Kitabı oxu: «Ратибор. На арене Кузгара», səhifə 4

Глава 5. Прибытие в Нурязим

На пятый день пути

– Теперь ты понимаешь, что сдержать своё обещание, то бишь сровнять с землицей Ослямбию, будет, скажем так, несколько проблематично? – снисходительно поглядывая на Ратибора, негромко просопел бывший вифирийский богатей, спрятав при этом безрадостную улыбку в кучерявой, длиной по пупок чёрной бороде.

Могучий исполин ничего не ответил на данный риторический вопрос, продолжая через сделанную для него Лазаром широкую прорезь в пологе, накрывавшем телегу, молчаливо рассматривать Золотой град, как прозвали Нурязим из-за тёмно-жёлтого кирпича, являвшегося основным строительным материалом для подавляющего большинства жилых кварталов столицы Ослямбской империи.

Первое знакомство с городом произвело на рыжебородого великана неизгладимое впечатление. Особенно поначалу, когда вдалеке неожиданно замаячила пронзающая облака иглообразная мрачная тура, бывшая обитель Урсулы, нынче служившая пристанищем её ученику Зоривесу. А также подпирающие небеса пять величавых куполообразных башен, стоящих по периметру Кулхидора, роскошного дворца владыки. Про виднеющиеся на северо-западе Нурязима округлые, чудовищно-завораживающие очертания кузгарской арены уж и говорить не приходится. С того часа Ратибор не мог оторвать пристальный взгляд от медленно приближающегося огромного града, раскинувшегося на побережье Внутреннего моря. Рыжебородый витязь даже не подозревал, что у людей бывают такие большие, показанно кичащиеся своим великолепием и богатством городищи.

Тут необходимо заметить, что молодого богатыря, конечно, в первую очередь заинтересовали отнюдь не позолоченные купола крупнейшего города Ивропии. Прищурясь, внимательным взором Ратибор ощупывал подъездную башню, сами врата, толщину крепостных стен и количество стражников на них, подмечая про себя все мало-мальски значимые, по его мнению, сведения, за которые удалось зацепиться очами. Как выстроена оборона Нурязима, вот что прежде всего заботило дюжего ратника.

– Никак, сбежать замыслил? – Лазар многозначительно хмыкнул, на свой лад, то есть не совсем верно, истолковав повышенное внимание могучего гиганта к городским укреплениям. – Мечтать не вредно…

– У города нет рва, – констатировал в ответ сей отрадный для себя факт Ратибор, пренебрежительно фыркнув. – Как такое возможно?

– Он был раньше, чуть ближе к центру. Да со временем стал не нужен. Зарыли уж более сотни лет назад. Нурязим разрастался… – Лазар лениво зевнул. От разжёвывания прописных истин его клонило в сон. – Ров ведь требуется для защиты от врага. А кто в здравом рассудке посмеет напасть на столицу Ослямбии? Такого сумасбродного дуболома ещё не родилось на белом свете!

– Как знать, как знать, – лишь буркнул на это Ратибор, трясясь в валкой кибитке по широченной булыжной мостовой и разглядывая проплывающие мимо двух-трёхэтажные домишки да снующий туда-сюда нескончаемый поток горожан. Совместное путешествие пары столь непохожих друг на друга невольников подходило к концу. Не сказать, что в пути русич и вифириец побратались аль сильно сдружились. Но между ними незримой нитью возникло то, что является незыблемой основой во взаимоотношениях между честными, порядочными людьми. И название тем крепким узам, волей-неволей объединившим двух собратьев по несчастью – доверие. Пусть пока ещё и очень хрупкое.

***

– Я привёз вашего непокладистого дикаря, принц, как и обещал, – Зелим в почтении склонил голову перед восседающим на пуховых подушках Джушуканом, от такой радостной новости зычно рыгнувшего. Выхлебав залпом очередной кубок с вином, младший брат императора, вернувшийся вместе с Эдизом из похода на Мирград значительно раньше основного воинства, вскочил и нетвёрдой походкой проследовал к верному тысячнику, при этом довольно прогнусавив: – Ента прекрасная новость, мой друг! Тебе выпишут ещё один земельный надел… Кстати, отныне ты подчиняешься лично мне. Не Герканту, а мне! Понял?

–Так точно, понял! – Зелим вытянулся по стойке смирно. – Но думается, ему это не понравится…

– Не волнуйся, с военачальником я утрясу данный вопрос, – Джушукан пьяно осклабился. – И плевать мне, что там нравится или не нравится Герканту! Пёс с ним!.. Теперь я твой рулевой, и я тебе приказываю остаться при могучем варваре! Глаз с него не своди, ибо зверюга – ценнее некуда этот рыжий дикарь! Уразумел?

– Да, господин, – согласно кивнул тысячник. – Будет сделано!

– Хорошо! Сегодня отдыхай, а завтра отправь-ка ты его в подземелье Кузгара. Не будем тянуть. Там как раз новая партия отобранных для арены рабов прибыла, вот с ними и определи дикаря рыжегривого. Очередные игрища как раз на носу! Пора Ратибору начать отрабатывать потраченные на его доставку средства, ик! – принц громко икнул, после вдохновенно продолжив: – Да, и пусть с самых низов карабкается по ступенькам славы, никаких поблажек! Заодно посмотрим, не ошибся ли я, такие надежды возложив на этого огнекудрого витязя! Поглядим, чего он стоит на арене, да как покажет себя пред тысячами зевак! Не зачах ли по пути к нам его бойцовский дух, не растерялось ли в дороге воинское мастерство!..

– Понял, уважаемый! Исполним в лучшем виде!

– Я в тебе не сомневаюсь, мой верный служка… ик!

Глава 6. Кузгар

– М-дя, что за сброд! И где вас, растяп, только набрали?! Поди, из канав отхожих вылавливали!.. Ну так очень скоро вы сильно пожалеете, что не остались в них жить!.. – презрительно изрёк облачённый в отличную льняную тунику, короткие, по колено, штаны да лёгкие сандалии высокий, крепкий, совершенно лысый аскер лет сорока пяти – пятидесяти на вид. Из растительности на голове у него имелась лишь поглаживаемая левой рукой каштановая опрятная бородка, бывшая ему по грудь. Заученная наизусть, уж который год произносимая шалмахом тирада, предназначавшаяся для новичков, не произвела особого впечатления на неровный строй из трёх десятков крепких рабов, что угрюмо переминались с ноги на ногу на входе в так называемое подземелье; располагавшиеся под Кузгаром несколько ярусов своеобразных катакомб, служивших временным кровом для всех ратоборцев, коих сочли пригодными для участия в баталиях на потеху всегда жаждущей крови, ненасытной публике.

– Меня зовут Ельвах, я – главный смотритель по ристальщикам на этом, самим Ахриманом благословлённом поле битвы! А также глава стражей Кузгара, что, в общем-то, практически одно и то же в нашем случае. Моя задача – сделать так, чтобы вы все, собаки блохастые, подохли там, на песке, как можно более красиво! – кивнув в сторону возвышающегося рядом монументального сооружения округлой формы, лысый ослям, машинально потеребив рукоять болтающегося на поясе добротного одноручного клинка, вальяжно прошлёпал мимо шеренги из тридцати невольников, при этом быстро, но цепко осматривая каждого из новоприбывших.

На безмолвно стоящих широким полумесяцем позади «пушечного мяса» семь десятков воинов Зелима, отконвоировавших более чем вдвое им уступающую по численности ватагу рабов к Кузгару, Ельвах взглянул лишь мельком. Про себя подивившись столь внушительному количеству бойцов, сопровождавших невольников, главный смотритель раскатисто продолжил толкать свою пламенную речь:

– Чтобы любой купец, домохозяйка, башмачник, полупьяный гуляка аль ещё неоперившийся сынишка или дочка, испуганно-восторженно таращащиеся из-под полы матушкиной юбчонки на творящееся на арене душераздирающее зрелище, рыдали от умиления, взирая на то, как вас на лапшу рубают! Естественно, не забывая при этом, в зависимости от возрастного оперения, с аппетитом уминать за обе щёки каждый своё лакомство: кто очередную ароматную ватрушку, корзинку абрикосов аль инжира связку, а кто – персиковое винишко с финиковым пивом, что с милой бесстыдной улыбкой за тройную цену впаривают нурязимцам и гостям столицы наши ушлые бессовестные лотошники, ловко меж рядов снующие, аки орава вшей средь ваших сальных волосёнок…

– Соображаешь по насекомым, лысый хрен? То-то я гляжу, на твоей плешивой макушке пустынно, аки на розовой заднице недавно вылупившегося младенца. Как раз, поди, вошки и постарались, аль, может, тля какая окаянная поела твою волосню?.. – раздался басовитый голос из скопища невольников, прерывая занимательный монолог главного надсмотрщика. Это не изменявший себе, опять не к месту показавший крутой норов Ратибор, наконец, очухался после созерцания Кузгара, изрядно потрясшего молодого богатыря своим размахом, кричащей роскошью да величественным видом. Выполненная, как и подавляющее большинство строений в городе, из тёмно-жёлтого обожжённого кирпича, легендарная в Ивропии арена смерти представляла собой грандиозное сооружение, состоящее из двух основных секций: видимой за версту-другую надземной и скрытой от любопытных людских глаз подземной.

Надземная секция, конечно, выделялась в первую очередь высоченными стенами, скрывающими за собой здоровенный овальный амфитеатр и опоясывающие его четыре яруса трибун, в совокупности имевшие высоту под пятьдесят, ширину – семьдесят пять и длину не менее ста шестидесяти метров. Данное грандиозное сооружение попервой поражало воображение любого, кто имел счастье лицезреть сей гений человеческого зодчества вблизи. Или несчастье, это уж зависело от того, в каком статусе пожаловал в Кузгар визитёр: в качестве непосредственного участника предстоящих кровопусканий или праздного зрителя.

Перед входом же в подземную секцию, структура которой являлась тайной за семью печатями для большинства простых граждан, как раз и замер сейчас Ратибор в компании из трёх десятков невольников, вынужденных выслушивать очередные оскорбления, ушаты которых лились на их многострадальные маковки. И это рыжебородому витязю порядком надоело. За свою жизнь вязкой, цепкой паутинкой дюжий ратник никогда не держался и смерти не боялся, посему мог позволить себе говорить так, как захочет, практически с любым человеком. Начать перед кем-то лебезить либо проглотить оскорбление противилось всему его естеству и значило для огнекудрого великана наступить на горло собственной песне да сильно упасть прежде всего в своих же собственных глазах, чего Ратибор старался не допускать по мере сил и возможностей. А сил, как известно, у могучего исполина имелось с избытком. Чего в данный момент нельзя было также сказать о его возможностях.

Совместному путешествию Ратибора и Лазара пришёл конец. Вифирийца, как и обещал Зелим капитану «Бешеной пантеры», отправили на одну из самых грязных, неблагодарных работ, то есть на чистку общественных городских нужников. «Рыжего медведя» же приобщили к очередной группе невольников, так называемому «мясу», на регулярной основе поставляемому прожорливому ристалищу, которое чем-то напоминает мифическое ненасытное морское чудовище из полузабытых преданий, что жадно, скопом заглатывает людские жизни аки стайки глупых рыбёшек. Правда аль вымысел те древние легенды, неизвестно, но опытные мореходы в припортовых тавернах под хмельными парами запросто могли бы поведать шёпотом передающиеся из уст в уста сумрачные сказания о случавшихся с ними в рейсе необъяснимых, таинственных видениях, наводивших дикий ужас даже на старых корабельщиков, лицезревших всякие разные чудеса на своём веку. Бывалые моряки за кружкой-другой рома, эля аль пива любили негромко потрепаться о якобы не раз ими наблюдаемыми в глубоководных пучинах что Тёмного, что Внутреннего морей громадными тенями здоровенных неведомых созданий, кои неторопливо и грациозно проплывали под днищами их утлых судёнышек. Причём с каждым новым рассказом тени те загадочные неизменно увеличивались в размерах, ведь витающие в хмельных грёзах бравые морские волки просто обожали приукрашивать свои страшилки; что было, то было.

Тем временем все присутствующие: и рабы, и аскеры, удивлённо уставились на нахального чужеземца, посмевшего так непочтительно лопотать с самим Ельвахом. Облыселый ос был царь и бог в подземельях Кузгара; именно от него во многом зависела дальнейшая судьба ристальщика. Главный страж мог как способствовать продвижению бойца по карьерной лестнице, выставляя его против явно более слабого противника, так и, наоборот, утопить неугодного воителя одним махом, подложив свинью, то есть отправив на верную смерть, в заведомо неравный бой. Потому с должным почтением относились к Ельваху все кузгарианцы без исключения. До сегодняшнего дня.

– Да тебе, дерзкий краснобай, никак, неприятностей маловато, что ты новые ищешь? Экий ты отчаянный! Что, терять в жизни нечего? И очевидно, некого… М-дя, угадал, похоже, ибо не раз уже я наблюдал подобный отрешённый, безразличный к своей дальнейшей судьбе взгляд, – Ельвах, поначалу онемев от наглых словесов какого-то новоявленного чужестранца, подошёл к полуголому, бывшему в одних шароварах Ратибору и опытным взором шустро его обозрел. В серых очах бывшего воина, оставившего службу в звании сотника, а ныне главного смотрителя, повидавшего на своём веку бесчисленное множество бойцов, мелькнуло нечто, очень смахивающее на неподдельное уважение и даже восхищение. Могучий великан впечатлял своим мощным, изрезанным боевыми шрамами торсом каждого, кто его видел, чего уж там говорить. – Кстати…Ты, здоровяк, гляжу, единственный тутова, кто ещё в оковах. Если ты так же хорош в бою, как на язык несдержан, то тогдась это неудивительно! Впрочем, очень скоро мы узнаем, как всё обстоит на самом деле. Арена любого поставит на полагающееся ему в жизни место… Снять с него ошейник да цепи!..

– Ента не очень хорошая идея, – буркнул подошедший Зелим, опасливо косясь на хмурого Ратибора. – Мы из-за него в семьдесят рыл и прикандыбали сюда. Будь осторожен, Ельвах! Этому свирепому дикарю человека убить, что тебе кубок с вином осушить! Уж больно буйный!..

– М-де? И что ты предлагаешь? Прямо так, в кандалах его на песок выпустить? – Ельвах насмешливо зыркнул на слегка смутившегося тысячника, а после обернулся к рыжему гиганту: – Ты ведь на людей бросаться не будешь почём зря, медвежара?

– Только ежели кто на пятку специально наступит…

– Тебе, верзила, смотрю, в душе весело, раз дурковать изволишь? Это хорошо! Правда, чую, скоро твоей нахрапистой ряхе будет не до смеха. В общем, слухай сюды, шутник, правила у нас просты: бои вне арены строго запрещены! Ежели пришибёшь наглухо кого в казармах из ристальщиков, расплата у нас за это одна, смерть, – лысый аскер щёлкнул пальцами, и маячившие недалече стражи Кузгара в количестве двадцати воителей тут же вскинули вверх заряженные арбалеты. – Церемониться с буянами никто не собирается; мигом в чучело дикобраза превратим! Ента всех касается, ежели что! – Ельвах окинул грозным взглядом смурно пялящихся на него исподлобья рабов. – Далее, попытка побега – смерть! Воровство – смерть! Нападение на кого-то из смотрителей арены, то бишь охранников, – смерть мучительная, на колу! Живьём насадим, причём – как можно более медленно! Малейшая провинность – смерть! Не понравится мне ваша рожа – смерть! И да, ношение какого-либо оружия вне арены запрещено. Оно выдаётся ристальщикам только перед выходом на пески Кузгара и быренько сдаётся в случае возвращения! У кого найдут ненароком хотя бы не в меру вострую зубочистку – за рёбра на крюк подвесим! Всем всё понятно?

Лишь угрюмое молчание было ему ответом. Вопросов не возникло ни у кого.

– Ну раз все всё уяснили, тогда, тысяцкий, снимай с рыжего оковы.

– Под твою ответственность, Ельвах.

– Само собой, уважаемый Зелим. Само собой.

Наследник рода Тупсов нехотя кивнул своим воинам, и вскоре глухо зазвенели упавшие на булыжную мостовую кандалы с цепями, а за ними и рабский ошейник. Ратибор, за время плена уж привыкший к стальным путам, недоверчиво потёр шею, затем посмотрел на красные полосы, оставшиеся на руках и ногах от много дней впивавшихся ему в кожу оков; похоже, следы от них не сойдут ещё долго. Если вообще когда-нибудь исчезнут.

– Теперь вы принадлежите мне! – гаркнул тем часом Ельвах, снова неторопливо прохаживаясь перед строем новобранцев. – Посему топайте-ка вниз! Пришло время знакомиться с новым домом, коим для вас станут подземные казематы. Кому-то лишь до завтра, до первого выхода на пески, а кому-то, может, и повезёт продержаться недельку-другую. Ставлю на кон жаркое из живчика, что, например, вот этот здоровый рыжий губошлёп до следующего утра не доживёт! Ибо за длинный язык я ему устрою песочную головомойку. И весьма скоро!

С этими словами под настороженными взорами арбалетчиков три десятка рабов проследовали через двухстворчатые врата вниз по наклонным ступеням, ведущим в расположенные глубоко под ареной мрачные недра Кузгара. Никто из невольников не знал, как сложится далее его судьба. Сомнений не было лишь в одном: в их жизни наступают очень крутые перемены.

Глава 7. Знакомство

Вниз, в подземелье Кузгара вела довольно крутая каменная лестница в несколько пролётов, общей длиной не менее тридцати пяти – сорока метров. Сколько в ней точно ступеней, обычно внимательный Ратибор, не очень любивший бывать под землёй, сказать затруднился бы, ибо банально сбился со счёта.

В катакомбах было три основных огромных этажа. На первом, верхнем, располагались два зала ожидания, по одному с северного и южного выходов на арену, предназначавшиеся для готовящихся ступить на песок противоборствующих сторон, а также загоны для диких хищных животных вроде волков, львов, тигров да леопардов и так называемая мертвецкая; в этой мрачноватой комнатке временно хранили тела павших бойцов. Вперемешку с тушами убитых на арене зверей. Обычно к концу кровавых игрищ данная покойницкая была забита чуть ли не под потолок; после, естественно, всё разгребали. Часть тел скармливали тем же хищникам, а часть вывозили. Как поговаривают злые языки, на корм боровам, то бишь в находящиеся в частных заказниках свинарники; не пропадать же доброму мясу. Сердобольные хозяева любили свою домашнюю животинку, периодически балуя обожаемых поросей подобными лакомствами. Впрочем, интерес тут был, конечно, в первую очередь шкурный; балакают, пользующаяся повышенным спросом вырезка из хрюшек-людоедов выходила нежнейшая; прям пальчики оближешь.

Ещё на первом этаже, помимо обширной оружейной комнаты, имелась небольшая темница, представлявшая собой три весьма тесноватые тюремные камеры; в них могли упрятать и за какой-либо проступок, в качестве воспитательной меры, и когда по тем или иным обстоятельствам сразу казнить злостного нарушителя режима не получалось. Однако жизнями ристальщиков, несмотря на заготовленные для ушей новеньких заверения Ельваха в обратном, в катакомбах, разумеется, не разбрасывались; виновники обычно кровью на арене искупали свои прегрешения.

Второй уровень подземелий был отдан под здоровенную, занимавшую треть этажа столовую, а также под врачевальню да казарменные помещения и уборные, предназначавшиеся в первую очередь для довольно многочисленного служивого люда, денно и нощно следящего за порядком в Кузгаре. Речь, конечно, идёт о стражах, коих насчитывалось не менее полутора сотен в подземных казематах. Разбитые на десятки, вооружённые арбалетами, ятаганами да кинжалами, кузгарские дружинники были отлично подготовлены для такой работы, ибо конкретно для неё и натаскивались в течение целого года, прежде чем заступить на подобную, весьма специфическую службу, имеющую, определённо, свои нюансы.

Каждый из натренированных ватажников был готов выхватить клинок в любое мгновение, ибо постоянно держал в уме, что перед ними в большинстве своём фактически смертники, которым нечего терять, ведь разница для них невелика, где умереть: на арене, под радостный хохот беснующейся в исступлении кровожадной толпы, или при попытке побега, в слабой надежде вырваться на свободу. В основном так мыслили представители северных народов, а именно бритты, пикты, скотты и даны, коим не повезло угодить в рабство к ослямам. Именуемые дикарями да варварами, непокорные северяне, конечно, мечты об освобождении не оставляли ни на минуту. Правда, были среди них и те, кто на добровольной основе пришёл в Нурязим, дабы за золото, известность и славу биться на кузгарской арене. Попутно они за горсть серебряных кругляшей не раз уже помогали стражникам пресекать попытки побега своих же соплеменников. Стоит ли говорить, что содержались добровольцы также на втором этаже, отдельно от томящихся в неволе земляков, ибо те ненавидели их страшно как предателей рода, то есть пуще лютого ворога.

Помимо трапезной да стражьих казарм (в которых в обособленном закутке и располагались койки свободных воителей, бьющихся за деньги), на втором ярусе ещё находились подсобные помещения, кухня, комнаты повара с поварятами да конуры для пары десятков невольников-слуг. Последние занимались уборкой, стиркой, а также прочей тяжёлой, грязной работой, например, приведением в порядок песка арены после дневных игрищ и, конечно, перетаскиванием тел павших, куда надобно. Единственное, от чего оказались освобождены кузгарские прислужники, так это от мойки местных нужников; для такой позорной, дурно пахнущей работёнки регулярно хаживали в подземку специально обученные городские рабы-чистильщики, самому главному начальнику коих, за оказываемые бесплатно услуги по уборке отхожих мест, Ельвах выделил на постоянной основе одно уютное креслице на трибунах с хорошим видом на ристалище. Дукаты же за прочистку уборных, регулярно выделяемые Кузгару из городской казны, глава стражей с чистой совестью клал себе в карман, не стесняясь лишний раз урвать там, где можно. Особливо если это касалось государственных средств. «Ослямбия не обеднеет, а я вот разбогатею» – примерно такие плутоватые мыслишки постоянно крутились в голове у пронырливого лысого смотрителя, умудрявшегося из раза в раз облапошивать тугодумных, по его мнению, дворцовых казначеев.

На третьем, последнем ярусе помимо обязательного поста охраны на входе расположились, вмещающие каждое под восемьдесят человек, четыре казарменных помещения для ристальщиков, не по своей воле оказавшихся в Кузгаре; также там нашлось место для отдельной уборной и довольно приличных размеров тренировочной площадки прямоугольной формы, на которой стояли несколько набитых соломой манекенов для отработки ударов да стойки с деревянными мечами, ножами, копьями и топорами. На данный момент невольных ратоборцев насчитывалось чуть более двух с половиной сотен человек, но число непосредственных участников кровавых утех не было устоявшимся и постоянно менялось как в большую, так и в меньшую сторону.

Тут не помешает заметить, что состав бойцов в казармах был исключительно мужской. Хотя нет-нет да всплывали в Нурязиме, в основном за беседами под хмельными парами, осторожные предложения допустить к участию в жестоких играх, например, северных дев-воительниц аль амазонок с острова Тулукос, но до конкретики так и не дошло. Слишком много имелось противников у такого нововведения. И не сказать, что ослямбская аристократия, активно противодействовавшая появлению женщин-воинов на ристалище, руководствовалась только гуманизмом, нормами морали или заботой о здоровье слабого пола, отнюдь нет. Просто, как с ехидными смешками шептались между собой в кулуарах пузатые сановники, смотреть на бабские бои у них желания нет никакого. Ну а раз у них не имеется, значится, и рядовой обыватель нос воротить будет, как пить дать. А это, в свою очередь, грозит падением интереса и, соответственно, уменьшением доходов от кровавых игрищ. «Чего допустить ни в коем случае нельзя!» – подвёл пару лет назад итог под очередным вялым обсуждением дамских поединков с приближёнными ко двору вельможами неуверенно покачивавшийся на пухлой шёлковой подушке Джушукан, осушивший за время данного унылого заседания не один кувшин со своим любимым ялминским вином и затем мечтавший лишь о том, чтобы как можно побыстрее умчаться с нудного, вызывавшего зевоту совещания к нужнику. Винишко настойчиво просилось наружу, бывает.

Время близилось к обеду, когда три десятка новоиспечённых ристальщиков, спустившись сразу на свой этаж, разбрелись по рядам одноярусных коек, высматривая свободные. Места были. Собратья по неволе, присутствовавшие в казармах, встретили новоприбывших более чем равнодушно, если не сказать – неприязненно, лишь хмуро, искоса оценивая пополнение. Никто новеньких не задирал. Но и подмоги аль участия ждать не приходилось, это стало ясно с первого же взгляда на угрюмые физиономии, смурно, без тени улыбки ощупывающие колкими, порой даже враждебными взорами новых ратоборцев.

– Здесь каждый сам за себя!.. – раздавшийся громогласный рык Ельваха, вновь с помощью шустрых надсмотрщиков построившего перед собой уж было рассеявшихся по казарме новичков, доступно пояснил происходящее Ратибору и компании. – На арене нет друзей, запомните! Ибо в любой миг тот, с кем ты лежал рядом, на соседних кроватях, ел из одной миски, шутил, смеялся и тепло общался, может встать напротив тебя с обнажённым клинком. Сегодня вы желаете друг другу доброго утра и спокойной ночи, а завтра рвёте кадыки на песке Кузгара! Здесь это такая же обыденность, как на свободе глоток родниковой водицы во время удушливого зноя. Посему предупреждаю сразу: не вздумайте заводить приятелей! Их здесь нет, осознайте и запомните это простое правило! Чем быстрее усвоите, тем будет легче дальше! А теперь шаг вперёд пусть сделает та пара несчастных олухов, у коих, как мне шепнули, нет боевого опыта! И чем кумекают служивые, совместно с организаторами игр, засылая к нам в подземку таких изредка… Сразу бы уж камнями забивали аль вешали, коли добрую сталь об ихние кости затупить опасаются! Опять, поди, какие-нибудь нечистые на руку канцелярские крысы…

Повисло тягучее молчание. Наконец, из строя робко вышли двое: сорока годков от роду, среднего роста пухлый шалмах с давно немытой кучерявой шевелюрой и тощий как жердь, высокий, достаточно уже возрастной алгуриец лет пятидесяти на вид с длинными прямыми сальными волосами, также давненько не знавшими воды. Одеты оба оказались в какое-то рваное тряпьё; на испуганных лицах виднелись свежие синяки, ссадины да кровоподтёки, неизменный атрибут учинённого над виновными в преступлении допроса с пристрастием.

– Кто такие и как сюда умудрились угодить? – Ельвах недовольно нахмурился. – Что натворили?

– Я Гюльбар, писарь… бывший. При императорском дворе трудился, – шалмах понуро повесил голову, тихо при этом бормоча себе под разбитый в кровь нос: – Брал небольшую плату за то, что без очереди, на стороне черкал подписи нужных должностных лиц на липовых грамотках. Без их ведома, естественно; то бишь подделывал… Когда меня раскрыли и сцапали за жабры ищейки владыки, хотели сначала четвертовать, но после решили, что на арене мне куда уютнее будет. Избили, лишили статуса свободного человека и гражданина, определили в рабы и сослали сюда!.. И всё практически одним днём…

– Понятно!.. Ты теперича вещай, – мрачный взор главного стражника обратился на второго неопытного.

– Зекир я, – дрожащим голоском проскрипел нерешительно алгуриец, затем быстро затараторив: – Счетоводом пахал за медяки как проклятый, не жрамши, не спавши, дни и ночи напролёт у Ильмиса, хозяина «Рыбьей хари», препаршивой портовой таверны на окраине Нурязима! Ну да, обсчитывался иногда, себе за пазуху ненароком лишнее сметая, так не для наживы же, а из благороднейших побуждений!.. Семья у меня большая, кормить да поить девять ртов надобно регулярно, включая сварливую жену с её вреднющей, пришибленной богами матушкой и Хурицию, нашу любимую домашнюю обезьянку… Жрёт, скотина волосатая, за пятерых! А опосля ещё дерьмом кидается, плюётся да гримасничает, тварь облезлая! В этом она похожа на мою, «многоуважаемую» умалишённую тёщеньку, м-де… Ну и как-то меня ентот скупердяй Ильмис взял да поймал за лапу, затем сдав без зазрения совести дозорному караулу. И как заподозрил трактирщик, ума не приложу, я ведь был так осторожен!.. Негодяй бесстыжий, не мог закрыть очи… Чай, не шибко обеднел бы!.. Вообще, мне кажется, он просто не любит алгурийцев за нашу искренность, честность, верность и работоспособность…

– Ну ты ещё запамятовал кашлянуть про «неподкупность», олень сивый! В общем, ясно всё! Один – мздоимец и мошенник, второй – честный ворюга. Почему вас сослали к нам, тоже теперича понятно: дьяков, этих москитов поганых, сосущих кровушку простого народа, никто не жалует. А уж ежели какой гадёныш из них ещё воровать да обманывать удумал, так тем паче! Потому вас, дуралеев, и пригнали сюда, несмотря на то что пером да чернильницей владеете куда лучше, чем мечом да щитом, – Ельвах презрительно осклабился. – Ну что ж, сами напросились! Рабочий люд с удовольствием позыркает, как чумазым на ручку чистюлям, брезгующим с тяпками в поле вкалывать, кишки на арене размотают. Чернь ента обожает! Ладно, пока все свободны. Обед в полдень; трапезная на втором этаже. При выходе отсюда обязательно отмечаться у охраны на посту. Вопросы есть?

– Есть, и много!..

– Раз вопросов нет, не смею более задерживаться тутова, – Ельвах, раздражённо прищурясь, вперился пронзительным взглядом в неласково сверкнувшие на него в ответ голубые глаза Ратибора. – А с тобой, рыжий слоняра, мы потрещим после того, как вернёшься с арены! Если, конечно, вернёшься, – недвусмысленно выделил первое слово лысый смотритель. – Заодно выясним, стоишь ли ты того, чтобы тратить на тебя моё драгоценное время. Там и вопросики свои многочисленные позадаёшь. А покамест у нас трапеза! Так что все на обед!