Kitabı oxu: «Амурский ангел. Приключенческий роман», səhifə 5

В какой-то миг Тапуков почувствовал, как страшная, неотвратимая сила опрокинула его на землю. С разбегу он несколько метров проюзил по траве, а потом почувствовал на лице боль. Никита быстро повернулся на спину и посмотрел над собой. Врага в небе не было. Он провёл ладонью по лицу и посмотрел на неё – она была в крови. И в этот миг внутри его тела словно что-то взорвалось: мышцы тела напряглись, кровь будто взбесилась и под огромным напором потекла по венам. Он зло процедил сквозь зубы:

– Ах ты, гадина, мразь нечеловеческая! Ну, иди сюда, иди!

Никита встал на ноги, вытащил из-за голенища сапога нож и встал наизготовку. Птица словно услышала и поняла его: её тень снова скользнула в лунном свете. А вот и сама птица. Она летит прямо на него, почти сложив крылья, и издаёт победный, торжествующий крик, от которого кровь в жилах мгновенно замерзает. Никита взмахнул ножом и почувствовал, как вспорол чужую живую плоть, но и сам не устоял на ногах. А птица уже снова над ним. Она быстрее, она подвижнее, но он тоже не промах. Никита наносит противнику ещё несколько ударов и почему-то не слышит, как из его груди вырываются дикие победные крики. Но в следующий раз человек промахивается, а летающее чудовище нет. В последнее мгновение, перед тем как потерять сознание, Никита видит перед самыми глазами огромный, широкий клюв, который наносит удар ему в голову…

Человек – птица?

Сегодня Денис Костомарь быстрее свернул свою работу на телецентре, и сейчас сидел дома за своим рабочим столом и просматривал материалы. То, что он нашёл в подшивках газет и в архиве телецентра, поразило его не меньше, чем сама видеосъёмка у озера.

Корреспондент, который первым встретился с семьёй Курулёвых, писал: «К жертве недавней трагедии, происшедшей в тайге на прошлой неделе, нас не допустили. Мало того, её круглосуточно охраняет неизвестное ведомство. Девушка лежит в психиатрической больнице и находится, по заявлениям врачей, в очень тяжёлом состоянии. Когда я спросил главного врача, в чём же выражается эта тяжесть здоровья и почему девушку охраняют, словно лицо государственной важности, он ответил, что про охрану он ничего не знает. Что же касается здоровья пациента, то здесь тоже что-то определённое он пока сказать не может. Девушка находится в тяжёлом психологическом шоке. Единственное, что можно отметить на сегодняшний день: девушка пришла в сознание, но ничего не может сообщить о случившемся. Память её заблокирована, она постоянно поднимает руки к потолку и кричит: «Человек-птица, человек-птица».

Глава семьи Курулёвых, отец девушки, и её брат тоже не смогли внести ясность в происшествие – они в это время находились далеко от того места, где произошла трагедия. Мать тоже не могла сказать ничего определённого. Она в это время сидела на берегу у костра и слышала только крики дочери. Единственное, что она могла достоверно подтвердить, что когда дочь нашли, она вся была исцарапана».

В небольшом интервью, которое дал Павел Курулёв областному телевидению, он упомянул, что действительно видел над сопками парящую над сопкой большую птицу. Но что это была за птица, он не знал.

Из той информации, что собрал Костомарь, действительно выходило, что в Амурской тайге на самом деле обитает неведомое миру существо, похожее одновременно и на человека, и на птицу. Два события разделяли почти двадцать лет. Интересно, было ли это одно и то же существо или в амурской тайге обитает целая колония этих странных созданий, спрашивал себя Костомарь. Интересно, а есть ли ещё живые свидетели подобных происшествий, может быть, кто-то видел или же запечатлел на видеокамеру или на фотоаппарат этих летающих монстров. Интересно, очень интересно.

Думая так, Денис понимал, что сенсационный материал, что называется, горел в его руках. Если его не подать телезрителям вовремя и горяченьким, то он может и остыть, а то и просто испортиться. Но рано, рано подавать это блюдо. Слишком мало материала. Ну, хорошо, покажет он сейчас какую-то птицу, мелькающую на экране, приведёт свидетельства семьи Курулёвых, а дальше что. Сейчас по всем каналам показывают различные НЛО, рассказывают и показывают об аномальных зонах, и что? Один поверит, другой лишь ухмыльнётся, а третий скажет: «Да ерунда всё это, сказки. Кому вы верите, эти журналюги пойдут на что угодно, чтобы приковать нас к своим ящикам». Мало материала, очень мало. Интересно, а как сейчас живёт семья Курулёвых, хорошо бы поговорить с её членами по прошествии стольких лет. Надо обязательно узнать адрес и поговорить с ними. Так, что же ещё. Да, Соня дала ему адрес неизвестного местного самодеятельного уфолога. Надо бы и с ним встретиться.

Денис услышал, как клацнул замок входной двери. Наверно, Катя. И точно: Катерина возникла в проеме двери его кабинета, оперлась плечом об косяк и спросила:

– Всё корпеешь, чахнешь над своим материалом, как Кощей над златом?

– Ага, корпею, чахну, – отозвался Денис, – только не над златом, а над дерьмом. Ничего у меня не вырисовывается, так, ерунда одна получается. Вроде бы и материал забойный, и тема интересная, да только неубедительно выходит.

Катерина прошла в комнату, села в кресло, пристально посмотрела на мужа.

– Может быть, я тебе помогу.

– А ты-то чем поможешь, разве что своего фирменного кофейку на травах сваришь.

– Можно, конечно, и кофейку. Эх, вы, мужики, только и думаете, что женщины должны всю жизнь в прислугах у вас ходить.

– Это совсем не так, – возразил Денис. – Просто в семье должна существовать взаимопомощь. В данном случае мне нужна помощь в приготовке кофе.

– Ладно, – согласилась Катерина, – я приготовлю тебе твой противное кофе, но… – Катерина сделала паузу. – Но не расскажу об одном странном случае, который произошёл в тайге.

Она обиженно встала и, демонстративно виляя бёдрами, направилась к выходу из кабинета. Чувствуя, что переборщил, Денис окликнул её:

– Кать.

– Чего тебе?

– Да ну его, это кофе – успеется. Ты лучше расскажи, что там, в тайге, случилось. Чую я, что это касается нашей птички.

Жена повернулась и погрозила пальчиком:

– А, заинтересовался. – Она снова села, положила ногу на ногу, поставила на колено локоть и подпёла подбородок рукой. – Тогда слушай. Я не знаю, касается это нашей птички или не касается. Позавчера в наш госпиталь привезли одного раненого солдатика. Солдатик этот был так изранен, что не приведи Господи. Одежда вся порвана, по всему телу царапины, как будто его кто когтями драл, а на голове большая дыра, как будто его кто шарахнул камнем. По разговорам я поняла, что они были в тайге, и на него кто-то ночью напал. Парень от страха поседел за одно мгновение, представляешь.

– Слушай, Кать, – прервал её Денис. – А при чём тут наша птичка?

– Не перебивай, слушать не умеешь, а ещё журналист, – строго прикрикнула жена. – Так вот. Когда сегодня он пришёл в себя, увидел на потолке тень от люстры и закричал: «Кыш, кыш, гадина! Улетай, улетай!» И руками замахал, как будто от кого отбивался. Врачи не придали этому значения, понятно – бредит человек. А я подумала, уж не та ли это птичка на него напала, которая на нас налетала? С полчаса этот бедный парень метался в постели. Сделали ему успокоительный укол, а он всё равно не унимается. Успокоился только тогда, когда его перевели в тёмный бокс.

– Да, это интересно, – протянул в задумчивости Денис. – А что сослуживцы его рассказывают?

Катерина развела руками:

– Вот этого я не знаю, не видела, не слышала.

– А из какой он части? Их тут понатыкано.

– Это точно могу сказать – летун. А лётная часть у нас только одна.

* * *

На следующий день с утра Костомарь помчался на военный аэродром. Поставив свою старенькую «Мицубиси» у КПП, спросил дежурного старлея:

– Мне бы с кем-нибудь поговорить о вашем раненном солдате.

– О каком солдате? У нас раненых нет – не война, слава Богу.

Денис, как мог, объяснил дежурному. Тот поморщил лоб:

– А, это вы о том, которого медведь задрал. Ну, об этом вам лучше прапорщика Дарагая никто не расскажет – он с ними в лесу был.

– Где бы мне его найти.

– А чего его искать, он в хозвзводе. Сейчас вызову. Кстати, а вы кто такой?

– Я? – Денис понимал, что если он представится журналистом, то пиши пропало – военные не очень-то принимали пишущую и снимающую братию. А если снисходили до разговора с ними, то только с разрешения вышестоящего начальства. Он в душе перекрестился, что забыл видеокамеру в салоне автомобиля, по которой дежурный сразу определил бы его занятие. Что же ответить? И тут ему в голову пришла спасительная мысль: – Понимаете, я – уфолог и занимаюсь разными невероятными происшествиями и интересными случаями.

– Так вы что, думаете, на него инопланетянин напал? – Старлей дико захохотал. – Ну, вы и чудик. Да мне всё равно, покалякайте, если время девать некуда.

Он обратился к солдату, который сидел за столом с повязкой на правой руке и что-то сосредоточенно писал в журнале:

– Масленников, найди Дарагая, скажи, что с ним поговорить хочет какой-то чудик. – Он снова гоготнул и вышел из помещения КПП, не забыв добавить: – Я, Масленников, отойду в гараж, а ты, гляди, на территорию части никого не пускай. Понял?

– Так точно, понял, – лениво ответил солдат. Он снял трубку телефона, набрал номер, спросил: – Клюге, это ты? Дарагай далеко? Ты скажи ему, что на КПП его дожидаются, пусть подойдёт. Я не знаю. Гражданский. Да, да. Ладно. Ну, всё.

Когда офицер вышел, солдат почему-то шёпотом спросил:

– А вы правда, этот, уфолог?

– Правда, – ответил Костомарь.

– А я ведь вместе с Никитой был тогда в тайге.

– С каким Никитой? – не понял Денис.

– Ну, с этим, о котором вы интересуетесь.

Денис навострил уши, но виду не подал, что его это заинтересовало, равнодушно спросил:

– Да, и что же там случилось с твоим товарищем?

– Да я и сам не знаю. Он на подсменке у меня был, я с одиннадцати до трёх караулил, а потом меня Никита сменил. Я уже заснул, когда меня какой-то крик разбудил, жуткий такой. Я подумал, что это филин кричит.

– Какой филин?

– Ну, какой – филин и филин. Птица такая. Я его ещё раньше приметил. Глаза у него такие большие, как фонари, и в темноте светятся. Он с одного места на другое постоянно перелетал: то на дерево сядет, то к ручью, к самому бережку, то на сопку улетит. Я об этом и Никите сказал, про филина-то.

– А он кричал?

– Кто?

– Ну, филин.

– Ух, да ещё как кричал, у меня все поджилки тряслись, – ответил Масленников и задумался. – А может, это и не филин был.

– Почему же не филин-то?

После небольшой паузы солдат ответил:

– Филины так не кричат, филины ухают. Ух, ух! А этот так страшно кричал, по-человечески, как будто его убивают. Но это точно не Никита был, я бы его голос узнал.

В это время на крылечке затопали. Дверь распахнулась, и в помещение ввалился высокий, рыхлый детина. Он громко спросил:

– Ну, кто меня тут спрашивал, Масленников?

– Да вот. – Солдат кивнул на Костомаря.

– Здравствуйте, – с улыбкой поздоровался Денис и первым протянул руку. По своему журналистскому опыту он знал, что от первых секунд знакомства с человеком зависит весь настрой дальнейшего разговора. И назвал вымышленное имя.

– Здравствуйте, – ответил прапорщик и тоже протянул руку. Он внимательно посмотрел на Дениса. – Я откуда-то вас знаю. Мы раньше не встречались?

«Узнал», – с тревогой подумал Костомарь и ответил:

– Я уфолог, иногда приглашают на телевидение. Может, там и видели.

– А, понятно. А я гляжу, вроде, лицо знакомое. Так о чём же вы хотели со мной поговорить?

– Да вот о вашем солдате, который в больнице сейчас лежит.

– О Тапукове? – удивился прапорщик. – А чего о нём говорить, попал парень в беду. Видно, медведь или росомаха его задрала. Только вот никак я не пойму, какого чёрта он в километре от нас оказался и без автомата. Ведь автомат был. Правда, заряжен холостыми. Но ведь мог бы пугануть зверя, разбудить. В случае чего, у меня с собой пистолет был. Ничего не понимаю. Теперь вот выволочку от начальства получаю за него, засранца. Слава Богу, живой остался.

– Расскажите, как дело было? – попросил Денис. – И, если можно, я на диктофон наш разговор запишу. Вы не против?

– Да пиши, не жалко. А чего было, обыкновенно. Сплю, значит, в кабине вместе с водителем. Слышу – вой какой-то, страшный такой, будто баба визжит. Правда, далеко было, но сильно слышно, сами понимаете – тайга, ночь, тишина, звуки хорошо разносятся. А тут меня Масленников будит: «Товарищ прапорщик, Тапуков пропал». Как, говорю, пропал, что за шутки! «Это не шутка, товарищ прапорщик, вот и автомат оставил». Что за чёрт, ну, быстро поднял всё отделение, пошли его искать. И по кустам, и среди камней, и в ручье его искали. Нет и нет парня нигде. Я, откровенно говоря, чуть в штаны не наклал – ведь ЧП, человек пропал. Да мне голову снесут, если с ним что-то случится. Хорошо, что у водителя фонарик был, а то бы до свету не нашли. Смотрим, лежит на поляне. Весь в крови, гимнастёрка изодрана, весь поцарапанный, а на голове шишак кровяной пузырится. Пульс проверили – слава Богу, живой, дышит нормально. Что случилось, ничего не можем понять.

– Странного ничего не заметили? – спросил Денис.

– В том-то и дело, что много странностей, – продолжал прапорщик. – Во-первых, как он попал на эту поляну, ведь нашли-то его в километре от машины, а может и поболе будет. Второе, в руке у него нож был, простой кухонный нож, которым мы рыбу чистили. Уху мы на всех варили, – пояснил прапорщик. – Хотелось ребятишек домашней едой побаловать. Так вот, этот нож тоже весь в крови – видно, дрался с кем-то. Зачем он его взял, если у него автомат был со штык-ножом. И самое странное, что на земле никаких следов зверя или ещё кого-нибудь. Как будто он с летучим змеем дрался. Честное слово.

– А он в сознании был? – спросил Костомарь.

– Сначала нет. Это уж потом, когда мы в машину его погрузили и в госпиталь повезли, он очухался. Открыл глаза, мычит что-то и руками машет, как будто отбивается от кого-то.

– А не припомните точно, что он кричал, – не отставал Костомарь.

– Непонятно было. Что-то вроде «гадина», «пыж, пыж», «вари, вари». Что-то подобное.

– Может, он кричал «кыш, кыш»?

– Может, и так, – согласился Дарагай. – Жалко парня. Ведь он после этого совсем белый стал, поседел. А ведь чернявенький был. В выходные надо бы съездить к нему, навестить. Жена обещала пирогов для него напечь. Эх. Ну, помог я тебе чем-нибудь, уфолог?

– Спасибо, помогли. Необычный случай.

– Так ты этими, – Дарагай ткнул пальцем в небо, – инопланетянами занимаешься? Ты уж, поверь, уфолог, инопланетяне тут не при чём.

Заблудилась

Прошло две недели, как Лукерья жила вместе с дедом Устином в тайге. Она уже догадалась, с какой целью её привезли на заимку, когда в первые дни после разных отваров и травяных шариков, которыми потчевал прадед, её постоянно клонило в сон и тошнило. В одно утро она проснулась и увидела, что лежит в избе одна. Она долго наблюдала, как сумрачная синь в избе постепенно сменяется голубизной, затем светло-зелёным светом, отражённым от травы и деревьев, а потом светло-жёлтым цветом дня.

Деда долго не было. Она вздохнула и села на край дощатой лежанки. Луша почувствовала, как по всему телу разливается слабость, голова кружится, а её даже в сидячем положении слегка покачивает. Но, что порадовало Лукерью – на этот раз её не тошнило. Она улыбнулась бледными губами и подумала, что всё не так уж и плохо. На столе она увидела миску, прикрытую полотенцем, чайник, хлеб в целлофановом пакете, но есть совершенно не хотелось. Девушка встала, посмотрела себя в зеркало и ужаснулась: одета она была в те же джинсы и серую водолазку, которые одела ещё дома: она почувствовала, что от неё неприятно пахнет прокисшим потом и чем-то ещё сладковато-приторным Её передёрнуло от омерзения к самой себе. Захотелось сразу же пойти в ванную, встать под душ и смыть всю эту грязь. Только где взять ванную в этой глухой тайге. Она про себя усмехнулась, подумав: «Докатилась, девушка, живешь в лесу, как дикарка, и нет никого рядом: ни родных, ни друзей».

Но ей в этот момент почему-то и не хотелось в город с его цивилизованными благами, с надоевшими тусовками и друзьями. Единственное, что ей сейчас хотелось, так это помыться, почувствовать себя чистой и посвежевшей. Ладно, хватит нежиться! Луша решительно направилась к выходу, её слегка качнуло, но она сделал шаг, ещё один – ничего, передвигаться может, значит, всё будет в порядке. Она нашла в вещмешке свои трусики, бюзик, мыло, полотенце, зубную щётку с пастой и вышла из избы. Снаружи было безветренно, свежо после ночи, но тепло – разгулявшееся солнце уже нагревало землю, калило лицо и спину, когда девушка спустилась к речке.

Луша нашла небольшую песчаную заводь, огороженную старым высоким ржавым камышом, среди которой из воды уже пробивалась тёмно-зелёная поросль. Она огляделась, словно ища посторонние взгляды, и усмехнулась, подумав: «Ну, кто здесь тебя увидит, девушка. Разве что птички да рыбки». Она быстро разделась, вошла по пояс в воду, не забыв прихватить вехотку и мыло. Вода была прохладной, особенно внизу, у самых ступней, но терпимой. Она быстро окунулась с головой в воду и стала намыливать волосы. Затем мыльной вехоткой натерла тело и снова окунулась с головой. Не выходя из воды, отжала мокрые волосы. В этот момент камыш зашелестел, раздвинулся. Луша увидела, как от камышей пошла волна, а затем что-то тёмное и длинное выпрыгнуло из воды и шлёпнулось обратно. От испуга девушки прикрыла свои груди руками и, не сдержавшись, закричала:

– Ой, мамочка! Кто это?

Лишь мгновение спустя она поняла, что это метнулась испуганная рыба, и звонко рассмеялась, приговаривая:

– Вот дурища, напугалась! Кого напугалась – простую рыбину. Ой, вот смеху-то будет, если кому рассказать.

И тут она услышала голос деда Устина:

– А ты никому и не рассказывай, а то и взаправду засмеют.

– Ой, дедуша, это ты. Ты отвернись, пожалста.

– Эт почему же? Я уж давненько за тобой наблюдаю да караулю на всякий случай, чтоб тебя не украл кто.

– А я тебя не видела, дедуша.

– На то я и егерь, чтоб меня никто не видел, а я всё примечать должен. Вылезай скореича, хватит баниться, а то совсем засинела да запуперила. Ещё не хватало мне от простуды тебя лечить. Ещё подхватишь горлодавку, а то и калекой совсем останешься. Тогда твои родители со свету меня сживут, скажут – не уберёг дитё.

– Дедуш, ну отвернись, – жалобно упрашивала Лукерья.

– Да я и не смотрю совсем, что у тебя выглядывать-то, так, мослы одни.

Увидев, что дед, приподняв бороду, смотрит в сторону, Луша выбежала на берег и стала одеваться. А этим временем дед Устин рассуждал:

– Что сейчас за форс пошёл, все девки как есть лядащие, квелые, невладущие, ровно с каторги. В наши времена на девке было что посмотреть: круглая, всё при ней, а оденется, так выпират всё, сразу видать – в соку, самый сбор.

– Дедуша, разве дело в фигуре. А если она стерва какая.

– Это правда, и в мою молодость всякие бабы были: и межедворки, которы и минуту дома не посидят, и родёхи, которы в подоле принесут, и съедуньи, которы пилят-пилят и до того допилят мужика, что тот в сухоту входил.

– Странно ты как-то говоришь, дедуша, не по-современному, – сказала Лукерья, – межедворки, родёхи, съедуньи.

– А как же мне ещё говорить-то. Как родители научили, так и говорю. Если в наши года говорили скупеда, алашный, так это значило жадный. – Тут дед Устин словно спохватился. – А ты ела ли чего? Я там тебе в хлебанке картохи печёной оставил.

– Да я пока не хочу, дедуша.

– Не хочешь, ну, и ладно. Пойдём-ка в избу. Я вот проголодался, да и тебе голодашки-то принимать хватит.

Пока поднимались к зимовью по косогору, Луша молчала, а потом неожиданно спросила:

– Дедуш, а вы с родителями специально меня в тайгу увезли?

– А ты как думашь. – Дед отчего-то пожевал губами, отчего его борода запрыгала. – Негоже человека в беде оставлять. Вот мы и придумали тебя сонью напоить да сюда отвезти. – Дед Устин остановился. – Аль тебе здесь плохо, не ндравится?

Лукерья оглядела окрестности и ответила:

– Да нет, здесь хорошо: чисто, тихо, свежо, раздольно. – После паузы: – А чем это ты меня поил всё, дедуша?

– Да чем: травками разными. Оне ведь всякую грязь да заразу из организму вытягивают, вроде бы очищают его. А тебе, донюшка, вот что скажу: впредь всякую дрянь не потребляй и барахлявых людей не слушай. Живи своим умом. А то сейчас столько хвостобойников в миру развелось: они, вроде, тебе помогают, а сами за счёт этого наживаются. Тоже мне, угодники. И про заразу эту, наркотики, и думать позабудь. Ты погляди, как интересно и простовольно жить и без этой дряни. Ну, ладно про это. Егеньки, как ты отощала! – вскрикнул дед Устин. – Пойдём-ка, девчуша, утревать.

– Дедуша, я не хочу, – взмолилась Лукерья. – Я боюсь, меня снова тошнить будет.

– Не бойся, больше не будет, – успокоил дед Устин.

* * *

Постепенно Лукерья привыкала к жизни в тайге. Сначала ей было одиноко, когда дед Устин отлучался на обходы своих владений, и она слонялась по двору зимовья, не зная, куда себя деть. Первые дни убиралась в избе: мыла полы, собирала со стен паутину, стирала бельё, по просьбе деда наносила глины для ремонта печи, перебрала все припасы в кладовке. Но ведь каждое дело когда-нибудь заканчивается.

Жизнь в тайге Лукерье казалась уютной, тихой, безопасной, даже идиллической. Первые страхи, что на неё нападёт какой-нибудь зверь – медведь или волки, – постепенно проходили. Лишь один раз она видела лося-сохача, который пришёл к зимовью и стал глодать кору с приготовленных дедом осиновых жердей для заплота. Они с интересом наблюдали друг за другом – человек и зверь. Девушка смотрела, как лось пытался дотянуться мордой до жердей через заплот, цеплялся за него ветвистыми рогами, недовольно тряс головой и фыркал, копал передними копытами землю и трубно ревел. А лось сторожко глядел на девушку и, видя, что она не подаёт никаких признаков опасности, становился всё более нахальным. Он разнёс бы изгородь, если бы девушка не схватила пустое ведро и не застучала по нему палкой. Лось от неожиданности отпрыгнул в сторону, удивлённо и даже обиженно посмотрел на Лукерью, подняв морду, грозно протрубил и скрылся в густых зарослях.

Иногда девушка ходила на речку, вытаскивала из вентеря или корчаги рыбу, что-то оставляла на уху и жарёху, а остальное клала в бочку с соляным раствором, не забывая при этом вытаскивать просолённую рыбу и вывешивать её для вяления. Дед предупреждал, что рыбу из снастей надо вынимать каждый день, пока она живая. Как-то Лукерья забыла это сделать, а когда на следующее утро подняла вентерь, то увидела лишь обглоданные рыбьи скелеты и порванные ячеи – постарались прожорливые щуки.

Однажды с утра Лукерье захотелось пойти в лес. Ей казалось это вполне безопасным. Тропинок в тайге, как известно, нет, это не городской парк или пригородный лес, где вокруг каждого ствола дерева можно увидеть человеческий след. Сначала девушка пошла вдоль берега речки, потом поднялась по сопочной щеке, продираясь сквозь заросли долгишника и ерника до высокоствольных кедрачей. Добралась до открытого места, обернулась, чтобы просто постоять, перевести дух и полюбоваться пейзажем. Боженька, как красиво: вот падь и ельнишник между сопок, где протекает речка, по берегам видны забоки и заводи, называемые по-местному курьями. Заросшие молодым камышом и освещенные солнцем, они напоминали драгоценные малахитовые и изумрудные ожерелья, оставленные неизвестной красавицей на берегах. Склоны сопок, заросшие кустарником и лесом, светились необыкновенным нежным, почти голубым светом, а верхушки хвойника – восковым налётом молодого цвета. Ещё дальше, в распадке, голубело озеро. За озером высилась остроконечная сопка, вершина которой ещё была покрыта снежной шапкой.

Лукерья вздохнула, улыбнулась и решила пройти в обратную сторону по склону сопки, а затем спуститься к реке. Она считала своё путешествие небольшим и вполне безопасным приключением. Разве можно заблудиться, когда виден главный ориентир – речка, когда ты знаешь, в какой стороне находится дедова заимка, когда с южной стороны светит солнце. Девушка была уверена, что через час-другой она выйдет к избе. Вот небольшой распадок, снова подъём, и ещё небольшая низина. Лукерья стала взбираться на очередную верховинку, но одолеть её не смогла. Камни ускользали из-под ног, осыпались вниз. Луша чертыхнулась, несколько минут посидела на поваленном дереве, подумала и решила возвращаться по старому, знакомому пути. Вот снова небольшой подъём, вот и распадок, так похожий на тот, который она преодолевала с час назад. Речки не видно, но солнце будто бы светит с той же стороны: оно было сначала справа, а сейчас слева. Значит, она идёт правильно. Но почему же попадаются незнакомые камни и новые завалы из леса. Да и стало как будто темнее. Нет, видно, она свернула не в ту сторону. Луша решила вернуться назад, а потом найти тот путь, по которому она пришла сюда: поглядев на пробивающееся сквозь густые кроны деревьев солнце, она повернула назад.

Через полчаса, поняв, что окончательно заблудилась, Лукерья села на обомшелое поваленное дерево и расплакалась. При этом сквозь слёзы она ругала себя самыми распоследними словами, как будто ругала не саму себя, а кого-то другого:

– Дура, самая настоящая дура! И зачем ты только пошла в этот проклятый лес, что тебе на месте не сиделось! Кукуй вот теперь здесь. Слопают тебя волки или косолапый задерёт. И найдут от тебя только косточки. – А темнота сгущалась прямо на глазах, превращаясь в один тёмный клубок. Вся дрожа, в страхе Луша закричала: – Мама, мамочка! Дедуша! Где вы? Эй, кто-нибудь, помогите!

Сколько она так кричала, девушка не помнила. Она вдруг услышала какие-то неясные шорохи, скрип камней под чужими шагами, треск сухих сучьев. В сером свете она не могла рассмотреть, кто это мог быть. Ей стало невероятно страшно, хотелось закричать от ужаса и в то же время она боялась подать голос. Лукерья просто остолбенела. И тут она услышала знакомый голос:

– Зачем кричать, я слышу.

Луша была уверена, что этот голос и спокойный выговор она слышала, но кто именно говорил, она определить не могла.

– Кто это? – почему-то шёпотом спросила она.

Только сейчас она увидела не силуэт, а, скорее, тень человека, которая села на камень. Она что-то сунула в рот и чиркнула спичкой. И только сейчас, когда пламя осветило лицо, Луша бросилась к нему и закричала:

– Дядя Актанка, дядя Актанка!

Егерь спокойно ответил:

– Зачем так кричать, зверей напугаешь.

Так именно и сказал: «напугаешь», а не «распугаешь». Девушку обидело равнодушие охотника, она дрожащим голосом сказала:

– Дядя Актанка, я… я заблудилась. Если б не вы, я бы пропала…

– Человек не может пропасть в тайге, – отвечал егерь. – Тайга ему – родной дом. Зачем ему здесь пропадать.

Иван Актанка был, как всегда, немногословен и хладнокровен. Он выбил из докуренной трубки пепел с огнём, аккуратно затоптал его своими воротяшками, сшитыми из козлиной шкуры, встал и сказал:

– Пошли.

Оказалось, что до дедовой замки было рукой подать, только вернулись они к ней совсем с другой стороны. Дед Устин сидел на крылечке дома и чистил тулку-двустволку. Увидев Ивана и Лукерью, он отложил ружьё в сторону, встал и пошёл навстречу им. Егеря посмотрели друг на друга и ничего не сказали, даже слов приветствий. Казалось, что они поняли друг друга без всяких слов. Внучка бросилась к деду, обняла его и закричала:

– Дедуша, дедушенька, извини меня, прости, пожалста! Я пошла в лес и заблудилась, а дядя Актанка меня нашёл. Прости, прости!

Из глаз её покатились слёзы.

– Ну, будет, будет, – успокаивал дед, гладя её по волосам. – Подумаешь, погуляла немного. Не пропала ведь. Успокойся, девчуша моя хорошая. – Он достал из нагрудного кармашка носовой платок. – На-ка вот тебе носовичок, вытри слёзы-то, а то чай солёный будет. Любишь солёный чай?

Девушка подняла голову, глядя на деда счастливыми глазами:

– Нет, дедуша, я не люблю солёный чай, я люблю чай с твоим мёдом.

– Вот и хорошо, пошли вечерять.

Пока трапезничали и чаёвничали, дед Устин рассуждал:

– Я вот тут тебе, девчуша, свою старую тулку приготовил. Без неё чтоб никуда больше не ходила. Поняла ли? В тайге человеку без оружия нельзя. Мало ли чего может случиться.

А Лукерья сказала с сожалением и глубоким вздохом:

– Я и стрелять-то не умею, боюсь, оно так грохочет. И для чего оно мне. Лучше я никуда ходить не буду. Застрелю ещё кого.

– А к чему зря палить-то, – напутствовал дед. – Упаси боже стрелять в человека или в зверя.

– А если на меня медведь, волк или росомаха нападёт, тогда что?

– Чо да чо! Зверь, он тоже живой, тоже смерти боится и жить хочет. Зазря нападать не станет. Ты в глаза-то ему гляди: если он сам боится, то дай ему уйти, а если нападает, то и этому есть причина – голодный, не в настроении или не ндравится ему что-нибудь.

– Дедуш, ты говоришь о них, как о людях.

– Люди-не люди, а живые существа. Что было бы, если каждый палил направо и налево без разбору, а? Ни одного зверька бы не осталось, и жили б мы тогда не в тайге, а в пустыне. Ружьё-то для чего в тайге нужно: чтобы пугнуть кого, подать сигнал бедствия или, в случае крайней необходимости, оборониться, а не для того, чтобы пулять, куда ни попадя. А как с ним, с ружьём-то, управляться, я тебе покажу. Поняла ли?

– Поняла, дедуша, – покорно ответила правнучка. Немного подумав, добавила: – Только вот не поняла, как я могла заблудиться. Я ж совсем недалеко ушла, по речке и по солнышку ориентировалась. Нас в школе учили, что солнышко всегда на юге, а, значит, на одной стороне.

Дед Устин сдержанно рассмеялся.

– Глупенькая, солнышко тоже живое, оно на месте не стоит. Вот скажи, сколько ты проплутала?

– Не знаю, – пожав плечами, ответила Луша. – Мне казалось, что времени прошло совсем немного: час или два.

– В том-то и беда. Ты проплутала не меньше четырёх часов, как Иван вон говорит. А за это время земля повернулась на целых шестьдесят градусов. Ты бочок-то солнышку подставила да пошла, а того не уразумела, что по другому пути идёшь…

Иван Актанка, поев и попив чаю, опять засунул свою трубку в рот, разжёг её и неподвижным взглядом уставился в ту сторону, откуда на него смотрела вечность. О чём он думал в эти минуты, понять было невозможно. Но одно было ясно, что этот человек и есть частица той самой вечности.

На следующее утро старик растолкал внучку пораньше, когда ещё было темно и, как говаривал дед, черти в кулючки не бьют:

– Вставай-ка, голуба, хватит барничать. Да не вошкайся, до жары поспеть надо.