Kitabı oxu: «Цветок Тенгри. Хроники затомиса», səhifə 8

– Кто знает, кто знает, – снова загадочно улыбнулась Аня, – возможно физическая кровь и плоть – еще большая иллюзия, чем астральные эйдосы.

– Ну, не знаю, – передернул плечом Андрей, – так можно договориться до того, что вокруг вообще сплошная иллюзия…

– Ты сказал, – уже во второй раз произнесла Аня известный оборот Христа, – ладно, Андрюша, мы с тобой уже час беседуем, а время идет, и нам пора в путь.

– Так прямо сейчас? – по спине Андрея побежали мурашки. – Но ведь надо же собраться, нам что, никакие вещи не потребуются? Ты же сама сказала, что мы надолго! И потом, надо же вопрос с мамами нашими решить. Ты же сказала, что мы можем временные потоки рассинхронизировать… кстати, я, кажется, знаю, как это сделать!

– Вот видишь, – улыбнулась Аня, – так потихонечку ты узнаешь обо всем остальном. Что же касается вещей, боюсь, они нам не потребуются, ну, разве что по паре бутербродов и чего-нибудь запить. Там, куда мы с тобой отправляемся, в настоящее время должно быть тепло и комфортно, как здесь, так что теплые вещи не нужны.

– Ну а потом? Ты же сама сказала, что не знаешь, как долго мы там пробудем.

– Дело в том, Андрюша, что ни вещей, ни денег, ни еды нам в дальнейшем не потребуется, похоже, главные события будут разворачиваться не в физической реальности. Хотя, то место, которое нам необходимо разыскать, находится именно в физической реальности, и попасть туда нам надо в физических телах. Но боюсь, что вскоре их придется оставить.

– А, – протянул Андрей, – опять астральные выходы…

– По-видимому, основная работа будет происходить в астрале.

– По-видимому… значит, сама точно не знаешь! А вдруг не в астрале? И что мы без еды и теплых вещей делать будем? И потом, как мы туда доберемся, на каком транспорте? Мне пока все это абсолютно не ясно!

– Знаешь, – сказала Аня, – честно говоря, я обо всей этой материальной части как-то не задумывалась! Мне странно слышать такое от человека, который может летать и проходить сквозь стены. Но, наверное, в какой-то степени ты прав, чтобы было спокойнее, давай соберем кое-какие вещи, еду, и встретимся через полчаса. Тебе хватит времени?

– А деньги? – не унимался Андрей, до которого все явственнее доходила серьезность затеи. Возможно, раньше он так легкомысленно принимал все Анины заявления, поскольку в глубине души считал, что это какая-то особенная игра. – Как далеко нам придется ехать?

– Точно не знаю, – задумалась Аня, – у меня с географией всегда было средненько. Может, пять тысяч километров, может семь.

– Ты серьезно? – вытаращил на нее глаза Андрей. – Я думал, ты имеешь в виду какой-нибудь пригород! А ты знаешь, сколько будет стоить билет, что на поезд, что, на самолет на такое расстояние? Это же получается – Сибирь! По крайней мере, только на восток столько километров может уложиться в границах страны. Или ты заграницу имеешь в виду? Но это же полный абсурд! Во-первых, где взять такие деньги? У родителей украсть? По-моему красть нельзя даже ради благого дела: цель оправдывает средства – это что-то из фашистской идеологии. К тому же я точно знаю, что у мамы денег совсем немного осталось до отъезда и на такой дальний поезд, не говоря уж о самолете, точно не хватит! Так что, ограбим сберкассу или магазин?! И потом, мы с тобой, по крайней мере, внешне, несовершеннолетние, нам билет никто не продаст, а если продаст – то без родителей ни в поезд, ни в самолет не пустит! А питание? Ты говоришь, два-три бутерброда и запить! Хорошо, допустим твою загадочную миссию мы будем исполнять в астрале, в других измерениях, как прошлой ночью. Но ведь до того места, ты сама говорила, нам нужно в плотных телах добраться! А даже в скором поезде – это несколько дней, по-моему, около недели, а самолеты, насколько я знаю, только от Львова летают. Ну, и как мы питаться все это время будем, даже если допустить, что нас в поезд или самолет пустят? Ты знаешь, Аня, мне кажется, твоя затея чем-то напоминает мои сборы в кругосветное путешествие, после того, как я лет в восемь «Дети капитана Гранта» прочитал.

– Наверное, – улыбнулась Аня, – ты говоришь сейчас, как говорила бы моя мама или папа, если бы я им что-то о готовящемся путешествии выложила. Хотя, скорее всего, они бы вообще ничего не объясняли, а решили, что я чокнулась или придуриваюсь, наказали бы и заперли. Разумеется, разговор с любым здравомыслящим человеком на эту тему, вызвал бы реакцию, подобную твоей, а если бы я открыла то, ради чего все затеяно, то психбольница обеспечена. Но если бы ты, допустим, рассказал своей маме, что разговаривал с садовыми деревьями или камнями, чуть не замерз насмерть среди лета, потому что неосторожно вызвал зимнюю стихиаль, или упал с облака, потому что чего-то там не рассчитал при полете, как бы мама отнеслась к твоему рассказу? В лучшем случае восприняла его, как игру. Нет, Андрюша, ты, похоже, еще не осознал, что теперь находишься совсем в другой реальности, в которой находился еще три дня назад, и все твои аргументы именно из той, прошлой реальности. А в этой, новой, можно делать то, о чем ты не предполагал всего три дня назад: летать по небу, сидеть на облачке, беседовать с деревьями, и многое, многое такое, чего ты пока еще не успел испытать. Что касается месячного запаса еды, то, во-первых, это очень тяжело, а во вторых, не думаю, что в твоем холодильнике и на полках найдется хотя бы недельный запас еды. Да и протухнет все это скоро. Что же касается денег, то, разумеется, никакую кражу я не имела в виду: отправляясь в это… скажем, путешествие, мы не должны быть, запятнаны ничем. Место, куда мы отправимся, находится, по-видимому, в сотнях километрах от населенных пунктов и магазинов, и в этих условиях деньги становятся никому не нужными бумажками. Так что наш разговор на эту тему должен быть разговором летающего человека с летающим человеком.

– Ты имеешь в виду, что мы туда своим ходом полетим? – все не хотел смириться с неизбежным Андрей. – Кстати, ты сама говорила, что летать, еще не пробовала. Что же касается меня, то я попробовал и понял, что за один «залет» осилю только несколько десятков километров, вряд ли больше. Энергия контроля над гравитацией напрямую зависит от ментальной энергии, а она довольно быстро истощается. Сколько нужно времени на восстановление, я еще не разобрался, но точно не менее 12 часов. Увеличивать же скорость до бесконечности, похоже, невозможно, я в результате потерял сознание и чуть не разбился. Это, что касается чисто физического перемещения, об остальном уж и не говорю. Но, может, ты задумала что-то вроде тоннеля нуль-транспортировки, как у Стругацких?

– К сожалению, – сказала Аня, – тоннель нуль-транспортировки ни я, ни ты пока что выстроить не сумеем. Он возможен лишь из того места, которое мы с тобой должны отыскать. Похоже, что для путешествия нам придется вызвать одного моего должника.

– И что это за должник такой, – усмехнулся Андрей, – как я понимаю, некто потусторонний? Какой-нибудь джин из лампы Аладьина?

– Почти, – сказала Аня, – когда-то я пожалела ящерицу, душа которой была реинкарнированной душой динозавра, если быть точнее – диплодока. И этот динозавр меня жестоко обманул, он не учел в своей тупой самонадеянности, что потусторонние законы и обязательства – не пустая формальность, и существо, нарушившее баланс кармы становится должником. Пока я не трогала его, но теперь вправе потребовать, а он не вправе отказать, иначе получит понижение.

– Ты серьезно? – удивленно посмотрел на нее Андрей. – Фантастика какая-то!

– Не меньшая фантастика, чем левитировать и разговаривать с деревьями, – пожала плечами Аня.

– И то верно, – смутился Андрей, – ну и что, ты собираешься динозавра этого вызвать? И где он, по твоим расчетам должен находиться? Ведь не в физическом же теле он существует, если конечно, это не несси какой-нибудь! Он что, нас на своем горбу понесет? Вот уж не предполагал, что когда-нибудь динозавра увижу!

– Не совсем так, хотя, похоже, – усмехнулась Аня, – дело в том, что после того, как я выпустила его душу (кстати, и немало других) из преисподней (они находились в зоне горячих магм), им всем пришлось претерпеть некоторые трансформы: природа, естественно, имеет различные способы защиты от тех, кто угрожает ее гармонии и сбалансированности. Души этих динозавров трансформировались в бурные стихиали, в частности в стихиаль Ирудрану, которая проявляет свою активность во время физической грозы. Так что придется моему коварному знакомцу немного на нас поработать: перенести нас в грозовой туче туда, куда необходимо.

– Ну да, вспомнил Андрей, – кажется, в прошлой жизни я на ладье из облака уже летал. Правда, по-моему, это было в астрале. Ладно, раз все это неотвратимо, то пойду собираться. Только не знаю, мама, возможно уже проснулась, если она войдет в мою комнату и увидит, что я вещи собираю, что я ей скажу? Или можно сначала временные потоки рассинхронизировать, а потом собираться? Ах, да, нельзя, после того, как мы проведем рассинхронизацию, уже ничего оттуда взять будет нельзя…

– Не знаю, что скажешь, думай сам, я, честно говоря, сама плохо представляю, что скажу, а мы, между прочим, с мамой в одной комнате живем. Надеюсь, что она еще спит, – Аня посмотрела на часы. – Семь-тридцать, да, наверное, еще спит. Правда, как собираться, чтобы не разбудить ее, плохо себе представляю. Наверное, все же придется малость согрешить и воздействовать на нее, слегка углубить ее сон. Хоть и зарекалась на маму воздействовать, но, вижу, другого выхода нет.

– Ах да, – спохватился Андрей, – точно, я ведь тоже могу свою слегка усыпить, оказывается я тоже умею. Кстати, а этого динозавра грозового ты прямо здесь из его пространственного слоя вызывать будешь?

– Наверное, да, – сказала Аня, – после того как мы рвассинхронизируем временные потоки и ускорим наш поток, нас уже ни одно живое существо в этом городе заметить не сможет, и нашего перевозчика тоже. Ладно, расходимся и, как только соберемся, встречаемся здесь.

Ребята разошлись по своим домам, и Андрей, прежде чем пойти к себе, приоткрыл дверь маминой комнаты и посмотрел в щелку. Мама спала, но, как показалось Андрею, была тревожна: ворочалась, тяжело дышала, и он послал ей мысленный импульс глубокого, умиротворяющего сна, после чего мама успокоилась и затихла, полуоткрыв рот.

– До свидания, мамочка… а, может, и прощай, прости за все, – тихо прошептал Андрей, – даже не знаю, когда теперь увидимся, и увидимся ли вообще.

Сердце его сжала острая боль близкой разлуки с самым дорогим человеком, и только сейчас до него дошло окончательно, что все это не игра, и действительно может статься так, что он ее никогда больше не увидит. На мгновение ему захотелось от всего отказаться, пойти к Ане и сказать, что он не может, что все это какая-то чудовищная мистификация, в которой он отказывается принимать участие. Или все это сон? Сейчас он ущипнет себя посильнее и проснется в своей кровати, и выяснится, что он самый обычный десятилетний мальчик, не умеющий левитировать и разговаривать с деревьями и камнями, и нет никакой Ани Ромашовой! Андрей зажмурился и со всей силы ущипнул себя за бедро. Увы, он так и не проснулся, а, следовательно, все было правдой, и надо было делать окончательный выбор. Андрей его сделал… молча перекрестил спящую маму, тихонько прикрыл дверь, и пошел в свою комнату собирать вещи.

Времени на это ушло немного, Андрей быстро собрал теплую одежду в свой маленький детский рюкзачок, затем тихонько сходил на кухню и вытащил из холодильника и с полок все немногое, что там было: консервы, колбасу, сыр, хлеб, печенье. О том, как на это может отреагировать мама, он не думал, твердо решив, что если не удастся рассинхронизировать временные потоки, то он никуда не полетит. Но, как, с точки зрения здравого смысла, ни казалось абсурдным все то, что они с Аней затеяли, Андрей с непонятной уверенностью знал, как именно эти потоки возможно рассинхронизировать. Точно такая же уверенность в нем жила, когда он понял, что сможет без газа создать огонь на конфорке и взлететь в небо. Точно так же он знал, что и рассинхронизация получится. А значит, есть надежда, что и мама не успеет проснуться прежде, чем он обернется туда и обратно. А если не вернется, то какая разница, заметит она то, что он выгреб все продукты или не заметит, если родной сын пропал неведомо куда и отыскать его нет никакой надежды.

Андрей вернулся в свою комнату, уложил продукты в рюкзак. Можно было идти, но он все медлил, словно ожидал, что это наваждение развеется (куда делась вся его радость и торжество по поводу неожиданно появившегося чудесного дара и первых минут полета). Затем решил посидеть, как это принято, перед дальней дорогой… неведомо куда. Неожиданно, когда он присел на краешке кровати, у него возникло странное чувство, что он что-то очень важное здесь оставляет, настолько важное, что вся их затея не удастся, если это нечто здесь оставить. Андрей удивленно огляделся: вроде бы ничего такого ценного у него в Трускавце не было, а все свои личные вещи он собрал в рюкзак, даже свою любимую на данный момент книгу «Солярис» Станислава Лема, хотя совершенно не понятно, где и когда он там будет читать.

Тут он почувствовал что-то вроде зуда, но как-то странно, на некотором расстоянии от тела, и скоро этот зуд сменился едва слышным звоном, словно в воздухе рассыпались миллионы маленьких колокольчиков; и звон этот имел свой источник: прежде, чем рассыпаться по комнате, он явно исходил из-под подушки. Андрей недоуменно приподнял подушку и уставился на изголовье кровати: на простыне лежал небольшой блестящий предмет размером с наперсток. Это был тот самый золотой самородок в форме коронетки-медальона.

«Вот так…», – только и сумел пробормотать Андрей: что это был именно этот самородок из сна, у него не было никакого сомнения, картина стояла перед его глазами как живая, и вот новая неожиданность: коронетка немыслимым образом из сна перешла в реальность… он даже не слышал о таком! А впрочем, не удивительней всего остального, Аня сказала, что прежняя реальность закончилась, и в этой новой реальности люди летают, разговаривают с деревьями и, как теперь выяснилось, получают материальные послания из сновидений. Разумеется, это добрый знак, ведь перед ним уменьшенная копия короны Меровингов, потомков главного носителя света на земле, и очень важно, что он, Андрей, не оставил ее здесь, ведь нет случайно ему послали этот талисман. А впрочем, получается, что он сам себе его послал из собственного сна.

Андрей протянул руку, чтобы взять удивительный предмет… пальцы захватили пустоту, оказалось, что столь натурально выглядящий самородок – всего лишь бесплотный образ, голограмма.

«А чего удивляться, – сам себе сказал Андрей, – мой ментальный образ запечатлелся в пространстве и стал видимым. Вот если бы он превратился в настоящий кусочек золота, – вот это было бы удивительно, а так – обычный эйдос, проявленный моей сверхмощной ментальной энергией. Не удивлюсь, если после очередного сна, да еще такого реалистичного, как сегодняшний, в воздухе будут плавать всякие образы из эктоплазмы. Наверняка, этот подарок из сна не случайно напомнил о себе, иначе я бы просто ушел, так и не узнав, что под подушкой у меня лежит кусочек иного измерения. Сомнения нет, он для чего-то необходим нам в предстоящем путешествии. Что же с ним делать, он явно намекает на то, чтобы я взял его с собой, а пальцами захватить его невозможно».

Тут у Андрея мелькнула еще одна картинка: его взрослый двойник продевает через дырочку в самородке кожаный шнурок и вешает себе на шею. В тот же момент самородок-голограмма на мгновение исчез, а затем Андрей ощутил невесомое прикосновение к груди и, расстегнув ворот ковбойки, увидел, что коронетка так же обзавелась голографическим шнурком и висит у него на шее, таким образом, решив вопрос своей дальнейшей транспортировки.

«Значит так надо, – удовлетворенно подумал Андрей, – значит, я получил благословение от самого Логоса Шаданакара, – (многие термины из „Розы Мира“ стали естественной частью его лексикона, хоть этот, тогда никому не известный труд Даниила Андреева он никогда и в глаза не видел)), – а значит, я должен, не раздумывая, отправляться на исполнение той, пока непонятной миссии, которая на меня возложена. Вернее, на нас с Аней, – мысленно поправился Андрей, вспомнив, что вообще-то это не его инициатива. – Теперь все должно пройти успешно, по-видимому, я должен отработать дар, который чудесным образом получил, мне же его не за красивые глаза вручили, а для того, чтобы я что-то архиважное совершил. Вот только, почему Аня знает, куда мы направляемся и зачем, а я не знаю? Спасение человечества – это слишком расплывчато, непонятно, в чем это спасение состоит, и что для этого необходимо предпринять! Ладно, не буду себя накручивать, скоро все должно разъясниться, и первый добрый знак на пути уже получен!»

Приободрившийся Андрей, чувствуя, что энтузиазм, появившийся с момента обнаружения удивительного талисмана, просто переполняет его душу, взвалил рюкзак на плечи и вышел из комнаты, затем снова приоткрыл дверь в мамину коморку, убедился, что мама спокойно и глубоко спит, как-то даже слишком спокойно для утреннего сна, и подумал, что, пожалуй, не будет дожидаться, когда Аня даст ему необходимый сигнал, чтобы вместе запустить загадочный процесс рассинхронизации временных потоков. А, собственно, почему «загадочный»? Андрей обратился к чудесной «вставке» и отчетливо увидел, как это возможно сделать. Тут же в голове его возникли необходимые теоретические предпосылки.

ОБОСНОВАНИЕ ПРИНЦИПА ФРАКТАЛЬНЫХ КОРИДОРОВ. «МАШИНА ВРЕМЕНИ».

В момент Большого Взрыва, когда возникла физическая вселенная, был запущен феномен времени, как такового (что было «до» этого – сказать невозможно), и если говорить о его природе, то это нечто, в основе чего лежит энергия частотности, причинности и событийности – духовная кармическая энергия. Время вместе и неразрывно с Пространством ваяло вселенную, пребывало в основе всего сущего, и как все сущее, так же имело свой первичный элемент, некий строительный кирпичик, первичный кармический цикл, основную частотность, через принцип фрактальности воспроизводящее все и вся. В начале времен распределение этой пространственно-временной первичной частотности – ПЕРВИЧНОГО ФРАКТАЛА – было равномерным, затем начали возникать сгустки, вихри, протуберанцы и флуктуации первого, второго, третьего и далее порядков этой самой пространственно-временной Прадханы. Из этой первичной неравномерности и начала формироваться современная вселенная со своими звездами, планетами и полевыми структурами, и в основе этой мировой неравномерности лежит разная степень кармической насыщенности каждого объекта, то есть, возникая и формируясь во вселенной, любой объект проживает свою индивидуальную судьбу, свою карму, неразрывно связанную со временем, каждый имеет строго свое, определенное число первичных, вторичных – и так далее – циклов, то есть имеет свое ИНДИВИДУАЛЬНОЕ ТВАРНОЕ ЧИСЛО, по сути, – СВОЕ СОБСТВЕННОЕ ВРЕМЯ, как бы законсервированное в данном объекте. В масштабе Мега-мира вселенной эта временная неравномерность и дискретность действительно заметна, но в масштабах земного Макромира все объекты тесно переплетены, нет ничего, что не состояло бы в тесной либо второстепенной взаимосвязи с чем-то другим, поэтому кажется, что земное время и пространство одно на всех. Это отчасти действительно так, поскольку каждый земной объект является элементом, частью земного целого, и носит на себе печать этого обобщения, охвачен некой объединяющей силой (в буддизме она называется «Пратитья Самутпада»), которая по сути дела и есть одно из цементирующих качеств пространства-времени. Но в действительности это иллюзия, каждый элемент-фрактал теоретически можно выделить из окружающего, и если это удастся сделать, то его существование будет осуществляться в потоке его собственного времени, основанного на его индивидуальной причинностной насыщенности, на его индивидуальном ТВАРНОМ ЧИСЛЕ. Значит необходимо отделить один фрактал от другого, и сделать это можно с помощью все той же универсальной ментальной или мысленной энергии, если же, конечно, она достигла определенной мощности, поскольку мысль – единственная категория, существующая вне пространства и времени. Если очертить вокруг нужного фрактала определенный экран из ментальной энергии, то фрактал будет существовать в изоляции, как бы в своем времени, отделенного от общего. Но и это не все. Чтобы ускорить или замедлить индивидуальное время фрактала, нужно использовать принцип относительности: если придать ментальному экрану определенное качество, допустим качество Черной дыры (из ментальной энергии можно сформировать любое качество), то тогда с категорией времени можно делать все, что угодно, окружающий мир для гипотетического существа, находящегося внутри этого экрана-тоннеля, как бы остановится. Как остановлено время внутри черной дыры для наблюдателя извне, так и для наблюдателя изнутри черной дыры, время во внешнем мире остановится. Это означает, что наблюдатель, находясь внутри черной дыры, может заниматься чем угодно, переделать массу дел, прожить большую жизнь, но в мире за границей этого экрана ДЛЯ НЕГО не пройдет и мгновения. Из этих экранов можно выстраивать коридоры, и преспокойно перемещаться по этому остановленному миру, для которого все, что находится внутри экрана перестает существовать. Таким образом, попутно реализуется феномен человека-невидимки.

Вся эта хитрая концепция, достойная старины Эйнштейна, мгновенно пронеслась в сознании Андрея, было даже обидно, насколько легко рождались в его разуме эти бесценные идеи, способные перевернуть фундаментальные представления человечества, но он знал, что, увы, ни с кем поделиться своими озарениями он не вправе, и, скорее всего в обозримом будущем у него не будет такой возможности. Мало того, помимо теоретической предпосылки, ОН ЗНАЛ, и как сделать этот фрактальный экран и фрактальный коридор: нужно только перевести свою чудесную точку сборки в диапазон частотности первичных временных фракталов, и создать некий мыслеобраз, и поможет ему в этом его дар сакрально-стихотворной импровизации.

Андрей сместил точку сборки в зону необходимых параметров и почувствовал, что сознание его погружается во времена первичного вселенского бытия, когда еще не было ничего, кроме пространства, времени и мысли… БОЖЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ. Это невозможно было передать никакими словами и понятиями, Андрею казалось, что он словно бы внедрился всем своим существом в структуру вечности, но одновременно, неведомым образом, сохранил кусочек сознающего разума, способного воспроизводить человеческие мысли и слова, и из этих мыслей и слов стало формироваться стихотворное заклинание.

Исступление истекает,

Угасает последний бит.

Все стихает… стихает… стихает…

Город спит… город спит… город спит….

Уж предвестники вечного утра

Задремали на мраморе плит,

Стынет башня в величие мудром,

Город спит… город спит… город спит…

Все! Чудовище черного солнца

Проступает сквозь неба гранит,

Только легкий дымок из оконца.

Время спит… время спит… время спит…

С последними строчками этого стихотворного заговора обычное мировосприятие вернулось к Андрею: казалось, ничего не изменилось в комнате мамы, в которую он смотрел через полуприкрытую дверь. Господи, – подумал Андрей, – такой трагически-торжественный момент, а все вокруг так по-будничному!»

Хотя нет, общий фон стал какой-то другой, словно это и не утренний свет, пробивающийся через окно, проявляет предметы, а какая-то их собственная опалесценция – и их и воздуха. Андрей припомнил, что примерно так выглядит мир в астральном пространстве: словно бы и сумерки, но все отчетливо и контрастно.

«Ах да, – подумал Андрей, – физический свет для меня теперь чудовищно замедлен, значит, я вижу мир в каком-то ином, не солнечном освещении, это, скорее всего, какой-то астральный, первичный протосвет, фрактальность которого я не затрагивал, поскольку останавливал только физический мир. Вот, значит, что такое кастанедовский принцип остановки мира. Кстати, а кто такой Кастанеда? Ну, конечно, я же увлекался его книгами в другой жизни! Однако, хорошо, что есть этот протосвет, а иначе бы мир для меня погрузился в абсолютную тьму!»

Андрей уже без особого интереса посмотрел на ходики с кукушкой, маятник которых застыл в неестественно отклоненном положении. На часах остановилось время – без пяти восемь – и Андрей подумал, что, вернись он сюда через сто лет, на них останется почти то же самое время, и здоровенная синяя муха, застывшая в воздухе посреди комнаты, ни на сантиметр не изменит своего положения, и мамина полуулыбка во сне – очевидно ей что-то приятное приснилась – так и останется для него неизменной и через сто, и через двести, и через тысячу лет, в ее же времени не пройдет и мгновения.

Андрей, с рюкзаком за плечами, вошел в комнату, он знал, что теперь можно и топать, и шуметь, мама не проснется, даже если он начнет внутри своего фрактального коридора палить из пушки, и щелкнул по зависшей в воздухе мухе – он не хотел, чтобы та своим противным жужжанием разбудила маму – в ее мире и в ее времени – тем самым, сделав ей последний маленький подарок – лишние полчаса сна (нормально спать, когда по комнате летает эта синяя навозная гадость, да еще пытается сесть на лицо, невозможно), но из его затеи ничего не вышло: палец прошел сквозь муху, не причинив ей никакого вреда.

«Ах да, – подумал Андрей, – чего ж тут удивляться, я же фактически не только для здешнего времени, но и для здешнего пространства не существую, я здесь и пылинки с места сдвинуть не смогу», – и это было тем более странно, поскольку, ощупав себя, он почувствовал вполне обычную свою материальность и плотность. Повинуясь внезапной догадке, Андрей расстегнул ворот рубахи и дотронулся до золотой коронетки на груди; теперь он ощутил холодную плотность гладкого металла, хотя еще недавно этот импровизированный медальон был для него бесплотной голограммой.

«Что ж, и это понятно, – подумал Андрей, – очевидно, теперь мы с ним в едином фрактальном звене, а значит, он стал восприниматься мною на сто процентов».

Зная, что ни разбудить, ни потревожить маму он теперь не сможет, даже если захочет, Андрей подошел к кровати и коснулся маминого лба. Увы, прикосновения не получилось, губы легко прошли сквозь ее чело, и Андрей понял, что прощального поцелуя не получится. Это ведь теперь для него не живая, теплая мама, а бесплотный призрак, обитающий в своем пространстве-времени, хотя, с ее точки зрения, если бы она могла сейчас видеть и размышлять, призраком был бы именно он, хотя, даже не призраком – просто ничем.

С тяжелым сердцем, словно бы он только что целый живой мир превратил в холодный памятник… даже не памятник, голограмму этого памятника, Андрей покинул мамину комнату. Последний раз он окинул взглядом полутемный, но отчетливо видимый коридор, и прямо сквозь закрытую входную дверь вышел на крыльцо: он понимал, что открыть дверь своего дома теперь не сможет, зато легко сможет пройти сквозь любую преграду. Сад, как и комната, был погружен в контрастный астральный полумрак. В воздухе разноцветными кляксами то там, то здесь неподвижно висели пчелы, бабочки и шмели; Андрей обратил внимание на то, что цветовая гамма, в которой он еще совсем недавно наблюдал мир, сильно изменилась, словно бы сдвинулась в фиолетовую часть спектра, и когда машинально он посмотрел на небо, то с удивлением обнаружил, что солнце стало черным, словно дырка на фоне неестественного серо-фиолетового неба. Все было, как в его импровизации-заклинании: черное солнце, неба гранит, – только дымка из оконца не видно, да и башни тоже, наверное, это так, для красного словца…

Итак, мир был остановлен, тем не менее, на фоне этой безрадостной статической картины, прекрасно воспринимались подвижные и даже резвые стихиали, элементалии, фейери и прочие эктоплазматические сущности, на динамике которых остановка мира никак не сказалась. К тому же раньше Андрей их отчетливо видел только, когда сдвигал точку сборки в соответствующий режим, теряя восприятие предметов физического мира, теперь же он видел оба пласта реальности.

«Интересно, – подумал Андрей, – вроде бы они параллельно физическому миру в реальном времени существовали, и в этом реальном времени взаимодействовали, тем не менее, физический мир остановлен, а они движутся, как ни в чем не бывало. Похоже, что они параллельно в двух временных потоках существуют! Что ж, вполне возможно, может именно этим определяется их свойство быть одновременно как бы и здесь, и как бы и не здесь…»

Вновь вступать в контакт со стихиалями и душами деревьев у него желания не было, Андрей присел на траву, ожидая Аню, но она все не шла и не шла, и мальчик забеспокоился:

«Чего она там так долго, – тревожно думал Андрей, – сама же хотела налегке ехать, или ее что-то задержало? Может, мама ее проснулась, и она теперь никак выйти с вещами не может?»

Андрей прождал ее еще минут пятнадцать (в своем временном исчислении: часы его отсчитывали время внутри фрактального коридора), затем решительно двинулся к хозяйскому дому, где жила Аня со своей мамой. Поднявшись на крыльцо (он мог бы увязнуть в нем по пояс, но машинально распространил на ступеньки фрактальный коридор), и тут же сообразил, что, используя этот прием, мог бы и поцеловать маму на прощание, правда, в этом случае, оказавшись во времени Андрея, она могла проснуться. Андрей хотел, было постучать, но сообразил, что в этом нет необходимости, и прошел сквозь дверь в темную прихожую. Ани там не оказалось, и Андрей начал разыскивать ее комнату, благо теперь это стало совсем безопасно. Для смеха он даже, оказавшись на кухне, прошел сквозь хозяйку, дородную хохлушку, которая замерла с вилкой напротив плиты с застывшем пламенем конфорки, и неподвижным облачком пара над кастрюлей, с так же неподвижно кипящей картошкой. Когда он, наконец, нашел Анину комнату и вошел, естественно сквозь дверь, не спросившись и не постучавшись, то ситуация стала ему понятной. Анина мама, словно спящая принцесса, застыла на кровати, а Аня, одетая по-походному, неподвижно застыла над уже собранной дорожной сумкой, очевидно застигнутая рассинхронизацией в тот самый момент, когда собиралась поднять ее с пола.

«Вот идиот! – хлопнул себя по лбу Андрей, – Аня-то из другого теста что ли? Временные потоки надо было вместе рассинхронизировать, а ты думал, что если вы сейчас в одной упряжке, и Аня такой же маг, как и ты, то на нее твое заклинание не подействует? Впрочем, беда поправима».