Сказ Домового

Вот что я только что прочел? Какой-то деревенский аттракцион с хрустом щербатых зубов и запахом самосада. Каждая глава будто новый тост на сходке, где в качестве закуски подают философию в рваных лаптях. Тут Домовой ведет протоколы с печи, записывая в них формулировки уровня: «повестка дня: кто первым свалится под стол и в каком состоянии воскреснет».

Всё дышит гротеском: братья всерьез обсуждают бессмертие, одновременно роняя табак в борщ и хлеща друг друга по ребрам; отец из-за печи выносит приговоры, кашляя так, будто это не лёгкие, а гармошка; Иван же пьёт коктейль «поцелуй кочана капусты» вперемешку с «слезой комбайнера» и на полном серьезе верит, что за дальними горами люди живут по сто лет, потому что у них сигареты фильтруются Святым Духом.

Читаешь и будто садишься в сельский поезд «Серп и Молот – Дрянцы», где каждая станция названа в честь похмелья: «Горькая утрата», «Орехово-завтра» и «Кладбище имени Ваучера». Кондуктор там берёт штраф не деньгами, а цитатами из НТВ 1996 года и кусками сала. И всё это, чёрт возьми, стилистически идеально: рифмы скачут, как пьяные поросята, а нелогичность становится новым жанром - деревенский метафизический трэш))

Особый кайф представить аудиоверсию, начитанную где-то на кухне под звон стаканов и истерический смех в паузах. Там каждая строка звучит как заклинание: то заговор на похмелье, то проклятие соседу, то гимн советскому хоккею. И в этот момент понимаешь всё, назад дороги нет, ты уже прописан жителем этого дома, где даже печь смеётся над тобой.

С уважением, добровольно вписанный в сельский протокол, ошпаренный «слезой самогонного ангела» и навсегда приписанный к остановке «Бессмысленное счастье», Я.

Эта книга воспринимается не как хроника конкретных лет, а как универсальное отражение момента, когда привычный мир уходит из-под ног. Атмосфера здесь складывается не из дат и событий, а из деталей быта: запах дыма, пустая кружка, разговоры за столом, которые неожиданно превращаются в философию. За простыми сценами настоящая драма: отец, чья сила растворилась в усталости; братья, которые не умеют ни договориться, ни разойтись; соседские лица, где читается и злость, и жалость.

Сюжет в “Сказе Домового” уходит на второй план важнее то, что через реплики и смешные перебранки проступает образ целого поколения. Смех здесь часто звучит не от веселья, а от невозможности по-другому вынести происходящее. Автор словно фиксирует внутренний ритм деревни, где каждое застолье превращается в совет, а каждая ссора в способ удержать хрупкую близость.

Книга производит впечатление зеркала повседневности: в ней нет приукрашивания, но есть удивительная точность наблюдения. Читая, понимаешь, что комизм и трагизм в этой истории идут рука об руку и именно поэтому она не стареет.

Когда открываешь «Сказ Домового» во второй раз, уже не ждёшь взрывного смеха, а ловишь себя на том, что читаешь ради словечек, как у Жванецкого: коротких, прицельных, с колкостью. При первом прочтении сцены выглядят как карикатуры: пьянка, склока, внезапный пляс, в который врывается Домовой со своими ремарками. Но при повторном чтении понимаешь: важнее не сюжет, а то, как точно автор подмечает нелепости. Фраза «мне лишь чай» звучит сильнее любого лозунга, потому что в ней и ирония, и отказ, и обречённость. Прибаутки в тексте не для массового хохота, а для тех, кто узнаёт тонкую издевку над временем. В этих репликах слышится дух эпохи, где каждый второй комментатор, а каждый третий философ, а на деле все вместе домочадцы, чья жизнь катится к разрухе. Второе чтение открывает слой, который сначала ускользает: текст не шутит над конкретными людьми, он смеётся над системой, где всё одинаково нелепо от политических деклараций до кухонных примирений после драки. В итоге книга воспринимается как хроника смеха сквозь зубы: то ли о вчерашнем времени, то ли о сегодняшнем, ведь абсурд никуда не делся.

Прочитала и ужаснулась. Неужели и правда в советское время люди так жили? Было же и хорошее! Это сатира, но очень жёсткая!