неВойна

От автора

Эта книга, как и три предыдущие¹, – в первую очередь о людях. О необычных людях в необычных обстоятельствах. Впрочем, для моих героев необычно как раз то, что о них – офицерах одного из самых закрытых подразделений в России – пишут книги. А суровый быт, изматывающие тренировки, командировки «на войну» и постоянный, осязаемый риск – это обычная работа. Работа, которой они отдают лучшие годы жизни. И которая делает эти годы лучшими.

Я знаю это по себе. Когда-то и у меня была мечта – служить в «Альфе», и я добился своего, попал в подразделение. Каждый, кто оказывается здесь, признается: такого общения и такой дружбы трудно найти в обычной жизни. И дело даже не в профессии. Просто в «Альфу» попадают люди особого сорта. Мужики. Те, с кем не страшно и в разведку, и в бой, и на смерть. Но все мы разные: у каждого свой темперамент, свой характер, свои пристрастия. И свой путь, который он прошел, чтобы попасть в братство «людей А».

Эту книгу я посвятил молодым офицерам, пришедшим в подразделение в разгар чеченских войн и оказавшимся в первых рядах борцов с захлестнувшей Россию волной террора в конце девяностых – начале двухтысячных. Это было нелегкое время, которое ломало одних и закаляло других. Благодаря им – преемникам ветеранов первых наборов – и сохранился дух Группы, ее неписанный кодекс чести, который передается из поколения в поколение.

В этой книге я изменил имена наших сотрудников, и тому есть несколько причин. Во-первых, многие из них и по сей день занимают ответственные посты и являются людьми непубличными. Во-вторых, есть вещи, которыми можно поделиться в дружеской беседе, но упаси бог вынести их за порог! Наконец, некоторые из персонажей стали собирательными, хоть и остались узнаваемы для своих прототипов. Таким образом мой рассказ получился более откровенным и занимательным, но при этом не потерял в документальности, поскольку, хотя всех героев и следует считать вымышленными, все события, напротив, вполне реальны.

ПРОЛОГ

В Госпитале для ветеранов войн № 1 было тихо. Палаты опустели еще накануне, и ночная смена, впервые оставшись без работы, кемарила на постах и в ординаторских. В начале пятого тишину нарушили тяжелые шаги. В коридоре показался человек в камуфляже. Эхо от берцев, отражаясь от стен, билось, как кровь в висках, – тум-тум-тум… Дежурная на посту вздрогнула и проснулась. Военный быстро прошел мимо нее и свернул в туалет.

Холодный свет люминесцентных ламп резко очертил его лицо: зеленые глаза, конопатые щеки, вздернутый нос, узкие губы. На вид парню было около тридцати.

Прикрыв за собой дверь, он опустился на колени, перекрестился и, прикрыв глаза, зашептал слова молитвы. «Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя… Господи, пронеси эту чашу мимо меня. Господи, спаси и сохрани».

Его звали Сергей Шутов. Ему было тридцать два. И он служил в Управлении «А».

Пять минут назад он узнал, что сегодня должен умереть. Возможно, погибнут они все. Но он – первый по расчету в штурмовой группе – почти наверняка.

За годы службы в «Альфе» он привык к близкому присутствию смерти. В Чечне она подстерегала на каждом шагу – в густой зеленке, на пыльной обочине, в заброшенном сарае на окраине села. Он не думал о том, что может погибнуть. В бою об этом думать некогда, а после боя – глупо. Но для себя он твердо решил, что если придется, пойдет до конца. И когда однажды ночью он тащил раненого товарища, а чехи² рыскали в паре десятков метров от них, он был готов взорвать себя, лишь бы не попасть в плен. Плен хуже смерти. Это он знал наверняка.

Но на этот раз шансов почти не было. Террористы их ждали и готовились к штурму. Поэтому, когда командир, разлив водку по стаканам, со странной улыбкой произнес: «Привет, покойнички!» – он не удивился. И выпил водку как воду. Он вышел из палаты, где они подгоняли экипировку перед штурмом, и пошел по коридору. Ему нужно было побыть одному.

Его лоб лежал на холодном кафеле. От кафеля сильно тянуло хлоркой. В тишине больничного туалета было слышно, как подтекает кран. Вода капала как часы, раз в две секунды. Нарезала время на ровные куски. Накапало, наверное, с полстакана, прежде чем Сергей поднялся, подошел к раковине и затянул кран. Затянул до упора, но капать не перестало. Взялся за второй и тут же осекся: «Нашел время кранами заниматься!» В этот момент он увидел себя в зеркале. Мокрое лицо блестело, опухшие глаза смотрели, не мигая. Пальцы впились в раковину.

Из зеркала на него глядел покойник. И Сергей ему улыбнулся.

Он вытер глаза и лоб рукавом и прикоснулся к карману, где лежала фотография деда.

– Дед, ты меня слышишь? Знаю, что слышишь. Сегодня я постараюсь сделать все как надо. Чтобы тебе не было за меня стыдно. Я не подведу тебя, дедушка. Прости меня, если что не так.

ДЕД

– Сережка, ты кроликов покормил?

– Да, дедушка, покормил. А в клетке, где Машка с крольчатами живет, один крольчонок, серенький такой, выскочил из гнезда, по клетке туда-сюда, меня увидел – испугался, уши прижал – и шасть обратно. Смешной такой.

– Ты туда не лазай пока. Я тебе говорил: мать чужой запах учует – может не принять. Пойди курам насыпь, что тут осталось.

– Хорошо, деда. А потом на остров, с ребятами, ладно?

– Добро. Чтоб к ужину как штык!

Остров был Сережикным любимым местом отдыха. Туда не забредали коровы, не приезжали на пикники шумные компании. Там можно было загорать на берегу, прятаться в кустах или играть в Чапая, закидывая наступающих белогвардейцев комьями ила.

Раньше родители брали Сережу с собой к Черному морю. Он с нетерпением ждал этого путешествия. Жизнь на море была волшебной сказкой. Скалы превращались в корабли, уступ на берегу – в капитанский мостик, полотенце – в парус. Его игрушечные солдатики штурмовали бастионы, опускались под воду и взбирались на холмы. Днем, когда Сереже полагалось спать на прохладной террасе, которую они снимали, он тайком читал книжки про приключения, которые они с отцом выбирали в местной библиотеке. На обложках мелькали Фенимор Купер, Александр Беляев, Джек Лондон, Александр Грин… Он хотел быть похожим сразу на всех его любимых героев и взахлеб пересказывал отцу самые яркие сюжеты.

А в этом году мама сказала, что они не смогут поехать на море, и его отправили на все лето к дедушке с бабушкой. Они жили на окраине Майкопа, что считалась уже деревней. Сережа и раньше приезжал сюда. Дом был на четыре семьи; это жилье дали дедушке, когда он еще служил. В бревенчатой избе с огромной печкой было уютно. Пахло то блинами, то пирогами, то хлебом, который по праздникам бабушка пекла сама. Из окна открывался вид на горы, а не на соседнюю панельную девятиэтажку, как в их городской квартире. Тут даже воздух был другой. А запахи! Ни с чем не сравнимый запах дров, пряный аромат сушеных трав, теплый запах хлева. Даже ржаная буханка из магазина тут казалась вкуснее.

Потом в деревню провели газ, на кухне поставили АГВ³, по комнатам протянули трубы, а дед с отцом соорудили пристройку и установили туда ванную – верх роскоши в этих краях.

По утрам за окном кричали петухи, блеяли козы, со двора выводили коров и деревенский пастух гнал стадо на луга, к реке, через железку, в обход воинской части. Мальчишки бегали к воде напрямки, перелезая через высокий бетонный забор.

– Серега! – в калитку просунулась голова соседского Пашки. – Мы с Жоркой купаться идем. Ты с нами?

– Сейчас. Курей докормлю – и выйду.

Пашка с Жоркой были соседскими погодками, с которыми Сергей особенно сдружился в это лето. Они вместе играли, вместе лазили на гору за ежевикой, вместе ходили купаться. Они-то и показали «городскому» короткий путь на реку – через воинскую часть, где размещалась 9-я мотострелковая дивизия⁴.

– Айда через забор! – Пашка сплюнул на рельсы уверенно направился к бетонной ограде.

– А не заругают? – засомневался Сережа.

– Не боись, пацанов не трогают. Сам увидишь. Лезь давай.

Сергей с трудом вскарабкался на забор. Сандалии скользили по гладкой плите, нагретый на солнце бетон обжигал руки. Пашка помог ему забраться наверх.

То, что он увидел за забором, поразило его. Огромные асфальтированные плацы, окаймленные черно-белыми свежевыкрашенными бордюрами, надраенные армейские грузовики с большущими колесами, но главное – в части кипела жизнь. На плацу маршировали солдаты – не те оловянные и пластмассовые солдатики, что покупал ему отец и с которыми он до сих пор играл в свободную минуту, а настоящие – в бухающих по асфальту сапогах, выцветших пилотках с алыми звездочками и с горящими на солнце пряжками ремней. Чуть поодаль другие, скинув гимнастерки, тренировались на спортплощадке. Слышались короткие команды.

Он шел за ребятами, опасливо озираясь по сторонам. Вдруг все-таки прогонят? Не могут не прогнать: тут же воинская часть, секретность, вон какой заборище – за час не обойдешь!

Они подошли к спортплощадке. Тут приседали, отжимались на брусьях, крутились на перекладине. Мускулистые тела лоснились от пота. Один из бойцов, спрыгнув с турника, направился к ним.

– Здорово, Гриша! – закричали наперебой Пашка и Жорка.

– Здорово, пацаны! – он потрепал их по плечу. – А тебя, рыжий, как зовут? – обратился он к Сереже. – Что-то я тебя не помню. Ты здешний?

Он стоял перед ними и улыбался. С его коротко стриженных волос падали капли пота.

– Я Сергей. Мы через забор… Я тут первый раз… На лето приехал…

Он стоял красный как рак, язык от волнения заплетался.

– Можно мне еще посмотреть?

Солдат рассмеялся.

– За посмотреть денег не берут. Подтягиваться-то умеешь?

– Не знаю, – смутился Сережа. – На настоящем турнике не пробовал.

Солдат расхохотался.

– Так-таки ни разу не пробовал? Вроде пацан взрослый. Сколько лет тебе?

– Десять.

– Хочешь попробовать?

– Так высоко же, я не достану.

– А я подсажу. Вон и друзей твоих тоже. Они уже привычные.

Старший Пашка с ходу подтянулся восемь раз, Жорка, ровесник Сережи, – пять. Недавно их отец смастерил во дворе турник и те по нескольку раз на дню соревновались друг с другом. Сергей же повис как сосиска.

– Давай, Серега! – подбадривал Гриша. – Ногами не дрыгай, только силы растратишь. Соберись! Один раз подтянешься, дальше само пойдет.

Но в тот день дотянуться до перекладины он так и не смог. Зато твердо решил, что до конца лета научится подтягиваться восемь раз, как Пашка. Он про себя пообещал это Грише.

Они подружились. Теперь Сергей стал часто бывать в части. Как-то Гриша провел его по казарме. Их шаги гулко разносились по пустому помещению. Крашеные доски пола были чисто вымыты, аккуратно заправленные двухъярусные кровати стояли ровными рядами, солнечные лучики плясали на прикроватных тумбочках. Сережа подошел к одной кровати, потрогал синее колючее одеяло.

– Во, мой дедушка так же кровать заправляет, полосками к ногам.

– Он у тебя военный? – спросил Григорий.

– Да, в запасе. Он еще с фашистами воевал. У него и награды есть.

Дед не любил рассказывать о войне. А расспрашивать его Сережа не решался. Однажды, заметив у деда на плече огромную, криво зарубцевавшуюся впадину, он потихоньку расспросил об этом бабушку.

– Под Ельней его ранило, вроде как снайпер подстрелил. Тогда снайпера немецкие много наших побили. Пуля-то разрывная – в шею попала, а в плече разорвалась. Вишь как получилось: через шею прошла и ничего не задела. Говорили, в рубашке родился. А я тебе так скажу: мать тогда молилась за него крепко, вот Бог и сберег.

Ноги у деда тоже были в шрамах. «Мина прилетела», – коротко ответил он на немой вопрос внука. Вечером, когда дед ложился спать, Сережа не мог оторвать глаз от его крепкого тела с клубками мускулов и веревками сухожилий. На раны он старался не смотреть, но они притягивали взгляд. И Сережа думал: каково это – пройти через войну? Смог бы он выдержать такое?

Иногда, когда в доме никого не было, он доставал с дальней полки тяжелую солдатскую каску с оборванным ремешком и надевал ее на свою коротко стриженную голову. Каска была страшно велика, но приятно холодила и пахла старым железом.

– А у вас каски есть? – спросил он как-то Гришу.

– Каски? – удивленно протянул тот. – Есть, конечно. И еще много чего есть. На учениях в полной экипировке бегаем. Вот вырастешь, пойдешь служить, сам узнаешь.

– Я бы хотел тут служить.

Сережа смотрел, как бойцы с автоматами рассаживались по машинам, – рота уезжала на стрельбище.

– А мы на следующий год увидимся? – он заглянул в глаза Грише.

– Нет, брат, у меня осенью дембель.

– Что такое – дембель?

– Домой, значит, пора. А потом, кто хочет – на сверхсрочную. Дальше служить. Такие дела.

– А ты хочешь дальше служить?

– Да, буду служить. Только уже не здесь.

– Так мы совсем больше не увидимся? – голос Сергея дрогнул.

– Кто знает! Если Афган затянется, может, там встретимся. На турник пойдем?

– А как же!

В тот день Сергей подтянулся восемь раз. Он выполнил обещание.

РАЗРЫВ

Дед поднялся с дивана и выключил телевизор.

– Пора, Сережка, спать. Завтра родители приезжают, послезавтра в школу. Соскучился по товарищам-то твоим?

– Соскучился, – со вздохом ответил Сергей.

За лето он привык к деревенской жизни. С удовольствием ухаживал за кроликами, кормил кур, косил траву, бегал в магазин, – словом, без дела не сидел.

После обеда он с пацанами закатывался на речку или лазил по горам – там водились ящерицы, которых Сережа навострился ловить. Главное было быстро накрыть ее ладошкой, но не придавить. И не схватить за хвост, а то он останется в руках, а ящерица убежит. Это он усвоил быстро, с удивлением наблюдая, как оторванный хвост дергается в его руке. Ящерицы были красивые и переливались на солнце. Их можно было разглядывать часами. Он сажал их в банку и нес домой – показать деду и пацанам. А потом снова лез на гору – отпускать.

К концу лета Сережа стал скучать по родителям, а за неделю до первого сентября и вовсе затосковал. Впервые они расстались так надолго. Он высматривал их на улицах, в магазине, на почте. Подходя к дому, он представлял, что у калитки стоят желтые отцовские «Жигули». Не увидев их, он говорил себе, что родители приехали на троллейбусе и, наверное, уже сидят за столом. Но они всё не приезжали, и он не мог понять почему.

Ни от бабушки, ни от деда он ничего не добился. «Должны приехать, до первого сентября уж немного осталось», – успокаивали они его. И вот завтра – завтра! – они наконец увидятся. «Хорошо бы, чтоб папа подарил мне еще солдатиков, в касках и с автоматами. Я бы научил их ничего не бояться – ни пуль, ни всяких там мин. И всегда побеждать». С этими мыслями он заснул.

* * *

Дед, склонившись к настольной лампе, читал «Адыгейскую правду».

– Вася, – вполголоса позвала его жена, – оторвись-ка, мне тебе сказать кое-что надобно.

– Что случилось, Валюша?

Жена села рядом, положила руки на стол. Дед сразу стал серьезным.

– Сегодня ко мне на работу Наташа приходила. Разводятся они. Саша к себе уезжает, в Минводы.

– Как разводятся? А с пацаном что будет?

– Видишь ли, они оба не хотят Сережку оставлять.

– Как так – не хотят?

– Вроде как не вписывается он в их планы.

– Наталья так сказала?

– Так и сказала.

– И это наша дочь?! Где ж мы так промахнулись! – дед ударил кулаком по столу.

– Тише ты, Сережку разбудишь. Мужик у нее завелся, как я поняла, – шепнула жена.

– Так. То-то она на все лето пропала. Ну а Саня что? Нормальный же вроде мужик.

– Не знаю, я с ним не говорила.

– Пацану нужны отец и мать, – отрезал дед.

– Зато им он, выходит, не нужен.

– И как они это сыну скажут? Как в глаза ему будут смотреть?

– Не знаю, завтра обещали забрать, в школу отвесть.

Она посмотрела в угол, где горела лампадка.

– Может, еще наладится у них, как думаешь?

Дед молча встал и вышел на двор.

* * *

Сережа открыл глаза и улыбнулся. Сегодня приедут родители. Он потянулся, повернул голову в сторону дедовой кровати и вздрогнул: дед смотрел на него каким-то странным взглядом, будто видел его впервые.

– Дедушка, ты чего?

– Ничего, Сережка. Пора вставать.

Дед поднялся с постели. Постель была в беспорядке: одеяло сползло на пол, простыня сбилась в ком, обнажив полосатый матрас.

– Дедушка, тебе плохо спалось? Ты не заболел?

– Нет, Сережка, не заболел. Сон мне плохой снился. Пошли умываться, завтракать пора.

День был солнечный, на траве блестела роса. После обеда пришли соседские пацаны.

– Ба, во сколько папа с мамой приедут?

– Обещали к шести.

– Можно мы пока на речку сбегаем?

– Беги, только не задерживайся. А то давеча потемну уж явился.

– Деда, можно твои часы взять? Чтобы не опоздать.

– Бери, только не потеряй. Сам застегнешь?

Сережа никогда не надевал дедовых часов. Он сам не знал, зачем сейчас попросил их.

Но ремешок не держался на детской руке.

– Неси-ка шило, сейчас новую дырку проколем, – предложил дед.

– Не надо, дедушка. Возьми. Я когда вырасту, тогда попрошу, а пока не надо. Я так.

* * *

Они подходили к железной дороге, когда вдали показался поезд.

Местные мальчишки привыкли к поездам. Но Пашка с Жоркой в поезде никогда не ездили. Поэтому нескончаемые рассказы Сереги о море и путешествиях слушали с открытыми ртами.

– В вагоне такие котлы есть – титаны, их щепками топят, – рассказывал Сергей. – Как самовар. Там воду кипятят. Дым от этих щепок вкусно пахнет. Во, видите трубы на вагоне, из одной дым идет. Это он и есть, титан. Можно хоть весь день чаи гонять. А если из окна высунуться, все вагоны видно. И ветер в лицо, как на мотоцикле. Но надо смотреть, чтобы навстречу поезд не шел. А то папа рассказывал, как один мужик голову высунул, а тут встречный поезд. И – рраз! Он обратно на полку сел, но уже без головы.

Пацаны в ужасе переглянулись.

Поезд дал длинный гудок. Застучали вагоны, замелькали за окнами лица. Семьи возвращались с моря – веселые, загорелые, с торчащими из сумок плавниками ласт и складными зонтами от солнца. Раскладывали на столиках купленные у торговцев на пляже морские раковины и собранные на берегу цветные камешки, доедали бархатистые, брызжущие свежим соком персики и тяжелые муаровые гроздья винограда. Из радиоточек уже по третьему разу неслось «Всё могут короли», а в коридоре кричали разносчики, предлагая кремовые пирожные и диковинный зеленый напиток – «Тархун».

Сергей живо представил себя в вагоне поезда. Это было совсем недавно – прошлым летом. «Увижу папу с мамой – обязательно попрошу, чтоб на будущий год мы поехали отдыхать вместе, – подумал он. – Хоть на пару недель. А потом – к дедушке».

Поезд таял вдали. Сергей долго смотрел на него, потом повернулся и побежал догонять товарищей.

* * *

Плавали наперегонки до острова. За лето Сергей здорово окреп, но все же пока отставал от соседских пацанов. После четвертого заплыва на берег он выбрался без сил. Сделав пару шагов, повалился на теплый песок и стал представлять, как сегодня встретится с родителями. Они станут его звать, а он спрячется за печкой и напугает их.

Проснулся он от холода. Вокруг, как вата, клубился густой туман. Темнело. Реки видно не было. Да что реки – его ноги тонули в белесоватой мгле.

– Пашка! Жорка! Вы где? – крикнул Сергей и не узнал своего голоса. Голос был хриплый и срывался на писк. Крик потонул в вате.

– Пацаны! – в панике заорал он во все горло.

– Серега! Мы тут! – отозвались испуганные голоса. – Туманище-то какой!

Из ваты проступили темные силуэты.

– Пацаны, айда скорее домой. У меня родители, наверное, уже приехали. И от бабушки мне влетит.

– Ага, – кивнули братья, – наверное, нам от папки тоже влетит.

Взявшись за руки, они медленно двинулись к реке. Ноги почувствовали воду раньше, чем ее увидели глаза. Вода показалась очень теплой. Но, сделав шаг, мальчики остановились. Заходить в реку было страшно: куда плыть, понять было нельзя: впереди все тонуло в сплошном тумане.

Сережу била мелкая дрожь. Руки и ноги покрылись гусиной кожей. Он чувствовал, что цепенеет, словно врастая в теплый прибрежный ил, и уже нет сил ни сдвинуться с места, ни закричать.

* * *

Клубок света, урча мотором, медленно катился по улице. «Жигули» остановились у калитки. Погасли фары, смолк мотор. Проскрипели по влажному стеклу дворники. Женщина на переднем сиденье открыла окно. Вместе с туманом в салон ворвался запах свежескошенной травы.

– Черт знает что, никогда такого тумана не видела.

Она щелкнула зажигалкой, затянулась.

Муж молча глядел на нее, потом положил руку ей на плечо. Она резко обернулась.

– Только не начинай все сначала. Мы же давно всё решили.

Она распахнула дверь и исчезла в тумане. Он посидел с минуту неподвижно, вдыхая запах ее духов, потом вышел из машины и направился к дому.

На крыльце сидел дед.

– Здравствуйте, Михаливаныч! Как вы тут? Сережа дома?

– Здорово, Сашок. Убежал стервец еще с обеда на речку с пацанами. Вишь, туман-то какой! Кабы чего не случилось! Я уж собрался сам идти его шукать, да боюсь разминуться.Они вон через часть бегать повадились.

– Я пойду его поищу.

– Сходи. Наталья-то с тобой приехала?

– Да. Она не проходила?

– Не видел. Ну об вас у меня отдельный разговор имеется. Сейчас первым делом Сережку надобно привесть. Не заблудишься?

– Постараюсь.

Он повернулся и исчез в тумане.

* * *

– Я боюсь, – сказал Жорка и всхлипнул.

– Может, тут подождем? – переминаясь с ноги на ногу нерешительно предложил Пашка. – Я бате сказал, что мы на острове будем. Он небось за нами на лодке приплывет. Все равно ведь всыпет, так уж чего там…

Сережа слушал тишину. Вдруг ему показалась, что вдалеке кто-то зовет его по имени.

– Папка! Там папка меня ищет! – закричал он и плюхнулся в воду, отчаянно колотя по ней руками и ногами.

Он сам не заметил, как уткнулся в берег – тот вырос перед ним как гора. Прыгая по черному илу, он отчаянно заорал:

– Папа, я тут! Папа!

Никто не отозвался.

Сзади захлюпали и зафыркали. Он обернулся. На берег выбрались Пашка и Жорка. На этот раз они его еле догнали.

– Айда, побежали скорей! – закричали они.

– Нет! Тут папа, я должен его найти! – Сережа не двинулся с места.

– Да нет тут никого. Тебе показалось.

– Нет, не показалось.

Он крикнул еще раз. Ответа не было.

– Давайте так: вы бегите через часть, а я в обход. Если его увидите, скажите, пусть домой возвращается, ладно? Ну я пошел.

Туман сомкнулся за ним.

– Папа, я тут! – слабо донеслось до них через мгновенье.

Вытянув перед собой руки, мальчишки осторожно двинулись к части.

* * *

Железную дорогу он узнал по запаху. Он любил этот запах шпал и железа, хруст гравия под ногами. Теперь уже недалеко. По железке можно дойти почти до самого дома. Он шел, спотыкаясь, по шпалам, оглядываясь и прислушиваясь, не идет ли поезд. Разодранное колено кровило: в тумане налетел на железный прут. Ему казалось, что в этом тумане он бредет уже целый час, а может быть, целый год. Казалось, что в целом мире не осталось ничего другого – ни моря, ни школы, ни папы с мамой, – только этот сплошной туман. Что вся прошлая жизнь была сном, а теперь он проснулся и идет – куда, зачем?

– Сережка!

– Папка! – он с размаху уткнулся в мокрый отцовский плащ и задохнулся от радости.

Отец поднял его и прижал к себе.

– Какой ты тяжелый стал!

Он вернул его на землю.

– Да ты замерз весь! Где ты пропадал? Старики с ума сходят.

– Мы на острове были. А ты звал меня на берегу?

– На берегу? Да я только сюда дошел. Я даже не знаю, где вы там купаетесь.

Сергей смотрел на свои дрожащие, перепачканные илом ноги.

– Пойдем, пап.

Они подошли к дому. Щелкнула дверца машины. Сережа обернулся.

– Мама! – он бросился к ней.

От мамы пахло ее любимыми духами. Она погладила сына по голове и легонько подтолкнула к дому.

– Переодевайся скорее, нам пора ехать.

На крыльце показался дед.

– Явился? Времени знаешь сколько? Куда шагаешь? Марш в ванную, полотенце вот держи. Да разотрись хорошенько, а то вон синий весь.

– Что ж это вы, паразиты, удумали, – обратился дед к Саше, когда Сергей скрылся в доме. – При живых родителях пацана сиротой сделать хотите. Ты отец или не отец? Чего глаза-то прячешь?

– С ней разговаривайте. Не я семью сломал.

– Ты за себя прежде ответь! – глаза деда сверкали. – Да что с вами говорить, оба хороши! Раз так, то и нечего вам воспитанием заниматься. Справимся. Только как вы всё это сыну скажете, хотел бы я знать! Как в глаза-то ему посмотрите? Вы об этом подумали?

* * *

До дома ехали молча. Сергей чувствовал напряжение между родителями и думал, что они сердятся на него за то, что он заставил всех волноваться. Он протирал ладошкой запотевшее стекло и пытался вспомнить дорогу до дома. Туман переливался огнями светофоров, вывесок и витрин. Отец вел машину осторожно, и вместо обычных пятнадцати минут добирались они целых полчаса. Сережу всю дорогу не покидало чувство вины, и он обрадовался, когда наконец подъехали к их девятиэтажке.

Квартира, в которой он не был все лето, вдруг показалась ему какой-то маленькой, заброшенной. Пока мама накрывала на стол, он распаковал свои вещи, расставил на подоконнике солдатиков, убрал в стол тетради и карандаши. На другом окне стоял в вазе букет красных роз. «Для нашей классной», – сообразил Сережа. В комнату вошел отец и поставил перед ним плоскую коробочку.

– Это тебе. Нравятся?

Да, это были они – зеленые солдатики в касках. Одни стояли на посту, руки по швам, другие маршировали; был тут и пограничник с собакой, и сигнальщик с флажком, и припавший к земле пулеметчик; был и силуэт танка на узенькой подставке, и даже автомобиль на гусеницах с огромной, задранной вверх ракетой.

– Пап, спасибо тебе большое! Я так тебя люблю!

Сережа бросился ему на шею. От отца пахло шерстяным свитером и еще чем-то неуловимо приятным. Его телом. Этот запах дурманил его.

Когда-то давно он спросил отца:

– Пап, а когда я вырасту, я буду пахнуть как ты?

Тот рассмеялся:

– Конечно, будешь. Ты же мой сын.

Вечером мать отгладила рубашку и повесила ее рядом со школьной формой на спинку стула. Отец сунул в портфель новый дневник, что-то сказал про то, что пятерки в нем легче носить, чем двойки, погладил сына по голове и выключил свет. Когда Сережа заснул, отец вытащил из-за шкафа раскладушку и отнес ее на кухню.

* * *

Будильник зазвонил в семь. Родители уже встали. Завтракали быстро. Перед выходом мама аккуратно причесала Сережу, поцеловала его в лоб. Засмеявшись, стерла следы помады.

Она была в отличном настроении, что-то щебетала, а отец кивал. Была суббота, и никто из родителей не спешил на работу. Сережа радостно размахивал портфелем со сменкой и старался не уколоться о розы, которые он нес в другой руке. Из букета капала вода, скатываясь в дорожной пыли в аккуратные шарики. Пара капель упала на его новые туфли. Их покупали еще весной. Тогда они были ему велики, но мама пообещала, что осенью они будут впору. И прибавила: «Чтобы перед школой по магазинам не бегать». Сережа терпеть не мог «бегать по магазинам», особенно, когда там приходилось что-то мерить. Для него это было настоящим мучением – переодеваться в тесных и душных кабинках, поворачиваться туда-сюда, расшнуровывать и зашнуровывать ботинки, расстегивать и застегивать рубашки! Папа, кажется, тоже не любил походов по магазинам, но никогда не отказывал маме, когда та звала его с собой «покупать обновку». Только в последнее время она стала ходить по магазинам одна, иногда пропадая на целый день. Одевалась она красиво и вещи выбирать умела. Сережа пару раз подпрыгнул на ходу – туфли сидели отлично.

Во дворе школы стоял гомон ребячьих голосов. Учителя собирали детей на торжественную линейку. Сережу обступили сверстники – такие же повзрослевшие, как он сам. Родители остались у ворот.

Класс построили в две шеренги. «Как солдат на плацу», – вспомнил Сергей воинскую часть. Солнце палило, теплая форма быстро нагрелась. Хотелось ее снять, под новой рубашкой чесалось. Сережа искал глазами родителей, но не мог углядеть их в пестрой толпе взрослых.

Лишь когда школьники притихли и вперед вышла директриса, чтобы поздравить всех с началом учебного года, он вдруг увидел их. Мама быстро шла по улице, придерживая рукой сумочку, отец пытался ее остановить. Кажется, они ругались. Отец махал руками, а мама, не оборачиваясь, что-то коротко отвечала. Сережа уже не слушал, что говорила директриса. Ему хотелось побежать за родителями, обнять их, успокоить, как они успокаивали его прошлой осенью, когда в первый день нового учебного года его отмутузил Борька, решивший занять его место за партой. Плакал он тогда больше не от боли, а от обиды, ведь его унижение видел весь класс. Ему было стыдно своих слез, и от этого они лились еще пуще. Мама собиралась на другой день поговорить с учительницей, но Сережа уговорил ее не ходить в школу. А вечером попросил отца записать его в секцию бокса. Но оказалось, что туда берут только с двенадцати лет. Не вписывалась в тесную квартиру и боксерская груша, поэтому Сережа тренировал удар перед зеркалом, подбрасывая в воздух газетный лист и стараясь пробить его с первого удара кулаком, как показал ему дворовый приятель, который хвастал, что знает приемы карате. С Борькой отношения потом наладились, хотя подраться им пришлось еще не раз. Но Сергей со временем научился не давать волю эмоциям, и драться с ним стало неинтересно.

И вот теперь он смотрел, как ссорятся родители, и не понимал, что происходит. Он хотел бежать за ними, но директриса закончила речь, все захлопали, из репродукторов зазвучал знакомый припев «учат в школе, учат в школе…», и все, класс за классом, стали заходить в школу. Стараясь не упустить из виду родителей, Сергей не заметил, как врезался в одноклассника. Это был Пашка-Зуб, мать которого, как все знали, пила, а отца не было. Прозвище он получил за передний зуб, который торчал, как у кролика. Второго зуба не было. Над ним всегда смеялись: то в дырявых носках придет, то в заношенной куртке на три размера больше, то в рваных ботинках. Сегодня Пашка пришел в калошах.

– Ты чего в калошах? – шепотом спросил Серега, потирая саднившее колено.

– Мать ботинки не купила. Старые-то малы, да и подошва уже два раза отлетала. Я проволокой пробовал прикрутить – не держится.

– Я тебя прикрою, – шепнул Сережа, но было поздно.

– Гляди-ка, Прошкин в калошах приперся, – крикнул Влад, главный говнюк класса.

Пацаны заржали. В дверях Влад изловчился и наступил Пашке на калошу, тот споткнулся и упал. В следующее мгновение в ухо обидчика врезался Сережин кулак, все еще сжимавший букет алых роз. Замаха в толкучке не получилось, но Влад с грохотом отлетел к двери. Шипы вонзились Сереже в ладонь, одна роза сломалась. Учительница громко прикрикнула на него, схватила за руку и потащила вперед. Сережа волочился за ней как в тумане. Он не понимал, как такой счастливый день в один миг превратился в кошмар.