Kitabı oxu: «01.03.2029»

Şrift:

* * *

Пролог

Санкт-Петербург. 28 июня 1910 года

В дверь позвонили, когда профессор готовил на кухне вечерний чай с ромашкой и мятой, без которого уже много лет не засыпал. А заснуть после этого мерзкого разговора тем более будет непросто. Да что там мерзкого – опасного… Настенные часы показывали половину одиннадцатого. Чертыхнувшись, профессор пошёл в прихожую, гадая, кого это нелёгкая принесла на ночь глядя.

– Кто там? – спросил недовольно.

Из-за двери донёсся знакомый дребезжащий голос:

– Я это, Викентий Павлович, Емельян.

То был швейцар, дежуривший в парадном.

– Чего надо, Емельян? – спросил профессор, не открывая дверь.

– Тут вот телеграмму вам принесли. Срочную. Я почтаря внизу оставил, а сам поднялся.

– Телеграмму? Ну, подсунь под дверь.

– Так за неё ж расписаться надо. Вы уж извините за беспокойство, не от меня зависит…

Профессор со вздохом открыл дверь.

В этот момент на лестничной площадке раздался глухой тихий звук, как будто от удара обухом. Следом кто-то едва слышно вскрикнул. А переступивший порог квартиры Демон с ходу ткнул профессора указательным пальцем под ложечку. Палец тот был словно железный. Профессор с мучительным возгласом сложился пополам, сдерживая рвотный позыв.

Демон быстро выглянул за дверь. Никого. Схватив за ноги лежащее на лестничной площадке тело, одним рывком затащил в квартиру. Закрыл дверь. Теперь можно было без помех заняться хозяином дома. Человек немолодой, хлипкий, с таким особой возни не понадобится.

Демон схватил профессора за воротник домашней куртки, распрямил. Заглянул в глаза, налитые нежданной болью.

– Пикни только, – пригрозил вполголоса.

– Что… с Емельяном? – прошелестел хозяин, глядя на безжизненное тело швейцара и жадно хватая воздух широко открытым ртом.

Демон хищно осклабился.

– Отдыхает твой Емельян, притомился. О себе подумай.

– Что… вам… надо?

– На кабинет твой взглянуть охота.

– За…чем?

– За надом. Веди, ну!

И с этими словами сильно встряхнул за шиворот.

Хозяин неуверенно повернулся и, еле передвигая ноги, пошёл вперёд. Следом, не выпуская жертву, двинулся Демон. При этом он косился по сторонам. Хорошая квартирка, да. Большая и обставлена богато. В такой жить да радоваться.

Кабинет был под стать квартире – просторный, радующий глаз дорогой солидной мебелью тёмного дерева. Особое место занимали высокие шкафы, битком набитые книгами. Бегло оглядевшись, Демон рывком повернул к себе хозяина.

– Бумаги давай, – потребовал грубо.

Хозяин дёрнулся.

– Ка…кие бумаги? – выдавил дрожащими губами, растирая левую сторону груди.

– Те самые! Ты дурачка-то не строй, хуже будет.

– Послушайте! – взмолился профессор еле слышно. – У меня весь кабинет забит бумагами. Я не пойму, о каких вы…

Демон неприятно хохотнул.

– Сейчас поймёшь, – пообещал жёстко.

Схватив указательный палец хозяина на правой руке, он начал медленно сгибать его от ладони. Простой, хороший и безотказный способ разговорить самого упрямого человека. Визжа от боли, во всем признаешься, всё отдашь, всех выдашь…

Но тут случилось неожиданное.

Тихо вскрикнув, хозяин схватился за грудь и медленно осел на пол. Демон машинально выпустил наполовину выломанный палец. Профессор уткнулся лицом в ковёр и застыл, не подавая признаков жизни. Демон схватил руку, проверяя пульс, затем потрогал вену на шее. Пульса не было. Демон озадаченно почесал в затылке. В живых оставлять хозяина он и так не собирался. Но сначала тот был должен отдать нужные бумаги. А тут, судя по всему, сердце не выдержало болевого шока… Демон свирепо выругался.

В сущности, дело провалено. Чёрт с ним, с профессором. Главное – бумаги. Но искать их в необъятной квартире наобум лазаря можно до морковкиного заговенья. Если они вообще в квартире. В общем, без подсказки хозяина не обойтись. А тот уже ничего не скажет… Демон с ненавистью пнул мертвеца. Ну, не идиот ли был? Кто же с больным сердцем в такие игры ввязывается?

– Не берёг ты себя, профессор, – негромко сказал он, доставая пачку папирос. – Ну и дурак.

Выкурив папиросу в три затяжки, Демон посмотрел на часы. Сейчас лишь поздний вечер, и до рассвета ещё масса времени. Придётся перерыть всю квартиру, пусть даже и без особой надежды на успех. А начать, разумеется, надо с кабинета.

Содержимое ящиков письменного стола полетело на пол…

Глава первая

Дмитрий Морохин,

полицейский следователь, 35 лет

Лучше бы вместо профессора Себрякова на полу сейчас лежал кто-то ещё…

Это была первая мысль, посетившая меня, как только прибыл на место преступления в доме на Французской набережной. Да, лучше бы кто-то ещё…

Прошу, однако, не считать меня циником. (Хотя многолетняя полицейская служба к цинизму располагает, как ничто другое.) Просто чем заметнее личность покойного, тем сложнее вести расследование. А историк Себряков был личностью заметной. Да чего там – крупной, незаурядной и широко известной. Стало быть, особый интерес прессы к расследованию (проще говоря, газетный вой) обеспечен. Да ещё, не дай бог, внимание высоких сфер…

Уже на третий день расследования выяснилось, что насчёт высоких сфер я накаркал.

– Придётся вам, Дмитрий Петрович, принять сотоварища, – обрадовал поутру начальник сыскного отделения. – Будете вместе работать по делу Себрякова.

В ответ я устремил на Аркадия Семёновича взгляд, полный кроткого недоумения. Недоумение – от непонимания и неожиданности. А кротость… ну, не могу же я смотреть на собственного начальника дерзко.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что на период расследования ко мне будет прикомандирован подполковник военной контрразведки Ульянов. Звать Кирилл Сергеевич. Желательно любить и жаловать.

Вот тут я удивился всерьёз и даже слегка встревожился. Как сие трактовать? С каких пор к полицейским расследованиям подключают военных контрразведчиков? Где покойный историк и где контрразведка генштаба?

– Распоряжение департамента, – веско сообщил в ответ на все вопросы начальник. – Принимайте к исполнению.

– Административный эксперимент? – предположил я со вздохом. – Мол, две головы из разных ведомств раскроют дело в два раза быстрее?

– Вам бы всё шуточки… Ульянов – человек опытный, обузой не станет.

– Так кто будет руководить следствием, он или я?

– Вообще дело поручено вам, – неопределённо сказал начальник. – А там по ситуации. Разберётесь, не маленькие… О ходе расследования докладывать будете ежедневно.

На том разговор и закончился. Возможно, Аркадий Семёнович сказал бы что-то ещё, но, похоже, и сам мало что знал и уж точно ничего не понимал. Иначе так или этак поделился бы.

Ульянов явился в тот же день и произвёл впечатление двоякое.

Был он невысок и худощав. В его пользу говорили энергичные черты лица с аккуратно подстриженными усами, широкие плечи и отменная выправка, выдававшая кадрового офицера, хотя и одетого нынче в синий штатский костюм. Но вот что не понравилось, так это настороженный прищур серых глаз, привычка крепко сжимать тонкие губы и резкий голос. Лет ему было за сорок, и, судя по глубоким морщинам, избороздившим лоб, и заметной седине в тёмных волосах, человек этот пережил немало. Нажил ли он при этом опыт, необходимый в нашей службе, предстояло выяснить в ближайшее время.

После того как Аркадий Семёнович познакомил нас и, пожелав успешной работы, удалился, мы остались в кабинете вдвоём. Радушным жестом я указал Ульянову на стул и сам уселся vis-à-vis¹. Некоторое время молчали, деликатно разглядывая друг друга с неопределёнными улыбками.

– С чего начнём, Дмитрий Петрович? – наконец осведомился Ульянов.

Вместо ответа я достал тощую папку с начатым делом и протянул подполковнику. Тот быстро проглядел протокол осмотра места происшествия, заключение судмедэксперта и запись беседы с вдовой Себрякова.

– Показания соседей нет, – сказал я. – На лестничной площадке есть ещё одна квартира, однако жильцы на всё лето уехали за город. На других этажах соседи ничего не видели и не слышали.

– А жаль… Итак, наутро жена профессора возвращается из загородного дома в Сестрорецке и обнаруживает в квартире два трупа и полный разгром, после чего вызывает полицию, – констатировал он, откладывая папку. Наклонился ко мне. – А почему вы считаете, что профессора Себрякова тоже убили?

– А почему вы решили, что я так считаю? – ответил вопросом на вопрос.

– Да, собственно, Аркадий Семёнович упомянул.

Вот и делись после этого с начальством предположениями и смелыми догадками.

– Со вторым трупом всё ясно, – продолжал Ульянов, указывая на папку. – Удар тупым предметом в основание шеи и перелом шейных позвонков. Но что касается Себрякова, врач установил разрыв сердца, инфаркт. То есть смерть наступила от естественной причины. Тем более, что профессор был немолод и слаб здоровьем.

Интересно, откуда ему известно, что Себряков недомогал? Прежде чем явиться в полицейском управлении, успел навести справки?

– Я, Кирилл Сергеевич, пока ни на чём не настаиваю, но вот какая штука… У нас очень опытный судмедэксперт Судаков, дотошный до слёз. Тело профессора он исследовал буквально с лупой. И заметил, что у основания указательного пальца на правой руке есть маленькая припухлость вроде отёка. Вскрытие показало в этом месте свежий разрыв микрососудов. – Сделав паузу, я закурил папиросу. – Вроде бы мелочь, и Судаков заносить это в заключение не стал. Но без протокола сказал мне, что, похоже, перед смертью некто выламывал профессору палец. Отсюда болевой шок, надорвавший больное сердце. А коли так, этот самый некто и есть убийца, пусть даже и невольный.

– Интересная деталь, – заметил Ульянов, откидываясь на спинку стула. – Выходит, перед смертью профессора фактически пытали?

– Если я прав в своём предположении, то да.

– И, разумеется, с целью выведать, где в квартире находятся деньги и ценности?

– Возможно.

Уловив в моей реплике некий скепсис, подполковник вопросительно посмотрел на меня.

– Версия об ограблении не исключена, – пояснил я. – Себряков был человек состоятельный. Кроме преподавания в университете много писал, издавался. Книги хорошо расходились, и гонорары были изрядные. Плюс большая квартира, загородный дом… Так что навскидку можно было поживиться.

– Так что же вас смущает?

– Ну, как сказать… Преступник действовал уж очень… м-м… избирательно. Предположим, вы хотите сорвать куш. Кого вы пойдёте грабить? Человека заведомо богатого. Купца, банкира, фабриканта, – ну, что-то в этом роде. Историка в этом списке, разумеется, нет. И тем не менее преступник выбирает именно профессора, хотя проникнуть в его квартиру совсем не просто.

– Почему?

– Дом солидный, в парадном сидит швейцар.

– Ну, в принципе, швейцара можно подкупить или запугать.

Я беззвучно поаплодировал.

– В точку, Кирилл Сергеевич. Судя по всему, именно так преступник и сделал. Швейцар не только впустил его в парадное. Он вместе с грабителем поднялся на второй этаж к Себрякову и позвонил в квартиру. Добровольно или по принуждению – ну, тут пока можно лишь гадать… Время уже было позднее, и профессор открыл дверь только потому, что швейцар подал голос. Например, сказал Себрякову про срочную телеграмму. Тот швейцара, естественно, впустил. И попал в руки убийцы…

– Излагаете уверенно, словно всё видели своими глазами.

– Не довелось. Но восстановить ситуацию не сложно. – Выдержал небольшую интригующую паузу. – Дело в том, что второй убитый – это и есть швейцар.

Интрига, впрочем, не удалась – Ульянов и бровью не повёл. То ли хорошо владеет собой, то ли дедуктировать горазд. А может, и то и другое.

– Откровенно говоря, нечто в этом роде я и предположил. И убийца просто убрал уже ненужного свидетеля… Но вы начали говорить об избирательности в действиях преступника?

– Именно так. Подкупить или запугать швейцара не так-то просто. Да, в общем, и рискованно. Тем не менее преступник на это идёт. Спрашивается, чего ради? Ведь пожива в доме профессора неочевидна.

– И каков же вывод?

– Вывод простой: добыча преступника интересовала либо во вторую очередь, либо не интересовала вовсе. А вот профессор интересовал очень. Ну, или то, что у Себрякова было, но к деньгам и ценностям отношения не имеет.

Кирилл Ульянов, подполковник военной

контрразведки генерального штаба, 43 года

В проницательности Морохину не откажешь. Чувствуется, что, как мне и говорили, человек он умный, опытный, раскрывший немало серьёзных дел. Правда, пока не знает, что такого серьёзного у него ещё не было. Зато это знаю я. В противном случае я бы в его кабинете сейчас не сидел.

Подавшись ко мне, Морохин сказал неожиданно:

– Кирилл Сергеевич, есть ощущение, что поработать нам с вами придётся не один день и, скорее всего, не одну неделю. Давайте сразу кое-что уточним. Так сказать, начистоту.

– Давайте, – осторожно согласился я.

– По какой причине военная контрразведка заинтересовалась смертью профессора Себрякова? Он что, был японский шпион?

Я изумился.

– Господь с вами, Дмитрий Петрович! Почему именно японский?

– Ну, если верить нашим газетам, со времён Русско-японской войны столица кишит их агентами.

М-да… С фантазией у Морохина всё хорошо. Или это он так шутит?

– Нашли кому верить – газетам, – сказал я со вздохом. – Не был он японским шпионом. Немецким, французским, английским… ну, и так далее… тоже.

– Так может, он имел отношение к военно-техническим разработкам? И убийца искал в его доме… ну, скажем, какие-нибудь секретные чертежи?

– Дмитрий Петрович! Себряков был историком. Военно-технические разработки, надо же… Он и слов таких не знал.

Морохин демонстративно поднял руки.

– Сдаюсь. Не хотите говорить – не надо.

– Да отчего же не хочу? Скажу, скажу… Нельзя ли, кстати, попросить нам чаю?

Выглянув в коридор, Морохин кликнул дежурного и распорядился насчёт самовара.

– Появился я у вас, разумеется, неслучайно, – продолжал я, расстёгивая пиджак. (Жаркое нынче выдалось лето в Петербурге, сейчас бы на залив и плавать, плавать…) – Дело в том, что Себряков был не просто историком. Вы в курсе его научных интересов?

– Очень приблизительно. Не моя сфера.

– Надо вам знать, Дмитрий Петрович, что Себряков был крупнейшим в России биографом династии Романовых. И весьма талантливым к тому же. Дар историка-исследователя – с одной стороны. Блестящее перо – с другой. Я, кстати, читал его книги о Петре Великом, о Елизавете, о Екатерине. Чрезвычайно интересно. Такой, что ли, яркий коллективный портрет династии.

Тут дежурный принёс чай, и мы с Морохиным припали к стаканам, на короткое время прервавшись.

– Всё это любопытно, – сказал наконец Морохин, вытирая лоб, вспотевший после горячего питья. – Но что из этого следует?

– Видите ли, за многие годы династических исследований Себряков стал вхож в семью Романовых. В каком-то смысле сделался своим. Его допустили в святая святых – в царские архивы. Работая над книгами, встречался с великими князьями и даже как-то был удостоен аудиенции у государя-императора с выражением благодарности за труды. – Я многозначительно поднял палец. – Понятно, что смерть профессора в высших кругах восприняли весьма болезненно. Вплоть до высочайшего пожелания, чтобы расследование велось предельно тщательно и в кратчайшие сроки успешно завершилось. Для этого разрешено привлекать к следствию любые ведомства.

– И, значит, поэтому в полицейском управлении появился военный контрразведчик…

– Совершенно верно.

Морохин подошёл к окну и распахнул настежь. Жарко, жарко…

– Ну, кое-что прояснилось, – заметил, не оборачиваясь. – Но не до конца. – Обернулся и взглянул остро. – В нашей ситуации было бы логичнее привлечь жандармов.

– Коли понадобится, привлечём… Однако у моего ведомства есть свои возможности, которые, вполне вероятно, пригодятся именно сейчас.

– Например?

– Ну, например… Знаете ли вы, что за три недели до смерти Себряков ездил в Англию и провёл там пять дней?

– Гм… Впервые слышу.

В голосе прозвучала лёгкая досада. Похоже, самолюбив Дмитрий Петрович – хочет всё знать первым и не любит сторонних подсказок.

– Неудивительно, вы ведь занялись расследованием только-только, – успокоил я.

– Что он там делал?

– А вот это вопрос… Пока лишь известно, что никаких научных форумов с приглашением зарубежных учёных в Англии в то время не проходило. Стало быть, поездка была частная. С какой целью? С кем виделся, о чём беседовали? Всё это предстоит выяснить. Ведь вполне возможно, что его смерть каким-то боком связана с поездкой. Какие-то ниточки оттуда тянутся…

– Не исключено, – согласился Морохин.

– И тут ни ваше ведомство, ни жандармское управление не в помощь. Вы за границей просто-напросто не работаете. А мы работаем. Свои люди и так далее.

– Ну, это известно…

– Что касается лично меня, то я к вам направлен, поскольку располагаю определённым следственным опытом. У нас тоже есть своё следствие, хотя и специфическое. – Я перевёл дух и одним глотком допил остывший чай. Дружелюбно посмотрел на Морохина. – Ну что, Дмитрий Петрович, ответил я на ваши вопросы?

Морохин широко улыбнулся и протянул руку.

– Вполне, – заявил он. – Добро пожаловать в сыскную полицию!

Во всяком случае, первый допрос выдержан. И, кажется, успешно. Всё, что можно для начала сказать, сказано. А чего нельзя, о том умолчал. Хотя, скорее всего, по ходу расследования карты придётся вскрыть… Как пойдёт.

Морохин вдруг пристукнул кулаком по столу.

– Кажется, я знаю, кто убил Себрякова, – заявил он.

– Вот как? Ну, не томите.

– Социалисты-революционеры.

Пару секунд я обдумывал сказанное.

– С какой целью?

– Ну, вы же сами сказали, что профессор талантливо пропагандировал светлый образ Романовых. И тем самым косвенно поддерживал царскую власть, с которой эсеры борются не на жизнь, а на смерть. Вот они Себрякова-то и убрали. Так сказать, по идейным соображениям. Сходится, а?

Я был вынужден признать, что некая логика в рассуждениях Морохина есть.

– Заметьте, что в этом случае целенаправленный характер действий преступников вполне объясним, – увлечённо продолжал Морохин. – Пожива их не интересует, их цель – профессор.

– Постойте! – сказал я, поднимая руку. – Допустим, Себрякова убивают по идейным, так сказать, мотивам. Палец-то ему ломать зачем?

Морохин задумался.

– Да, – сказал с сожалением наконец. – Пытка в мою версию не вписывается. Насколько знаю, эсеры зверские методы не практикуют. Пришли убивать, так убивают.

– Кстати, а почему именно социалисты-революционеры, а не социал-демократы? Они ведь тоже с царизмом борются.

– Борются. Однако индивидуальный террор не практикуют. Забастовки, стачки, выпуск нелегальной литературы, митинги, экспроприации, наконец, – это да. – Пригладив густую русую шевелюру, Морохин самокритично добавил: – Выстрел мимо кассы. Думаем дальше.

– Думать – это хорошо, – оценил я. – Между прочим, план расследования у вас уже составлен?

А ведь действительно проницателен. И воображение хорошее, а следователю без воображения делать нечего. И может статься, что выстрел мимо кассы парадоксальным образом попадёт в «десятку». Посмотрим.

Судя по первому впечатлению, работать с Морохиным можно. С виду интеллигент интеллигентом: высокий лоб, мягкий задумчивый взгляд, тщательно подстриженные усы и бородка. Ещё бы пенсне на шнурочке – и вылитый Чехов Антон Павлович.

Но внешность обманчива. Человек, который изо дня в день ловит злодеев, уж точно не интеллигент. Если, конечно, под интеллигентом понимать вечно брюзжащего дармоеда, бесполезного и всем недовольного, бесконечно далёкого от народа, но вместе с тем искренне мнящего себя умом и совестью нации. Господи, сколько таких развелось! В университетах, в редакциях, в издательствах… И каждый что-то пишет, вещает, проповедует…

Дмитрий Морохин

Вроде бы теперь появление Ульянова объяснилось. На первый взгляд всё правильно, всё логично… однако чего-то он недоговаривает. Об этом сигналит чутьё следователя, а я ему доверяю. И хотя он мне, скорее, понравился (это пока, там будет видно), в появлении непрошенного сотоварища ничего духоподъёмного нет. Не привык я работать в паре. Сработаемся ли?

Впрочем, с духоподъёмным у меня в последнее время и так хорошо. Краса и гордость столичного сыска Морохин (к чему излишняя скромность?) две недели назад удостоен классного чина коллежского асессора (между прочим, восьмой класс в табели о рангах!) и теперь будет ежемесячно получать жалованье сто тридцать пять рублей. Это не считая наградных. Стало быть, вполне в состоянии прокормить будущую семью (вокруг все намекают, что пора бы и жениться). Жильё вот только съёмное, своё ещё предстоит купить, но не всё сразу…

Ульянов деликатно кашлянул, и я очнулся.

– План расследования, – сдержанно повторил сотоварищ.

– Ах, да, план… Нет у меня плана. Вернее, он есть, но такой, знаете ли, для начальства.

– То есть формальный?

– Совершенно верно. Вы же понимаете, ход следствия предугадать невозможно. Сплошь и рядом открываются новые обстоятельства, приходится перестраиваться. Можно сказать, импровизировать.

– Согласен, – отрубил Ульянов. – Тогда спрошу по-другому: с чего начнём импровизацию?

Взглянув на часы, я энергично поднялся и сообщил:

– С кладбища.

Кирилл Ульянов

Проводить профессора Себрякова в последний путь на Богословское кладбище прибыли десятка три человек – сплошь люди солидные, немолодые, с траурными ленточками в петлицах и скучными лицами. Надо полагать, собрались тут главным образом коллеги по научному цеху. Была и молодёжь – не иначе студенты покойного. Инородно смотрелись офицеры, составлявшие свиту великого князя Александра Михайловича. А уж как неожиданно здесь выглядел сам великий князь!

Да, двоюродный дядя государя-императора тоже присутствовал. Участники похорон почтительно и не без удивления поглядывали на члена августейшей семьи. Среди собравшихся Романов, затянутый в военный мундир с эполетами, выделялся высоким ростом, гвардейской статью и породистым лицом с небольшой бородкой и щегольски подкрученными усами. Похлопывая сложенными белыми перчатками по ладони левой руки, великий князь терпеливо ждал начала панихиды. Поймав его взгляд, я слегка поклонился. В ответ Александр Михайлович коротко кивнул и отвернулся.

Морохин толкнул меня в бок.

– Смотрите, даже великий князь приехал.

– Вижу. А что вас удивляет? Я ведь говорил, что профессор много работал с царской фамилией. Вот она и делегировала Александра Михайловича проститься со своим биографом.

– Так-то оно так, а всё же странно. Великий князь хоронит учёного…

– Ну, хоронит-то его соответствующая служба. Во всём прочем присутствие члена императорской семьи косвенно говорит о масштабе личности и заслуг покойного.

– А вы с Александром Михайловичем, кажется, поздоровались?

– Да, знакомы ещё по Русско-японской войне…

Судя по лицу, Морохин хотел спросить, что я там делал. Потом, видимо, сообразил, что на войне военный контрразведчик работает, и промолчал. Да и не для того мы приехали, чтобы выяснять подробности моей биографии.

Посетить похороны Морохин предложил с двумя целями. Во-первых, посмотреть на окружение покойного, что, с точки зрения следствия, могло оказаться полезным. Во-вторых, познакомиться и побеседовать с помощником Себрякова приват-доцентом университета Варакиным. Многолетний сотрудник профессора был в курсе его работ и обстоятельств, а значит, мог располагать сведениями, для нас интересными.

Неподалёку от свежевырытой могилы стоял открытый гроб, из которого выглядывало бледное равнодушное лицо покойного. Закрытые глаза, посиневшие впалые щёки, плотно сжатые тонкие губы… Пришла вдруг странная мысль: скучно, должно быть, на собственных похоронах! Скорей бы завершились неизбежные формальности и можно было наконец уйти в прохладное, тёмное чрево земли, обрести покой и забвение. Все там будем, так чего медлить?.. Я даже тряхнул головой, отгоняя мрачную фантазию.

Между тем гражданская панихида началась. Её вёл коренастый, налысо бритый человек в пиджачной тройке, с ходу назвавший покойного Себрякова светочем российской исторической мысли.

– Изрядно сказано, – вполголоса восхитился Морохин.

Покосившись, я понял, что реплику свою, произнесённую как бы в пространство, сотоварищ мой на самом деле адресовал почтенному пожилому человеку в старомодном сюртуке и мягкой шляпе. Реплика играла роль наживки. Знаете ли, есть такие старички – хлебом их не корми, дай только повод высказаться, а потом уже не остановишь… Так вот, наживка была мигом проглочена.

– Сказано изрядно, – охотно согласился человек, – да только не от души.

– Отчего же вы так решили? – натурально удивился Морохин, подхватывая разговор.

Старичок снисходительно посмотрел на него.

– Вы, должно быть, не из наших кругов, молодой человек? Не из научных?

– Да в общем, нет. Мы с товарищем по торговой части. Книги Себрякова читали взахлёб, вот и решили проводить, земля ему пухом…

– Ну, ясно… – Старичок указал подагрическим пальцем на бритоголового оратора. Понизил голос. – Это Саитов, секретарь императорского исторического общества. Себрякову завидовал смертельно, а теперь, вишь ты, соловьём разливается.

– Завидовал?

– Ещё как! Сам-то звёзд с неба не хватает, а покойник был учёным настоящим, крупным. И писал превосходно. Вот вам книги, вот вам слава, вот вам гонорары. И благосклонность царской семьи в придачу. Сам Александр Михайлович на похороны пожаловал, надо же. – Собеседник перевёл дух и вытер лоб мятым платком. – Да тут, почитай, покойнику все завидовали.

– Прямо-таки все? – подал я голос.

Старичок задумался.

– Ну, не все, это я загнул, – признал самокритично. – Я вот ему не завидовал. Всю жизнь при кафедре, студентам преподаю тихо-мирно и место своё знаю, да-с! Хотя в молодости подавал надежды и за монографию о Лжедмитрии получил золотую медаль академии. – Приосанился. – Дерюгин Модест Филиппович, с вашего позволения.

– Арсеньев Иван Алексеевич, – представился Морохин в свою очередь.

– Карпухин, – коротко сказал я, наклоняя голову.

– Так вот, зависть… Она в научной среде очень даже присутствует. Особенно к тем, кто чего-то добился и вперёд вырвался. А Себряков, царство ему небесное, вырвался далеко. Голова светлая и труженик великий. Из архивов не вылезал, за письменным столом дни напролёт просиживал. Что ни статья – взрыв, что ни книга – успех. Этого простить не могли. Исподтишка, само собой. Так-то, по видимости, почёт и уважение, в академию предложили баллотироваться… Попробуй не предложи, если вниманием августейшей фамилии обласкан!

Я скорбно покачал головой.

– Экие страсти… Тяжело, поди, жить, коли все завидуют и никто не любит…

– Ну, кое-кто всё ж любил и даже очень. Студенты, к примеру. Этих от его лекций за уши было не оттянуть. Или вот ещё Варакин. Хотя, конечно, Варакин – случай особый. Уж очень профессору обязан был.

– А Варакин это кто? – спросил Морохин, украдкой глянув на меня.

– Бывший студент Себрякова. Тот его с университета приметил и на кафедру к себе забрал. Тянул посильно. Очень толковый юноша, по Ивану Грозному уже теперь один из лучших в России. Себряков его продвинул на приват-доцента. А Варакин, в свою очередь, помощником у него был, ассистентом, что ли… Да вот он.

Дерюгин показал на высокого, худого человека лет тридцати, стоявшего у изголовья гроба вместе с молодой женщиной в траурном платье и шляпке с чёрной вуалью.

– А женщина, должно быть, дочь покойного? – спросил я для поддержания разговора, хотя и знал, что никакая это не дочь.

– Какая там дочь… Вдова это, Дарья Степановна. Хотя да, по возрасту очень даже соответствует… У Себрякова детей не было и родственников, почитай, не осталось. Лет пять назад схоронил жену, потосковал два годочка, а там и женился на молоденькой. Знаете, седина в бороду… И как его на всё хватало!

Дерюгин неуместно хихикнул.

Между тем панихида закончилась. Гроб заколотили и на верёвках спустили в могилу. Одним из первых ком земли бросил Александр Михайлович. До этого, произнося короткое слово, великий князь воздал должное научным заслугам покойного и сообщил, что из личных средств учреждает стипендию имени Себрякова. Её будут присуждать студентам, которые исследуют жизнь и государственные труды членов семейства Романовых. (Присутствующие студенты оживились.)

Вдова пригласила помянуть покойного, и собравшиеся потянулись к выходу с кладбища. Ушёл и наш словоохотливый старичок, приподняв шляпу в знак прощания. У могилы, засыпанной цветами, остался лишь Варакин. Со стороны казалось, что он, сгорбившись, изучает надписи на лентах траурных венков. «Незабвенному Викентию Павловичу Себрякову от скорбящих коллег по Петербургскому университету», «Профессору Себрякову от благодарных студентов», «Учёному и гражданину В. П. Себрякову от императорского исторического общества»… Подойдя ближе, я увидел, что плечи Варакина вздрагивают.

При звуке наших шагов он оглянулся.

– Что вам угодно, господа? – спросил, вытирая глаза платком. Выражение лица у него было горестно-беззащитное.

– Варакин Виктор Маркович? – вместо приветствия спросил Морохин.

– Он самый. Чем могу?

Морохин коротко поклонился.

– Сыскная полиция. Следователи Морохин и Ульянов. Хотели бы расспросить вас по поводу покойного профессора Себрякова.

– Что, прямо здесь, у могилы? – спросил Варакин мрачно, пряча платок.

– Отчего же здесь? Отойдём на аллею, присядем на лавочку… Впрочем, если хотите, можем проехать к нам в сыскное отделение.

На миг задумавшись, Варакин махнул рукой.

– Уж лучше на аллею. Всё свежий воздух…

Дмитрий Морохин

Присев на скамейку, Варакин вдруг сказал:

– Не понимаю, причём тут полиция.

Мы с Ульяновым переглянулись.

– Что, собственно, вас удивляет, Виктор Маркович? – мягко спросил Ульянов.

– Профессор Себряков скончался от инфаркта. Что тут расследовать?

Действительно, такова была официальная причина, прозвучавшая в некрологах. (В интересах следствия попросил я вдову про труп швейцара и разгром в квартире не распространяться. Профессор скончался, и точка.) И причина истинная – инфаркт случился на самом деле. А вот от чего? Версия судмедэксперта Судакова о предсмертной пытке из-за своей зыбкости даже не попала в протокол. Но, разумеется, убийство швейцара и беспорядок в квартире с якобы естественной смертью профессора никак не совмещались. Во всём этом предстояло разбираться, однако не объяснять же Варакину подноготную начатого расследования.

– Некоторые обстоятельства смерти профессора нуждаются в прояснении, – уклончиво сказал я. – С этой целью мы опрашиваем близких Себрякова. А вы, насколько известно, многие годы были его доверенным лицом, помощником.

– Хочу также заметить, что беседовать мы намерены неофициально, без протокола… по крайней мере, пока, – добавил Ульянов. – И поэтому рассчитываем на откровенный разговор.

1.Vis-à-vis (фр.) – друг против друга, лицом к лицу.