Kitabı oxu: «Поэты»

Александр Квартетский сочувственно, но при этом и слегка иронично, улыбается, глядя на своего подзащитного – бледного, взъерошенного юношу с опухшими от недосыпания глазами, которого пятнадцать минут назад привели из камеры для встречи с адвокатом. Александру Квартетскому – тридцать пять лет, у него большая лысина, он холен, спортивен, вальяжен и элегантен. На его запястье массивные часы; на манжетах – серебряные запонки; галстук скреплен зажимом с зеленым мерцающим камешком.

Подзащитному чуть за двадцать, на нем темный растянутый свитер, потрепанные джинсы. Подавленный и угрюмый, подзащитный сутулится, поеживается, обхватывает себя руками, как будто ему холодно. Александр Квартетский снимает «дизайнерские» очки с переносицы и укладывает их в кожаный футляр.

– Так, значит, это была дуэль?

– Да. По всем правилам.

– Что за правила?

– Правила дуэльного кодекса. Вызов в течение суток после оскорбления, ответ на вызов в течение суток после вызова. Заранее оговоренные время, место и условия поединка. Секунданты, ведущие переговоры и следящие за соблюдением всех правил. Ну и так далее…

– В книжках вычитали?

– Нет, в интернете…

– Из романтических побуждений сражались?

Подзащитный, насупившись, не отвечает, и адвокат молча предлагает ему закурить, протянув металлический портсигар. Подзащитный, поколебавшись, закуривает:

– Я вообще-то бросил… то есть, бросаю… но…

– Андрей! – адвокат, слегка подавшись вперед, смотрит своему подзащитному в глаза и тихо, с задушевной интонацией, продолжает. – Андрей, для закона ваш поединок с потерпевшим не благородная дуэль, а жестокая драка. Причем драка с холодным оружием, что серьезно отягчает… Потерпевший получил ранение. Потерял много крови. Если бы удар пришелся ниже, то клинок мог бы задеть бедренную артерию, а тогда верная гибель. Вы понимаете?

Подзащитный кивает, щурясь от дыма:

– Понимаю… Я должен быть с вами абсолютно откровенным и рассказать всю правду? Знаю, я кино такое смотрел… про судебные процессы.

Адвокат сцепляет пальцы на затылке, хочет откинуться назад, позабыв, что сидит не на стуле, а на привинченной к полу табуретке. Едва не падает. Прокашливается и ослабляет узел полосатого галстука.

– Ну, тогда «окей»! Начнем… И первый мой вопрос: кто был инициатором драки… о, простите, дуэли.

– Я.

– То есть, вы – оскорбленная сторона, потребовавшая сатисфакции, и право выбора оружия, соответственно, было за вами?

– Ну… как вам сказать… Вообще-то я его… этого…

– Потерпевшего.

– Да, потерпевшего, я его всякими-разными… теплыми словами… тоже обложил… Но предложил дуэль именно я.

– А почему, Андрей, вы выбрали рапиры?

– Их легче достать, чем пистолеты. Ну и вообще… красивей, интересней.

– То есть, для вас это имело значение, чтоб дуэль прошла красиво и интересно?

– Да. Конечно.

Адвокат, хмыкнув, задумывается.

– Ну, хорошо… А почему вы решили вести дуэль на спортивном оружии, а не на боевом? Драться, так уж драться!

– Я не убийца, господин Квартетский.

– Можно и по имени. Александр.

– Александр, я не хотел убивать этого… потерпевшего. Мне необходимо было всего лишь… этого… потерпевшего… публично проучить. Никто не собирался никого убивать! Мое условие было такое: деремся, пока один из нас не сдастся. Дрались без доспехов, с обнаженными торсами, а спортивная рапира, это стальная плетка: удары ею не опасны, но жутко болезненны. Это было сражение воль!

– Ну и великое счастье, что никто никого не убил! Но как же так получилось, Андрей, что рапира вашего… оппонента, назовем его так… была с защитным тупым колпачком на клинке… а ваша рапира – без подобного защитного колпачка? И поэтому вы отделались несколькими синяками, а ваш оппонент получил колотую рану. А?!

– Не знаю, как так получилось… – вздыхает Андрей. – С обеими рапирами перед началом дуэли все было в порядке. Секунданты проверяли! Может, пока дрались, у моей кончик, отломился?

– Вы, что ли, меня об этом спрашиваете? – адвокат удивленно вскидывает брови.

– Нет. Я предполагаю…– пожимает плечами подзащитный.

– Ну, так вот… – адвокат затушил сигарету в пепельнице, положил локти на стол и скрестил пальцы, – никакого обломившегося кончика с защитным колпачком на месте поединка обнаружено не было!

– Затоптали, наверное… – подзащитный жадно докурил сигарету и нервно вдавил ее в пепельницу.

– Или недостаточно хорошо искали, это сейчас не важно. А важно, что ваш оппонент попал в больницу с ранением в области… Кстати, Андрей, а как вы умудрились ему в ягодицу-то попасть?

Подзащитный смеется, впервые за время беседы:

– Он повернулся ко мне спиной, чтобы драпануть, и тут я… сделал выпад.

– Отлично! – адвокат вскакивает со стула и хлопает в ладоши. – Браво!… Ваш оппонент, стало быть, отказался от продолжения поединка. Пожелал остановить конфликт. А вы, тем не менее, стали его преследовать. Это отягчает вашу вину!

– Я в пылу… не сдержался.

– Мда-с… Интересное дело! – адвокат, сцепив руки за спиной, подходит плотную к серой стене и, не мигая, рассматривает ее шершавую поверхность. – Очень интересное. Дуэль! Такое в моей практике впервые. Да и в мировой, скажем так, не часто… Как в 19-ом веке, у поэтов каких-нибудь…

– Так мы и есть поэты, – подзащитный скромно потупляет взор.

– Вы? С потерпевшим? Поэты? – адвокат возвращается к столу и шлепается на табуретку.

– Да. А что такого? И довольно известные, признанные… ну-у, в определенной среде… Публикуемся, нас читают. О нас даже критик Борман писал!!! Не слышали про такого? Очень авторитетный критик…

– Борман? Критик? Нет… Бормана-ресторатора знаю, а Бормана-критика, увы. Так значит, мой подзащитный, дуэлянт-бретер Андрей Синицын – известный поэт. И потерпевший, раненный в левую ягодицу, Артур Пучков – тоже известный поэт? Удивительно…

– Ну, понимаете, – подзащитный смущается, теребит рукава свитера, растягивает их до кончиков пальцев, а затем подтягивает до локтей, – известность поэта, это не то же самое, что известность кинозвезды. Поэт считается известным, если о нем знают человек двести… триста… и, в основном, это такие же поэты, как он… ну и критики… студенты-там-всякие-филологи.

– Понятно. И что же вы с вашим коллегой не поделили? Прекрасную музу?

– Нет.

– Нет? А из-за чего же еще могут дуэлировать молодые поэты-романтики?

– Просто мы поссорились. Хотя мы никогда особенно и не дружили. Не любил я этого Пучкова никогда… Хотя, кто ж его любит?.. Крысу эту… Вы б его видели!

– Еще увижу… Продолжайте.

– Я сейчас попытаюсь объяснить… Мне и самому надо разобраться во всем этом… Как-то так все завертелось в тот день… я завелся… все так нахлестнулось одно на другое…

– Я вас внимательно слушаю.

– Вобщем, Артур Пучков – стервоза еще та!

– Да, да, я уже понял, что вы его горячий поклонник. Его моральные качества мы обсудим в другой раз…

– Вобщем, – подзащитный глубоко вздыхает, – вобщем, в то утро я проснулся в отличном, приподнятом настроении…

***

Андрей Синицын просыпается. У него отличное, приподнятое настроение. Он улыбается, жмурится, потягивается, трет лицо, ерошит волосы, бодро вскакивает с кровати, отдергивает занавески, распахивает окно. За окном – теплое, солнечное утро, свежий ветер врывается в комнату. Андрей быстро напяливает джинсы и рубашку, и, радостно напевая: «Тореадор, смелее в бой!» – отправляется босиком на кухню.

На кухне, уставившись в одну точку, неподвижно сидит его любовница – мистическая поэтесса Алина Грингот. Алина держит в руке длинный мундштук с сигаретой; в пепельнице – гора окурков. Алина одета в черное платье с кружевами, ее пальцы украшают массивные антикварные перстни из черненого серебра. У Алины – высокая прическа, волосы выкрашены в ярко-красный цвет. Лицо Алины покрыто белилами, а брови, веки, губы и ресницы выкрашены черным.

– С добрым утром, любовь моя! – Андрей чмокает Алину в щеку, Алина в ответ недовольно морщится. – Ты опять не спала всю ночь? Елки, здесь же дышать нечем! – Андрей распахивает окно, Алина поеживается.

– Ну-у… чего ты, ягода моя! – Андрей наклоняется к Алине.

Алина раздраженно морщится, отстраняя Андрея рукой:

– Нельзя ли обойтись без банальностей?

– Что с тобой?

Алина не отвечая, затягивается, выпускает струю дыма в потолок, внимательно наблюдает, как рассеивается дым. Ее взгляд неподвижен, она смотрит, не моргая.

Алина сидит на троне в огромном зале средневекового замка. Она – герцогиня. На стенах закреплены горящие факелы, рядом с троном – стражники в доспехах. Музыканты играют заунывную мелодию, у подножия трона кривляется карлик-шут. Виночерпий наливает в бокал красного вина, герцогиня делает глоток и жестом подзывает к себе высокого рыцаря со шрамом на лице и с длинными светлыми кудрями. Герцогиня дает рыцарю отхлебнуть немного вина, затем протягивает ему руку для поцелуя. Рыцарь опускается на одно колено, целует руку и смотрит герцогине в глаза. Она треплет его по щеке и едва заметно, поощрительно улыбается. Виночерпий подливает ей в бокал вина, она делает глоток и жестом подзывает к себе следующего рыцаря – точную копию предыдущего. Она протягивает ему сначала бокал с вином, затем руку для поцелуя, затем треплет коленопреклоненного по щеке и поощрительно ему улыбается. Третий рыцарь – копия двух предыдущих, а в зале – множество ждущих своей очереди высоких рыцарей со шрамами на лицах и с длинными светлыми кудрями…

– Что, опять? – Андрей хмурится. – Опять накатило, да?

– Отстань!

– Ясно… – Андрей включает газ, наливает воду в турку, ставит турку на огонь, роется в шкафчике:

– Где кофе, а? Кофе осталось еще?

Алина молчит, ее взгляд неподвижен, ее лицо ничего не выражает.

– Выпила за ночь все кофе?! Да?.. Ну, выпила, так и скажи! Мне ведь не жалко… Я сбегаю в магазин, еще куплю. Но чего молчать-то… Царица медной горы!

Алина тушит сигарету в пепельнице, меняет положение тела только затем, чтобы вставить в мундштук новую сигарету и, смерив своего любовника тяжелым взглядом больших прекрасных черных глаз, закуривает и пускает струю дыма в сторону Андрея.

– Что случилось? – Андрей нервничает. – Я что-то не так сделал? Или не то сказал? Или опять – твои психозы… У тебя, как всегда, на пустом месте – шекспировская трагедия пополам с мексиканским сериалом!

– Пока здесь психуешь только ты. – Алина отворачивается. – Я же совершенно спокойна. – Алина отвечает нарочито равнодушным тоном, с интересом наблюдая за пауком, бегущим вверх по стене.

– Ну, ладно… Я пойду в магазин, куплю кофе… к завтраку чего-нибудь… сладкого… Хочешь чего-нибудь?

Алина не отвечает, Андрей произносит «Тьфу ты!» и, махнув рукой, вешает на плечо сумку, нахлобучивает кепку, козырьком до переносицы, обувается, и с обиженным видом уходит. На улице его настроение улучшается. Он, блаженно улыбаясь, смотрит на высокое голубое небо, на зеленеющие деревья, на прохожих и на витрины магазинов. Мимо, виляя попами и колыхая бюстами, проходят две цветущие девушки, они кокетливо смотрят на Андрея. Он какое-то время мечтательно смотрит им вслед. Одна из девушек оборачивается и что-то шепчет на ухо подруге, и обе хихикают.

Андрей сбивает кепку на затылок, думает: «Елки, надо бы познакомиться с какой-нибудь простой, хорошей девчонкой. Без особых выпендронов. С какой-нибудь продавщицей… или с медсестрой… или с воспитательницей в детском саду… А то эти поэтессы сожрут мне все мозги!» Андрей заходит в небольшой бакалейный магазин. Покупателей нет, а за прилавком – симпатичная, веселая продавщица, она смотрит на Андрея с неким вызовом.

– Кофе, плы-ы-ыз! – говорит Андрей. – Нет, не это, вон то… В синей пачке… Хлеб – белый батон, да. Пачку масла, соленого. Плавленый сыр, пачку. Банку огурцов… Чего-бы еще сладкого такого?..

– Я – сладкая! – продавщица прямо и смело смотрит Андрею в глаза, наклонив голову к плечу, девушка слегка покачивается, опираясь на одну ногу, ее пальца накручивают рыжий локон, а влажные алые губы приоткрыты.

– Да?.. – от такого откровенного заигрывания Андрей смущается, но он готов поддержать флирт. – Я должен в это наслово поверить? Или…

Он кладет деньги на блюдце. Дверь открывается, к прилавку подходит Артур Пучков и пристраивается слева от Андрея. Артур Пучков вынимает из кармана авоську, кивает Андрею головой.

– Чем занят?

– Как всегда.

Артур Пучков – худ и сутул. У Артура резкие черты лица, брезгливо поджатые бледные губы и колючий взгляд.

– Мне кокосового печенья! – говорит Артур, и продавщица тянется за пачкой на верхней полке. Артур жадно разглядывает ее бедра и ноги.

– Я как раз хотел тебе звонить, – говорит Андрей. – По делу…

– Я тоже собирался тебе звонить. По делу…

– Жду у входа, – и, кивнув продавщице, Андрей выходит.

Артур улыбается продавщице, а она, положив на прилавок пачку кокосового печенья, посуровев лицом, строго спрашивает:

– Что-нибудь еще?

Андрей щурится на солнце. Артур выходит из дверей магазина.

Продавщица достает из-под прилавка плеер, нацепляет наушники и под латиноамериканскую музыку качает бедрами, закрыв глаза. Она – известная на весь мир киноактриса. На ней – роскошное красное платье с глубоким декольте, на шее – драгоценное колье. Она выбирается из белого лимузина, ей подает руку кавалер, одетый в смокинг. Бывшая продавщица крохотного бакалейного магазина берет под руку модного кинорежиссера, и пара поднимается по лестнице, устланной красной ковровой дорожкой. За заграждениями толпятся фотографы и поклонники. Деятели киноиндустрии улыбаются и помахивают ладонями в ответ на восхищенные возгласы из толпы и вспышки фотокамер.

Молодые люди неторопливо идут по улице.

– Симпомпончик какой! – говорит Артур. – Новенькая, наверное? Раньше ее не видел…

– Я хотел тебе сказать, – говорит Андрей, – я подумал, что… вобщем, подборку стихов, что я тебе выслал… ее надо в другом порядке составить… Цикл тот же, но только порядок другой. Последнее и первое стихотворения надо поставить в середину, а из середины кое-какие стишки переставить в конец и начало. Я новый план уже почти набросал, скоро вышлю тебе… Также я решил изменить общее название цикла. Он теперь будет называться не «Новые спиритуализации». Я придумал название получше, поэффектней – «Жареные цветы»! А? Как? Более провокативно, что ли… Жареные цветы!!! Звучит, да?

– Ну, так себе… – хмыкает Артур. – Нормально звучит. Название, как название. Не хуже предыдущего. Хотя и ничего особенного… Из того же ряда, что «Дохлая луна» и тэпэ. Но мне это все равно, потому что… Я тебе как раз об этом хотел сообщить. Твой цикл, как бы он ни назывался, не будет опубликован в очередном сборнике… Сорри, конечно, но…

– Почему? – Андрей резко останавливается.

– Таково решение редакции, – Артур тоже останавливается.

– Какой еще, на хрен, редакции?! – восклицает Андрей. – Редакция, это ты. Тебе, значит, и вопрос, почему?

– Ладно, это мое решение. Я его принял.

– Но еще месяц назад, ты говорил, что опубликуешь мой цикл.

– А потом я передумал. Бывает.

– Но мы договорились, что все железно. Я обещал никому не отдавать эти стихи. А у меня их просили… между прочим… Но я обещал отдать их только тебе, а ты обещал опубликовать… Был договор?!

– Но договор был устный. Письменного договора мы не подписывали.

– Ах, ты, мизерабль! – Андрей угрожающе приближается к Артуру.

– Но-но, полегче!.. – Артур отшагивает назад.

Молодые люди снова двигаются вперед по улице, полной шумящей листвы и солнечного света, разговаривая все эмоциональней и эмоциональней. Свернув за угол, они сталкиваются с подвыпившим мужичком в истрепанном пиджаке. Пьяница едва не падает, но, оправившись, увязывается вслед за молодыми людьми.

– Хотя редакция и не обязана объяснять авторам причины отказа… – говорит Артур. – Но мы не первый год с тобой знакомы, поэтому объясняю: твои стихи недостаточно актуальны.

– Чиво?! – Андрей прикладывает ладонь к уху, карикатурно изображая глухого дедка.

– В твоих новых стихах нет ничего прогрессивного. – Артур отвечает, нарочито повышая голос, как будто и вправду разговаривает с глухим.

– Чиво-чиво в них нет?! – тон Андрея становится откровенно издевательским.

– И кроме того, они не в формате нашего… моего издания… – Артур чувствует себя не в своей тарелке, ему хочется побыстрее закончить неприятный разговор.

– Ах, они «не в формате»! А месяц назад они были, значит, «в формате»? Месяц назад они были актуальными и прогрессивными, а теперь, значит, протухли как сардельки?!

– Месяц назад я недостаточно хорошо в твои новые стихотворения вник. Ошибся! Бывает. Редактор тоже может ошибиться…

– Хорошо, однако, что ты редактор, а не сапер! Значит, я «не актуальный» и «не прогрессивный»? А раньше? Раньше со мной все было в порядке?

– Раньше ты версифицировал гораздо интересней, – кивнул Артур. – Мы же… я же печатал тебя в нашем… в своем сборнике. Всегда, с самых первых твоих шагов в литературе.

– Ты это чего со мной, как мэтр, разговариваешь? «С первых шагов в литературе…» – передразнивает Артура Андрей. Да, меня уже вовсю печатали, когда ты еще только букварь осваивал!

– Гм-м… Мы вообще-то ровесники.

– Стихи мои, оказывается, «не в формате»… – Андрей заводится еще сильнее. – Когда ты издавал свой журнал за три гроша, на паршивой бумаге, не выплачивая авторам гонорары, тогда мои стихи были «в формате»?! А как только ты выбил грант у америкосов, как только появились серьезные деньги – на финскую бумагу, на типографию, на жирные гонорары, то сразу вдруг стал «не в формате», да?!

Артур резко останавливается. Андрей по инерции пролетает чуть вперед.

– Я не хочу продолжать этот разговор, – говорит Артур. – С тобой сейчас совершенно невозможно общаться. Ты слишком взвинчен. Я тебя понимаю. Успокоишься, дай знать… И, несмотря на твое хамство, я, как редактор и издатель, всегда готов рассматривать все твои новые тексты. И публиковать их… если они мне подойдут.

Андрей разворачивается и, не спеша, вразвалочку, возвращается к собеседнику, цедя сквозь зубы:

– Новые тексты?! Рассматривать?! Задницу ты у бегемота рассматривай, а не мои тексты! Ты у меня больше строчки не выпросишь, редактор хренов… Редактор он!!! Шишка ты в ямке, а не редактор. Русский язык сначала подучи, рыдактор. У тебя у самого – по пять ошибок на строфу…

– Считай, договорились. И не очень-то нужны мне твои строчки… тоже мне, великое сокровище – строчки твои.

– Ах, ты…

Андрей уже готов вцепиться в Артура, но пьяница, запыхавшийся от непривычной нагрузки, подходит к ним.

Это их коллега, поэт Василий Васильевич Глубокий, известный так же под прозвищем Вас-Вас. Ему пятьдесят лет, но выглядит он лет на пятнадцать старше.

Вас-Вас страдает с жуткого похмелья, но, тем не менее, хорошо «держит марку». У него опухшая физиономия хронического алкоголика, у него на голове серая шляпа в маслянистых пятнах, он очень бедно одет, но от него исходит позитивная энергия, он радостен, беззаботен, нервно подвижен. Он широко улыбается – передних зубов у него не хватает. За плечами у него старый армейский вещмешок.

– Юные мои гении, совсем помираю, выручайте! Чем можете…

– Не многовато ли гениев для одного перекрестка?! – язвит Артур.

Артур и Андрей с досадой смотрят на Вас-Васа, отворачиваются, доставая кошельки, чтобы Вас-Вас не увидел, сколько у них на самом деле денег. Роются в кошельках и, наскребя по чуть-чуть, одновременно подают Вас-Васу в протянутую ладонь.

– Н-на!

– Санька Верку матч! – Вас-Вас на глазок определяет сумму и разочарованно вздыхает. Он поправляет рюкзак:

– Юные мои коллеги, послушайте-ка мои новые вирши, что сочинил я прошлой ночью: «Же не манж па сис жур! Пропил я тещин абажур». – Вас-Вас начинает приплясывать, хлопая в ладоши и напевая.

Артур и Андрей одновременно открывают свои кошельки и протягивают Вас-Васу еще немного денег.

– Благодарствую! – Вас-Вас ернически кланяется им в пояс несколько раз.

– Вас-Вас, иди уж, а! – говорит Артур.

– Не до тебя сейчас… – вторит ему Андрей.

– Кажется, вы хотели драться, молодые люди? Еще не передумали? Могу вам помочь, как рефери. Моя такса – бутылка пива за минуту боя. Сколько вы продержитесь, интересно?

Андрей говорит, обращаясь к Артуру, уже беззлобно:

– У меня больше нет.

Артур достает еще немого денег, протягивает Вас-Васу:

– Все, Вас-Вас, больше не дам, иди уже…

Вас-Вас, снимая шляпу, театрально раскланивается и с достоинством удаляется.

***

Вечер, центр города, пешеходный бульвар: фонари «под старину», афишные тумбы, фонтаны, летние кафе, бутики, сувенирные киоски, кинотеатр. По бульвару прогуливается праздная публика.

Возле фонтана – пьяненький Вас-Вас, он, притоптывая и подыгрывая себе на гармошке, пытается напевать свои стихи, но получается, что он выкрикивает их, иногда подвывая, как камлающий шаман. Ни петь, ни танцевать, ни играть на гармошке Вас-Вас не умеет, но его выступление столь артистично, что пользуется успехом: вокруг Вас-Васа собралась толпа смеющихся людей.

Бабушка купала внучку

и давала взбучку

внуку. Деда на завалинке

штопал валенки.