, всё это началось, когда Образ пропал. А что за Образ такой?

С этими словами Иван подошёл ближе, надеясь, что подзастоявшийся без собеседников местный сплетник всё выдаст сам – и не прогадал.

– Защитник наш. Покровитель. Ясно-солнышко? – глаза Володьки подернулись влагой, заблестели. Он проникновенно шмыгнул носом.

– Не ясно, – почесал подбородок Иван. – Кто у Ярового защитник: Сварог? Перун? Стрибог? Или кто ещё из высших богов?

На этот раз Володька промолчал и слегка побледнел. Иван продолжал напирать:

– Чего молчишь? Кто на Образе намалёван?

Володька пожевал губами и тоскливо глянул в сторону леса, видимо, поняв, что ступил на скользкую дорожку. Глаза его суетливо забегали, краска окончательно схлынула с лица.

– Мужик какой-то, вроде. Кто ж его знает… Образ этот тут, в Яровом, испокон веков был. Привыкли все. Благость же… – проблеял он невнятно, потихоньку сползая с подоконника обратно в комнату.

– Ну хорошо, – вздохнул Иван, понимая, что вот-вот потеряет свидетеля. – А откуда этот Образ пропал?

Володька явно колебался, но всё же высунулся обратно.

– Маковку вон видишь? – ткнул он на верхушки тёмных елей.

Иван попытался посмотреть в том направлении, куда указывал костлявый, скрученный артритом палец Володьки, но это было сложно: руки у старого алкоголика ходили ходуном. От этого казалось, что показывает он прямо в густой лес. Однако Володька продолжал раздражённо тыкать пальцем в лесную чащу, и Иван решил как следует приглядеться. Он напряжённо всматривался в верхушки деревьев – и наконец ему стало казаться, что он и правда видит над кронами тонкую, едва выступающую крышу. Словно резкость навели.

– Это что? Местное капище? – уточнил Иван, вытирая костяшками пальцев слезящиеся от напряжения глаза. – А почему далеко так? Почему не в самом селе?

– Да потому что строили раньше по чести. Не там, где вздумается, а там, где силушка из земли бьёт! – объяснил Володька, снова смелея. – От Образа на семь вёрст благость была. Потому что место правильное, да Образ чистый. Ясно, солнышко?

– Ага, – Иван опёрся локтем о забор, стараясь придать своей позе деланной расслабленности. – Уже понятнее. То есть у вас на деревенском капище не идолы семи высших правых богов, как положено, а портрет неизвестного мужика?

Володька замер, потом стремительно побледнел и снова стал соскальзывать с подоконника внутрь избы, словно хотел сбежать. Иван тяжело вздохнул, думая, что нет большего наказания для явня – быть болтуном и трусом одновременно. Потом одним махом перегнулся через подоконник и поймал Володьку за ускользающий ворот, решив на этот раз получить всю нужную информацию.

– И где он сейчас?

– Я ничего не знаю, – обиженно захрипел Володька. На его лбу выступил крупный, нервный пот. Глаза бегали.

– Где? – ещё раз легонько встряхнул Иван. Голова Володьки дёрнулась.

– Правду говорю, правую! Никому не ведомо, – затараторил Володька, видимо, решив, что чему быть, тому не миновать. – Его и хватились не сразу. Никто ж и не охранял. Даже капище не запирали. Не думали, что рука у кого подымется. Отхватить же можно по полной. А не убоялись, супостаты.

– Почему? – Иван насторожился и приготовился слушать. Володька разошёлся не на шутку.

– Так ведь силища какая! Народ тёмный, и его только страхом можно пронять. Все знали – тронешь Образ – и беда!

– Страшные сказки какие-то… – Иван наконец отпустил Володьку, понимая, что тот никуда не денется, и поскреб подбородок в раздумьях. Володька отряхнулся, нервно потёр шею и принялся объяснять:

– Сам не видел, но рассказывали. Капище же на совесть делали. С оберегами. Закладывали под все четыре угла. Если огненные обереги – то, стало быть, супостата молнией ударит или угорит. Если на воздух – то задохнется. А наше капище с заветом на воду делали. Всё честь по чести, с водицей из Любань-озера. Стало быть, кто бесчинство какое в капище задумает или руку поднимет на Образ – тот утопнет. Ясно, солнышко?

– Не ясно, – отозвался Иван. – Где утопнет? В озере?

– А это уж всё равно где, – мотнул головой Володька. – Хоть в Любань-озере, хоть в болоте, а хоть и в стакане с молоком. Только всё едино – утопнет!

– Ну и как на этот раз? Утоп кто-то в деревне? – спросил Иван. – После того как Образ пропал?

Володька посмотрел на Ивана озадаченно и поскреб макушку.

– Да вроде нет…

– Значит, не сработал оберег, получается? – беззлобно поддразнил Иван.

– Это только то и значит, что тот, кто Образ брал, не явень был и не навень. Явень бы просто не смог, а навни бы такое не сотворили, – тут же нашёлся Володька.

– А кто тогда? – усмехнулся Иван. – Уж не правые ли?

Володька снова стал белее мела, но тут же нашелся:

– А может, кто пришлый скрал? Может, и утоп потом, да кто ж знает! Ясно, солнышко?

– Ну это-то как раз ясно, – кивнул Иван, потому что логика в словах Володьки была, хотя и слабая. Он глянул на лес и решил зайти с другой стороны. – Ну а вот ты же, Владимир, мужик умный. Я по глазам вижу.

Глаза у Володьки были мутные и особого ума не выдавали, но Володька явно себя в зеркале давно не видел или видел не то, что остальные. Так что грубая лесть Ивана зашла на ура. Володька ненадолго задумался, затем приосанился, всем своим видом показывая, что да, Иван правильно угадал: мужик он действительно не глупый, а то и правда умный. Но как человек скромный, о своём уме Володька решил не говорить и поэтому лишь сдержанно кивнул. Иван скрыл улыбку и продолжал допытываться:

– Вот ты мне скажи: если всё же оставить сказки с оберегами и карой – есть у тебя кто-то на примете из деревенских? Кто мог Образ украсть, если бы была возможность?

Теперь преисполненный значимости Володька с ответом не торопился. Он с важным видом обхлопал себя по бокам и бёдрам, что-то разыскивая, но ничего не нашёл. Иван вытащил из-за уха Володьки аккуратно скрученную самокрутку и вручил её владельцу. Тот благодарно кивнул, зажал сигарету между тонкими губами и снова принялся за поиски. На этот раз, видимо, спичек. Иван терпеливо ждал, чтобы не смазать загордившемуся Володьке торжественность момента. Спички наконец нашлись, но руки у старого алкаша заметно подрагивали, и Иван, отобрав коробок, чиркнул спичкой, потом сложил ладони ковшиком и дал Володьке прикурить. Тот основательно затянулся, выдохнул сизый дым и только после этого обронил веско:

– Я так думаю, тут без Соловья не обошлось…

– Без какого Соловья? – вынужден был спросить Иван, потому что Володька снова вздумал взять длинную драматическую паузу, достойную сцены Большого театра.

– Без Соловья-Разбойника, – выдохнул сизый дым Володька. – Ясно, солнышко?

– Не ясно, – снова отозвался Иван. – Что за Соловей-Разбойник? Местный? Навень?

– Ратич Соловей. Разбойником кличут, потому что уж больно бедовый, – принялся ябедничать Володька.

– Что значит – бедовый? – заинтересовался Иван.

– А то и значит, – снова глубоко затянулся Володька. Испуг от разговора про несанкционированное поклонение на местном капище выветрился, едва Володька понял, что из подозреваемого он превратился в советчика. Теперь алкаш снова говорил с охотой. – Где он – там лихо. Не живётся спокойно супостату. Постоянно в истории влипает. И ведь что самое главное?

В этом месте Володька поднял сухой, узловатый палец и, удостоверившись, что Иван слушает внимательно, веско обронил:

– Соловей – навень тёмный. Из Нижней Нави.

– А много тёмных навней в Яровом? – спросил Иван.

Володька злорадно хмыкнул:

– А ты думаешь, мне все регистрацию свою показывают?

– Ну, может, видел? – не сдавался Иван. – Знак-то приметный.

– Так прячут же…

Тут Володька был прав. Формально навней никто не преследовал. Они жили на тех же правах, что и явные – обычный люд без сверхспособностей и талантов. Однако Навь в свою очередь делилась на Верхнюю Навь, или, как её ещё называли, Славь, и Нижнюю, тёмную Навь. У славней волошба была светлой, безобидной. К светлой нави принадлежали ведуньи, родовые духи, домовые и мелкие помощники по хозяйству, такие как клетники, банники и прочий трудовой народец. Их особо не пересчитывали, и их существование правые органы мало интересовало. Другое дело – Нижняя, или, как её ещё называли, Тёмная Навь. Сила тёмных навней была порой опасна для общества. Для таких и существовала регистрация в ГНИ – Государственной Навной Инспекции. Помимо записи в реестре, тёмных навней снабжали большим узнаваемым знаком – трикселем, представляющим из себя три спирали с единым центром, заключённые в треугольник. Практика проставления таких меток вызвала страшную волну негодования обитателей нави, некоторые даже пытались организовать массовые протесты. Но спорить против бессмертных правых богов навни не могли, да и численное превосходство оказалось не в их пользу – самой многочисленной прослойкой населения были, как ни крути, явни. А они были достаточно равнодушны к проблемам навней. Их беспокоили совершенно другие вещи. Тем более, что принятие соответствующих нововведений по времени очень удачно совпало с отменой запрета на продажу алкоголя в ночное время. В результате протестовали против таких унизительных правил только навни из тёмных. Парочку самых ретивых развеяли в пыль, и всё успокоилось. Но триксель на предплечье тёмные навни даже спустя годы считали штукой позорной и прятали как могли. Ну и, конечно, не обязаны были предъявлять никому кроме официальных правых органов.

– Ещё у Соловья судимость есть. За кражу, – напомнил о себе задумавшемуся Ивану Володька. – Да и долги у него, говаривают. Уж если кто и мог образ украсть или, допустим, воров на него навести, так его первого следует проверить.

– А дознание какое-нибудь местные проводили? – продолжал допытываться Иван.

– А как же! – кивнул Володька, снова затягиваясь пахучей сигаркой. – Было. И Ратича спрашивали. Только у него это… как его?

– Алиби? – подсказал Иван.

– Точно! – подхватил Володька. – Только ерунда всё это! Какое у навня может быть алиби?

– Ладно, – вздохнул Иван, отходя от калитки. – Последний вопрос. Ты не видел случайно, кто мне на крыльцо вчера свёрток подкинул?

– Тебе вчера много чего на крыльцо кидали, – оскалился Володька.

– Ну это да, – поморщился как от зубной боли Иван. – Но я про то, что уже затемно принесли. Продолговатый предмет, завернутый в простую серую ткань.

– А что там? – оживился Володька.

– Да так… – уклонился от прямого ответа Иван, думая, что Володьке про оружие знать не надо.

– Нет, не видел, – с сожалением признался Володька. – Темно уже было, ясно, солнышко?

– Ясно, – вздохнул Иван.

– Зато могу сказать, кто тебе крыжопное варенье принёс, хочешь? – вкрадчиво произнёс Володька, щуря правый глаз от струйки дыма.

– Нет, не хочу, – проворчал Иван и глянул на солнце, которое уже показалось из-за верхушек деревьев. – Ну, бывай!

– И тебе не хворать, – кивнул Володька и кинул окурок на землю прямо под своим окном. – А в лес ты всё-таки не суйся. Ясно, солнышко? – не отставал Володька.

– Не ясно, – пожал плечами Иван. – А то что?

Володька криво ухмыльнулся и вдруг исчез из окна. Завозился в глубине комнаты, загромыхал чем-то, удаляясь. Иван топтался на улице, силясь понять: то ли Володька, как заправский джентльмен, решил уйти не прощаясь, то ли сейчас последует продолжение.

Наконец заскрежетал засов, и дверь распахнулась. Однако, чтобы увидеть Володьку, Ивану пришлось опустить взгляд. И дело было не в росте старого алкоголика.

– А то вот! – спокойно объяснил Володька, обводя ладонью обод старой инвалидной коляски и показывая глазами туда, где застиранные треники заботливо подтыкались под колени. Ниже ног не было. – Я, Иван, тоже раньше как ты жил. Любопытный да прыткий. Ясно, солнышко?

– Ясно, – сглотнул ком в горле Иван.