Kitabı oxu: «Шелковый путь. Записки военного разведчика»

Şrift:

Посвящается Сергею Карпову
С завистью к его офицерской молодости. Солдату маршрута Кабул – Джабаль-Ус-Сирадж.

Серия «Тупичок Гоблина»

В книге возможны упоминания организаций, деятельность которых запрещена на территории Российской Федерации, таких как Meta Platforms Inc., Facebook, Instagram и др.

Партийное задание

Когда начальнику политотдела Московского ВОКУ полковнику Чемисову поставили задачу порекомендовать кого-нибудь из четверокурсников для службы в одной из организаций, он почему-то сразу подумал о курсанте Карпове из седьмой роты. И приказал своему помощнику принести из отдела кадров личное дело этого курсанта.

Читая его, Владимир Сергеевич убеждался, что не ошибся в своем выборе, Сергей Карпов подходил по всем параметрам: учился в спортивном взводе, был коммунистом, заместителем секретаря комитета ВЛКСМ батальона, Фрунзенским стипендиатом. В составе спортивного взвода занял первое место на первенстве Московского военного округа по военно-прикладному плаванию и второе место по марш-броску на десять километров с боевой стрельбой.

Вечера для молодоженов, которые они с сержантом Черниковым проводят в училище, наделали много шума не только среди московских красавиц, но и в политуправлении Московского военного округа. Толковая идея! Почему раньше об этом не додумались? И его предложение – привлекать старшекурсников к проведению занятий по начальной военной подготовке в подшефных школах – тоже вполне разумное. Хороший, инициативный из него офицер получится. К тому же он не только предлагает интересные идеи, но и успешно реализует их на деле.

В дверь постучали.

– Разрешите войти?

– Входите. – Владимир Сергеевич отложил личное дело в сторону и посмотрел на входящего в кабинет курсанта, словно пытался понять, не ошибся ли он в своем выборе. – Присаживайтесь!

«Нет, не ошибся», – удовлетворенно подумал он, а вслух произнес:

– Завтра в шестнадцать ноль-ноль вам нужно прибыть в издательство «Правда» вот по этому адресу и позвонить Александру Александровичу. – Полковник протянул небольшой лист бумаги с адресом и телефонным номером. – Вам сделают предложение по поводу вашей дальнейшей службы после окончания училища. Считайте это предложение партийным заданием. Увольнительную получите у ротного. Все понятно?

– Так точно, товарищ полковник. Разрешите идти?

– Идите!

Сказать, что я был в шоке, когда вышел из кабинета начальника политотдела, – значит ничего не сказать. Я с детства мечтал стать разведчиком, окончил среднюю школу без четверок, поступил в прославленное Московское высшее общевойсковое командное училище и четыре года учился на отлично для того, чтобы стать хорошим разведчиком. Но оказалось, что моей мечте не суждено сбыться. Перспектива после окончания училища продолжить службу в газете «Правда» меня совершенно не радовала. Но и отказаться от этого предложения я не мог, раз это было партийное задание. В общем, я был в печали и полной растерянности.

Почему-то вспомнилось, что отец был категорически против моего поступления в военное училище и вступления в партию. С училищем все понятно: когда я учился в десятом классе, в Афганистане уже два года шла война. Оба моих дедушки погибли в годы Великой Отечественной, и мои родители, пережившие все тяготы безотцовщины, почему-то были уверены: если я стану офицером, то непременно попаду в Афганистан и погибну. Или пропаду без вести. Как мой прадед – донской казак Данила Лаврович Паршин, отличившийся в Русско-японскую, а затем в Первую мировую и сгинувший в смуте Гражданской войны. Или мой дедушка Егор Петрович Карцев, бывший царский офицер-артиллерист, умерший от ран в годы Великой Отечественной.

Что же касается моего вступления в партию, отец всегда говорил, что в ней есть коммунисты и члены (после этого слова он всегда делал небольшую паузу) партии. Коммунисты – это те, кто в мирное время выполняют самые опасные и тяжелые задачи. А во время войны поднимают своих бойцов словами: «За мной в атаку, вперед!» Члены партии в мирное время говорят красивые и правильные слова, а в военное время поднимают бойцов в атаку словами: «В атаку вперед!» И чаще всего поднимают, сидя в тылу. В этом есть небольшая, но принципиальная разница.

По словам отца, после Великой Отечественной настоящих коммунистов в нашей стране осталось мало, а членов партии с каждым годом становится все больше и больше. Я же никогда не смогу быть членом партии, а всегда буду коммунистом. Как и мой дедушка, Иван Васильевич Чураков, коммунист-двадцатипятитысячник, первый председатель колхоза в селе Теплом, который вместе со своими братьями ушел в 1941 году добровольцем на фронт, погиб в боях под Ржевом и 65 лет числился пропавшим без вести. Потому что я – копия моих дедов и прадеда. Так что, по мнению отца, шансов уцелеть на войне у меня нет.

Я же был почему-то уверен, что обязательно уцелею на войне. Быстренько отслужу положенные двадцать лет, выйду в запас, получу земельный участок в двадцать пять соток, построю дом, женюсь, буду воспитывать детей и внуков, жить долго и счастливо. А мои родители всегда будут гордиться мною и понимать, что они были не правы.

На следующий день я приехал на улицу Правды, д. 24. Мы встретились с Александром Александровичем, поднялись на этаж, на котором висела табличка «Агитатор. Журнал ЦК КПСС», прошли в один из кабинетов, на котором не было никаких табличек. Александр Александрович был краток и задал мне лишь один вопрос: как я смотрю на то, чтобы после окончания училища продолжить свою службу в разведке.

Мое сердце готово было выскочить из груди от этого вопроса. Но я нашел в себе силы не прыгать от радости, а просто ответил:

– Положительно.

На оформление необходимых документов и выбор моего нового «имени» ушло совсем немного времени. После этого мы прошли в соседнее помещение, в котором художник Михаил Емельянович Кузнецов начал рисовать мой портрет. Я почему-то был уверен, что меня будут фотографировать для личного дела. Но портрет, да еще и написанный не масляными, а акварельными красками, показался мне явным авангардизмом.

Через несколько дней я уехал на войсковую стажировку в Калининград. Кроме практики в должности командира взвода, на этой стажировке я собирал и материалы для своего реферата по военной истории «Тактика действий штурмовых отрядов в боях за Кёнигсберг». И в этом мне очень помогли студенты и преподаватели Калининградского государственного университета. Они же предложили мне в моем первом лейтенантском отпуске принять участие в их ежегодной экспедиции, цель которой – проверка состояния памятников архитектуры, расположенных в Калининградской области и в Литве.

Месяц спустя я вернулся в Москву. На стажировке у меня возникла конфликтная ситуация с одним из проверяющих, после которой я уже больше не хотел становиться офицером и даже разведчиком. И принял решение уйти из училища. В принципе, ничего страшного в этом не было. Занятия в «Правде» еще даже не начались, мне легко могли найти замену и подготовить вместо меня любого другого. Сан Саныч с первого взгляда догадался, что что-то произошло.

– Рассказывай!

Я рассказал все, без утайки. Сказал, что разведчик из меня не получится.

– Сережа, дураков везде хватает. И в армии тоже. Мы не ради них служим. Так что забудь об этом проверяющем. Тебе предстоит участвовать в операции, которая спасет многие жизни. А каждый спасенный тобою человек – это чей-то сын, муж, отец. Это важнее любых обид.

Я не был уверен, что у меня получится забыть о произошедшем, но, чтобы сменить тему разговора, рассказал Сан Санычу о том, что мне предложили поучаствовать в экспедиции. Он горячо поддержал эту идею:

– Архитектура – интереснейшее искусство не только проектирования и строительства зданий и сооружений, но и их эффективного уничтожения, если в том возникнет необходимость. Думаю, на занятиях по военно-инженерной подготовке вам это уже объяснили. Но в экспедиции обращай внимание не только на «болевые точки» замков и крепостей, а в первую очередь на геометрию защитных сооружений – пытайся понять, в чем был замысел древних зодчих и как это работало.

Сан Саныч убедил меня остаться, но первые занятия проходили как в тумане. Поначалу было трудно сосредоточиться. Но постепенно я начал втягиваться в учебный процесс.

В феврале вышел из печати журнал «Агитатор» с моим портретом и моей статьей о нашем училище. По логике вещей разведчики должны быть скромными и неприметными. На вопрос, для чего нужно меня «засвечивать», Александр Александрович ответил иносказательно, что темней всего под фонарем. И попросил посмотреть тираж этого журнала.

– Один миллион пятьсот пятьдесят девять тысяч экземпляров.

– Умножь это число хотя бы на два – это более трех миллионов человек, готовых тебе помочь, если у тебя возникнет в том необходимость. Но главное, о помощи никого не нужно будет просить, тебе будут ее предлагать сами. Это гораздо удобнее. Вскоре ты начнешь получать письма от читателей этого журнала, заведи себе записную книжку, в которую записывай их адреса. И размещай их в алфавитном порядке не по фамилиям или именам, а по странам и городам.

И действительно, уже через несколько дней я начал ежедневно получать множество писем с предложениями приехать в гости, познакомиться поближе – практически из всех городов Советского Союза и многих стран Варшавского договора. А авторы этих писем на долгие годы стали моими хорошими друзьями и товарищами, которые не раз выручали меня в трудные минуты.

Весь последний семестр, два раза в неделю, под видом общественной работы я приезжал в издательство «Правда». Формально я выезжал из училища проверять занятия по начальной военной подготовке, которые по моей инициативе проводили наши старшекурсники в подшефных школах. Но проверять тех, кто проводил занятия на самом высоком уровне, смысла не было. А вот использовать это время для решения других, более важных задач было вполне разумно.

Почему-то я был уверен, что меня, как и всех приличных разведчиков, будут учить стрельбе по-македонски, с двух рук, прыжкам с парашютом и использованию азбуки Морзе. Но вместо этого мне пришлось изучать фарси и историю Афганистана, традиции и обычаи афганского народа, труды древнекитайских мудрецов, основы организации национально-освободительного движения в зарубежных странах и ряд специальных предметов. А главный упор почему-то был сделан на военно-медицинскую подготовку и совершенно неожиданно для меня – на занятия по массажу.

В училище я занимался на курсах военных переводчиков. Нас заставляли зубрить слова и фразы, требующиеся для допроса военнопленных. Методика изучения фарси была немного иной – в первую очередь нужно было запоминать слова, необходимые в быту и при общении. И если тебе было что-то нужно, ты мог это попросить, но на фарси. Ежедневно надо было запомнить несколько новых слов. Это оказалось совсем не трудно, и за полгода мой словарный запас заметно вырос.

На занятиях довольно сложным для меня, с моей травмой позвоночника, было научиться длительное время сидеть на полу, скрестив ноги (оказалось, что в подготовке разведчиков не бывает мелочей, и позднее эти навыки помогали мне успешно проводить переговоры с афганцами). Занятия проводились по методу «лекции-провокации», когда преподаватели умышленно закладывали в учебный материал одну или две ошибки, которые я должен был обнаружить в ходе самоподготовки. Но сложнее всего оказалось работать с материалом, когда ошибок в нем не было, а я их искал.

По словам Сан Саныча, многие из моих преподавателей были обычными журналистами-международниками. Думаю, это было правдой. Точнее, одной из их многочисленных профессий могла быть и такая. Нетрудно было догадаться, что некоторые из них работали в Афганистане еще при Нур Мухаммеде Тараки, но явно не журналистами. Они рассказывали забавные истории о своих афганских похождениях и об обычаях, чудом сохранившихся в горных кишлаках. Таких как «хлебное» братство, которое дороже кровного. По их словам, если кто-то разделил с тобой лепешку, ты становился его «хлебным» братом. Но, чтобы я не строил ненужных иллюзий, меня сразу же успокоили, что обычай этот почти утрачен. И если уж кровные братья иногда могли что-то не поделить между собой, то и «хлебный» брат мог не задумываясь выстрелить в спину.

Нас не представляли друг другу, для занятий это было не обязательно. Но с двумя из преподавателей я уже встречался ранее. Первый был профессором-историком, вместе с которым пару месяцев назад мы работали в издательстве «Известия», во время подготовки материалов к 40-летию Победы. А второй проводил занятия на слете отличников московских вузов в Академии общественных наук при ЦК КПСС, на которых мне довелось присутствовать. Нетрудно было догадаться: чтобы я попал на занятия в «Правду», понадобилась не только рекомендация начальника политотдела нашего училища, но и их рекомендации. Когда я поинтересовался у Сан Саныча, так ли это, он улыбнулся и ответил вопросом на вопрос:

– Ты помнишь, сколько глаз было у циклопа?

– Один, – не задумываясь ответил я.

– На самом деле в древнегреческой мифологии у циклопов были один или три глаза. Обычные люди уверены, что им достаточно и одной точки зрения. Разведчики же должны использовать информацию, полученную из разных, не связанных друг с другом источников. Поэтому мы не одноглазые, а трехглазые циклопы. И не случайно именно три точки опоры определяют устойчивое положение в пространстве.

То, что меня готовят к Афганистану, не было секретом. Но уровень информации, которую мне приходилось изучать, явно превышал тот, который мог мне понадобиться в ближайшее время. И, похоже, был рассчитан на вырост. Но все оказалось гораздо проще. Сан Саныч уже рассказывал мне о главном жизненном принципе Рихарда Зорге, но теперь он озвучил и его девиз: «Чтобы узнать больше, нужно знать больше других. Нужно стать интересным для тех, кто тебя интересует».

– Это основа подготовки разведчиков. Так что твои главные задачи на ближайшее время – многому научиться и стать интересным для тех, кто нас интересует.

На одном из занятий Сан Саныч познакомил меня со своим другом и моим однофамильцем Героем Советского Союза Владимиром Васильевичем Карповым. Во время войны он был войсковым разведчиком, после ее окончания стал известным писателем. Его книга «Взять живым!» была одной из моих любимых. А слова Владимира Васильевича, сказанные им на этой встрече, о том, что самой страшной проблемой на фронте для наших разведчиков были противопехотные мины (не только немецкие, но и наши), запомнились мне на всю жизнь.

Вскоре Сан Саныч подарил мне книгу афганских сказок и легенд. По его словам, в сказках хранится душа и ключ к пониманию любого народа. И из сказок можно узнать о народе, его обычаях и традициях гораздо больше, чем из любых справочников по этнографии.

Постепенно я втягивался в занятия по разведподготовке, но, помимо этого, мне нужно было готовиться к училищным занятиям и выпускным экзаменам. Время для этого было только ночью. От постоянного недосыпа я начинал превращаться в лунатика. Хотя, что такое настоящий недосып, я узнаю позднее, уже на войне.

И одновременно с этим на меня посыпались неприятности как из рога изобилия. Мой лучший друг по училищу и секретарь комитета комсомола нашего курса Володя Черников откуда-то узнал, что в последнее время я не ездил в подшефные школы, а пропадал невесть где. Володя сказал, что он больше не считает меня своим другом.

Сан Саныч говорил, что учить «легенду» о своем «прошлом» мне не придется. Ведь любую «легенду» профессионалы расколют на раз. Потому идея совмещать учебу в училище с занятиями по разведподготовке была правильной. Ведь если враги захватят меня в плен и будут спрашивать, чем я занимался с августа 1981-го по июнь 1985 года, можно будет честно признаться, что учился в военном училище. Это будет правдой. Одной только правдой, но не всей правдой. Все остальное можно будет списать на склероз.

Но оказалось, что идея «говорить не всю правду» могла ввести в заблуждение только врагов, а не друзей. Было очень горько слышать эти слова от Володи, но я ничего не мог сказать ему в ответ.

Перед выпускными экзаменами ко мне подошли двое ребят из моего взвода, сказали, что в последнее время я слишком отдалился от своих товарищей. И они не хотят, чтобы я присутствовал в ресторане, в котором мы планировали отметить свой выпуск из училища. Эта новость оказалась неожиданной, ведь у меня всегда были хорошие отношения с моими товарищами. Хотя последние полгода я действительно немного от них отдалился. Не по своей вине.

А на государственных экзаменах я получил две четверки: по огневой подготовке и по эксплуатации боевых машин. Это тоже стало для меня неожиданностью. Ведь за все четыре года учебы у меня была только одна четверка – по «Технологии металлов», которую я знал гораздо лучше, чем наша новенькая преподавательница, только что окончившая институт. Два года был Фрунзенским стипендиатом, к тому же точно знал, что ответил на билеты государственных экзаменов на отлично. Но в результате остался без красного диплома. Хотя о нем я как-то и не думал, но красный диплом давал возможность выбора места дальнейшей службы и поступления в академию без вступительных экзаменов.

Много лет спустя Сан Саныч извинится за эти две четверки. Скажет, что он не сомневался во мне, но наверху решили подстраховаться, чтобы я не передумал ехать в Афганистан. И попросили поставить мне четверку за один из госов (даже с одной четверкой, полученной на госах, красный диплом уже не полагался). А в академию, скажет Сан Саныч, я бы в любом случае успешно сдал вступительные экзамены. Если бы захотел.

Никогда не думал, что служба в разведке окажется такой тяжелой – особенно в моральном плане. Хотя самой службы еще и не было! А мне предстояло как-то сказать родителям о своей командировке в Афганистан. Надо было что-то придумывать, ведь они боялись этого больше всего.

Чтобы как-то отвлечь меня от этих невеселых мыслей, Сан Саныч рассказал мне забавную историю о том, как он получил назначение на руководящую должность в Военном отделе ЦК КПСС. По роду деятельности ему предстояло много общаться с представителями зарубежных стран, которые обращались к руководству нашей страны с различными просьбами.

Во многих странах принято делать подарки перед тем, как озвучивать подобные просьбы, сказал ему руководитель Военного отдела. И просителям будет гораздо проще в выборе подарков, если они будут знать, чем вы увлекаетесь, какое у вас хобби. Возможно, вы коллекционируете картины, марки, холодное оружие или борзых щенков?

– А деньги?

– Деньги – это взятка, уголовно наказуемое деяние.

– А если старые деньги, уже вышедшие из оборота?

– Нумизматика? Это можно!

Так Сан Саныч за очень короткое время стал одним из самых известных нумизматов в СССР. А среди его близких знакомых оказались нумизматы со всего мира, очень влиятельные и серьезные люди.

Вскоре я узнал, что мне предстоит встретиться в Афганистане с другом Сан Саныча – бывшим преподавателем Кабульского политехнического института, который проходил в наших документах под псевдонимом Судья (Кази на фарси). Наладить с ним контакт и, по возможности, стать его учеником.

Батальон резерва

Мне повезло: во время моего выпуска из училища я разминулся со своими родителями и родственниками, приехавшими на Красную площадь. Так что в училище за распределением поехал один. Благодаря этому они не увидели мой отпускной билет, в котором было написано, что после окончания отпуска я должен прибыть в штаб Туркестанского военного округа. А в открепительном талоне к партбилету – запись о необходимости встать на учет в партийном отделе 40-й общевойсковой армии.

Врать я никогда не умел, но и сказать родителям правду не мог. Понимая, что правда их просто убьет. Поэтому сказал, что получил направление в Южную группу войск, намекая на Венгрию. Первые дни родители усиленно делали вид, что поверили мне. Хотя отец всегда знал, куда я поеду после окончания училища. А маме это подсказало ее материнское сердце. И я часто слышал, как она плакала по ночам.

Отец настаивал, чтобы я непременно женился в этом отпуске. Это было логично: если меня убьют, после меня останутся мои дети. Но, видимо, к своим двадцати годам я был слишком мал для понимания этого. И у меня еще не было девушки. Отец был уверен, что выпускнику Московского высшего общевойскового командного училища достаточно одной недели, чтобы жениться. Один день – познакомиться с красивой девушкой, три дня, чтобы она в него влюбилась, и три дня для того, чтобы расписаться (в связи с войной в Афганистане срок между подачей заявления и росписью в ЗАГСе был сокращен для офицеров до трех дней). И у меня еще оставалось около трех недель для того, чтобы плодиться и размножаться. Но я считал, что это нечестно. И будет правильно, если я сначала вернусь с войны, а уже потом начну заниматься всеми этими важными и нужными делами.

А пока я нашел одно из многочисленных писем, полученных мною от читателей журнала «Агитатор», и написал в ответ, что в ближайшее время непременно воспользуюсь приглашением и прилечу в гости. В город Ташкент.

Сан Саныч был прав, говоря, что мне не придется никого просить о помощи, ее будут предлагать. И вместо того, чтобы прилететь в незнакомый город, искать гостиницу и штаб округа, я всего лишь прилетел в аэропорт, где меня встречали очаровательная девушка по имени Марина и ее отец, который отвез нас на своей машине к ним домой. Это оказалось гораздо удобнее, чем одному скитаться по незнакомому городу с огромным чемоданом «смерть носильщика». Такие чемоданы с формой были у всех выпускников военных училищ. Хорошо еще, что второй такой же чемодан с зимней формой я оставил дома.

С детства я помнил фильм «Ташкент – город хлебный». В первый же вечер выяснилось, что он не только хлебный, но и очень гостеприимный. Марина была художником. Поэтому сутки с небольшим, проведенные мною в Ташкенте, превратились в калейдоскоп беспрестанных встреч с ее друзьями-художниками, посещение их выставок и мастерских. И в увлекательные экскурсии по замечательному и очень красивому городу.

Из нашего выпуска распределение в ТуркВО получили тридцать человек. Десять из них остались служить в военных частях округа, а двадцать молодых лейтенантов, и я в том числе, получили загранпаспорта для убытия в Афганистан. Мои товарищи Игорь Гук, Олег Якута и Игорь Овсянников решили лететь в Афганистан сразу. Остальные были направлены в поселок Азадбаш, находившийся в пригороде Чирчика, примерно в тридцати километрах от Ташкента. Отец Марины отвез меня и мой огромный чемодан на своей машине туда менее чем за час. На общественном транспорте эта дорога заняла бы у меня гораздо больше времени и сил.

Целый год я проходил дополнительную подготовку в 197-м отдельном батальоне резерва офицерского состава: акклиматизацию, горную, минно-взрывную подготовку, огневую подготовку на горном стрельбище, учился вождению боевой техники на горном танкодроме. Но кроме этого, почти два месяца исполнял обязанности помощника начальника оперативного отделения дивизии в поселке Азадбаш и один месяц – начальника разведки полка (во время развертывания, учений, боевых стрельб и выполнения учебно-боевых задач в Каракумах в январе 1986 года), выезжал с проверкой разведбата в Кушку.

Если поначалу наш батальон формировался из молодых лейтенантов, только что окончивших военные училища, то после того, как осенью 1985 года нас перевели из Азадбаша в Келяту, стали появляться и офицеры в более высоких званиях – старшие лейтенанты и капитаны, успевшие уже послужить в войсках. Ходили мы в солдатской форме, но подпоясанные офицерскими ремнями и с кокардами на панамах. Вместе с моим другом Володей Ивановым по выходным бегали купаться в бахарденском подземном озере Ков-ата («Отец пещер» на туркменском), находившемся километрах в двадцати от нашего учебного центра. Или вместе с выпускником ЛенВОКУ Игорем Дорогановым ездили прогуляться в Ашхабад.

Во время одной из таких поездок я навестил своего друга по училищу Сергея Андреева, который служил в Ашхабаде. Передал ему стопку почтовых конвертов, на которых подписал почтовый адрес своих родителей, а в качестве обратного адреса указал его ашхабадский адрес. Договорились, когда я попаду в Афганистан, буду отправлять письма родителям на его адрес. Он будет перекладывать их в эти конверты и отправлять. А письма от моих родителей будет пересылать на мою полевую почту. По моему разумению, такая небольшая военная хитрость позволила бы скрыть от моих родителей то, что я уже нахожусь в Афганистане. Чтобы они узнали об этом как можно позже.

Изредка получалось слетать на выходные домой. Обычно из дома я привозил пятилитровую пластмассовую канистру с клубничным вареньем. К тому времени по почте приходила пятикилограммовая посылка с печеньем, которую присылала моя сестра. Всего этого богатства хватало нам на один вечер, когда мы, почти всей ротой, собирались в ленинской комнате. Грозя всем электрическим сетям учебного центра коротким замыканием, в трехлитровых банках с водой гудели самодельные кипятильники, сделанные из лезвий бритв или стальных подковок к сапогам. Из-за проблем с гепатитом, который в то время начал косить наши ряды, мы использовали не чайную заварку, а верблюжью колючку (предварительно тщательно измельчали ее, превращая в кашицу). По словам нашего командира батальона, эта настойка хорошо защищала от гепатита, но желтухой тогда у нас переболели многие.

Сразу после Нового года наших резервистов стали отправлять в очередные отпуска, чтобы мы успели отгулять их до отправки в Афганистан. Моя очередь подошла только в апреле. Обстановка дома была тяжелая, все прекрасно понимали, что ожидает меня в ближайшем будущем, поэтому я решил немного попутешествовать. Сначала полетел в Калининград, где вместе с преподавателями Калининградского университета принял участие в экспедиции по проверке состояния памятников архитектуры в Калининградской области и в Литве. В этот раз по совету Сан Саныча форты, крепости и старинные замки я рассматривал с точки зрения не только военного, но и инженера, и архитектора. И сделал для себя много интересных открытий о том, как инженерные решения могут помочь сохранить жизни моих бойцов.

Из Калининграда я планировал полететь в Киев. Там жил еще один читатель журнала «Агитатор» – ученик пятого класса Костя Г. Он пригласил меня приехать в гости, сразиться на шахматной доске. Первую партию мы играли с ним около года, по переписке: одно письмо – один ход. Сыграли партию вничью, и мне было интересно познакомиться со столь юным и талантливым подростком, у которого я не смог выиграть в шахматы.

Когда 26 апреля я приехал в аэропорт, мне сказали, что на Киев все рейсы отменены. Причину отмены не озвучили. Это было довольно неожиданно. До Киева можно было добраться и на поезде. В кармане у меня лежал транзитный билет на самолет Москва – Калининград – Киев – Москва. Разумеется, его можно было поменять, но дорога на поезде заняла бы гораздо больше времени, чем я планировал. До конца отпуска оставались считаные дни, и каждая минута была у меня на вес золота.

Возможно, кто-то другой решил бы эту задачу иным способом. Но после службы в оперативном отделении дивизии и исполнения обязанностей начальника разведки полка меня уже приучили находить не совсем привычные способы решения поставленных задач. Я подумал, что на Киев может лететь самолет военно-транспортной авиации, но оказалось, что летит обычный Ан-24 с какими-то спецами на борту. Договорился с их старшим (удостоверение личности офицера Советской армии тогда было почти «вездеходом»). Он попытался меня отговорить. По его словам, в Киеве произошла какая-то серьезная авария. Но я сказал волшебное слово «надо!». И примерно через два часа был уже в киевском аэропорту Жуляны, где меня встречал Костя со своими родителями.

Вечером было большое и очень хлебосольное застолье. А утром Костя показывал мне Киев. Мы гуляли по набережным и по Крещатику, которые были удивительно безлюдными. Город мне понравился, и очень понравилась квартира, в которой Костя жил со своими родителями, – просторная, светлая, с интересной планировкой. Я подумал, что скоро такие квартиры начнут строить по всему Советскому Союзу.

Но больше всего мне понравилось, что Костя не предлагал мне сыграть с ним в шахматы. Почему-то играть не хотелось. Не потому, что где-то неподалеку, на Чернобыльской АЭС, в эти дни произошла какая-то непонятная авария. А потому, что едва ли в этот раз мы смогли бы с ним свести партию вничью. А мне не хотелось, чтобы среди нас были проигравшие.

На следующее утро я улетал в Москву. Во время регистрации обратил внимание на то, что среди пассажиров были только женщины. Подавляющее большинство с малолетними детьми. Не знал, были ли в это время какие-то ограничения на вылет мужчин из Киева. У меня в кармане лежал транзитный билет на Москву, и я об этом как-то не задумывался. Но мне казалось, что все эти женщины смотрят на меня с плохо скрываемым презрением, как на какого-то труса. И было глупо пытаться объяснить им, что я не бегу из Киева, а лечу через Москву в Афганистан.

Минут через десять после взлета самолет развернулся и снова приземлился в Жулянах. У него оказалась какая-то неисправность. Примерно через час мы взлетели снова, но уже на другом самолете. Почти сразу же после взлета в салоне самолета заплакал чей-то ребенок. Следом второй, третий… Этот полет запомнился мне жутким детским плачем, который никто не в силах был остановить.

А еще через несколько дней я летел в Туркмению, в свой родной батальон резерва. И почему-то вспоминал, как в начале моей службы в Азадбаше к общежитию, в котором я тогда жил (в бывшей дворянской усадьбе), по утрам приходили узбекские женщины, приносили фрукты. Денег за них не брали. Говорили: «Мы знаем, куда вас готовят. Вернитесь домой живыми. И наших сыновей тоже верните живыми». Я до сих пор помню их добрые и очень светлые лица. И их материнский наказ.

Почему-то я был уверен, что после отпуска нас сразу отправят в Афганистан. Но прошли май, июнь. Наступил июль. Это было время изнурительного ожидания. Учебные занятия продолжались до позднего вечера, но не могли занять нас полностью. Мысленно мы были уже далеко от этих мест. Тогда мы еще не понимали, что эти месяцы – просто подарок судьбы. Нам подарили возможность прожить еще несколько мирных дней. Но мы ждали вызова.