Kitabı oxu: «Прямой умысел»

Şrift:

Серия «Детективные истории» основана в 2023 году

* * *

Мой отец был очень дружен со своим братом Кондратом Линником. Когда-то знаменитый частный сыщик иногда заходил к нам в гости с подарками для любимых племянников. Но для нас более ценными были его рассказы о расследовании разных запутанных дел. В юности они произвели на меня огромное впечатление. По прошествии многих лет я, с согласия дяди, решился опубликовать повествование о некоторых из его приключений, чтобы сделать их достоянием широкой общественности. И поскольку это мой первый литературный опыт, прошу читателя отнестись к нему с пониманием.

В. К. Линник

Часть первая
Цветы и ягоды

I

На улице еще было темно, когда на ухабистой каменной мостовой появилась скрипучая повозка, нагруженная кадками с цветами. Тщедушная саврасая лошадка, тихо понукаемая прекрасной рыжеволосой возницей, послушно тащила в гору нелегкий груз. Приятная для уха дробь осторожно ступавших по скользкому граниту конских копыт разносилась далеко по городу, навевая смутную грусть. Не то о далеких путях и дорогах, не то о бренности закованной в кандалы быта человеческой жизни роптали истертые подковы, но этот звенящий стон был привычен для утомленных тяжелым трудом мещан, и никто не обратил на него внимания. Город спал последний час перед рассветом.

В это утро цветочнице Стеше Смык выпала честь украсить свежими фиалками и петуниями улицы и площади в центре города: со дня на день ожидали приезд на отдых детей-сирот из Дании, и городской голова постановил срочно заполнить пустые с прошлого года клумбы, чтобы не ударить в грязь лицом перед иноземцами. А кому, как не семье Смыков, занимавшейся разведением цветов, было поручить это ответственное дело государственной важности? Собственно, клумб в городе было всего три – на Рыночной площади, в Зеркальном переулке и у дома головы, так что цветочница собиралась потратить на выполнение поручения не больше двух часов. Стешу непросто было удивить какой-либо работой, ведь она с детства была приучена к тяжелому каждодневному труду, и после переезда в дом двоюродного брата ее жизнь была неразрывно связана с его цветником. С раннего утра и до захода солнца, с начала весны и до поздней осени Стеша занималась цветами: сажала и пересаживала, полола, обрезала, поливала, продавала на рынке, готовила букеты для особых дат и праздников. И со всеми делами справлялась на удивление ловко, словно играючи. Кузен, наблюдавший однажды за тем, как легко она перепархивает от одного цветка к другому, в шутку окрестил ее бабочкой. Впрочем, было бы неправдой сказать, что девушку совсем не тяготила такая жизнь: просто старалась не думать об этом. Не так давно у Стеши появился жених, и сладостные мысли о нем согревали ей душу в редкие минуты отдыха. Лицо у Стеши было простоватое, в веснушках, но озарявшая его таинственная улыбка растопила немало мужских сердец, что существенно благоприятствовало торговле цветами. Часто бывало, что бросалось в глаза мужчине ее смеющееся лицо за прилавком, и на столах добропорядочных и не очень мещанок появлялись благоухающие цветы, поставленные в вазы, кувшины и даже бутылки.

Звезды выцветали на темно-синем бархате неба. На восточном его краю появилась зеленоватая, как патина, светлая полоса. Из угольно-черных силуэтов зданий стали выступать невидные раньше мезонины и эркеры. Повозка выехала на Рыночную площадь, со всех сторон застроенную двух- и трехэтажными домами. Из ровной ступенчатой стены зданий выделялись лишь массивная громада собора с колокольней и высокая четырехгранная сторожевая башня, одновременно служившая каланчой. У короткой стороны площади тихо бормотал маленький каменный фонтан, вокруг которого разместилась небольшая полукруглая клумба. Здесь и остановилась Стеша. Спрыгнув с повозки, она стала пересаживать в клумбу красные петунии из кадок. Когда девушка закончила, первые солнечные лучи уже просочились в город, хотя еще и не достигли площади. Стеша забралась в повозку и направила лошадь к сторожевой башне. Проехав под ней через темную арку, где стук копыт раздавался подобно грому, цветочница оказалась в небольшом кривом переулке, прозванном Зеркальным за то, что сюда выходили витрины многочисленных магазинов. Оставив повозку у башни, Стеша стала пересаживать синие фиалки в длинную, узкую клумбу, протянувшуюся до поворота улочки. Яркое утреннее солнце уже ослепительно сияло на жестяной крыше башни, но в переулке царил мягкий полумрак. Цветочница уже засадила фиалками большую часть клумбы, когда вдруг руки девушки наткнулись в земле на холодный металл. Послышался зловещий щелчок, как будто захлопнулась мышеловка. Сердце Стеши провалилось в ледяную бездну: шестым чувством она поняла, что сейчас случится что-то страшное, но бежать было уже поздно. Девушка бросила испуганный взгляд на соседнюю зеркальную витрину и с ужасом увидела в ней свое уходящее в бесконечность отражение. Цепь замкнулась. Прогремел взрыв.

II

Тишину кабинета спугнул пронзительный звонок телефона. Секретарь, сорокалетний коренастый мужчина с пшеничными усами и застывшей на губах недоверчивой улыбкой, поднял трубку.

– Приемная частного сыщика Линника. Здравствуйте, господин полицмейстер! Сейчас.

Иронично улыбаясь в усы, секретарь с несколько церемонной учтивостью протянул трубку своему начальнику:

– Это вас, Кондрат Титыч.

– Кто там? – Устало поднялся со своего места Линник, сухопарый мужчина сорока пяти лет с залысинами, с длинным осунувшимся лицом, на котором резко выделялись живые умные глаза.

– Это господин Климов, – пояснил секретарь, но по тому, как нервно заходили желваки сыщика, он понял, что тот слышал телефонный разговор. «Похоже, выходных у меня не будет», – с досадой подумал Кондрат, подходя к телефону. Полицмейстер Климов, с которым они когда-то служили в одном полку, имел обыкновение отдавать сыщику нераскрытые дела, пользуясь их старой дружбой. Как правило, это были либо деликатные истории, для распутывания которых громоздкий полицейский аппарат был абсолютно непригоден, либо долгие, зачастую скандальные эпопеи, ввязываться в которые у полиции не было ни времени, ни желания.

– Ну здравствуй, Феодосий! – с фальшивой веселостью в голосе, в котором, впрочем, проскакивали нотки досады, проговорил Линник. – Какая у тебя сегодня для меня новость: хорошая или плохая?

– И хорошая, и плохая, – засмеялся Климов.

– Начинай тогда с плохой.

– У меня есть для тебя дело.

– А какая тогда хорошая?

– Это очень сложное и интересное дело. Все, как ты любишь.

– Да? – По голосу сыщика было непонятно, рад он или скорее озадачен.

– Есть такой городок Пичуга на севере княжества, в Турейском уезде. Там позавчера взорвали девушку-цветочницу. Местные до сих пор не могут прийти в себя.

– Ты же знаешь, я не занимаюсь политическими делами.

– Поправка считает, что оно не политическое.

– Кто? – не понял Линник.

– Судебный следователь из Пичуги, он один на весь город. Боюсь, не справится. Посылать кого-то из Турейска тоже бессмысленно. Остаешься ты.

– Я могу отказаться?

– Не надо, Кондрат! Это по-настоящему интересное дело. Прокатишься, подышишь свежим воздухом. Ты давно был на природе?

– Да так, – опавшим голосом сказал сыщик. Он уже понял, что Климов опять его уговорил.

– Вот и славно! – заключил полицмейстер. – Завтра утром выезжаешь. Тебя встретит Поправка. Я на тебя рассчитываю. С Богом!

Кондрат опустил трубку на тугой латунный рычаг и некоторое время растерянно смотрел на телефон.

– Ну что, Онуфрий, – обратился Линник к секретарю, – собирайся! Завтра отправляемся в Пичугу.

– Где это?

– Какой-то медвежий угол на севере княжества.

Сыщик подошел к висевшей на стене большой бело-зеленой карте и стал водить по ней пальцем.

– Почти триста верст по прямой. Значит, в поезде ехать пять-шесть часов и еще почти полчаса на лошадях от станции до города, – подсчитал в уме Кондрат. – Принеси-ка мне дорожный справочник, посмотрим, что за птица эта Пичуга.

Секретарь не без труда вытащил из переполненного папками пухлого книжного шкафа потрепанный серый томик и, поплевывая на пальцы, стал перелистывать страницы.

– Вот, – остановился он. – «Безуездный город Пичуга. Сплавная река Пичуга. Наличное население по данным переписи – 2904 жителя, от уездного города 75 верст, волостное правление и становая квартира – здесь, от станции железной дороги – 5 верст».

– Это все?

– Все, – захлопнул книжку Онуфрий.

– Да уж, невеселое местечко, – поморщился Линник, и на его лице снова заиграли желваки. – Ну что ж, как сказал господин полицмейстер, съездим на природу.

Сыщик развернулся и, немного прихрамывая, решительно направился к себе в комнату.

III

Наконец утренняя вокзальная сутолока осталась позади, и сыщик с секретарем устроились на удобных местах в вагоне первого класса. Паровоз задорно протрубил, и длинные приземистые здания стали проплывать мимо окон, затянутые вуалью сизого дыма. Перед отъездом Линник поручил Онуфрию раздобыть несколько вчерашних и позавчерашних газет, чтобы узнать подробности о взрыве в Пичуге, и теперь они на пару с секретарем купались в ворохе прессы. Впрочем, в отличие от разнообразных журналистских домыслов, сухих фактов было на удивление мало. Самодельная бомба, по всей видимости динамит, сработала рано утром на рассвете в Зеркальном переулке города Пичуги. Взрывом была убита двадцатилетняя девушка-цветочница, высаживавшая фиалки в честь приезда в город группы детей из Дании, а также были повреждены витрины нескольких магазинов. Полиция не раскрывает подробностей расследования, но заверяет, что оно будет проведено самым тщательным образом, а преступники понесут заслуженное наказание. Мнения репортеров, освещавших инцидент, разделились в соответствии с их политическими предпочтениями: левые считали, что взрыв предназначался для городского головы и девушка стала невинной жертвой трагической случайности. Правые сокрушались из-за повального увлечения молодежи социализмом, нигилизмом, анархизмом и прочими новомодными измами, которые разрушают моральные устои общества и ведут к гибели государства. «Сколько еще невинных душ будет погублено одержимыми опасными дьявольскими миражами молодыми людьми, прежде чем общество осознает, что, только совместными усилиями вытравив этот корень зла, мы сможем спасти наше отечество от падения в бездну?» – риторически вопрошал в конце своей колонки известный публицист. Впрочем, разъяснять, каким образом можно «вытравить этот корень зла», он, вероятно, не видел необходимости.

– Что вы об этом думаете? – отложив в сторону газеты, поинтересовался Кондрат у Онуфрия, не заметив, что после чтения прессы перешел на официальный тон.

– Бог его знает, – пожал плечами секретарь. – Может, и правда, хотели убить голову.

– Тогда непонятно, зачем закладывать бомбу в клумбу. Совершенно ясно, что голова не станет по ней гулять. К тому же как террорист мог быть уверен, что на бомбе подорвется именно голова, а не совершенно посторонний человек? В этом переулке много магазинов, и днем там наверняка полно прохожих.

– А сами вы что об этом думаете?

Линник задвигал челюстью.

– Фактов маловато. Пока рано делать выводы.

Сыщик задумчиво уперся неподвижным взглядом в окно, где с разной скоростью, словно театральные декорации, перемещались элементы пасторального пейзажа: заливные луга с игрушечными фигурками пасущихся коров, созревающие золотые нивы, дальние холмы с причудливыми темными шапками лесов. Долговязые телеграфные столбы мелькали в ритме стучавшего поезда, и казалось, что именно они отмечают его путь стальным звоном. Кондрат пытался думать о деле, но непослушные мысли постоянно перескакивали на бытовую сторону поездки: где их поселят, как пройдет знакомство с местными, сработается ли он с пичугинским следователем. «Давненько я не бывал в провинции! – подумал Линник. – Чем там сейчас живут люди?» За окном тем временем стали пролетать сосны и ели бесконечного леса, перемежаемого скалистыми обрывами. Загипнотизированный однообразной картиной, сыщик незаметно для себя задремал.

Поезд прибыл на станцию Пичуга точно по расписанию. Кондрат и его секретарь, сопровождаемые носильщиком с багажом, миновали украшенный искусной резьбой деревянный вокзал и вышли на небольшую площадку, мощенную камнем, где их поджидал одинокий дилижанс. Бородатый извозчик хлопотал с упряжью. Рядом бродил одетый в поношенный мундир усатый мужчина сорока лет с квадратным лицом. Увидев приезжих, он торопливо одернул мундир и двинулся им навстречу.

– Приветствую! Демьян Демидович Поправка, – представился следователь, отдав честь.

– Добрый день! Меня зовут Кондрат Титович Линник, а это мой секретарь Онуфрий, он будет помогать мне в расследовании, – пояснил сыщик.

– Очень хорошо! – просиял Поправка. – Пройдемте в экипаж.

Пока Кондрат и его секретарь, отпустив носильщика, укладывали багаж, следователь суетился вокруг них и, казалось, не знал, чем себя занять.

– Господин Климов распорядился устроить вас по высшему разряду, так что насчет комнаты можете не беспокоиться. Сегодня как раз уехали химики, так что вам выделят квартиру для проезжих полицейских чинов.

– Отлично, – снисходительно отозвался Линник, усаживаясь в карете. Сыщик уже некоторое время наблюдал за Поправкой, и его поведение внушало Кондрату определенные опасения. «Похоже, придется все делать самому», – подумал Линник и от досады стал тереть нижние зубы о верхние. Заметивший это Онуфрий выдавил на своем лице кислую усмешку.

– Трогай! – крикнул следователь вознице, и дилижанс, переваливаясь колесами по выщербленной мостовой, покатил в город.

– Насколько я понял, в городе мы будем через двадцать минут? – взглянув на карманные часы, спросил сыщик.

– Около того, – кивнул Поправка.

– Введите меня пока в курс дела.

– Извольте. Три дня назад около половины шестого утра в Зеркальном переулке в центре Пичуги сработала самодельная бомба.

– Что за бомба?

– Динамит особого состава. Нитроглицерин, селитра и еще что-то. Все указано в заключении химиков.

– Личность убитой?

– Степанида Корнилова Смык, двадцати лет. Родилась в Турейске, там же сейчас проживает ее отец. Пять лет назад переехала в Пичугу, проживала в семье двоюродного брата Игната Смыка, занималась разведением цветов для продажи.

– У кого мог быть мотив для ее убийства?

– С мотивом в этом деле труднее всего.

– Что говорят родственники? Были у нее друзья, подруги?

– Я говорил и с Игнатом, и с Корнилом. Сразу хочу вам сказать, что там все чисто. Все характеризуют Стешу как добрую, порядочную, трудолюбивую девушку, у которой не было ни врагов, ни соперниц. Правда, подруг у нее тоже не было, по крайней мере, здесь, в Пичуге. Стеша вела довольно замкнутый образ жизни. Зато у нее был жених.

– Расскажите про него.

– В настоящий момент он наш главный подозреваемый. Онисим Накладыч, двадцати шести лет, работает провизором в аптеке, следовательно, мог раздобыть нитроглицерин, к тому же ведет себя очень странно: не успели похоронить его невесту, а он уже за новой девушкой ухлестывает. Чем не мотив для убийства? Но при этом у нас на Онисима ничего нет.

– У него есть алиби?

– Какое может быть алиби при таких обстоятельствах? – развел руками следователь. – Совершенно ясно, что заложить бомбу в таком многолюдном месте можно только ночью. Но поскольку клумба пустовала с прошлой осени, определить, в какой день это было сделано, не представляется возможным. Ну и о каком алиби можно здесь говорить? Допустим даже, что бомбу заложили в ночь накануне убийства. Когда вы у кого-нибудь спросите: «Что вы делали прошлой ночью?» – в большинстве случаев вам ответят, что они спали. Вот только кто сможет это по-настоящему подтвердить, если все вокруг тоже спали?..

На минуту наступило молчание. Колеса грохотали по скошенным камням, за окном зеленела лесная чаща.

– Кстати, а почему вы решили, что убить хотели именно цветочницу? – вспомнил Кондрат слова Климова. – Вы не допускаете, что покушались на жизнь городского головы или на кого-нибудь из уездного или губернского начальства? Ведь к вам в город на днях должны приехать датчане.

Поправка с укором посмотрел на Линника.

– Кондрат Титович! Я живу в этом городе почти десять лет и если не знаком лично с кем-то из его жителей, то, во всяком случае, знаю людей, которые с ним близко знакомы. Хочу вас заверить, что в Пичуге никогда не было ни социалистов, ни анархистов, ни прочих неблагонадежных элементов. Если бы они были, я бы про них знал.

– Все когда-то случается в первый раз, – возразил сыщик. – Вот и до вашего города докатился прогресс.

– Допустим даже, что вы правы. Ну кому в здравом уме захочется убить нашего городского голову? Господин Грабов – всеми уважаемый человек. И вообще, это у вас, в Борхове, люди интересуются политикой, спорят о ней. А в глубинке политика – третьестепенная тема для разговоров. Обыватель в принципе не склонен обсуждать отвлеченные понятия, если они напрямую не влияют на его жизнь. Нет, это не политическое дело, а обычная уголовщина.

Дилижанс простучал по горбатому мосту, переброшенному через бурную реку, на краю которой тяжело вращалось огромное замшелое колесо водяной мельницы, и въехал в город. Несколько кривых улочек, тесно застроенных деревянными домами со ставнями, поднимались от излучины реки в гору и сливались в широкую главную улицу. Здесь уже начали попадаться низкие каменные дома с нарядными мезонинами и яркими зазывающими вывесками магазинов и трактиров. Вскоре экипаж оказался на довольно просторной Рыночной площади, где кто-то устроил выставку лучших фасадов города и собрал главные достопримечательности Пичуги – потрепанный временем собор с облупленной колокольней, квадратную сторожевую башню с часами и единственный в округе фонтан. Миновав площадь, карета проехала еще несколько зданий и остановилась у одноэтажного серого каменного дома в пять окон, примыкавшего к полицейскому отделению.

– Вот мы и приехали! – обрадованно потер руки следователь и выпрыгнул из дилижанса. – Вы пока тут располагайтесь, а я забегу к себе в кабинет.

– Я хочу, чтобы вы проводили меня на место преступления, – мягко заметил Кондрат.

– Конечно, – кивнул Поправка. – Через полчаса я буду в вашем распоряжении. – И он с важным видом зашагал в полицейское отделение.

IV

Спустя полчаса Линник вошел в соседнее с его временным жильем здание. Сонный городовой, сидевший у входа, показал, как попасть в кабинет Поправки, и снова задремал. Сыщик постучал в крепкую дубовую дверь и, не дождавшись ответа, приоткрыл ее. Сидевший за столом следователь повернулся к вошедшему.

– А, это вы? – обрадовался Поправка. – Я уже хотел было идти за вами. Звонил голова, он хочет, чтобы вы непременно навестили его сегодня.

– Зачем? – Кондрат начал было вяло протестовать, но вдруг вспомнил, что собирался задать голове пару вопросов.

– Хотя бы потому, что господин Грабов – мой непосредственный начальник, и я каждый день отчитываюсь перед ним о ходе следствия, – объяснил Поправка.

Линник тем временем осмотрел кабинет следователя. Его скромную обстановку составляли покрытый царапинами массивный стол с незакрывающимися из-за обилия бумаг ящиками и три стула, у одного из которых отвалилось сиденье. На подоконнике стоял стеклянный графин с водой. На стене, оклеенной желтыми полинялыми, местами отставшими обоями, висел небольшой фотографический портрет князя в полный рост.

– Что-то я пока не вижу, чтобы следствие как-то подвигалось, – ехидно заметил сыщик. – У вас на входе спит городовой, и его как будто больше ничего не волнует.

– Это Прокоп, – усмехнулся Поправка. – Я его держу на случай, если мне срочно понадобится помощь. Опять спит, негодник.

По спокойному и даже ласковому тону следователя Кондрат понял, что это обычное поведение городового. Перед Линником постепенно вырисовывался образ действий местной полиции. «Похоже, они всерьез рассчитывают на то, что я сделаю за них всю работу», – недовольно подумал сыщик, и его челюсти снова стали пережевывать невидимую пищу.

– Проводите меня на место взрыва, а потом к голове, – напомнил Кондрат.

– Да, – неловко поднялся из-за стола Поправка и одернул мундир. – Следуйте за мной.

Через несколько минут они вынырнули из погруженной в полумрак арки сторожевой башни и оказались в Зеркальном переулке.

– Вот здесь все и произошло, – остановился следователь. – Мы старались ничего не трогать.

От визитной карточки переулка – больших зеркальных витрин – почти ничего не осталось: их выбило сильной взрывной волной, и только отдельные оконные рамы скалились острыми, как лезвие ножа, стеклянными зубами; лишь за поворотом улочки виднелось несколько целых витрин. В центре переулка чернела воронка от взрыва, земля из клумбы была разбросана на несколько шагов вокруг, и из нее торчали вывороченные из мостовой булыжники. Впрочем, ближний к башне край клумбы хорошо сохранился: здесь как ни в чем не бывало росли фиалки, посаженные заботливой рукой погибшей цветочницы в последние минуты ее жизни.

– По словам двоюродного брата, Стеша выехала из дома еще затемно. До рассвета она успела высадить цветы в клумбе на Рыночной площади, после чего направилась в Зеркальный переулок. Во время посадки фиалок в этой клумбе она наткнулась на бомбу и нечаянно взвела ее. Девушка погибла на месте. Лошадь, которую оставила вместе с повозкой у башни, чудом не пострадала и отделалась испугом, – говорил Поправка.

– Нечаянно, говорите? – Линник недоверчиво посмотрел на следователя. – Вы хотите сказать, что, если бы цветочница не трогала бомбу, взрыва бы не последовало? Как тогда это вяжется с вашей версией о преднамеренном убийстве Стеши Смык?

– Все очень просто, – не сдержал самодовольной усмешки Поправка. – Бомба была собрана таким образом, что взвести ее можно было только копаясь в земле. Эксперт из Турейска сказал, что, если бы кто-то случайно наступил на место, где была заложена бомба, она бы с высокой долей вероятности не взорвалась. Из этого я делаю вывод, что бомба предназначалась именно для Стеши.

«Хм, а он не так глуп, каким хочет казаться», – подумал сыщик, более благожелательно взглянув на пичугинского следователя.

– Значит, убийца был хорошо знаком с Стешей и знал, что она будет высаживать цветы именно в этом месте. Если мы очертим круг лиц, которым было это известно, нам будет легче вычислить убийцу, – размышлял вслух Кондрат. – Об этом знали голова, Игнат, возможно, Онисим… Кстати, как далеко отсюда он живет?

– Онисим живет на втором этаже аптеки, здесь же в переулке, за поворотом.

– В самом деле подозрительно. А жители окрестных домов не замечали ничего странного в ночь, предшествовавшую убийству?

– Нет. Говорят, что все было тихо, спокойно.

– Ну да, все спали, – вздохнул Линник. – Ладно, ведите меня к голове.

Они прошли в конец переулка, миновали украшенное позеленевшим бронзовым сосудом Гигеи двухэтажное здание аптеки, расположенное на пересечении с большой улицей, повернули направо и через две минуты оказались у красивого каменного особняка с мезонином. Перед домом находился небольшой уютный палисадник с пышно разросшимися кустами сирени и пустующей клумбой, до которой так и не добралась Стеша в то роковое для нее утро. Посетителей дома головы встречали у входа два каменных льва, каждый из которых опустил тяжелую лапу на норовивший скатиться с узкого постамента шар. Правда, время не пощадило этих грозных стражей: клыки у львов обломились, а очертания морды и гривы оплыли и с трудом угадывались под несколькими слоями белой краски.

Дежуривший в просторной прихожей пожилой дворецкий с холодной вежливостью осведомился у вошедших о цели их визита и, вернувшись от хозяина, проводил Линника и Поправку в гостиную. Оклеенная нежно-голубыми обоями уютная комната рассеивала лившийся из окон дневной свет и казалась больше по размерам, чем была на самом деле. Занимавший центр гостиной резной ореховый стол обрамляли десять изящных венских стульев. За столом беседовали двое: первый – высокий строгий мужчина пятидесяти лет с коротко стриженными волосами и седеющими бакенбардами – очевидно, голова; второй – полный добродушный старик с блестевшей, как бильярдный шар, белой лысиной. Увидев гостей, оба поднялись со своих мест.

– Здравия желаю, господин голова, господин судья! – кивнув первому и второму, отдал честь следователь. – Разрешите представить вам частного сыщика Кондрата Титовича Линника.

– Рад встрече, – голова пожал руку столичному гостю. – Лаврентий Карпович Грабов. Добро пожаловать в наш город.

– Очень приятно! Очень приятно! – улыбаясь, повторял судья, не отпуская руку сыщика. – Василий Илларионович Плыха.

– Вы уже устроились на квартире? – поинтересовался голова.

– Да, – ответил Кондрат. Он хотел развить свою мысль, но словоохотливый Поправка его опередил:

– Все устроено по высшему разряду, как я вам и обещал.

От слишком услужливого тона следователя лицо Грабова брезгливо передернулось, и он решил осадить подчиненного.

– Вы мне лучше скажите, когда будут результаты расследования? – строго спросил голова. – Сегодня звонил прокурор из Турейска, интересовался, а мне ему нечего было ответить. Что вы себе думаете, Демьян Демидович?

– Виноват, господин голова! Мы работаем, но дело очень сложное, из ряда вон выходящее, – стал торопливо оправдываться следователь. – Вот, – указал он на Линника, – решили привлечь эксперта из столицы.

– Это все, конечно, прекрасно, – согласился Грабов, – но мне нужен результат как можно скорее. Скажите ему, Василий Илларионович!

– Да уж, милейший, постарайтесь, – внушительно проговорил судья.

– Безусловно, сделаю все от меня зависящее.

– А господину сыщику еще понадобится время, чтобы вникнуть в суть дела, – заметил голова. – Не так ли?

– Конечно, – отозвался Кондрат. – Уже немного ввели в курс дела, но у меня будет к вам несколько вопросов.

– Я к вашим услугам.

– Я тогда пойду, Лаврентий Карпович. Спасибо вам за чай! А вы, – обратился Плыха к Линнику, – заходите ко мне, когда выдастся свободная минутка, потолкуем. Вдруг помогу чем-нибудь в расследовании.

Сыщик поблагодарил судью за приглашение.

– Пойдемте, Демьян Демидович, не будем мешать, – сказал Плыха следователю, направившись забавной утиной походкой к выходу. – Мне нужно вам кое-что пояснить.

Поправка попрощался и тоже исчез за дверью. В гостиной сразу стало тихо.

– Не сочтите мой вопрос неделикатным, – осторожно начал Кондрат, – но это вы поручили Стеше Смык высадить цветы в клумбах?

– Не совсем так, – лицо Грабова приняло озабоченное выражение. – Неделю назад я имел разговор с Игнатом Смыком и сказал ему, что к приезду детей из Дании нужно высадить цветы в городских клумбах. Но я был почти уверен, что этим будет заниматься Стеша.

– Почему?

– Потому что она выполняла практически всю работу за Игната. Стеша была очень трудолюбивой девушкой. Она вставала раньше всех и ложилась позже всех в доме. А Игнат всегда поручал ей самую тяжелую работу.

– Почему тогда она не вернулась домой в Турейск?

– Сложно сказать. Насколько мне известно, ее отец небогат и перебивается случайными заработками. Игнат взял к себе двоюродную сестру, чтобы она помогала ему по хозяйству, а он давал ей кров и пищу, ну и какие-то копейки на мелкие расходы. Возможно, Стешу устраивала такая жизнь, но об этом мы уже никогда не узнаем.

– Кто-нибудь еще присутствовал в комнате во время вашего разговора с Игнатом?

– Нет. А почему вы об этом спрашиваете?

– Я пытаюсь понять, кто знал о том, что Стеша будет высаживать цветы именно в Зеркальном переулке.

– В этом нет большого секрета, – невольно усмехнулся голова. – Дело в том, что в нашем городе только три клумбы, и всякий знает, где они находятся. Насколько я понимаю, Зеркальный переулок был выбран убийцей потому, что там его мало кто мог заметить.

– Но убийца все равно должен был знать, что цветы будут высажены, – не сдавался Линник. – Кто еще об этом знал, кроме вас и Игната?

– По-моему, вы выбрали тупиковый путь, – снисходительно проговорил Грабов и, заметив недоумение на лице сыщика, продолжил: – Главным свойством маленьких городков, вроде нашего, является то, что жители знают все друг о друге, от них ничего не утаишь.

– Почему тогда убийца до сих пор не пойман? – возразил Кондрат.

– Бывают исключения, не спорю. Возможно, кто-то видел убийцу, но по какой-то причине молчит. Но я сейчас не об этом. Я хотел сказать, что стоило Игнату кому-нибудь проговориться (а он мастер прихвастнуть по поводу и без), как на следующий день об этом бы узнал весь город. Впрочем, вы можете сами спросить у него об этом.

– Действительно тупиковый путь, – по лицу Линника забегали желваки. – Ладно, не буду больше отнимать ваше драгоценное время.

– Об этом не беспокойтесь.

– Поясните только ради любопытства, что это за приезд детей из Дании, о котором все в городе только и говорят?

– У госпожи Лаздовской есть небольшой пансион на окраине города, она каждое лето принимает детей из сиротских приютов со всей Европы. Там красивая природа – река, лес. Обычно дети отдыхают две или три недели.

– И когда приезжают датчане?

– Они уже должны были приехать, но задержались в пути. Сейчас говорят, что они прибудут через три дня. Обычно в честь приезда детей мы устраиваем в городе большой праздник, но, учитывая обстоятельства… – голова вздохнул. – Даже не знаю, стоит ли что-то предпринимать, хотя это будет неуважительно по отношению к детям. Ведь они ни в чем не виноваты. Что-нибудь придумаем.

Сыщик почувствовал, что его присутствие начинает тяготить Грабова, поэтому Кондрат поспешно попрощался с головой и отправился на квартиру.

Вечером, после плотного ужина, принесенного старушкой из дома напротив, Линник сидел за простым сосновым столом, покрытым засаленной скатертью, упершись застывшим взглядом в коптившую керосиновую лампу.

– А здесь неплохо кормят, не так ли? – заметил Онуфрий, с видимым удовольствием прихлебывая чай из блюдца.

Сыщик машинально кивнул, но секретарь не был уверен, что тот понял смысл его слов.

– Думаете о деле? – догадался Онуфрий. – И как оно вам?

Кондрат медленно перевел усталый взгляд на секретаря.

– Похоже, это будет очень сложное дело, – задумчиво проговорил Линник.

– Но ведь вам такие нравятся, – усмехнулся в усы Онуфрий.

– Пожалуй, – согласился сыщик. – Помнишь дело о бриллиантах Кияковского?

– Конечно, помню.

– В этом деле тоже будет несколько линий расследования, и по каждой из них придется пройти от начала до конца.

– Кого-нибудь подозреваете?