Kitabı oxu: «S-T-I-K-S. Пройти через туман VII. Континент»

Глава 1

Новичок, вас приветствует новый мир. Он красив и сулит вам множество незабываемых моментов, не всегда позитивных. В связи с этим помните, что количество ваших возрождений ограничено, а заработать новые непросто. Вы возрождены на кластере 327-41-54. Регион – Юго-Восточное Побережье. Текущее количество возрождений – девяносто девять жизней.

Текущие задания: ОШИБКА! Задания Системой не определены!

Текущий статус – старт игры. До перезагрузки кластера осталось девяносто девять секунд.

Текущий статус – старт первой попытки. До перезагрузки кластера осталось 100 секунд.

Подсказка: вызов полноформатного контекстного меню – команда «Меню»; вызов всех или отдельных шкал на активный экран – команда «Показатели» с добавкой «Все» или названиями требуемых шкал. Показатели вызываются аналогично. Все элементы меню масштабируемы, можно изменять их цвета, степень прозрачности, внешний вид и расположение.

Стартовые условия: ОШИБКА! Стартовые условия не установлены!

Внимание, длительное пребывание в стартовых условиях способно существенно затруднить вашу игру. Чтобы снизить уязвимость, развивайте своего персонажа.

Удачной игры.

Когда я открыл глаза, то понял, что окончательно проснулся, хотя в голове ещё витали остатки странного сна. Он казался мне нелепым, будто кто-то нарочно лишил его логики и смысла.

Я бродил по огромному лабиринту. Циклопические каменные блоки и плиты, из которых он был сложен, мешали увидеть странное строение целиком и осознать его масштаб или хотя бы понять, где выход. Всё что было ясно во сне – лабиринт был построен не людьми и не для людей.

Каменные ступени, по которым я поднимался, оказались невероятно неудобными – плиты под моими ногами были иной раз вывернуты под такими углами, что просто устоять на них было невозможно, за проёмами и прорехами в стенах, которые бы язык не повернулся назвать дверьми или окнами, царила непроницаемая, угольно-чёрная тьма.

Как это ни странно, но тьма эта была уже мне знакома. Правда, это не мешало ей меня пугать всякий раз, когда я смотрел в неё.

Как я сюда попал? Зачем я здесь? И главный вопрос на миллион – кто я? В этом вопросе было столько простоты и одновременно бездонности, что я чувствовал, как внутри всё сжимается.

Разум упрямо твердил: «У людей есть имена, история, воспоминания». А я… не помнил ни одного своего слова, ни единого факта о себе. Это скручивало кишки в тугой узел, заставляя их холодеть внутри. Может, это просто остаточное наваждение после кошмарного сна?

Попытавшись прогнать морок, я открыл глаза. Комната, в которой оказалось моё бренное тело, не вызывала в памяти ни малейшего проблеска узнавания. Зато какая-то часть меня моментально и цепко улавливала детали: узкая казённая койка, стоящая вплотную к стене, и ещё четыре таких же, расставленных по маленькому помещению. Стол, четыре ужасных на вид тумбочки, пара деревянных стульев со спинками, помнивших, наверное, ещё Иосифа Виссарионовича. Койки пусты, на них никто не лежит, лишь на одной накиданы какие-то одеяла и тряпки.

Оглядывая стены, я заметил кричащие пятна облупившейся краски казённого ядовито-зелёного цвета, кто-то в нескольких местах написал похабные слова.

Под потолком висели замурзанные плафоны под длинные лампы дневного света. Кажется, их не протирали вообще никогда. Облупленные деревянные рамы окон показывали в прорехах отвалившейся краски, потемневшую древесину и никак не менее десяти слоёв закаменевшей от времени эмали.

Но самым примечательной деталью были двери. Большие, двустворчатые, деревянные и, по всей видимости, скрипучие. Такие не ставят в жилых помещениях из-за требований пожарной безопасности. Но именно здесь они установлены, вероятно, ещё и потому, что сквозь две створки намного проще закатить инвалидное кресло или кровать на колёсиках. Зачем это делать? Всё просто – я был почти уверен, что нахожусь в палате больницы.

При этом я так же был уверен, что никогда не был здесь раньше. Или – что менее вероятно, но более жутко – просто забыл о том, что всё-таки был. Что, в свою очередь, подсказывает,что у меня может быть амнезия.

Ощущение дежавю мучительно и робко скреблось в сознании, создавая впечатление, будто из памяти вырвали важные страницы, оставив смазанную обложку без названия. С каждой секундой эта пустота в голове напрягала всё сильнее. Но я не чувствовал себя больным или каким-то чахлым. Напротив, самочувствие я бы определил как хорошее. Проверил, слушается ли меня тело, первым делом, пошевелив пальцами на ногах и руках. Потом перешёл к локтям и коленям. Конечности сгибались, кожа при движении ощущала грубоватое постельное бельё, перекрахмаленное настолько, что вот-вот сломается.

Про память имелось стойкое впечатление, что стоит только немного напрячься, и всё встанет на свои места – как если бы мне просто нужно было вспомнить вылетевший из головы номер телефона или адрес. Однако именно это действие никаких результатов так и не принесло. Посреди моей памяти словно бы стояло зеркало, которым я любовался, но видел в отражении лишь собственную растерянную рожу.

Всплывали исключительно фрагменты сна – каменные плиты, чёрная бездна, странные надписи. А я никак не мог ухватиться за их смысл. Да и стоит ли искать его во снах?

Убедившись, что с моим телом всё в порядке, я сел на скрипнувшей пружинами койке. Заметив рядом растоптанные тапки-шлёпанцы, рефлекторно придвинул их к себе ногой. Размер, кажется, подходит, но я не помню, ставил ли я туда их.

Нехотя опустил ступни на пол и вздрогнул – покрытие вроде линолеума с выцветшим аляповатым рисунком под деревянный паркет, местами драное и, к тому же, холодное.

Навалилось почти отчаяние – как я мог докатиться до такой жизни, что начисто забыл не только, как тут оказался, но и собственное имя?

– Говорить-то я умею? – прошептал я вполголоса и немного успокоился от факта, что голосовые связки работают.

Молча подождал, словно надеясь услышать ответ. Была ли интонация моего голоса мне знакома? Звучит достаточно обыденно, но всё равно создаётся ощущение, будто я сам себе чужак.

Вздохнув, поднялся на ноги. Осторожно сделал первый шаг.

Чего я опасался? Пожалуй, того, что в больничных палатах лежат больные. Но физически я вроде как здоров и даже полон сил…

Внезапная догадка обожгла разум. Что, если я здесь не с физическим недугом, а с душевным? Ведь я ничего не помню. Неужели по тихой грусти я съехал с катушек, и добрые соседи вызвали карету скорой помощи, которая по совокупности факторов быстренько определила меня в дурдом?

Я огляделся. Палата как палата. Крошечная, но решёток на окнах нет. Да и вообще ничто вокруг не указывает на психиатрическое отделение.

Кстати, а что вообще должно на него указывать? Что мне известно о психиатрии в целом-то? Задумался, напрягая и без того зияющую дырами память… Получалось, что ничего-то я толком про сумасшедшие дома и не знаю, кроме санитаров, смирительных рубашек, мягких комнат и решёток на окнах.

Мой взгляд упал на предмет, колыхнувший всё внутри меня. Я знал, что это такое – зеркало. Небольшое, круглое, с подставкой, выполненное в форме увеличительной линзы – для того, чтобы прыщи давить на морде было сподручней. Но для моих целей сгодится и такое. С внутренним замиранием я взял его в руки и посмотрел в отражение.

Из зеркала на меня взглянуло лицо мужика – напряжённое, будто его застали врасплох. Небольшие тёмные круги под глазами, загорелая кожа. Возраст? Трудно определить… от тридцати пяти до пятидесяти. Всмотревшись в отражение, не почувствовал и тени узнавания. Словно смотрел на незнакомца.

Тряхнув головой, постарался отогнать нарастающую панику. Ладонь непроизвольно и очень привычно сжалась в кулак, я намеренно разжал её, чтобы успокоиться. Спокойствие. Главное – спокойствие. Дело житейское, разберёмся.

Вот только высиживать и ждать, что воспоминания сами вернутся – не мой метод… Или мой? Нет… Не помню.

Ладно, что дальше? Наверное, стоит проверить двери. Одна явно ведёт в коридор. Другая – судя по всему, в небольшой санузел. Оттуда доносится тревожный запах – смесь гниения и хлорки, будто кто-то пытался чистить туалет старым дезинфектором, но бросил дело, не доведя до логического конца.

Внезапно поймал себя на уверенности, будто во мне кроется способность решить любые проблемы силой. Мышцы плеч тут же напряглись, и в тело словно втекло чуть больше энергии, чем обычно – видимо, сработали боевые рефлексы. И, судя по ним, у меня действительно имеется кое-какой опыт в этом деле. Но с кем и когда я сражался?

Память снова промолчала.

«Кем бы ни был, я просто так не сдамся», – вызрела внутри твёрдая решимость. Но мозг снова подкинул сомнений:

«А вдруг ты и в самом деле просто местный чокнутый?»

Глава 2

Мысль о собственной ненормальности неприятно кольнула, но я заставил себя принять её как одну из версий – отступать в страхе было не в моих правилах.

Или в моих?..

Зараза! Опять эта пустота! Нет, сидеть тут, в этой казённой коробке, пропахшей хлоркой, я точно не собирался. Необходимо действовать! Неважно, кем я был, важно, кто я сегодня и кем стану завтра. И для начала надо выбраться отсюда хотя бы просто на воздух, осмотреться и понять, где я, бес раздери, нахожусь.

Я подошёл к двустворчатым дверям, тем самым, что кричали о больничном прошлом – а может, и настоящем? – этого места. Дёрнул ручку. Дверь оказалась не заперта, и это внушало оптимизм. Приоткрыв одну створку ровно настолько, чтобы протиснуться, я выскользнул из палаты.

Коридор оказался именно таким, каким я его и представлял, основываясь на атмосфере палаты. Длинный, сумрачный, с тусклыми лампами под потолком, бросающими желтоватые, болезненные пятна света на вытертый линолеум. Стены были выкрашены той же казённой зелёной краской, только здесь она облупилась ещё сильнее, обнажая под собой слои других, не менее унылых оттенков. В спёртом воздухе витали запахи лекарственных препаратов и чего-то кислого, словно кто-то решил приготовить щи из квашеной капусты на целый батальон. В обе стороны тянулись ряды одинаковых дверей без номеров – просто глухие деревянные полотна. Где-то вдалеке слышался приглушённый гул, похожий на работу вентиляции или какого-то оборудования. Но ни этот гул, ни мои шаркающие шаги были не в состоянии заглушить давящую тишину, царившую в здании.

Я наугад двинулся влево. Логика подсказывала, что где-то должен быть выход, лестница, лифт – что угодно, но ведущее наружу. Мне нужен был свежий воздух, нужно было увидеть небо, солнце или хотя бы дождь, чтобы убедиться, что я всё ещё на планете Земля, а не в каком-то очередном дурном сне.

Каждый шаг отражался в гнетущей тишине отражался гулким эхом от голых унылых стен. Я шёл, стараясь производить как можно меньше шума, и инстинктивно прислушивался к любому шороху. Внутреннее чутьё – то самое, что подсказывало о боевом опыте, сейчас било тревогу, заставляя держаться начеку. Рефлексы, полученные неизвестно где и когда подсказывали – что-то не так в этой богадельне.

Пройдя метров двадцать, я увидел впереди слабо освещённый пятачок – сестринский пост. Обычный стол, заваленный бумагами, старый дисковый телефон, настольная лампа под зелёным абажуром и… женщина в белом халате.

Она сидела спиной ко мне и, кажется, читала журнал, лениво перелистывая страницы. Фигура у неё была грузная, волосы неопределённого блондинистого цвета стянуты в неряшливый пучок.

Я постарался пройти мимо максимально тихо, почти на цыпочках, но пол подвёл – одна из рассохшихся досок, скрытых полотном линолеума, предательски скрипнула под моим тапком. Женщина вздрогнула и резко обернулась.

Лицо у неё оказалось под стать фигуре – одутловатое, с мешками под глазами и выражением вселенской усталости и раздражения. Маленькие глазки недовольно впились в меня.

– Пациент! Вы куда? – голос у неё был скрипучий, прокуренный и совершенно недружелюбный. – А ну живо в палату!

Я остановился, медленно повернулся к ней. Попытался изобразить на лице самое дружелюбное выражение, на какое был способен в данный момент.

– Доброго утра, – сказал я как можно мягче. – Прогуляться решил, воздухом подышать, перекурить. Засиделся немного.

Сестра хмыкнула и отложила журнал, на обложке которого красовалась разукрашенная полуголая девица с неестественно большими губами и бюстом.

– Воздухом? Перекурить? – переспросила она с откровенной издевкой. – Сейчас лекарства разносить будут. Потом завтрак. Потом обход. Никаких прогулок. Марш в палату, говорю! Совсем уже обнаглели, ходят тут, как у себя дома. Мне вот интересно, почему кофе опять такой паршивый привезли? Третий раз уже прошу нормальный заказать, а им хоть бы хны. И сахар вечно заканчивается не вовремя.

Она говорила это так, будто я был виноват в её кофейных проблемах и нехватке сахара. Я подавил вздох. Спорить с такой, судя по всему, бесполезно. Но и возвращаться в палату-клетку не хотелось.

– Лекарства, завтрак… – задумчиво протянул я. – А потом? Что потом?

– А потом будет обход врачей, больной! – отрезала она таким тоном, будто это объясняло вообще всё.

И снова взялась за журнал, давая понять, что разговор окончен.

Но я не собирался так просто сдаваться. Нужно было выиграть время, получить хоть какую-то информацию. Я шагнул ближе к посту, опёрся рукой о край стола, наклонился к медсестре и понизил голос до заговорщицкого шёпота, добавив в него немного игривой наглости:

– Послушайте… э-э-э… как вас? – я сделал вид, что ищу глазами бейджик, которого, естественно, не было. – А скажите честно, от чего лечить-то будут? А то, знаете ли… мой богатырь сегодня утром рвался в бой так, что я уж подумал – совершенно здоров! Готов к труду и обороне, так сказать. Может, и зря меня тут держат?

Я подмигнул ей. Сестра оторвалась от журнала, смерила меня презрительным взглядом с головы до ног, но на лице её не дрогнул ни один мускул. Да и усталость с раздражением никуда не делись.

– Ай… – протянула она без тени улыбки. – Все бы тебе шуточки шутить… Вы бы, пациент, халат-то распахнули да посмотрели на себя в зеркало. Вон висит.

Я хотел было уже возмутиться, что не висит, а как стойкий оловянный солдатик… Но медицинская сестра махнула рукой в сторону стены за моей спиной, где обнаружилось большое прямоугольное зеркало в потемневшей раме.

Моё сердце ёкнуло – что-то в её тоне заставило меня насторожиться.

Я повернулся к зеркалу. Секунду помедлил, собираясь с духом. Потом решительно рванул ворот надетого на меня больничного халата, как матрос тельняшку на груди.

И замер.

Прямо посередине моей груди, от ключиц и почти до самого живота, тянулся длинный, уродливый шов. Грубые чёрные стежки, похожие на скобы, стягивали края раны. Кожа вокруг была воспалённой, а сам шов густо измазан чем-то ярко-зелёным – вероятно, банальной зелёнкой.

Выглядело это жутко. Свежо. Болезненно.

– Вот видите, герой-любовник? – донёсся сзади равнодушный голос сестры, в котором не было ни сочувствия, ни злорадства – только сухая констатация факта. – Рановато вашему богатырю ещё в бой рваться. Операция по шунтированию сердца прошла успешно. Но надо ещё подлечиться. Поваляться. Так что марш в палату, и никаких перекуров.

Слова ударили по мне, как обухом по голове. Шум в ушах. Мир качнулся.

– Шунтированию? – эхом повторил я, не узнавая собственного голоса.

При взгляде на страшный шрам пустота в голове разрослась, будто решила поглотить меня целиком. Операция на сердце? Это объясняло больницу. Но не объясняло всего остального. Кто я? Что со мной случилось? И почему я ничего, абсолютно ничего не помню?

– Шунтированию, – уже спокойно и почти дружелюбно подтвердила мне медсестра. – Операция такая, из задницы вырезают кусок вены и в сердце вставляют. Пока рановато вам ещё бродить по коридорам, на перекуры бегать и «богатырём» своим трясти перед медперсоналом. Быстренько в палату, больной. А не то…

Шунтирование – это очень серьёзная операция. Новость эхом отдавалось у меня в голове, пока я плёлся обратно в палату. Ноги двигались сами собой, ватные, непослушные.

«Из задницы вырезают кусок вены и в сердце вставляют»…

Чудесно. Просто восхитительно. Начало новой жизни, не иначе. Или конец старой? Чёрт его знает.

Голова гудела, а под рёбрами – там, где теперь красовался этот франкенштейновский шов, – начало неприятно тянуть. Сестра что-то бурчала мне вслед, но я уже не слушал.

Толкнул скрипучую створку и снова оказался в зелёной коробке палаты. Тот же унылый вид, те же казённые койки. Воздух всё такой же спёртый. Зеркало на тумбочке всё так же бесстрастно отражает мою незнакомую, осунувшуюся физиономию.

Я машинально запахнул халат, стараясь не думать о том, что под ним. Операция на сердце… это многое объясняло, но одновременно делало ситуацию ещё более дикой. Как можно такое забыть?

Я уже собрался снова рухнуть на свою койку и попытаться собрать мысли в кучу, как вдруг… куча шерстяных, пыльных одеял на дальней койке у окна зашевелилась. Из-под серой, колючей массы высунулась голова, украшенная совершенно безумной, всклокоченной причёской, напоминающей воронье гнездо после урагана. Пара мутных глаз моргнула, фокусируясь на мне, и хриплый, прокуренный голос произнёс:

– О… Привет.

Глава 3

Я замер. Пустая палата на проверку оказалась не такой уж и пустой.

– И тебе привет, – ответил я, стараясь, чтобы голос прозвучал уверенно.

Сюрпризы продолжались. Увидев, что в комнате действительно есть кто-то помимо гор одеял, я не удержался от удивлённого вопроса, который сам собой сорвался с языка:

– Ты кто такой?!

Голова высунулась чуть больше, обнажая шею с кадыком и часть плеча в растянутой серой майке-алкоголичке. Мужик уставился на меня странно, с каким-то недоумением, смешанным с лёгким подозрением. Блондин. Или вернее, то, что когда-то было блондином, поскольку сейчас его волосы имели неопределённый желтовато-серый оттенок. Лет сорока с небольшим на вид, может, чуть больше. Лицо отёчное, с характерной сеточкой лопнувших капилляров на носу и щеках – красноречивые следы долгой и крепкой дружбы с зелёным змием.

– Чё, забыл, да? – протянул он, всё так же глядя на меня в упор. Глаза у него были голубые, но какие-то выцветшие, водянистые. – Не узнал? Немудрено, в принципе. Олег я.

Олег. Ну хоть какое-то имя в этом вакууме.

– Отлично! – ответил я и, понизив голос, уточнил уже более вдумчиво. – А я кто?

Этот вопрос сейчас волновал меня куда больше, чем личность соседа по палате.

Олег снова уставился на меня, на этот раз его брови поползли вверх, образуя на лбу складки. Он даже привстал на локте, внимательнее рассматривая меня.

– Ты серьёзно ща? – спросил он наконец, и в голосе его прозвучало неподдельное удивление, хотя и слегка приправленное какой-то застарелой усталостью от мира. – Петровича разыгрываешь, что ли? Или тебе там, в реанимации, башку совсем отшибло?

Кого? Какого ещё Петровича?

– Я на шутника похож? – рыкнул я, чувствуя, как раздражение начинает закипать внутри. – Что случилось? Говори, как есть.

Рык мой прозвучал совсем не так как я того ожидал, а… неубедительно? Или, может, жалко? В общем, совсем не так, как я надеялся, и нужного эффекта не возымел. Но Олег, пожав плечами, поморщился то ли от неприятных воспоминаний, то ли просто от утреннего похмелья, и с лёгкой досадой произнёс:

– Да откуда мне-то знать? Тебя вроде из интенсивной терапии привезли вчера. Вечером. На каталке. Ты ещё от наркоза или чем там пичкают нас не отошёл – такую чушь забористую нёс, что я аж заслушался. Про каких-то монстров, лабиринты каменные, артефакты иномирные, тьму непроглядную… Прям готовый сценарий для ужастика. Тебе, брат, книжки писать нужно, серьёзно говорю. Может, денег бы поднял. А то знаешь, как сейчас с нормальной работой – жопа полная. Вот я сварной, вроде руки из плеч, а хрен где устроишься нормально, чтоб не кинули. Одни обещания, тля…

Он говорил это буднично, перескакивая с моего состояния на свои проблемы, но его слова про «монстров, лабиринты, артефакты, тьму» заставили сердце забиться чаще. Это же… это же из моего сна! Или… из того сообщения вроде бы какой-то Системы?

Мозг лихорадочно заработал, пытаясь сопоставить факты. Если меня привезли только вчера вечером, и я был под наркозом…

– Так ты вчера приходил в себя, – буднично пояснил Олег, всё ещё не выбираясь из своего одеяльного кокона. – Воды попросил. Громко так, требовательно. Ну, я тут рядом был, встал, налил тебе из графина – вон он, на тумбочке пустой стоит. Ну представился заодно. А ты выхлебал в итоге весь графин, как верблюд, и снова отрубился. Даже спасибо не сказал. Невежливо…– Постой, – перебил я его. – Если мы с тобой толком и не говорили, как ты думал, я узнаю тебя?

Приходил в себя? Просил воды? Ни малейшего проблеска воспоминаний. Словно и не было ничего. Только сон этот дурацкий про лабиринт… и вот это сообщение… или что это было?

– Вот же зараза! – рявкнул я, скорее от досады на собственную дырявую память, чем на Олега.

– Да ты это… не кипятись, – примирительно прогудел сосед из-под одеял. – Я ж сам не знал, что ты вчера вообще никакой ещё был. Думал, просто хамоватый тип попался. Как звать-то тебя? Представиться бы надо по-человечески. А то лежишь тут, как анонимус.

– Не знаю, – выдохнул я, устало потирая виски. Голова начинала гудеть, словно внутри заработал дизельный генератор. – Я вообще ничего не знаю. Ни имени, ни прошлого, ни как сюда попал. Так что давай ты как-нибудь попроще будешь говорить, без намёков на вчерашний день, ладно? А то у меня уже в голове такой компот… скоро крышка подпрыгнет и начнёт ехать, по тихой грусти шурша шифером.

Олег помолчал секунду, переваривая информацию. Потом присвистнул.

– Да уж… Ты, я гляжу, реально плывёшь, мужик. Конкретно так. Амнезия, что ли?

– Ага, верно подметил, Шерлок, – съязвил я. – Ты, небось, сам в шоке от своего дедуктивного метода? С какой целью интересуешься? Хочешь анамнез для истории болезни собрать?

– Да ну… Скажешь тоже… Чего ты такой нервный-то? – Олег слегка высунулся из-под одеяла, полностью явив миру свою помятую рожу потомственного алкоголика. – Я просто разобраться хочу. Чисто по-человечески. Не каждый день такое видишь, чтобы человек взял и забыл, как его мамка с папкой назвали. Странно это всё. Вот ты часто видел, чтобы человек забывал имя своё?

– Я и тебя-то впервые вижу, Олег, – отрезал я, чувствуя, как терпение истончается. – Или это до сих пор до твоего сознания не дошло?

– Воу-воу, полегче, – он даже руки выставил перед собой ладонями вперёд, словно в попытке защититься. – Понял, понял. Действительно, ненормально всё это. Говоришь вроде складно, мысли выражаешь чётко, а сам – чистый лист. А ну-ка…

Он пошарил где-то в недрах своей постели и извлёк оттуда потрёпанный смартфон с трещиной через весь экран.

– Ща я гляну, может, в сети что-то нарою про такие случаи. Или новости какие местные… вдруг там что про тебя писали? Нашли, мол, неизвестного после… ну, не знаю, после чего. Знаешь, как таких называют?

Я помотал отрицательно головой.

– Джон Доу, – радостно сообщил мне Олег, вызвав непреодолимое желание поставить ему под глаз фингал. – Ты, может, помнишь?.. Ну…Ну хоть что-то?

Я отрицательно покачал головой, и сосед по палате деловито ткнул пальцем в экран и сосредоточился на нём. А я смотрел на него и чувствовал, как внутри поднимается волна иррационального раздражения. Сеть, новости… Слова знакомые, но ровным счётом ничем не помогают в текущей ситуации.

– Лабиринт помню, – неожиданно для себя произнёс я.

Олег оторвался от телефона.

– Чего? Какой лабиринт?

– Каменный. Огромный. И плиты… лестницы неудобные… тьма за проёмами… – слова вылетали сами, вслед за обрывками сна, который всё ещё цепко держал меня в своих лапах.

– О как… – протянул Олег, чуть нахмурился, снова уткнулся в свой гаджет, и принялся суетливо водить пальцем по экрану. – Блин, чё за фигня… Сеть отвалилась. Значка нет. Вот же ж… Только хотел посмотреть, какой вчера счёт в футболе был. Вечно так!

– А может, тебе лицо поломать, Олег? – спокойно, почти равнодушно спросил я, глядя прямо в выцветшие глаза.

Он вздрогнул и отложил телефон.

– Ты чё?! Совсем кукухой поехал? За что?!

– Сколько раз тебе, непонятливому, нужно повторять, что с памятью у меня катастрофа? Полный швах! – я повысил голос, уже не сдерживая злость. – Какой, в задницу, отвалилась?! Какая, мать твою, сеть?! Я имя своё вспомнить не могу, а ты мне про футбол и про сеть! Ты сам-то в разуме?

Олег растерянно заморгал.

– А… ну да… Извини, мужик, – пробормотал он. – Забыл как-то… Просто никак не могу вкурить, каково это – не помнить ни шиша, даже как тебя зовут… Жуть. Слушай, тут и света нет, похоже. Лампочка вон не горит.

Он кивнул на потолочный плафон.

– Может, пробки выбило или вообще во всей больничке электричество кончилось? Сходи в коридор, глянь, а? А то лежать в темноте как-то стрёмно. И телефон не зарядить…

Электричество меня сейчас волновало меньше всего, но мысль о том, чтобы снова пройтись по коридору, показалась неплохой. Нужно было двигаться, что-то делать, а не тухнуть в этой палате с похмельным философом. К тому же он был прав – лампы действительно не горели, только тусклый утренний свет сочился сквозь грязное окно. И это было странно. Очень странно.

Но главное – Я чувствовал, что это явление было как-то связано с моим сном. Оставалось только разобраться, как именно.