Kitabı oxu: «Плоть ужаса и свободы»

Отражение

– Ты запираешься в комнате от меня уже неделю! Ты только и делаешь, что работаешь и смотришь в своё тупое зеркало!

– Я делаю это для нас; к тому же – хорошее зеркало.

– Деньги на свадьбе были для нас двоих, а ты всё потратил на себя, купил блядское зеркало!

– Можешь, пожалуйста, не мешать, ты пьяна.

– Конечно, ты не обращаешь на меня внимания, спишь отдельно и не считаешь меня за человека.

– А кем ты сама себя считаешь? Ты уныла, но постоянно хочешь внимания. Научись быть с собой наедине, иначе тебя и дальше будет разъедать изнутри, и до гробовой доски ты будешь искать виноватых.

– Мне не нужна твоя философия, мне нужно твоё тепло! Ты был другим до того, как мы поженились.

– Мы жили раздельно – конечно, я относился к тебе по-другому. Потому что виделись реже: у меня есть дела.

– Ты просто дрочишь на себя и свои достижения, не замечая при этом других. Строишь из себя идеал, а по сути просто подстраиваешься под ситуацию и мимикрируешь! Ты животное!

Молодая супруга облокотилась на стену, пытаясь, рыдая и пуская сопли себе в рот, издать из него звуки, но выходила лишь тошнота.

– Как же ты достала. Прекращай пить – скоро или ты изменишь сама себе, или я тебе.

Собрав остатки воли, она выбежала из его комнаты в зал. Хлопок винной пробки незамедлительно огласил всю квартиру; звон горлышка о бокал был словно колокольчик, составляющий симфонию спокойствия для всех.

– Ну, хотя бы будет тихо.

Он встал со стула и запер дверь в свою обитель на замок, для полного погружения в дело. Рабочий стол был завален бумагами; он занимался продажами, проверял законность финансовых проводок, искал потенциальных покупателей, конечно, в основном воровал у пенсионеров, вынуждая их покупать ненужный мусор. Финансовая пирамида позволяла ему отдохнуть от давления и оставить трудности для других. Он, может, и хотел по-другому, но нервные срывы были частью его жизни, что затрудняло нахождение на одном месте, с одними и теми же людьми.

Сбоку от его рабочего места висело зеркало, что он купил на деньги родителей жены. Увидев его барельеф и узоры, мужчина сразу влюбился; подумал, что сможет стать лучше, если будет постоянно смотреть на своё поведение. Он искренне хотел научится контролировать гнев, и это зеркало идеально подходило. Большое, старинное, повидавшее множество людей зеркало с богатым опытом могло преподать ему урок. Он купил его на интернет-аукционе; желающих было много и пришлось вложить немалые усилия. Жена была в недоумении, но поддержала его манию, пусть и ценой своего уюта.

Вдруг из зала раздался громкий звон разбитого стекла. Резко отворив дверь, супруг побежал в соседнюю комнату.

Словно магма, закрашивающая и сжигающая белые, невинные обои, стекал по стене к полу красный ручей вина. Кровавые пятна покрыли ковёр, будто оживлённые весной мёртвые цветы, распустившие лепестки во имя самой природы. Осколки бутылки отражали и одновременно поглощали в себя комнату, вместе с силуэтом женщины, что резала себя самым крупным из них. Она сидела устены, смотря в пустоту, не ожидая спасения, вдохновения, перемен. Начав с ног, лесенкой двигалась она к самой шее, проходя кровавыми изгибами к груди.

Муж выхватил стекло из рук несчастной женщины, дав ей лёгкую пощёчину, и принялся рассматривать себя в куске бутылки.

– Видишь, какой хороший я муж, другой бы уже тебя в дурдом сдал. Если тебе что-то не нравилось, ты всегда могла уйти.. Почему ты молчишь? Что, думаешь, это я тебя довёл?.. Посмотри в осколок, в его отражении я спас тебя, ещё немного и ты бы погибла. Ты не осознаёшь что творишь… ну и сиди тут молча, пьянь… – Ещё одна пощёчина, чтобы образумить, превратится в удар, чтобы уснула, чтоб не мешала…

Мужчина так стервенел, что не заметил, как сжал стекло рукой до крови. Вздохнув, он глянул на своё отражение и настроился на спокойствие, чтоб не упасть в пучину ярости.

– Ладно, давай я тебя отнесу на твой диван и обработаю раны.

Мужчина достал одеяло, подушку, положил на край дивана. Подошёл к жене, всё так же зависшей рукой державшей невидимое стекло, ожидая, что оно само вернётся и она сможет закончить начатое. Он взял её за талию и спину, поднял и уложил, как раненого птенца в гнездо, затем пошёл на кухню за аптечкой, взял всё необходимое и вернулся к ней. Взгляд её всё ещё никуда не направлялся, кроме бездны отчаяния. Продезинфицировав, он поцеловал её в лобик, укутал в одеяло и пожелал скорейшего выздоровления.

– Что ж, уже поздно. С утра на работу, буду ложиться и я.

Он выключил свет. На часах виднелось 23:43, тьма за окном зияла первобытной глубиной и проявляла насилие затаившегося несчастья, но мужчине было всё равно: перед сном он, как обычно, почистил зубы и пятнадцать минут разглядывал себя перед зеркалом.

– Тяжёлый сегодня день… всё же завтра сдавать отчёт, так что спать.

Наступило сонное утро; жена всё так же лежала в постели, пока муж впопыхах собирался на работу. Мёртвая тишина довлела над квартирой, но не над мыслями мужчины об успехе.

– Я побежал в офис, вернусь в обед!

Мир всё так же бешено крутился, и не вокруг людей, природы, пространства. Все процессы происходили настолько быстро и медленно одновременно, что ни одному человеку не познать всю глубину происходившего вокруг. Вселенные зарождались, атомы распадались, чёрные дыры умерли, а эволюция всё ещё искала идеального жителя для той или иной планеты, постепенно совращая существ на эксперименты; электроны путешествовали поатмосфере в попытках воссоединится с сосудом и передать свою энергию, магнитные поля переключали реальность, перемешивая всё вокруг. Но мужчину, возвращавшегося с работы, это не волновало, он довольствовался тем, что сегодня смог впарить кучу товара, дать успешную идею и не избить жену до полусмерти вчера.

Ключ медленно вошёл в дверь, повернулся на 360 градусов и отворил знакомое помещение. Мужчина медленно снял ботинки, повесил куртку и прошёл в зал – глянуть, как поживает его жёнушка. Но в комнате никого не оказалось. Вернувшись в коридор, он обратил внимание, что её обувь на месте. После короткого мыслительного процесса он произнёс:

– Только попробуй оказаться в моей комнате – убью!

С яростью накачанного виагрой медведя в брачный период мужчинаворвался в своё логово – супруга лежала на полу подле разбросанных игральными картами осколков зеркала. Лицо её было изрезано на квадраты, словно шахматная доска. Кровь уже свернулась на руках, артерии не пульсировали – хотя в этом месиве их было сложно разглядеть – глаза были открыты и кротко взирали в потолок, будто ангелы спустились с небес и дали узреть надежду. Осколок зеркала блестел в её руке, искривлённо отражая бледное женское тело.

– Как ты могла… бездушная, эгоистичная скотина… Ещё и зеркало разбила!

Он принялся громить комнату: разбросал документы, рвя их на части, перевернул стол, пнул труп жены, взял упавший со стола циркуль и стал тыкать тело. После множественных ударов посмотрев в её наглые глаза, он опешил и обомлел.

– Т…т...так вот, как ты меня видишь. Только в отражении твоих глаз я мог расти, быть собой. Как же я красив, и… И всё ты это видела во мне?.. Какой же я глупец… Не бойся, я сохраню этот взгляд.

Мужчину парализовало, ступор не давал ему мыслить, одно явление красоты волновало его душу.

После пары часов он наконец придумал что делать. Дрожащими руками он достал телефон из кармана и попросил знакомого медика привезти ему формалина, объяснив это тем, что у его жены умерла любимая крыса и её нужно сохранить. Знакомый был в долгу, по этому после своей смены привёз ему целую банку.

Глаза жены всё меньше отражали и всё больше выцветали. На улице сильно стемнело, медлить было нельзя. Муж взял с кухни нож, надел перчатки, которые обычно используют для работы с бытовой химией и заранее перелил формалин в две маленькие баночки. Подойдя к жене и наклонившись, он начал шептать:

– Как твой красивый нежный взгляд любим,

боль уйдёт, когда их освободим. Люблю тебя.

Филигранными движениями он начал вырезать глаза, доставая их осторожно, словно шарики мороженого, с особой заботой перенося в банку.

После успешной операции он занавесил окна в зале и сел на диван, поставив на стол банку с глазами. Он принялся смотреть и принимать себя таким, каким его видела жена. Он больше не охладеет к ней – теперь-то он всё понял.

Прошло два дня. Труп медленно, но верно гнил, звонки с работы поступали один за другим, в дверь стучали неизвестные, а мужчина так и не спал: не мог оторвать глаза от глаз, настолько ему было хорошо. Моргание его чрезвычайно отвлекало, он раздражался, но глаза жены его успокаивали. Хоть отражению и мешало стекло с формалином, он ощущал на себе её знаки, напрямую сжигающие его прежние установки о мире.

Немного подумав, он решил открыть шторы и показать любимой вид из окна, хотя и было жалко делиться её взглядом с кем-то ещё, но ради неё он был готов на многое. Раскрыв шторы, он ослеп от яркого света: его глаза отвыкли и слегка высохли; он чуть не выронил банки, но в последний момент смог удержать их коленкой, обнимая и прижимая, как своё дитя. Когда глаза адаптировались к улице, он принялся гладить банки и рассматривать окружающий пейзаж. Вдруг резкая тень снизу и сверху перекрыла ему вид, но тут же открыла вновь. Дом начал моргать, словно делая это за мужчину. Он был в меланхолии. Он начал думать что сходит с ума, но затем увидел у других домов кожу, и точно такие же мигания. В окнах домов были силуэты, они все махали ему. Приглядевшись, он обнаружил очень похожих на себя людей, все они имели разные фигуры, цвет кожи, расы, но поголовно выглядели идеально – с щупальцами, перьями, одним большим глазом, с наростами, все они отвечали образу.

Мужчина опрокинул взгляд на банку – очи медленно растворялись. Он открыл банку и вылил содержимое себе в глаза, чтобы вмешать в них концентрат искреннего взгляда. Он начал слепнуть и видеть белый свет.

Не теряя ни секунды, он побежал на улицу: что-то звало его наружу. Белый свет поглощал всё больше пространства и выжигал зрение. Наконец, он на ощупь нажал кнопку, дверь с пиликаньем открылась. Белый свет стал тускнеть, словно старинная фотография, через которую просвечивает всё вокруг, а дома начали выстраиваться в зеркальные фракталы, медленно подбираясь к нему лабиринтом. В каждой частице зеркала были его лица, они крутились, метались, рвались, преображались, смешивались.

Он заплакал и побрёл в неизвестность, блуждать в лабиринте и проживать каждый образ, что только сможет найти. Он не понимал, куда и зачем идти, а белый свет всё мерк и мерк. Чем дальше он заходил в лабиринт, тем менее чётким он становился. Он попытался разбить зеркало, но лишь впадал в него и ненадолго застревал, пока его не выкидывало в другой части лабиринта. Он не ощущал связи с женой, всё рушилось на осколки, в которых виднелась лишь тьма. От отчаяния мужчина вставил большие пальцы себе в глазницы, выдавливая их, словно сок из винограда для вина. Боль и ненависть бурлили в его теле и мыслях, пока наконец белый свет не вернулся, но на этот раз в виде линий, которые меняли своё направление в зависимости от того, куда он повернётся. Он последовал за одной линией, и, когда через множество поворотов наконец дошёл до конца, он смог ощутить, что он в нужной точке; связь с женой становилась более мощной. Он ощутил яростный ветер снизу. Стоя перед бездной, он не видел, но представлял, что перед ним, и он понимал, что пора узреть с закрытыми глазами истинность красоты освобождения от себя.

Гляделки

Мальчик по имени Максим пятнадцати лет очень любил смотреть в окно и размышлять. Возможно, потому что у него не было особого выбора, так как его часто запирали в его комнате родители, иногда по делу, иногда за просто так, в сердцах. Экономические кризисы и бедствия его семьи отражались шрамами на его коже; за каждый неудачный день отца он нёс наказание суровее, чем Иисус. В школу его пускали только когда все побои заживали. Мальчик много думал и долго молчал, так как за каждый звук мог поплатиться. Любимым из малых его развлечений было смотреть в окно и подмечать детали нового дня; хоть он и давно понял что времени нет, и это просто удобная система измерения, и то что Земля вращается вокруг солнца – почему сменяется цикл света и ночи – но ему нравилось допущение, что каждую ночь всё перезагружается, чтобы наполнить волшебством улицы и головы людей. Каждое событие, будь то пробегающая стая собак, подростки, что кололись за гаражами, кому-то подаренный букет, пролетающие птицыили даже поцелуй прохожих – всё он старался наделить своим смыслом. Скажем, бродяга, что спит на траве в солнечный день, питается энергией солнца, чтоб восстать ночью прекрасным фонарём и освещать дорогу призракам, что потерялись; или машины стремятся вперёд что таблетки от горла по пищеводу, спасающие умирающие нейроны пациента по имени мир. Иногда, очень редко, его забирала в гости бабушка, где он много читал. Его воля казалась сломленной, но Максим твёрдо следовал своему пути мученика и стремился познать как можно больше. Он верил, что в момент смерти сможет ощутить нечто большее, чем просто рай, ад или чистилище.

В один из ничем не примечательных для большинства дней мальчик, как всегда, сидел у окна, с новым синяком на щеке, и слегка кровоточащим носом. Облака тяжело застыли на месте, будто переели пролетающих самолётов с людьми. Ветра не было, прохожих почти тоже. Казалось, что всё застыло на месте, словно природа заледенела, пожелав оставить всё в таком виде. Лишь звуки автомобилей пробивали эту гармонию. Механизм города не усыпить, он как сердце в момент опасности: вот-вот выпрыгнет или взорвётся, но всё равно будет продолжать свою работу даже в разорванном виде. И был тёмный женский силуэт, он стоял на подоконнике, против дома мальчика, этаж был примерно одиннадцатый. Застывший силуэт взирал вниз. Максим поразился её смелости, его самого преследовала мысль о побеге из окна, только ему не хватало вещей, чтобы связать столь длинную верёвку: всё-таки он жил на восьмом этаже. И вдруг абрис женщины ринулся к раскалённому от солнца асфальту. Она летела пару секунд, пока не поцеловала уже остатками своей плоти землю. Точка, вероятно, голова, лопнула и осветила красным пятном местность, брызги крови фейерверком разлетелись по окружающим предметам: машинам, домам, поребрику. Конечности были вывернуты, словно это манекен или кукла, всё выглядело ненастоящим. И хоть это было относительно далеко от глаз мальчишки, он всё равно отчётливо всё запечатлел; возможно, мозг дорисовывал картинку, но всё это было взаправду. Вопль прохожих покрыл улицы, словно густой туман; мальчик мог ощущать только крики, сирены скорой помощи и полиции.

– Интересно, её тоже запирали домаи били? – молвил мальчик.

Врачи накрыли тело белой простыней, которая вмиг пропиталась алым. Полиция разогнала толпу зевак, рядом проходивших. Город всё в том же режиме продолжал делать вид, что ничего не происходит. Резкий стук в дверь прервал концентрацию мальчика. Ручка неспешно повернулась и со скрипом отворился проход. Мужчина в футболке с тёмно-коричневым пятном и дырками на трусах вошёл в комнату. Зловоние его рта разъедало окружающие растения, а щетина была столь шершавой и острой, что ей могли пытать террористов, медленно стирая их, как карандашные каракули ластиком.

– Опять стоишь у окна, уроки когда будешь делать?

– Я… я уже всё сделал, пап..

– Умничаешь. Сделай ещё на неделю вперёд, я приду и всё проверю.

Ничего Максу не оставалось делать, кроме как повиноваться. Он делал уроки до утра, вынужденные числа и буквы стали его злейшим врагом, преследующим даже во сне.

Наступил день, мальчик проснулся прямо за столом. Пробуждение было не из приятных, отец и мать снова ругались и громили предметы, а значит, скоро придут к нему, и придётся выбирать кто прав в споре предков: если он не выкрутится, то получит люлей от недовольной стороны, а победившая не защитит его честь.

Отбрасывая эти мысли в топку и принимая неизбежное, он встал, слегка потянулся, чтобы расправить кости после неудобной позы, и подошёл к окну. Сперва он глянул туда, где была женщина – разумеется, тела уже не было, но было отчётливое пятно крови на асфальте и краях дома. Правда, будто бы объёмистей, чем вчера, словно грибница, начавшая напитываться и набухать от тёмно-красной жидкости. В окне, где стоял силуэт, не было никого, но появилась линия, ведущая прямо из квартиры той девушки вниз, до земли.

Мальчик начал нервничать и подумал что кто-то ещё остался там. Он собрался и решил выкрасть телефон у мамы: позвонить в полицию, пусть выяснят, что там происходит. Максим медленно отворил дверь и на цыпочках вышел из своей тюремной комнатушки. Родители к тому времени уже утихли, похоже, уснули. Он прокрался через коридор в их комнату, отец с матерью лежали голые на диване, был включён телевизор с новостями, опять дикторы шептали о вражде всего мира, лёгкими помехами пошатывая разум людей. Телефон лежал на столе; ловким и тихим движением Макс схватил его и отправился в свою комнату, он хотел сделать всё очень быстро, до того как его засекут.

Руки вибрировали, ступор и тремор пронзали его, но совесть не позволила бы оставить всё как есть, что бы ни произошло после. Вот он набрал номер и послышались гудки.

– Здравствуйте, отдел номер два центрального района, я вас слушаю.

– Здравствуйте, вчера по адресу Фонова 25 девушка выпала из окна, примерно 11 этажа, сейчас там следы свежей крови, возможно там кто-то есть.

– Благодарю за внимательность, сейчас вышлем людей, до свидания.

Трубка положена, остаётся только вернуть телефон на место и ждать. Мальчик поспешно отнёс аппарат на место и положил ровно так же, как он лежал, после вернулся в свою зону и стал ждать. Полиция приехала достаточно быстро вместе с скорой. Максим видел, как все, торопясь, сгруппировались, вошли в подъезд. Спустя 20 минут наблюдений ничего не происходило, кроме появления полицейского, тщательно осматривающего балкон, подоконник и в целом всё, что там было. Ещё через 15 минут на мамин телефон поступил звонок, она возмущённо, говорила что не звонила никуда, что они перепутали. Шаги послышались в сторону комнаты Макса. Дверь распахнулась как пасть зверя; ударившись об стену, она оставила лёгкую вмятину, сломалась и ручка.

“Ты мелкий подонок, мне могли выписать штраф из-за тебя. Хорошо что попался человек понимающий, что у тебя воображение разыгралось. Сейчас подойдёт отец и устроит тебе, будешь знать, как звонить куда не следует.”

Отец с каменным лицом вошёл дверь, он молчал, и, казалось, не видел ничего, кроме цели, как собака, защищающая щенков. Он подошёл к Максиму, в руках его был ремень. Его обездвижило, пока папа обматывал его шею ремнём, но сам не произнёс звука. Затянув ремень, отец поднял тело сына, болтающееся на крохотной шее. В глазах юноши темнело, дыхание слабело, цветные огни начали заполнять тьму, затем он отключился.

Проснулся он уже поздней ночью; шея ужасно зудела и болела, голова кружилась, жажда мучила и побуждала выйти за водой, но боязнь брала своё и он оставался неподвижным, прислушиваясь, есть ли кто рядом. После он открыл глаза и огляделся, в темноте лёгкие помехи, словно белые мошки, кружились и покрывали всё вокруг. Его трясло, но он встал с кровати и подошёл к окну; было сложно что-то разглядеть из-за головной боли, но ярко-красная стена из плоти завернула дом напротив в кокон, из которого торчали отростки, тянувшиеся в разные стороны. Они словно ощутили, что за ними следят, и направились в сторону окна мальчика, молниеносно подобрались, плотно сплелись и начали формировать собой женское тело. Мясное, продолговатое, объёмное и обнажённое, оно заговорило с мальчиком.

– Я видела, уже после, как ты волновался обо мне. Тебе, наверное, здесь одиноко?

– М…м-мам…

– Тише, тише. Я тебя не обижу, не нужно никого звать; просто хотела пригласить тебя в гости. Понимаешь, у меня мало друзей, и поговорить тоже не с кем, а ты такой чуткий… Откроешь окно? Так будет лучше слышно.

Макс, доверившись, но колеблясь, отворил проход в свою комнату. Смердящая масса мяса перевалилась внутрь, где снова сформировалась в прекрасную девушку.

– Спасибо больше, тут тепло и уютно… Чем ты обычно любишь заниматься?

– Смотреть и изучать. А-а… а что ты такое?

– Явление. Застрявшая промеж решений душа. Я не знала, чего хочу, но когда решилась и спрыгнула, то обрела смысл. И вот каждый день я расту, и понимаю куда больше. Нас таких много, я их чувствую. Скоро весь мир заполнится теми, кто осознал, кем является, без самообмана, лишь чистые намерения.

– Ты меня пугаешь.

– Ты же умный мальчик, что тебя здесь держит? Если любишь наблюдать, то понравится и создавать. Разве вэтом доме тебе дадут для этого возможность?

– Наверное, нет…

– Бедный…у тебя столько синяков, а на шее настоящий кошмар, это родители тебя..?

– Да…

– Сейчас я тебе покажу как можно сделать мир лучше!

Форма из мяса вновь разложилась и устремилась в коридор, пробив дверь. Мальчуган побежал за мясными щупальцами. В комнате родителей было тихо, лишь едва слышалось чавканье. Медленно войдя в комнату, он увидел на полу кости – без кожи, мяса или волос. В комнате нависало уже три формы. Мама, папа, девушка.

– Здравствуй, сынок!

– Здорово, сын.

– Мама?.. Папа?…

– Да, это мы. Теперь нам тепло и уютно. Мы были неправы и обижали тебя. – прозвучали одновременно родительские голоса.

Мальчик побледнел и потерял дар речи.

– Послушай. Теперь твои родители – часть меня, я ощущаю их мысли, чувства, опыт, всё это во мне. Теперь им правда хорошо. Они не могли создать что-либо сами, но я им помогу. В тебе есть сила, ты – творец. Доверься мне, пошли за мной.

Обнажённая мясная рука потянулась к юноше, он трепетно потянул руку в ответ, пока фигуры родителей из единой массы обнимали его. После они проследовали в его комнату.

– Что мне нужно делать? – колеблющимся голосом спросил Макс.

– Встань на подоконник. – прозвучала единым тембром плоть.

Окно было по-прежнему открыто: ночь была тихой, кокон из плоти на соседнем доме болтался, как желе, словно смеясь; еле видимые звёзды доносили свой последний свет до Земли; люди спали, ожидая нового рабочего дня, а мальчик стоял и готовился.

– Ты не пожалеешь, верь, просто верь.

Тяжёлый шаг. Падение. Свист. Хруст. Тело лежало на земле, медленно растворяясь и уходя под почву, пропитывая место под собой. Кости остались, но, вероятно, скоро их растащат собаки, за которыми так любил наблюдать мальчик.

Через пару дней два гигантских кокона смешались друг с другом, отваливая от себя куски, формировавшиеразные формы: людей, животных, машин. Всё общалось меж собой, не различая одушевлённое или неодушевлённое; все рамки исчезли, остался только честный, мясной мир.