Kitabı oxu: «Поиграем в ладушки?», səhifə 2

– Арчибальдик! Ну, что же ты! Пойдем! Тебе надо домой! – уговаривал слона Ночной Шутник и пытался столкнуть его с места. Но усилия были напрасны.

И тут вдруг одновременно совершилось сразу очень много событий. Поначалу со стороны городских ворот раздался невообразимый гвалт: визгливый лай, шипение и истошное мяуканье.

– Святые Властители! – отчаянно воскликнул Шутник. – Ведь я же не убрал кошеловку! Бедная Корогуша! Она опять в нее попалась!

Сразу вслед за этим на башне Софьи Антоновны ударил тревожный набат. Оглушающие звуки шли тугими волнами и осязаемо чувствовались в ночном воздухе. В последний раз набат звучал триста шестнадцать лет назад, когда Зеркало королевства показало колдунье вражескую эскадру, заходящую в гавань Почти Волшебного королевства. Звуковые волны катились и катились. Но уже после первых ударов набата темноту ночи разорвал чудовищный звук: не то верещание, не то рев. Тут же со стороны Амелькиной сторожки раздался невообразимый треск и грохот. Слон подавился помидорлоком, откашлялся и тут же тревожно затрубил. Но даже этот трубный звук в окружающей какофонии показался комариным писком. Сердце Ночного Шутника похолодело…

***

Стоит пояснить, что некоторое время назад Корогуша с успехом закружила и запутала своих преследователей в лабиринте переулков около Торговой площади. Для такой ловкой черной бестии эта задача была совсем несложной. Сидя на карнизе колбасной лавки, кошка некоторое время слушала, как переругиваются собаки, пытаясь выяснить, кто виноват в том, что она сбежала. Но перелай быстро ей наскучил, и Корогуша отправилась назад на дворцовую площадь. Здесь она стала свидетельницей бегства слона и Ночного Шутника, а так же удачно подменила Арчибальда перед глазами Гули. Кошачье любопытство подтолкнуло ее на городскую стену – посмотреть, куда направились беглецы. И надо ж такому случиться – очутившись на стене, Корогуша вновь попалась в Универсальную кошеловку!

Рома и Римма не отличались особым умом, но зато нюх имели отменно острый. Через несколько минут они взяли верный след и оказались на Дворцовой площади. К этой поре Корогуша сидела на городской стене перед зеркалом и заворожено любовалась своим отражением. Черный хвост ее свисал со стены и едва заметно покачивался. Проявив неожиданную прыть, Рома и Римма с разбегу вскочили на лавку между спящими привратницами, перепрыгнули на кованую спинку и, сильно оттолкнувшись, сиганули на стену. Толстуха Римма преодолела чуть больше половины расстояния. А вот разозлившийся Рома умудрился пролететь дальше, клацнуть зубами и достать самый кончик Корогушиного хвоста. Кошка зашипела, истошно мяукнула, и слетела с городской стены. На привратниц упал мяукающий, лающий, царапающийся и кусающийся клубок, от которого во все стороны летела шерсть. Гуля и Фая вскочили, словно ошпаренные, и тут же над их головами ударил набат…

Еще вечером колдунья Софья Антоновна, набирая программу снов, по рассеянности поставила себе седьмым по счету «Сверх-реалистичное сновидение о свадебном пире князя Жратослава». Виды фрикасе из гавайского индюшонка, изысканной итальянской панакоты, нежнейшего французского бланманже и фирменных блинчиков кухарки Десертины так разожгли ее аппетит, что колдунья проснулась и отправилась к холодильнику немного подкрепиться. По пути Софья Антоновна заглянула в лабораторию и, обнаружив огромный смайл вместо хрустального шара, тут же ударила в набат, как то предписывал Королевский кодекс безопасности.

При первом же ударе тревожного колокола с Гулей и Фаей стали происходить ужасающие перемены. Гуля вдруг вытянулась вверх почти вдвое. За спиной ее расправились огромные кожистые крылья, руки превратились в когтистые лапы, лицо – в рогатую драконью морду. Фиолетовая кожа Гули еще потемнела и растрескалась – даже с очень близкого расстояния ее сложно было отличить от камня. Если бы это чудовище застыло на месте, оно казалось бы ужасным каменным изваянием. Но монстр стремительно двигался, будто разминаясь перед боем: левая лапа, правая лапа, злобный щелк зубами, выпад головой! Коготь-коготь-укус-рог! А на закуску – струя ледяной воды, извергнутая с огромной силой из клыкастой пасти!

Фая не выросла – казалось, наоборот, она скрючилась еще больше. Неожиданно горб на спине старухи лопнул, и из него выскочили два черных вороньих крыла. Платок на ее голове зашевелился словно живой – из-под него показался отвратительный клубок шипящих змей. В правой руке ужасной старухи невесть откуда появился кинжал, кривой, как коготь, а в левой – длиннющий кнут с металлическими крюками на конце. Старуха оскалила желтые клыки, обвела площадь мерцающими красными глазами, открыла нечистый рот и дико заверещала. Каменное чудище ответило кровожадным ревом.

– Горгулья и Фурия! – зазвучал вдруг с башни пронзительный голос старой колдуньи Софьи Антоновны. – Кто-то ослепил Зеркало королевства! Ищите врага на небе, на земле и в воде! Если вы его найдете – да смилуются над ним Небеса! Вы же не давайте врагу пощады!

Горгулья Гуля и Фурия Фая тут же взмыли в ночное небо.

– Адрамеллех! – Крикнула колдунья.

При звуках этого имени со стороны Королевского сада от рухнувшей сторожки поднялась гигантская тень, словно сотканная из черного дыма и копоти. Над городской стеной возвысился гигант с головой осла и павлиньим хвостом:

– Кто потревожил Адрамеллеха, Славного ассирийского царя, пожирателя детей и Повелителя Мух?! – пророкотал он.

– О, демон, крадущий солнечные лучи! – воскликнула колдунья, – Сдерни завесу тьмы, скрывающую врагов! Обрати ночь в день и покарай наглецов!

Адрамеллех гадко расхохотался – будто заревел осел, взмахнул своим павлиньим хвостом, поднял руку, разжал кулак, и темноту вдруг прорезал яркий луч. Мертвенно бледный свет скользнул по городской стене, прошелся по воротам Королевского сада и уперся прямо в помидорлоковую аллею.

Ночной Шутник прикрыл глаза рукой от слепящего свечения. Он повернул к Арчибальду бледное лицо.

– Похоже, это была последняя шутка, дружище… – прошептал Шутник побелевшими губами. – Прости, что не смог помочь тебе! Спрячься под деревьями и не шевелись! Я отвлеку их! В конце концов, я ведь один во всем виноват.

Незадачливый похититель повернулся, чтобы уйти, но слон ухватил его хоботом за воротник и удержал. Где-то наверху вдруг захлопали тяжелые крылья.

– Пусти! – забился Шутник, – Пусти! Я! Один! Во всем! Виноват!

Но Арчибальд лишь гневно тряхнул ушами. Несмотря на сложный характер, он умел ценить дружбу и готов был сражаться до последнего.

Воздух наполнился стрекотанием и клекотом. От городских ворот приближались тяжелые шаги. Мертвенный слепящий свет становился все ярче. И вдруг…

И вдруг пошел снег. Необычайно мягкий, настолько пушистый и ласковый, что казался теплым. Он гладил щеки Шутника и щекотал его нос. Снег поглотил жестокий луч Адрамеллеха, кромсающий ночь, и словно периной обволок страшные крылья Горгульи и Фурии. Крылья эти еще чуть слышно хлопали где-то за подвижной пеленой, но Шутник знал – снег уводит их куда-то далеко. А еще он надежно укрывает слоновьи следы, чтобы никто на свете не смог разгадать тайну побега из Королевских слонюшен.

Ночной Шутник поднял ладонь и поймал удивительно большую и красивую снежинку. За исключением размеров, это была совсем обыкновенная снежинка. Только она не таяла и совершенно непостижимым образом улыбалась Шутнику. Он оглянулся. Тысячи и тысячи снежинок танцевали в воздухе и добродушно смеялись, глядя на спасенных беглецов.

Наконец, Ночной Шутник узнал этот снег и понял, кто следил за ним всю ночь.

– Лада… – улыбнулся он. – Спасибо! Спасибо, принцесса Ладушка!!!

Арчибальд торжественно затрубил. Потом он обнял Шутника хоботом за плечи. Так, обнявшись, они и зашагали к Королевскому порту. В такой снегопад проскользнуть незамеченными в трюмы каравеллы «Колибри» будет легче легкого.

Снежинка Ладушка тихонько засмеялась:

– Как славно все получилось!

Ладушкино утро

– Как славно все получилось! – прошептала Лада и проснулась. На несколько секунд она прикрыла глаза, все еще пребывая во власти сновидения…

Как же хорошо быть полновластной хозяйкой в своем личном Почти Волшебном Королевстве! Там, где тебя все называют принцессой, но совсем не потому, что ты дочь доброго старика Артура Федоровича. Нет, ты совсем не его дочь! Просто именно сегодня тебе захотелось быть принцессой, а все жители королевства любят тебя так сильно и искренне, что всегда соглашаются с любой твоей фантазией. Хорошо, когда ты можешь изменить любой закон своего Королевства, если вдруг он покажется тебе неправильным. Ты можешь в один миг устранить любую несправедливость – для этого достаточно одного лишь желания. Хорошо, когда в твоем Королевстве так много доброты, что у него вот уже триста шестнадцать лет нет врагов. Даже злобные демоны здесь становятся смирными и кроткими, являя свою суть лишь тогда, когда государству грозит опасность. Наконец, просто здорово, что ты можешь, оставаясь невидимой, помогать отчаянным, но добрым и смешным выходкам Ночного Шутника. Ты даже можешь превратиться в теплый снег, чтобы разогнать кошмарных чудищ…

***

Тётёля уже встала: на кухне шипел чайник и тихо позвякивала посуда. Настенные часы показывали семь часов утра. Ладушка решительно скинула одеяло и опустила босые ноги на пол. На тумбочке у кровати лежала потрепанная монография «Мифология в вопросах и ответах: Учебное пособие для вузов».

«Надо не забыть вернуть в библиотеку» – мимоходом отметила Ладушка. Она сладко потянулась, привстав на цыпочки, обвела свои владения взглядом, и вдруг поняла, что в комнате что-то неуловимо переменилось. Утренние сумерки, будто кофе – молоком, были разбавлены каким-то необычным, тихим светом. Он лежал на овальных часах с оранжевым циферблатом, на столе, заваленном по углам книгами и тетрадями, на затейливых голубых цветочках обоев – словом, по всей комнате и будто добавлял обстановке белизны и свежести.

Ладушка на цыпочках подошла к окну и тихонько пискнула от счастливого удивленья: за окном лежал пушистый снег! Первый снег в середине сентября – в разгар бабьего лета! Будто прямиком из ее сна – совершенно такой же мягкий и даже теплый на вид.

Ладушка бросила еще один восхищенный взгляд в окно и легким вьюном закружилась по комнате. Она ловко убрала постель, накинула халат, прибрала волосы, украдкой показала зеркалу язык и скользнула к ванной.

– Привет, Тётёля! Там снег выпал! – радостно крикнула она в проем кухонной двери.

– Вот я тебе покажу тётю! У тебя на пятую точку еще и град выпадет! – сердито донеслось в ответ.

– Пжасти! Пжасти, Оля! – промычала Лада уже из ванной, пытаясь перекричать шум воды и одновременно не подавиться зубной пастой.

Тётёля, сидя у кухонного стола, наносила макияж. Ее левый накрашенный глаз глядел на мир из-под кокетливо изогнутых ресниц величаво, с загадочным прищуром. Правый, еще не накрашенный, смотрел заспанно и недовольно.

Лада наливала чай. Тётёля, борясь с яростной зевотой, проворчала:

– Какая, все-таки, гадость – эта ваша семь утра! Чего ты подскочила ни свет, ни заря, Ладушка-Оладушка?! Меня в твоем возрасте бабка Дуся за косу с кровати стащить не могла!

– На работу! – гордо заявила Лада.

– На работу… – усмехнулась Тётёля. – Работа – это где деньги платят. А у тебя не работа, а так – кружок для младшего дошкольного возраста.

– Мне тоже платят! – смутилась Ладушка.

– Угу… Книжками пыльными. Сказки разрешают задарма читать. Ты все в «ладушки» играешь! – Тётёля докрасила правый глаз и наклонилась к небольшому круглому зеркалу, придирчиво разглядывая морщинки на лбу.

– Ну почему… Деньги же мне тоже платят. Только ведь они – не главное! – убежденно сообщила Ладушка, разворачивая конфету.

– Поешь по-человечески! – сердито сказала Тётёля. – Одни конфеты круглыми сутками! Смотри, разнесет как…

Она хотела сказать: «Как меня», но вовремя спохватилась.

– Разнесет как… Ну, как не знаю кого! Будешь сидеть девицей у окошка: ни денег, ни мужика, только задница – на семерых росла, одной досталась!

– А я много могу съесть… – ответила Ладушка, стараясь не показать смущение. – И не толстею, вот! Все люди разные…

– Угу… – в такт кивнула Тётёля, – знаем-знаем! Все люди разные… Одна я одинаковая! Хватит пререкаться. Жуй молча!

Ладушка обиженно засопела, склонилась над большой чайной чашкой и по-мышиному захрустела печеньем. Тётёля была ее родной теткой – младшей маминой сестрой. Когда Лада только родилась, Ольга еще училась в школе, и ее очень забавляло взрослое звание тети. Но с годами носить этот «титул» ей нравилось все меньше и меньше. Теперь, когда свой возраст Тётёля определяла фразой «чуть за тридцать», она вдруг начала требовать, чтобы ее называли просто по имени – Олей. Но робкая и вежливая Лада, с детства привыкнув «тётёлькать», с трудом перестраивалась на новый лад.

Ольга, открыв очередную баночку с каким-то ароматным колдовским снадобьем, втирала его в руки. Запахло цветами и одновременно – кондитерской. Руки Тётёли были белыми и мягкими. Глядя на ее энергичные и точные движения, Ладушка в восхищении замерла с открытым ртом, не дожевав печенье. Меж тем, тетка, не теряя ни секунды, отставила банку с кремом, открыла пузырек с лаком и ловко начала красить ухоженные ногти.

– Какие у тебя красивые руки, Тётёля! – наконец, с тихим восхищением вздохнула Лада. – Совсем как у настоящей Знатной Дамы!

– А ты перестань по деревьям лазить, и у тебя такие же будут! – отрезала Ольга, не прельстившись комплиментом. Ладушка тут же покраснела и спрятала исцарапанные руки под стол.

– Я не лазила по деревьям! – смущенно пояснила она, – я же рассказывала… Это елка в парке… Она особенная. Нижние ветки – как шалаш. С тротуара не видно, а если под них заберешься, можно стоять, не нагибаясь. А птичья кормушка возле самого ствола висит. Никак не подберешься, чтобы не исцарапаться…

– Ну и на кой черт тебе туда подбираться? Если уж так хочется – в другую кормушку накроши. Да хоть на тротуар насыпь – воробьев везде хватает!

– Нет… Она особенная, эта елка – я же говорю. Везде птицы прилетают, поклюют, и улетают. А на этой елке они всегда живут… Они песни поют. Радуются. И утром, и днем, и вечером тоже. Понимаешь? А еще…

– А еще на тебя зеленки не напасешься, – перебила Тётёля. – Девица на выданье, а руки – как у слесаря!

Через некоторое время она взмахнула растопыренными пальцами, просушивая лак.

– Вообще, лучшее средство ухода за руками – делать все руками мужа! – авторитетно заявила Тётёля. – Но это не про нас с тобой, подруга! Мы – женщины одинокие, свободные и трудолюбивые! Все. Чао, крошка! Я на смену. Да и ты топай на свою работу – тебе там еще кота кормить.

– Ка-акого кота? – не поняла Ладушка.

– Который тебе прошлую зарплату наплакал!

      Тетка Оля развернулась на каблуках и ушла. Она работала в кондитерском отделе огромного круглосуточного гипермаркета «Плеяда», который в городе почему-то окрестили «Ваксой». Лада тоже не стала задерживаться. Когда она говорила Ольге о том, что поднялась так рано из-за работы, она немного лукавила. В университет ей нужно было к половине девятого – к первой паре. Ее работа (точнее, подработка) в университетской библиотеке закончилась сразу, как только начались занятия. На этом настоял сам Артур Федорович. Но причин не залеживаться в постели у Ладушки было множество.

Во-первых, надо было узнать предсказание Вещего светофора. Во-вторых, никак нельзя опоздать за дирижерский пульт – ведь кто-то же должен командовать парковым оркестром, исполняющим утренний вальс. В-третьих, нужно поздороваться со всеми знакомыми – людьми и животными. В-четвертых, проведать Вкусную елку, накормить птиц и забрать заслуженную конфету (а это лучше делать рано утром, пока еще нет посторонних глаз, бессовестно проникающих в чужие секреты). Наконец, перед занятиями нужно успеть забежать к Артуру Федоровичу, поболтать о том – о сем и угоститься консервированными персиками. Словом, дел было невпроворот. Лада поскорее оделась, положила в сумку с книгами печенье для птиц и выбежала на улицу.

***

Снег под ногами похрустывал, словно хихикал, довольный своей ночной выходкой. Солнце спешно выбрасывало свои лучи на мостовую. Оно будто извинялось за недосмотр и торопилось скорее убрать несвоевременную белизну с зеленых газонов и тротуаров. Снег не противился. Он послушно уходил, подгоняемый солнцем, но внутренне усмехался: ничего, мол, свети-свети! Скоро я вернусь, и тогда посмотрим, кто кого! Удивленные осенние цветы поднимали свои головки, расправляли примятые листья и перешептывались: «Какой ужас! Что это было?!»

Ладушка слушала эту тихую беседу по дороге к троллейбусной остановке. Она двигалась быстрым шагом, еле сдерживаясь от желания помчаться вприпрыжку. Все-таки, она теперь студентка. Нужно быть серьезнее – положение обязывает. Но в душе все прыгало и пело: такой необычный сон просто так не приснится! Он точно вещий. Ведь снег-то выпал! Значит, надо ждать в гости и Ночного Шутника?! А, может быть, это и есть тот сюрприз, который пообещал папа…

Нет! Это желание было настолько сокровенным, что признаваться в нем Ладушка боялась даже самой себе.

Троллейбус чихнул дверями и поехал. Пять остановок. Их нужно просто проехать, вися на поручнях и стараясь, чтобы тебе не отдавили ноги. В троллейбусе по утрам люди  редко бывают интересными и приветливыми. Ладушка не обижалась. Она знала, что скоро люди проснутся. И вот уж тогда они не смогут удержаться – начнут наперебой открывать ей свои истории.

Вещий светофор стоял на перекрестке перед остановкой «Городской сад». Ладушка едва ли могла сказать, откуда она узнала тайну светофора и кто подсказал ей ключ для  расшифровки его предсказаний. Тем не менее, пророчества работали безотказно.

Правила Вещего светофора были просты: чтобы узнать пророчество, перед перекрестком требовалось зажмуриться, загадать желание или сформулировать вопрос. Если светофор зажигал зеленый свет, сходу пропуская троллейбус, то желание непременно сбывалось, а весь последующий день обязательно случался чудесным. Если же троллейбус останавливался на красный, приходилось набрать побольше воздуха и задерживать дыхание. Хороший знак, если троллейбус успевал проехать, пока в легких не закончился кислород. В этом случае загаданное желание тоже исполнялось. Правда, для этого иногда приходилось очень постараться. Но случалось и так, что задерживать дыхание было уже невмоготу, а зеленый свет так и не желал включаться. В такие дни вместе с выдохом улетучивались надежды на лучшее. После столь серьезного предупреждения Вещего светофора рассчитывать на подарки судьбы не приходилось…

– Пусть мой сон будет не просто так, и сбудется то, что я хочу ! – быстро, и потому несколько сумбурно подумала Ладушка и зажмурилась. Она почувствовала, как троллейбус замедляет бег перед перекрестком. Сердце Ладушки затрепетало. Только бы зеленый! Троллейбус еще сбавил скорость, но все же беспрепятственно проехал светофор.

– Ура! – мысленно возликовала Ладушка. Двери снова чихнули и выпустили ее на мостовую.

В университет можно было добраться и на маршрутке, которая подъезжала к самой университетской площади. Но Ладушке куда больше нравилось ездить на троллейбусе, чтобы совершать каждое утро небольшое путешествие через городской парк. Зачем? Это вряд ли поймут те, кто считает, что прямой путь – самый короткий, а время – это обязательно деньги.

Забор городского сада не был высоким – примерно до пояса. Но ему ни к чему было быть высоким. Кружево литых вензелей на чугунных розетках, хитросплетение кованых ветвей и неизвестных листьев, выкрашенных в черный цвет, массивные столбы, увенчанные тяжелыми шарами – все говорило о том, что забор – не просто ограждение, а граница между двумя мирами, которую нельзя просто так пересечь. Из суетного, громкого, горячего мира большого города в прохладное темно-зеленое царство парка можно было попасть через гигантскую Арку. Она заслуживала того, чтобы именоваться с заглавной буквы. Как же постарались литейщики и кузнецы! Металлическое кружево вздымалось к самым небесам! Под Аркой, казалось, легко мог бы пройти Королевский слон в парадной сбруе, если б у него нашлись дела в городском парке. Тенистые липы и клены смыкали свои ветви над широкой главной аллеей, превращая ее в тоннель, наполненный зеленоватыми сумерками. Каждый раз, ступая на разноцветные плиты аллеи, Ладушка замирала от щекочущей смеси страха и ожидания непременного чуда, которое ждет ее в конце пути.

О чем поет утренний город

– Адрамеллех!

Воображаемые ворота, окованные зеленой бронзой, неслышно распахиваются перед путницей, владеющей тайной имени стражника.

– Привет, Амелька! Что хмуришься? Не выспался? То-то же!

Сухонький старичок в восточном халате стоит на пороге небольшой будки, установленной чуть в глубине сада – слева от ворот. Он зябко запахивает полосатый восточный халат, поправляет тюбетейку и тянет к небу ладони лодочкой – так дети ловят теплый дождь. Но солнце еще не добралось до его крыльца. Старик недовольно цокает языком и бормочет:

– Нимага кор сентябрда? Дахшатли об-хаво!

(Зачем снег в сентябре?! Ужасная погода! – узб.яз.)

– Не ворчи, Амелька! А не то хвост полиняет!

Вперед, вперед! Зеленые сумерки отступают перед теми, кто силен и бесстрашен! Нужно успеть! Заставлять играть оркестр без дирижера – верх неприличия! Сбежавший снег оставил на разноцветных плитах аллеи свой след. Ага! Само собой, хулиган-снег не смог пройти и мимо дирижерского пульта! Конечно, на первый взгляд никакой это не пульт, а обычная довольно потрепанная парковая скамейка – одиннадцатая от ворот, если считать по правой стороне. Но на самом деле это лучшее место – отсюда виден весь огромный оркестр.

Тающий снег промочил крашеные доски скамейки. Но это не страшно – можно подложить сумку с книгами и на время примоститься сверху. Так даже лучше. Итак, дирижер у пульта, зрители на местах. Когда же начало?

Зеленый занавес листвы чуть колышется. За ним угадывается суета оркестрантов. Вечно у них так: в последнюю секунду нужно что-то переменить или поправить, сдвинуть стул, наклонить пюпитр с нотами! За спиной едва слышный гул партера, вежливый, но и нетерпеливый. С высоты лож раздается легкомысленное щебетанье. Ах, эти птицы порою совершенно не умеют себя вести!

Пора… Пора, пора!!! Поклон публике, стремительный разворот – взметнулись фалды воображаемого фрака! Дирижерская палочка взмывает вверх…

Вот она – секунда всеобщего молчания… Что? Кажется, началось?! Да! Началось…

– Цок… Цок… Тик-так…

Из глубины аллеи приближаются шаги. Это Старик-Часы. Он никогда не опаздывает. Он проходит по главной аллее ровно в восемь. Неспешное цоканье его подкованных башмаков, словно метроном, задает ритм огромному оркестру, замершему в ожидании. Старик-Часы высок, худ и сутул. Руки, как всегда, сомкнуты за спиной, в пальцах – шляпа. Вот бы как-нибудь незаметно опустить в эту шляпу конфету?! Привет, Старик-Часы!

– Ху-ху-Ха! Ху-ху-Ха!

Начинается музыка! Слева по аллее бежит Человек-Ветер. Он специально дышит так глубоко и громко – тренирует свои легкие. Два шага – выдох, третий и четвертый – резкий вдох: «Ху-ху-Ха! Ху-ху-Ха!» На каждый «цок» старичка – вдох и выдох бегуна. В его глазах что-то далекое, словно неживое. Будто он бежит здесь, и одновременно – в тысяче разных мест на земле. Его могучее тренированное дыхание раскачивает верхушки лиственниц в тайге и поднимают океанские волны.

Главная аллея, вымощенная плиткой – огромная клавиатура с разноцветными клавишами. Какие ноты сегодня возьмет Человек-Ветер? Ведь иногда он бежит мелкой трусцой и будто нарочно наступает только на узкие красные плиты – диезы и бемоли. Вступление получается сложным, дробным, путаным. Иногда он летит широкими скачками по большим прямоугольникам серых плит, и ноги его нажимают только на «белые клавиши». Тогда музыка выходит довольно однообразной, хоть и ритмичной.

Но подождите?! Что за чудо?! Сегодня Человек-Ветер играет что-то уж совсем необычное… Позвольте! Да ведь он перепрыгивает лужи!

Вот бег замедляется… Пиано… С белой клавиши – на красную! С красной – на белую. Острожное стаккато на носочках между луж.

Пиано, пиано! Впереди целое море!

Человек-Ветер вскочил на бордюр и выбил по нему семенящими шажками дробную трель… Куда же дальше?! Кругом вода?!

О, Боже мой! Что за дивный прыжо-о-о-ок! Форте! Фортиссимо!!!

Шлеп-плюх-плюх-плюх… Хм, не долетел… Надеюсь, ты не очень промок, Человек-Ветер?! Мокрые ноги на ветру никого не обрадуют.

– Тра-та-та-та-та-та… – голубиная стая, хлопая крыльями, сорвалась с разноцветных плит и начала выписывать круги в светлеющей синеве утреннего неба. Сонные голуби грелись под первыми лучами солнца, пробившимися сквозь листву, но черная кошка стремительным прыжком вспугнула птиц. Молодец, Корогуша! Надеюсь, ты успела выспаться?

– Жжжих! Жжжих! – далеко, на другом конце парка, мерно шуршат по асфальту метлы дворников.

Звуки просыпающегося города пока еще робкие. Но они множатся, наслаиваются. Они сливаются в радостную мелодию утра. Музыка эта еще нежна и ненавязчива. Но постепенно она набирает силу:

Резко гаркнула ворона. С соседнего дерева ей отозвались сразу две. В терцию. Так и заработали дальше на три голоса – синкопами.

– Бим… Бом… Бим-м-м-м! Бом-м-м-м! – врывается в хор тяжелый медноголосый колокол. То есть, конечно, это не колокол, а гидравлический молот, забивающий сваи на далекой стройке, но голос у него просто потрясающий.

Звуки воображаемой флейты легким шлейфом плывут за девочкой-гимнасткой. Она спешит на тренировку – гимнастический обруч в розовом чехле переброшен через ее плечо. Шаги ее легки и невесомы, но каждое движение исполнено молодой радостной силы, стремления вперед. Перепорхнув очередную лужицу, гимнастка вдруг сходу делает фуэте. Невидимая флейта переливисто смеется. Доброе утро, девочка-гимнастка!

Справа скрипят резиновые сапоги – будто пробует свои силы тромбон. Это шагает прыгающей детской походкой Человек-Привет. Все в нем блестит: его черная резиновая обувь, целая гирлянда значков на лацканах зеленой куртки, бритые под ноль виски, лаковый козырек его непременной кепки и такая же непременная, никогда не сходящая с лица, улыбка. Такая уж у него служба. Ранним утром Человек-Привет берет под мышку холщовую авоську и выходит из дому. Он несет свою улыбку, как флаг, шагая навстречу прохожим. Шагает затем, чтобы люди улыбались друг другу и здоровались друг с другом. Привет, Человек-Привет! А все-таки интересно – что у тебя в авоське?!

Деловито и басовито, будто по струнам контрабаса, топает совершенно круглая школьница, на ходу жуя бутерброд. Круглое лицо, круглые щеки, круглые кусочки колбасы. Эй! Поспеши! Опять опаздываешь? Гимнастка обогнала тебя на целых пять минут! Круглая девочка – тоже гимнастка. Только об этом никто не знает. Пока ее все только дразнят. Но в один прекрасный день она, подобно бабочке, выпорхнет из своего кокона и сделает тройное сальто назад. Все обидчики обалдеют и будут аплодировать стоя. А вот вам! Нечего было обзываться!

Радостный грохот – будто горох сыплется на большой турецкий барабан. Это подскакивает на стыках плитки пластмассовый грузовик. Его тянет на веревке краснощекий, похожий на снегиря, малыш. Малыша тянет молодая краснощекая мама. Мама торопится, а малыш – нет. И грузовик – тоже нет…

Звучат маракасы. Это папаша с дочками-двойняшками. Одинаковые сапожки, одинаковые курточки, одинаковые шапочки с одинаковыми помпонами, одинаковые вздернутые носики. Красота! Как, наверное, здорово – иметь возможность посмотреть на себя со стороны без зеркала! При каждом шаге двойняшки-маракасы радостно гремят. Даже гадать не надо: совершенно точно у обеих в карманах жестяные коробочки с леденцами-монпансье! Тоже одинаковые…

Лениво, низко, неспешно поет виолончель. Это вышла на прогулку огромная черная собака-водолаз. Хозяйка зовет ее Лорой, но на самом деле ее зовут Медведица. Это имя подходит ей куда больше. Как вязкая янтарная капля меда медленно стекает с ложки, так и Медведица плывет по аллее – будто бы неохотно, будто бы обдумывая каждый шаг. Но движение это полно тягучей силы и грации.

Но вот неспешный голос виолончели заглушает ударная установка. Наперегонки дробно молотят том-томы, ухает «бочка», выстукивает сложное соло малый барабан под аккомпанемент звенящих тарелок. Это мальчишки бегут в школу, толкаясь, споря и крича.

Какофония нарастает. Город проснулся. Аллею постепенно заполняют Серые. Серые – те, кто оказался на аллее случайно. У случайных редко бывает интересная музыка, потому что аллея для них не огромная клавиатура, а расстояние из точки А до точки Б. Серые спешат, что-то нервно объясняют трубкам своих телефонов. От них лишь шум. И совсем нет интересных историй.

Куда идет этот целеустремленный молодой человек в сером деловом костюме? Грабить Королевские слонюшни или добывать Золотое руно? Нет… Он совершенно точно и предсказуемо идет в офис. Об этом, и только об этом говорят его целеустремленное лицо, целеустремленный шаг, целеустремленный костюм и целеустремленные очки в узкой золотистой оправе. Вот разве что прическа у него какая-то нецелеустремленная: несмотря на все старания, из аккуратно уложенной челки выбился непослушный вихор. Он торчит озорно и даже протестующе. В нем одном – больше музыки, чем во всем целеустремленном офисном юноше.

Город пошел на работу. Надо торопиться дальше! Теперь оркестранты справятся сами. Легкий поклон зрителям. Заслуженные аплодисменты: славная вышла мелодия! Сегодня город будет жить под очень хорошую музыку.

Послание Ночного Шутника

Впереди зеленого тоннеля забрезжил свет – аллея выводит путницу на Площадь Трех трубачей. Конечно, это не площадь, а небольшая круглая площадка с белой колонной посредине. Серые люди могут воспринимать ее как досадную помеху, заставляющую уклониться с прямого пути. Зря! Если поднять голову и хоть пару минут посмотреть на нагих бронзовых карапузов, установленных на колонне, захочется смеяться и плясать вместе с ними. Они плещутся в радости детства и тонко трубят в длинные трубы. Если услышать их смех, круглая площадка действительно покажется Площадью, предназначенной для танцев, смеха и счастливых объятий.

Но что это?! Там, за колонной… Это… Да это же… О, чудо! Ведь это же Арчибальд! Ночью кто-то собрал весь снег с Площади и вылепил из него пузатого слона с довольной физиономией. А чего бы слону быть недовольным?! Ведь он, наконец-то, играет в прятки! Вон как укрылся за колонной – сразу и не разглядеть.