Мятная сказка. Специальное издание

От того, что эту «книгу» переиздали с красивой обложкой и картинками, её содержание не престало быть ванильной графоманией, ориентированной на впечатлительных (и мало читающих) девочек-подростков. По сути, перед нами набор клише и цитаток для статусов ВК, кое-как связанных в один сюжет, зияющий космическими дырами. Очень плохо.

Ну такое себе. Прочитала ознакомительный фрагмент и дальше не захотелось, не зацепила. Куча непонятных кортинок. Вторая глава вообще из одной фразы состоит. Текст простенький. Видно что автор пытается как-то разнообразить его добавляя фразеологизмы и сравнения, но получается убогенько. В третьей главе одна и та же фраза повторялась раза 3-4 точно. Не тратьте деньги на эту ерунду.

Мне доводилось читать фанфики, написанные лучше, чем эта книга. Серьёзно, авторы фанфиков куда больше вкладывались в сюжет, стиль, фабулу и логику действий персонажей, чем автор этой книги. «Сказка» – какой-то безвкусный сборник шаблонных (и слащавых) поворотов сюжета и картонных характеров. Художник-иллюстратор молодец, но так оцениваем книгу, а не рисунки к ней, это фиаско.

Почитав отзывы на эту книгу, избалованный читатель вспомнит запись из дневника Франца Кафки от 27 ноября 1910 года: «Бернхард Келлерман читал вслух. "Кое-что неопубликованное из моих сочинений" - так он начал. По-видимому, милый человек; почти седые, торчком стоящие волосы, старательно, чисто выбрит, острый нос, желваки перекатываются, как волны, на скулах. Писатель он посредственный, хотя есть хорошо написанные куски (какой-то мужчина выходит в коридор, кашляет и оглядывается, нет ли здесь кого-нибудь); честный человек, он хочет прочитать то, что пообещал, но публика не дает, испугавшись первого рассказа о психиатрической лечебнице: из-за скуки, навеваемой манерой чтения, слушатели, несмотря на известную занимательность рассказа, все время поодиночке выходят с такой ретивостью, будто по соседству читают что-то другое. Когда он, прочитав треть рассказа, остановился, чтобы выпить минеральной воды, ушло уже много народа. Он испугался. "Скоро конец", – просто соврал он. Когда он закончил, все встали, раздались аплодисменты, прозвучавшие так, словно все поднялись, а один остался сидеть и аплодировал для собственного удовольствия. Келлерман хотел читать дальше - еще один рассказ или даже несколько. Увидев, что все уходят, он только рот раскрыл. Наконец, по чьему-то совету, он сказал: "Я хотел бы еще прочитать небольшую сказку, это займет всего пятнадцать минут. Сделаем пятиминутный перерыв". Кое-кто остался, и он прочитал сказку, вполне дававшую слушателям право бежать через зал чуть ли не по головам соседей к выходу».

Но мы все же почитаем и такую сказку.

Наш герой трех месяцев от роду оказывается в приюте. Пополнив когорту детей, которые не могут найти себе семью, он проводит десять лет вплоть до своего тринадцатилетия (Да, я знаю. Да, я умею считать. Но таковы непреложные законы текста). Можно написать книгу и о сироте, но для этого нужно быть Марком Твеном или Диккенсом. Впрочем, это сложно. Давайте просто оставим ссылку, назвав героя Сойером (потому что Оливер, Твист, Гекльберри или Финн звучат не так выразительно, видимо). Для детского дома мы оставим только антураж советский детских садов конца века: бордовый ковер, воспитателей, которых дети зовут по именам и... Впрочем, увлекаться не будем и замаскируемся, приставив к именам мадам и мистер.

Нужно бежать от сиротских приютов – весь налог солью с темы автор получил. Поэтому нам спешно представляют следующего героя – мистера Джека (ага-ага, заметили? Так, как учит нас английская литература, называют лишь младших детей в семье. Впрочем, спасибо, что не «мастер Джек»). Улыбающегося героя нам экспонируют на протяжении двух абзацев (по меркам автора это много – для убийства своих героев автору впоследствии будет достаточно самое большее одного абзаца). Джек забирает Сойера домой.

(Надеюсь, что мистер Джек окажется Джеком Потрошителем. Иначе зачем он пригласил курьера на чашку горячего шоколада?)

Герой оказывается в лучшей в городе школе. Можно написать книгу и о школьных приключениях, но для этого нужно быть Вудхаусом или Роулинг. К сожалению, недостаточно для такой истории подсадить героя к "нелепой девочке в очках" или "голубоглазой девочке с волосами цвета белого золота". Видимо, автор это тоже понимает и находит тот прием, которым он будет пользоваться всю оставшуюся книгу: в автокатастрофе умирают приемные родители Сойера (а автор ещё раз взимает дань слезой). Точка. Занавес. Поплачь, читатель.

Такова первая глава, но мы уже знаем все отличительные особенности текста: попытки заселить текст персонажами, которым все время не хватает воздуха и которые, будто простенькие машины, работают на ванильной тяге, а когда запас ванильных цитат истощается, замедляются, начинают скрипеть, и автор их просто убивает. Романисты восемнадцатого столетия развернули бы перед нами прекрасно нравоучительную историю становления главного героя, взяв за отправную точку смерть одного из персонажей (черта которую унаследовала детская литература). Но для построения такого текста нужны были бы точные схемы и планы, а автор поленился перечитать и просто выловить сюжетные ляпы, на перечисление которых потребно непозволительно много места. Модернистский роман погрузил бы нас в потоки сознания, но у автора получился просто поток. Роман постмодерниста поразил бы нас игрой фрагментарности несовершенных миров, но для этого потребовался бы безупречный стиль.

Между тем, автору все же удалось сделать шаг дальше и оставить жанровые рамки позади. Возможно, мы присутствуем при рождении новой формы, которую мы могли бы нескромно объявить воскрешением автора. Как иначе объяснить успех просто плохой книги, недостатки которой исправно муссируются в сотнях рецензий? Критика прошлого изгнала автора из текста, но теперь мы вынуждены трактовать автора в контексте его книг: издание сказки может быть хорошим дополнением для репрезентации в соцсетях, находиться в списке "500 дел, которые нужно выполнить до конца жизни" и т.п.

Наверное, автор сказки проторил тропу настоящим гениям нового романа, таким как ozon671 (не помню, как по батюшке).