Kitabı oxu: «Души баллада»

Душа

 
Душа просила упоенья,
В клубок свернувшись где-то в уголке.
Не мимолётного влеченья,
Родного, что укрылось вдалеке.
 
 
Так ненавязчиво и робко
Неясное виденье создала.
Не к храму проявилась тропка,
А, словно, за спиною… Два крыла.
 
 
Ещё не веря в это чудо,
Мы поднялись легко над суетой.
Виденья плыли ниоткуда
И душу наполняли красотой.
 
 
Ни пирамиды, ни вершины.
Ни водопады или острова.
Простора русского равнины,
Лесов, лугов и пашен кружева.
 
 
Простор заполнила свобода,
Очистив душу от былых забот.
В ней корень русского народа,
В ней щит и меч от всяческих невзгод.
 
 
Душа возвысилась свободой,
Мы надышаться ею не могли.
Она звучала чистой нотой,
Не зря за это предки полегли
 

Отчий дом

 
Порой мне сниться отчий дом, неясных персонажей полный.
Где у двери встречает гном, серьёзный и немногословный.
Украдкой в душу глянет мне, как будто в чем-то осуждая.
И, звякнув связкой на ремне, пропустит, не сопровождая.
 
 
Знакомый мир родных вещей теплом из детства окружает.
Как будто сказочный кощей их здесь навеки сохраняет.
Все на местах своих лежит, не движется и не пылится.
У свечки пламя не дрожит, и занавес не шевелится.
 
 
Лишь гости бродят в тишине, меня совсем не замечая.
И тают тенью на стене, на всё молчаньем отвечая.
Зачем являются сюда, и старый дом они тревожат.
А, может быть, с надеждой ждут, пройдут года и дом поможет.
 
 
Немало лет он простоял, и видел многое и многих.
Тех, кто на полпути застрял, не соблюдая правил строгих.
Из мира  в мир переходя, не пожелал со злом мириться,
Покой душевный не щадя, он вновь намерен воплотиться.
 
 
Иль призраком навеки стать, веками ждать заветной встречи.
И все кому-то рассказать, найдя посредника для речи.
Возможно, это – миражи, и плод моих воображений.
Мой милый дом, мне подскажи, развей неясный дым сомнений.
 
 
Ужели вправду мне дано здесь грустный взгляд отца увидеть.
И я скажу, что сам  давно, учу любить и ненавидеть.
Что стал спокойней и мудрей, но часто сон мой мысль тревожит,
Что не успел я быть добрей, и обижал его, быть может.
Что хочется его обнять, и вновь помериться плечами.
Так много хочется сказать, вот потому не сплю ночами.
 

Забытая ментальность

 
Забытой ментальности воспоминанье
Во мне пробудились осенней порой.
Как сталкер, узнавший о самопознании,
В ночных изысканьях утратил покой.
 
 
Загадочных образов мир моих предков
Открылся оттенками новых цветов.
Вся их непокорность в стремлении редком
И гордость, манили, как призрачный зов.
 
 
Просторы и дали великих свершений,
Как способ мышления и бытия.
В них с детства рождали привычку сражений,
И только таких девы брали в мужья.
 
 
Глубинные уровни этих понятий
Для русской души так привычно близки.
Они не зависят от наших занятий,
В душе и привычках – судьбы узелки.
 

Ожерелье

 
Я вдохну на заре синеву,
Обниму предрассветный покой.
И тумана охапку нарву
Над заснувшей у клена рекой.
 
 
Заплету его в косы, как шелк,
Не жалея каратов росы,
И пока день еще не пришел,
Я у трав попрошу бирюзы.
 
 
Расплескав по запруде рассвет,
По рубину в серёжки возьму.
В поясок, амулетом от бед,
Я добавлю лучей бахрому.
 
 
В сарафан разноцветья лугов
Гибкий стан оберну на бегу,
Череду неувиденных снов
Ожерельем себе сберегу.
 

Шкипер

 
Бушприт рапирой атакует волны,
По стаксель, зарываясь в пенящийся вал.
Давно водой карманы юнги полны,
Но руки держат, жигу пляшущий, штурвал.
 
 
Кренясь, постанывают мачты брига,
Последний парус каменеет на ветру.
Меняя галсы, чтоб избегнуть ига,
Под илом, если буря стихнет поутру.
 
 
Перекричать пытался грохот шторма,
Да некому его команды исполнять.
Устал. Продрог. На нём морская форма!
Она ему поможет с песней устоять.
 
 
Давно перешагнув порог из детской,
В пятнадцать юнга правил этим кораблём.
Он не прельщался блеском жизни светской,
Свой выбор, сделав между скрипкой и рулём.
 
 
Но мать с улыбкой, нежною рукою,
Дверь на балкон закрыла. Сразу ветер стих.
Опали занавески за спиною,
Но на стене ещё висел морской триптих.
 
 
«Уже темнеет. Ужин стынет. Время.
Укрой-ка ноги пледом, милый мой герой.
На кухню отвезу. Забудь про бремя».
«На – камбуз!» «Извините, шкипер дорогой!»
 

Перед рассветом

 
Полупрозрачной пеленой туман Москву внезапно спрятал,
Лишь купола над мостовой горели яростным закатом.
Но, сговорившись с темнотой, которую давненько сватал,
Он пропустил её рекой, и та расправилась со златом.
 
 
Огромный город свет зажег, пытаясь побороть затменье,
Но плотный смог в борьбе помог, собой являя чернь смятенья.
Туман-бродяга ликовал – столицей править хоть мгновенье,
С подругой темной ворковал, закрыв глаза от наслажденья.
 
 
Безумной страстью одержим, он белокаменную красил,
Чтоб тьмы установить режим, огни гасил на тротуарах.
Запутал бусинки огней, на фонарях всю грязь заквасил
Стирая память ясных дней, топил их в темно-бурых чарах.
 
 
Когда за сумрачной порой сестрица-ночь в Москву явилась,
Она столкнулась с пустотой, которая сюда вселилась.
Исчезли все монастыри, над колокольней тьма обвилась,
Дырой зияли пустыри, пропало всё, что здесь родилось.
 
 
Орел двуглавый ввысь взлетел, но так и не обрел дорогу,
Быть мудрым символом хотел, вселять надежду понемногу.
Но двойственность его удел, и как идти обоим в ногу,
Во тьме он отошел от дел, теперь приносит лишь тревогу.
 
 
Ночь растерялась в пустоте, не знает, что укрыть собою,
Она привыкла в темноте вершить, что сказано судьбою.
В загадке тайну сохранить, и хороводить звезд гурьбою,
Влюбленным нежность подарить, связав слова разрыв-травою.
 
 
Свою ненужность ощутив, ночь взволновалась не на шутку,
И черной воле супротив, она доверилась рассудку.
Черёд рассвета настает, он прокрадется на минутку,
Лучом всю серость разорвет, и прокричит петух побудку.
 
 
Мой верный бриз, что ночью сны всем смертным тихо навеваешь,
Среди туманной пелены лишь ты дорогу распознаешь.
Молю тебя – спеши скорей, как только утро повстречаешь,
Не ждите солнце у дверей, все небо – настежь. Как, ты – знаешь.
 
 
Я верю, тьма не устоит, пред ярким светом мрак растает,
И первым купол заблестит, что белый храм вверху венчает.
Пусть иней руки холодит, монах впотьмах рассвет встречает,
«К заутренней» едва звучит, он будит тех, кто понимает.
 

Кальвадос

 
Я помню, дед в соломенном сомбреро
В ковбойке выцветшей на сухеньких плечах
До старости хранил любовь и веру,
Душою светлой в девяносто не зачах.
Рассвет встречал в саду на старой даче,
Где предков дух сопутствовал удаче,
Средь яблонь рой пчелиный караул держал…
Фамильное гнездо. Начало всех начал.
Здесь бури оставались за оградой,
И беды таяли, как рыхлый снег весной,
В тиши все становилось сказкою лесной…
Здесь просто быть, казалось всем наградой.
И дед царил по праву в этом мире.
Он даже в холода не жил в квартире.
 
 
Шутил отец – здесь был фамильный замок,
И дед, как рыцарь, охранял его покой,
Беседуя с портретами без рамок…
Он был такой немногословный и смешной.
Читал романы одного Ремарка,
И всякий знал, что лучшего подарка,
Чем Кальвадос, для деда вряд ли б кто сыскал.
Он  с детства был влюблен в тот край Нормандских скал,
А Пэт и Рут его не покидали,
И три товарища всегда были в друзьях.
В бистро у Триумфальной арки и в боях
Делили поровну свои печали.
Я помню запах меда от его рубах,
И сладкий привкус Кальвадоса на губах.
 

Полнолунье

 
В полнолунье стихают метели,
Заплутав меж лесов и полей.
На дорогах сугробы, как мели,
Для замерзших машин и саней.
 
 
Грань миров в полнолунье виднее,
Что-то манит её перейти.
Окунуться в тот мир, где темнее,
И узнать, что же ждёт впереди.
 
 
В полнолунье какая-то сила
Притаилась за домом в саду.
И впустить её в душу просила,
Я боялся накликать беду.
 
 
С любопытством к стеклу прислоняюсь,
И сознание делает шаг.
Выхожу за пределы, не каясь,
В мир иной, словно опытный маг.
 
 
Незнакомые души толпятся
И бубнят о своём невпопад.
«Ты, действительно, хочешь остаться?»,
Вдруг спросил чей-то пристальный взгляд.
 
 
«Не дури. Смерть тебя обманула.
Прежде выполнить нужно обряд…
Сердце замерло, мысль резанула,
«Это всё…» Я рванулся назад…»
 
 
В полнолунье не полночь, а полдень,
Серебрится в полях млечный путь.
Чертовщиною мир переполнен,
Так тревожно, что трудно уснуть.
 

Забытое счастье

 
С покосившейся крышей домишко,
И крыльцо с прошлогодней травой.
Из гостей лишь соседский парнишка,
Доживает свой век домовой.
 
 
Дом хранит души прежних хозяев,
Что родились и жили в любви.
Пели песни, пекли караваи,
Повторяя – Судьбу не гневи.
 
 
И у них было целое счастье,
Всей семьёю его берегли.
А вино пили лишь на причастье,
Прилетали весной журавли.
 
 
Детвора помогала по дому,
Кто постарше, шли в поле с отцом.
На печи место деду седому,
Там учёба – как стать молодцом.
 
 
Но война мужиков покосила,
Вдовы в чёрных платках не поют.
Куролесила тёмная сила,
В уголке счастье ищет приют.
 
 
Кто остался, подрос и уехал,
Дом остыл и тоскует один.
По ночам чей-то вздох, словно эхом,
В пустоте одиноко бродил.
 
 
Но не струсил соседский парнишка,
Птицам гнёзда под крышею сплёл.
Верил, что домовой не лгунишка,
И забытое счастье нашёл.
 

Ромашки

 
Былого детства тонкая рука
С ромашкой летней в осень протянулась,
И мартовский тюльпан издалека
Корит за посетившую сутулость.
 
 
Студентом в мае пышную сирень,
Тайком в букеты собирал по скверам.
И быстро бегать было мне не лень,
Что б не попасться милиционерам.
 
 
У речки колокольчиков нарвать,
Красавице с зелёными глазами.
И после, не стесняясь ей наврать,
Что они ночью к ней прокрались сами.
 
 
А розы, как и прежде, хороши,
На выпускной, а то и юбилеи.
Порою собирал для них гроши,
Хотя когда-то был я посмелее.
 
 
Теперь в окно стучатся холода,
Но на столе по-прежнему ромашки.
Теряют лепестки, как я года,
Но это только времени промашки
 

Летняя сказка

 
В макушку лета капнул серый дождь,
Чтоб утвердить осеннюю победу.
Над племенем, где слишком слабый вождь,
Но ветер тучи разогнал к обеду.
 
 
И солнце засияло в вышине,
Исчезли лужи, воцарилось лето.
Забылась слякоть в маленькой войне,
Но скрылась осень в поисках дуплета.
 
 
Из жарких стран был вызван ураган,
И ливень тропиков к нему в придачу.
Погнали лето в сумрачный капкан,
Но потерпели оба неудачу.
 
 
На подоконнике сидел малыш,
И горько плакал, кулачки сжимая.
Неслись потоки с улицы и крыш,
В песочнице его дворец смывая.
 
 
Скатилась тихо детская слеза
Солдатику из олова и краски.
Был выстрел, сотворивший чудеса,
Дворец сиял под солнцем в летней сказке.
 

Время на востоке

 
Незримо время на Востоке,
Хиджаб не выдаст тайну лет,
И на лице морщинок след
Под паранджой молчит о сроке.
 
 
В разводах шёлк в цветах рассвета,
Движенья плавны в такт шагам,
Не знаешь возраст по серьгам.
Коль взгляд, как выстрел арбалета.
 
 
Тиара с красными камнями,
Монисто отблеск так манит,
Никаб скрывает, как гранит,
Что шепчут нежными устами.
 
 
В колье блистают изумруды,
В браслете голубой топаз,
Кольцо под цвет прекрасных глаз,
Тату – предмет для пересудов.
 
 
Лишь змейка темных вен под кожей
И тонких пальцев смуглый цвет,
Да старый шрам, как амулет,
Понять судьбу ее поможет.
 

Ментальность

 
Оставив тело в суете,
Чуть осмелев, душа воспрянет,
И чистый свет её поманит,
Исчезнет мысль о наготе.
 
 
Лишь присмотрись и пожелай,
Иных миров достичь возможно.
И там, ступая осторожно,
Вбирай в себя всё через край.
 
 
Там нет пределов и границ,
Для всех едина справедливость.
И не проси её, как милость,
Там ни окраин, ни столиц.
 
 
Для душ открытых мир иной.
Других законов и традиций.
Как интересны эти лица,
Хотя язык совсем чужой.
 
 
Без жестов, слов и суеты
Соприкасаясь только взглядом.
Не следуем ничьим обрядам,
В ментальном поле мы на «ты».
 

Слова

 
Перемешав слова, как в домино
Возьму одно, в кулак сжимая,
И, если вдруг почувствую тепло,
Беру второе, ближе с края.
 
 
Они различны, словно нечет-чёт,
Но что-то их роднит по нотам.
За ними третьего настал черёд,
Эх, под рукою нет блокнота…
 
 
А действие пошло, как снег, слегка,
Коварно скроет след позёмка.
За новым словом тянется рука,
Оно зовёт кого-то громко.
 
 
Завоет вьюга, вырвав целый слог,
Но двое рифмой неразлучны.
А кто-то просто выдержать не смог
Что в строчке выглядит так скучно.
 
 
Слова, как судьбы, могут только так,
Переписать лишь в новой жизни.
Но кто-то чаще попадает в такт,
И зазвучит без укоризны.
 

Садовник

 
Тихий шорох весеннего сада
Разбудил на заре за окном.
Он уснул в тишине снегопада,
А проснулись мы нынче вдвоём.
 
 
Он шептал, как скучает зимою,
Воет вьюга – ты будешь один.
Одиночество невыносимо,
К декабрю сад казался седым.
 
 
Мы дружили с ним с раннего детства,
Я знал каждый его уголок.
А рябина росла по соседству,
Он мечтал заглянуть на часок.
 
 
Я бродил по весеннему саду,
Понимал, сад мой снова влюблён.
Ждёт, когда я в беседке присяду,
И мы вместе рябине споём.
 
 
В нашей песне про жаркое лето.
Сад с садовником дружбе верны.
А рябина нам вместо ответа
Навевать будет сладкие сны.
 

Юнга

 
Отец читал мне в детстве на ночь сказки,
И мир мой заполняли голоса.
Волшебный запах новой книжной краски
Вдруг оживлял и реки и леса.
 
 
Сжималось сердце чей-то чёрной злобой,
Но витязь мне доспехи даровал.
Когда хитрец команду бил хворобой,
Я юнгою подхватывал штурвал.
 
 
И парус наполнял солёный ветер,
И шторм гнал к рифам одинокий бриг.
Упрямый юнга был за всё в ответе,
Он в детстве слово долг и честь постиг.
 
 
Страницы книг влекли в иные дали,
Я видел южный крест в ночной тиши.
Но пляжи белые родней не стали
Полянки с васильком в лесной глуши.
 
 
Отца наследство – полка добрых книжек,
Со мной по жизни, словно по волнам.
Я вырос из заплатанных штанишек,
Но юнгу за штурвалом не предам.
 

День

 
Он родился ещё на восходе,
Когда солнце плескалось в реке.
Но был пятницей назван в народе,
Как красоткою на островке.
 
 
Был для многих последним рабочим,
Развесёлым и даже шальным.
Для кого-то – авось, мя проскочим,
А счастливчикам был козырным.
 
 
Долгожданное время настало,
Словно третий звонок в варьете.
И красотка на сцене блистала,
Поразив всех своим декольте.
 
 
День устал от бездумной забавы,
Вышел в поле в тиши отдохнуть.
На закате там шепчутся травы,
В темноте различим млечный путь.
 
 
Напоследок влюблённые пары,
В тишине провожали его.
Вдалеке у костра две гитары
Утверждали, что всё волшебство.
 

Гостья

 
Когда сажусь за столик у окна,
Где лист и чашка кофе неразлучны.
Появится, каких-то дум полна,
Она, с кем мои мысли так созвучны.
 
 
На лист заглянет мне через плечо,
Шепнёт тихонько – надобно исправить.
Прочь лишнее, добавь сюда ещё,
Лишь то, что не нуждается в приправе.
 
 
Обняв коленки, сядет на диван,
Тихонько напевая мои строки.
И комнату окутает туман,
В котором растворяются все сроки.
 
 
Для времени найдётся уголок,
Где непоседа прикорнёт под вечер.
И звёздным небом станет потолок,
И сами разом загорятся свечи.
 
 
Слова ложатся гладко и легко
С мелодией переплетая строки
И вместо кофе я глотну «Клико»,
Легко переступая все пороги.
 

Стебелёк

 
Беззащитная сильная женщина,
Стебелек на ветру и гранитный утес.
Прошипит кто-то вслед – деревенщина,
Кто-то любит и ждет, и ревнует до слез.
 
 
Своенравна порой, даже ветрена,
Потому, что не может без сказок и грез.
В справедливости высшей уверена,
И готова за правду бороться всерьез.
 
 
До поры незаметна, застенчива,
А пойдёт в круг плясать, половицы трещат.
С нелюбимым не будет поверчена,
Хоть людская молва и года не щадят.
 
 
Бабьим летом вдруг счастьем засветится,
И отлюбит за всё, коль ей выпал черёд.
А завоет беда, как метелица,
Босиком, стиснув зубы, по снегу пойдёт.
 
 
Не торопит судьбу, ждать привычная,
Жизнь, как песню, красиво и сильно споёт.
Приглядись… Вот душа необычная,
В светлой горнице тихо и скромно живёт.
 

Днём осенним

 
известной притче про последний год,
С кем, где и как прожить захочешь.
Коль о судьбе узнаешь наперёд,
И выберешь среди урочищ.
 
 
Пиры Вальхаллы в девяти мирах
Средь викингов и флибустьеров.
Иль бригантину на семи ветрах,
А, может, битвы тамплиеров.
 
 
Волшебником неведомой страны,
В которой чудеса возможны.
Где все шаманы или колдуны
Перед тобой одним ничтожны.
 
 
Под солнцем южным в сказочном дворце
С гаремом из Шахерезады.
Живущем вечно в временно́м кольце,
И каждый год тебе там рады.
 
 
Пусть этот год и даже этот день
возможно станет тем последним,
и от меня останется лишь тень
Быть с ней, пусть даже днём осенним.
 

Сёстры

 
Любовь и смерть, как сёстры, ходят рядом,
Близки, как две ступени у одной черты.
В порыве, трудно разделить их взглядом,
И обе любят, когда дарят им цветы.
 
 
А к разуму сестрички безучастны,
У них отцов характер непременно крут.
С одной мы – счастливы, с другой – несчастны.
Но эти сёстры в жизни рядышком идут.
 
 
И обе любят белые одежды,
За ними длинный шлейф молвы несут года.
Одна преподнесёт цветок надежды,
Другая – крест печали ставит навсегда.
 
 
В объятия любой попасть опасно,
Любая вечно сердцем завладеть спешит.
Но лишь судьба определит негласно,
Кто под венец пойдёт, а кто на щит.
 
 
Да и меж ними не бывает мира,
За душу грешника у них война идёт.
Подружка ревность та ещё задира,
Тихоня зависть выжидает свой черёд.
 
 
А жизнь, как мать, заботливой рукою,
Обоим сёстрам торопиться не велит.
Но озорница манит за собою,
Молчунья нанесёт нежданно свой визит.
 

Судьба

 
Господь отмерил каждому по доле,
Что б всё успеть, судьбу послал в поводыри.
Так бродят парой грешники по воле,
Маршрутом длинным от зари и до зари.
 
 
Кому-то жизнь мерещится подвластной
Любви, амбициям, стремлениям, борьбе.
Бойцы готовы предложить с опаской,
На жизнь свою в орлянку поиграть судьбе.
 
 
Убогие и слабые покорно
Клянут свою судьбу, взывая к божествам.
Лгуны и хитрецы хотят проворно
Её надуть, ступая по чужим следам.
 
 
И многим не дано узнать до срока,
Что Долей каждому начертано в судьбе.
Казённый дом, иль дальняя дорога…
Цыганка с картами расскажет всё тебе.
 
 
Несчастные зазря теряют время,
Блуждают в полумраке, злобу затая.
И лишь влюбленных неземное племя
Хмельны от счастья и не видят воронья.
 
 
Безумец ей в лицо бросает вызов
Отвагу, словно шпагу, лихо обнажив.
Любимчику она простит капризы
Превратности свои в сторонку отложив.
 

Метель лихая

 
Свеча слезится, молча тает, и огонёк едва дрожит.
Метель снаружи распевает, что все секреты сохранит.
Завьюжит, если гость нежданный сюда намериться прийти,
Что сохранит покой желанный и дверь оставит взаперти.
 
 
Свидетель нашей тайной встречи как добрый ангел, ночь не спит.
Взвалив обязанность на плечи, за домом бдительно следит.
До окон всё засыплет снегом, с огнём споёт в печной трубе.
О том, что хочется быть другом, что б кто-то помнил о тебе.
 
 
Как одиноко ей ночами, в широком поле счастье ждать.
Как хочется играть словами, и с милым песни сочинять.
О том, как сладко жить на воле, и быть подвластной лишь себе.
Не покориться грустной доле, и песни петь назло судьбе.
 
 
Но где же тот избранник страстный, в ответ ей тишина молчит.
Любовь слагает слог прекрасный, а грусть мотивом лишь звучит.
Не потому ль метель лихая решила наш хранить секрет.
О счастье, за окном вздыхая, она студеный ждет рассвет.
 

Объятья

 
Вся наша жизнь исполнена объятий,
Разлуки, встречи, радость и беда.
Оберегая близких от проклятий,
Мы прижимаем к сердцу их всегда.
 
 
Объятья материнские из с детства,
Любовь и радость берегут в душе.
Кто не познал заботу с малолетства
Способен думать лишь о барыше.
 
 
Объятье с другом после первой ссоры,
Запомнятся, как радостный порыв
И с девочкой из класса разговоры,
За ручку… Но обняться, не забыв.
 
 
Бал выпускной, в объятьях первый танец,
И лишь в объятьях первый поцелуй.
Но твой черед пришёл. Ты новобранец,
Обнявшись с грустью, строем маршируй.
 
 
Крепки отца прощальные объятья
Всю жизнь их в памяти храним.
В чужом краю друзья нам, словно братья,
Обнявшись с ними, вместе устоим.
 
 
И пусть судьба потом подарит счастье
Вернуться в дом, где любят нас и ждут.
Под крики «горько» – жаркое объятье,
И губы милой мои губы обожгут.
 
 
И первенца, в волнении глубоком,
Я обниму, дыханье затаив.
Обиды, что свершит он ненароком,
Прощу, обняв и голову склонив.
 
 
С годами мы становимся мудрее,
Со временем объятья всё добрей.
Мы не зовём костлявую скорее,
Ну, а придет, обнимемся и с ней.
 

Рубины

 
Рубиновые бусы на рябине
Ещё видней на первый снегопад.
Она и в стужу лютую не сгинет,
Характер наш, не южный виноград.
 
 
Была у клёна явно не в фаворе,
Он всё берёзке шелестел листвой.
Сирень шептала ей о наговоре,
Что липа сыпала по мостовой.
 
 
Дуб долго выбирал среди красоток,
То ива, то осина, то ольха.
Не то, чтоб средь девиц был очень робок,
Выспрашивал, а кто ж тогда сноха?
 
 
Сосна и кедр шептались меж собою,
Лишь ёлочки хихикали внизу.
А тополь осыпал их с головою,
Весенним снегом, что смывается в грозу.
 
 
Не глянул на рябину даже ясень,
Собой всегда гордился свысока.
Всем видом говоря, как он несчастен,
Речушка к иве очень глубока.
 
 
Рябина очень просто наряжалась,
Рубины в бусах, только и всего.
Мороз просил её всего лишь малость,
Что б сохранила это волшебство.
 

Завиток

 
Изящной ручки завиток
У чашки с ароматным чаем
Напомнил, как я между строк
Писал, что без тебя скучаю.
 
 
Что эхо отшумевших гроз
Утихло за июньским садом,
Но все, что маялось всерьёз,
Лишь притаилось где-то рядом.
 
 
И снова на столе цветы
Гадают, лепестки теряя,
Как, может быть, сейчас и ты
Одна сидишь за чашкой чая.
 
 
В беседке тот же самовар,
Июльским вечером не стынет.
И лишь назойливый комар
Из собеседников поныне.
 
 
А, может, заглянул гусар,
Чтоб спеть тебе романс цыганский.
И рядом с чашкой партизан,
А вместо роз табак голландский.
 
 
Но нет, с тобою лишь закат,
И тишина вас охраняет.
А августовский звездопад
Тебе на счастье погадает.