Kitabı oxu: «Сундук с предсказаниями»

Şrift:

Дизайнер обложки Алексей Игнатов

ISBN 978-5-0067-0946-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сундук с предсказаниями

Судьба. Четверг, 17:07

Дверь была белая. Это все, что разглядел машинист, пока его локомотив таранил черный седан Ларджио, когда-то дорогой, а в тот момент уже старый и едва способный передвигаться. Он выскочил на рельсы, а водитель даже не повернул голову, когда въехал под поезд. Вот это и врезалось в память машиниста Арнольда Грини – белая дверь черной машины, и полное равнодушие водителя.

Два куска металла столкнулись, и этот удар не оставил никаких шансов тому, что раньше было автомобилем. Громкий гудок, рев мотора, удар – и тишина, которую нарушал только стук колес. Слишком тяжелый, слишком быстрый, что бы тормозить, поезд ехал дальше, а комок железа остался лежать рядом с рельсами.

И комок изодранной человеческой плоти в нем.

Почти никто не знал, почему водитель, запечатанный теперь в гробу из мятого металла, выскочил на рельсы, куда он спешил и почему не пытался остановиться. А тот, кто знал, мог бы сказать только одно: случилось то, что должно было случиться.

Сундук знал обо всем. О поезде и аварии, о крови чайки на бампере и о рубашке, похожей на мыльный пузырь. О выстрелах, ноже и сгоревшем Оазисе.

А тот, кто знал о сундуке, мог бы многое рассказать. Но никто не спрашивал его ни о чем, а он не говорил – ни о поезде, ни о сундуке, ни о походе в лабораторию нейрофизиологии университета города Блотгета.

Университет. Понедельник. 12:20

Жизнь университета в июле совсем не та, что в феврале или мае. Жара заливает улицы города, люди ищут укрытие в кафе и торговых центрах, там, где есть кондиционер или лед в высоком бокале. Сезон экзаменов заканчивается, учеба заканчивается. Толпы перепуганных студентов пропадают из вида, преподаватели живут своей тайной летней жизнью, и почти не попадаются на глаза.

Можно пройтись по всем этажам и не встретить никого, кроме охранника на входе. Он скучает и рассматривает экран телефона, а вовсе не экраны мониторов. На этих экранах – пустые коридоры, там не на что смотреть. Иногда он строго спрашивает входящих, куда те идут. Охранника устроит почти любой ответ, и на этом его работа заканчивается.

Чужакам и злодеям просто нечего делать в июльском университете. Все ценное, что там можно найти, или упаковано в сейфы с сигнализацией, или весит слишком много, или выглядит слишком странно. Бродяга найдет себе для ночлега место попроще, чем запертая лекционная аудитория, а случайный наркоман ограбит аптеку, а не университетскую лабораторию. К тому же Блотгет не жалуется на избыток бродяг и наркоманов, разве что на самой окраине мелкие банды разбирают угнанные машины, но и им нет дела до университета.

А потому четыре фигуры в пустом коридоре шли свободно и не прятались. В этих коридорах не бродят чужаки, и если кто-то пришел туда, где и так учился весь год, значит, ему что-то нужно. Охранника это умозаключение вполне устроило, а главарь импровизированной банды легко нашел бы оправдание походу по пустым коридорам.

Родные называли его Эмилем, а приятели – Головой, и он принимал прозвище как комплимент. Самый старший, самый образованный, самый умный в компании (по его же мнению), он соглашался принять имя «Голова» от тех, кого звал Кляксой и Фиником. Камеры его не смущали, а ключи в руке говорили, что он вправе ходить, где хочет и открывать все двери, к которым ключи подойдут.

Чак, спортивный парень в белой водолазке, шагал следом за Головой. Еще двое тащились следом за ним, и явно показывали своим видом, что им тут не место. Один из них, сутулый юноша в линялой футболке, говорил это вслух.

– Мне тут не место! – не в первый раз повторил он. – Нас же поймают и отчислят.

– За что? Мы просто идем по коридору. Ходить не запрещено! – Эмиль назидательно поднял палец.

– В учебное время не запрещено!

– В любое. Нас свободно запустили – значит, мы имеем право тут ходить. Вот мы и идем! И не собираемся делать ничего плохого.

– Мы собираемся вломиться в лабораторию!

Эмиль остановился. Повернулся к парню в футболке, и взял его за плечи.

– Юлий! – сказал он строго, как преподаватель на экзамене. – Я понимаю, ты всего-то второкурсник, и еще не избавился от школьной дикости. Но не будет никаких «вломиться» понятно? Мы культурно войдем, как будто мы приличные и цивилизованные люди.

Эмиль показал ключ.

– Я аспирант, а не какой-то посторонний хрен. И я лаборант! На мне держится работа половины кафедры, поэтому у меня есть ключи. А лаборант я где?

Спортсмен водолазке предложил версию в рифму, но его проигнорировали.

– Здесь! – сам себе ответил Эмиль. – На кафедре нейрофизиологии. Так что у меня есть право законного доступа. А если кто-то спросит, что именно мы тут делаем, я придумаю отговорку. Я мастер придумывать отговорки, без этого не видать бы мне диплом.

– Без этого ты бы уже сидел, – поправил спортсмен, но его слова снова проигнорировали.

Не каждая авантюра проходила гладко, так что умелые отговорки порой выручали из беды. Ночные химические эксперименты на третьем курсе, когда странный запах пропитал коридоры, объяснить было не просто. Взрыв лаборатории прикладной физики на четвертом – еще сложнее. Но если что и умел делать Эмиль Рани по прозвищу Голова, так это быстро придумывать убедительные оправдания.

В истории, придуманной для оправдания этого налета на лабораторию, сплелись потерянные документы, срочный звонок преподавателя и крайняя необходимость открыть запертую на все лето дверь. А в телефоне притаился недавний входящий вызов, который можно показать охраннику и с невинным видом сказать: «Это профессор Сайрус звонил! Требует принести ему документы. Летом! Ну, вы же знаете, как у него с головой, чуть того…».

История не пригодилась. Если человек идет куда-то, значит, ему туда нужно! Кто иначе попрется в лабораторию летом? Это безупречная логика охранников кампуса открывала все двери.

Эмиль посмотрел на часы, старые, но дорогие. Как они попали на руку Эмиля, еще в школе, он предпочитал не рассказывать даже друзьям, но именно тогда умение быстро находить себе оправдания пригодилось в первый раз.

– Все готовы? – спросил он.

– Нет! – пискнул Юлий, и Эмиль достал ключи.

Лаборатория. Понедельник. 12:31

Замок приветливо щелкнул, а следом за ним щелкнул выключатель на стене. Лабораторное оборудование скучало, брошенное до осени. Только счет за электроэнергию покажет, что кто-то включал приборы, но если это и заметят, то только в сентябре.

– Вот она, моя красавица! – Эмиль погладил бок невзрачной машины на столе. Сложный прибор с толстыми пучками проводов и электродами на эластичных шапочках, навевал ассоциации с дурдомом, шоковой терапией и опытами Франкенштейна.

– Это и есть выжигалка для мозгов? – Чак постучал по выключенному монитору прибора. – Это же из-за нее в прошлом году волна рака мозга началась?

– Какая волна? – Юлий вздрогнул и двинулся к выходу.

– Никакой волны! – Эмиль схватил его за руку и подтащил обратно. – Клякса, затухни, не до твоих приколов. Дело серьезное.

– Дурь какая-то. Мне тут не место! – в который повторил Юлий, но уйти уже не пытался. Он не ошибался – в давно сплоченном трио, называющем себя «Клуб Единица» ему было не место. Единственный чужак и младшекурсник, в компании двух почти выпускников и одного аспиранта, он чувствовал себя ребенком, которого зачем-то привели на взрослый праздник.

Но он был нужен сундуку! Очень скоро он окажется в кресле, с проводами на голове и электрические разряды проткнут его мозг навылет, сожгут кору и сотрут память – так это красочно описал Чак.

Эта же судьба ждала каждого. Аппарат в лаборатории мог подключить сразу четверых, и это стало первой причиной, почему Юлий пришел летним утром в лабораторию, о которой раньше и не слыхал. Если эксперимент можно поставить на четырех подопытных, то с чего ограничиваться тремя?

Вторая причина, единственная, которую Эмиль произнес вслух: опыту нужна контрольная группа. Скромная по размерам группа из одного человека. Сундук с предсказаниями обещал быть тонким и деликатным опытом, результаты которого можно легко испортить, если заранее чего-то ждать.

Эмиль не ждал ничего, он допускал успех, но старался не верить в него, и не сомневаться в нем. Чак выплевывал грубый смех и издевался над каждым словом Эмиля, но не спорил. Что случится, то и случится, а кто должен утонуть – того не повесят. Если сундук сработает, то сработает. Фаталисту сложно отрицать предсказания будущего, особенно фаталисту-физику.

– Не у нас же одних прошлое! – вещал Чак. – Мы сами для кого-то прошлое. Почему к нам не валят толпы путешественников из будущего? Потому что время нельзя менять! Прошлое, будущее – фигня, просто условные точки зрения. Все уже существует! И раз мы для кого-то прошлое, значит наше будущее для кого-то настоящее, и там уже случилось все, что с нами происходит сейчас. И тут ничего нельзя не изменить! Когда кино сняли – его уже не переделаешь.

Он не называл это фатализмом, а то, как называл, ни Эмиль, ни Гектор, тучный, смуглый и усыпанный перхотью студент-химик, понять не могли. Чак сыпал терминами, писал уравнения, и называл Гектора Фиником.

– Извини, но мне не нравится, что ты меня опять назвал Фиником! – возмущался Финик.

– Прощение даровано, Финик! Я уже извинил тебя за все, – соглашался Чак, и все начиналось сначала.

Вот почему Эмиль больше не снимал с приятелями одну квартиру на троих, и тратил половину зарплаты на отдельное жилье. А вторую половину – на едва способное двигаться подобие автомобиля, черный седан Ларджио, который потерял в аварии родную дверь и с тех пор катался по городу с белой дверью и белым бампером. Машина носила почетный титул официального тарантаса Клуба Единца. Именно на нем банда и отправилась в налет на лабораторию.

Чак спорил, высмеивал и издевался над идеей проекта, но не отказывался участвовать в нем. Что должно быть – то и будет! Хотя бы будет возможность высмеять Голову, когда ничего не поучится.

Не спорил и Гектор. В успех проекта он верил всех душой. Сундук станет величайшим открытием, и принесет славу всем, кто в нем участвует! Славу, деньги и внимание женщин, мечтающих стянуть с его смуглого тела рубашку, разрисованную слонами и павианами. Оставаться объективным и бесстрастным исследователем он не мог, Чак – не хотел, а Эмиль не собирался полагаться в серьезном эксперименте только на свое мнение.

И четвертый участник, едва знакомый с остальной командой, исполнял роль контрольного подопытного. Он сам толком не понимал, что вообще предстоит сделать. Он не ждал ничего, не верил, не отрицал, и шел по душным коридорам летнего университета во имя помощи с экзаменом по анатомии, которую посулил ему Эмиль.

Но только причина номер три была настоящей и очень простой. Вещества! Мощные успокоительные, которые есть только у психиатров. Таких, как отец Юлия! Два часа уговоров, и Юлий стал поставщиком лекарств.

– Ну, за наше безумие, разряды, выжигающие память и будущий рак мозга! – провозгласил Чак, как тост, и поднял стаканчик с водой.

– Ты задрал со своим раком! Придумай уже что-то новое, – почти попросил Эмиль, и Чак снова поднял стаканчик.

– За наступающие импотенцию и недержание, который последуют сразу за ударом тока в мозг.

– Клякса, твою маму, да утихни уже! Ты хоть иногда затыкаешься? – Эмиль повысил голос.

Он закинул в рот три таблетки и запил водой. Посмотрел на часы.

– Начнем эксперимент. Понедельник, время – 12—39. У нас около двадцати минут – потом всех развезет от таблеток.

– Ну, тогда – за Единцу! – с третьим тостом Чак проглотил свою порцию лекарств.

Финик мрачно разжевал таблетки из упаковки, снабженной надписью: «Не разжевывать», скривился и запил водой.

– Пей! – Эмиль подтолкнул таблетки в руке Юлия ближе к нему.

– Я чего-то не верен…

– Я уверен за двоих. Ты сам таблетки принес, помнишь? А они рецептурные, ты их принес сюда незаконно, и что теперь выбрать: встречу с охранником или мою помощь на твоем экзамене?

Юлий чуть вздрогнул. Экзамен по анатомии у профессора Сайруса, в следующем году! Это пострашнее ареста. Меньше половины студентов хоть как-то сдают этот экзамен с первой попытки.

– А таблетки-то зачем? – промямлил Юлий. – Я вообще не понимаю.

– Это что бы могли тебя усыпить и отыметь спящего! – радостно поделился Чак.

– Клякса, заткнись! А ты – пей! – Эмиль снова повысил голос.

– Я еще об этом пожалею, – пообещал Юлий.

– Никто не пожалеет, что сумел сдать экзамен у Сайруса с первого раза. Или зовем охрану?

Он снова подтолкнул руку, и Юлий проглотил свои таблетки. Цифры на сером циферблате часов Эмиля показали, что прошло уже пять минут.

– Ладно, народ, у нас 15 минут до начала! Пора цеплять электроды. Усаживайте свои седла в кресла. Сундук ждет!

Клуб Единица. За два месяца до понедельника.

Сундук родился как пьяная шутка – так казалось, во всяком случае. Для Эмиля сундук не был ни шуткой, ни пьяной выходкой.

Выпивка может развязать язык, стать поводом для откровений и отличным оправданием на следующий день. Если вчера наговорил лишнего, сегодня можно сделать вид, что бы пьян и ничего не помнишь. Печальная вечеринка трех одиноких молодых мужчин стала не причиной появления сундука, а только предлогом, что бы рассказать о нем.

План сундука Эмиль вынашивал пару лет, и все, что оставалось – это выбрать момент для откровения. Момент настал, когда три пустые бутылки пива на столе сменились полными, в третий раз.

Гектор угрюмо проглотил половину бутылки одни могучим глотком, поправил очки, и рыгнул, заглушая музыку.

– Извините! – добавил он виновато, и снова присосался к бутылке.

– Финик, ты опять все один выпить собрался? – Чак бросил в него фисташку.

– Извини, но мне не нравится, когда ты называешь…

– А мне не нравится, когда ты хлебаешь как слон! А на финик ты реально похож.

– Может, выйдете? – предложил Эмиль. – Подеретесь. Финик и Клякса, поединок года!

Клякса почесал родимое пятно на шее, подарившее ему прозвище, и умолк.

– А чего еще-то остается-то? – Финик опустошил бутылку вторым глотком. – Только трепаться да квасить в одиночестве.

– Ты не один.

– Без баб! Я имею ввиду – без баб. Сидим тут как монахи.

– О! Тост! – Клякса поднял бутылку. – За Клуб Единица. Зацени, Финик – тебя твоя кинула, и это не потому, что ты толстый и одеваешься как клоун, а потому что не рассмотрела твою тонкую духовную организацию. Две недели отношений – твой рекорд! Я свою бросил сам. А ты, Голова – у тебя что с твоей кралей не срослось? Хотя, не важно. Главное, мы остались свободными. Мы три одиноких сердца, три самодостаточные Единицы. Клуб Единица, вот мы кто! А девки – они все просто ноли. И если мы их правильно расставим между собой, получится двоичный код. За Единицу!

– Не хочу я быть единицей! И не собираюсь стареть в одиночестве.

– Не старей, Финик. Умри молодым! Или сходи к гадалке, пусть нагадает, где тебе девку искать. А что? Моя последняя тащилась от гороскопов и все такое.

Момент пришел, и никто этого не заметил, только для Эмиля протрубили воображаемые фанфары. Пора выдать идею!

– Электросон! – объявил он, и увел из-под руки Гектора пачку кальмаров в перце.

– Это когда роботы спят? – переспросил Чак.

– Нет, когда людей усыпляют электричеством.

– Бьют по голове генератором?

– Заткнись, будь добр, а? Электросон – это прибор, который меняет биотоки в мозгу. Вообще-то по науке это называется… Да пофиг, не буду вас грузить, главное, что все дело в ритмах мозга. Они свои во сне, свои в медитации, свои в видениях. И их можно настроить!

Лаборатория. Понедельник. 12:45

– Все дело – в биоритмах мозга! – повторил Эмиль свои давнишние слова. – Альфа, Бета и все такое – это все разные уровни активности, то, как импульсы тока бегают в коре головного мозга. Гамма-ритм – это когда ты сосредоточился и думаешь, как дальше жить, где денег взять, а у тебя в мозгах носятся импульсы на частоте 30 Гц. Тета-ритм – когда ты почти уснул. Дельта – когда спишь.

У каждого режима мозга – свой ритм. И есть такая штука, прибор – электросон. Садишься, и тебе в мозг посылают импульсы, похожие на ритмы сна. Мозг настраивается на сон, и ты засыпаешь! А наш прибор тут – почти такой же, только совершеннее.

Эмиль говорил спокойно и монотонно, убаюкивающее. Слова соединялись с успокоительным в крови. Юлий кивал носом и покорно позволил цеплять электроды на свою голову. Два соседних кресла уже заняли Чак и Гектор. Во включенном приборе бились ритмы, которые Эмиль создал лично, а его голова уже мутилась от таблеток.

– А если продробрать… – он сбился, и обдумал последнее слово. – Подобрать! Подобрать правильный ритм, вроде как бывает во время глубокой медитации, и записать его в мозг, то начнутся видения. И мы точно узнаем, могут они предсказывать будущее или нет. А таблетки – это что бы мозг не мог сопротивляться настройкам.

Что настоящие видения отличаются от обычных галлюцинаций, Эмиль убедился еще на третьем курсе, под руководством красотки Реи, одержимой духовными практиками. Она учила его медитации, йоге, и еще некоторым, более интересным и чисто телесным занятиями, ради которых Эмиль покорно терпел медитацию и йогу. Он сидел в дыму благовоний, глубоко дышал, слушал звук поющей чаши и оказался в небе над океаном. В океане тонула яхта с красным треугольником на парусе.

Видение мелькнуло, пропало, и вспомнилось через два дня, когда в новостях промелькнул репортаж о крушении яхты с красным треугольником на парусе.

Отношения с Рее закончились за год, но красный треугольник не давал покоя. Видение яхты было пророчеством! Или совпадением. Но если все же пророчеством, то будущее можно предсказать! Надо только правильно настроить мозг. Месяц медитаций не дал больше ни одной картинки, и Эмиль вспомнил о науке. На поиск видений уйдут годы тренировок, или полчаса наедине с прибором, который умеет задавать нужные биоритмы.

Положение лучшего студента, а потом и аспиранта, открывало много возможностей. В картонной коробке копились данные. Записи биоритмов мозга спящих людей. Медитирующих людей. Бредящих людей. Всех, кто помогал понять, какой рисунок ритмов надо записать в свою голову.

Эмиль натягивал шапочку с электродами, и рассказывал все это – самому себе, в основном, что бы бороться с сонливостью, которая пришла за таблетками.

– Мы настроим мозг на ритм, в котором начинаются видения. Получим их, запишем, и запрем в коробку. И проверим потом, сбылось или нет. Круто же – аппарат для предсказаний! Никаких гороскопов – просто нажал кнопку, увидел будущее! Что-то меня развезло совсем.

– Ну, так ложись! – буркнул Чак. – Не наводи суету, сам говорил, что надо быть в покое.

Эмиль лег. Он все настроил, как надо, и не ошибся. Что может пойти не так? Он снова посмотрел на часы – 12—57. Пора закрыть глаза, расслабиться и принять видения.

Затрещала спичка.

– Чак, не вздумай тут курить у меня! – гаркнул Эмиль и открыл глаза.

Лаборатория. Понедельник. 13:13

Огонек зажженной спички замер в воздухе. Он рос, становился больше и охватывал мир. Импульсы тока проникали в мозг Эмиля, настраивали его ритмы. Эмиль смотрел на спичку, и уже не видел ее. Он видел только бесконечный свет, который обнимал весь мир. Свет был прекрасен.

Рев гудка локомотива вырвал Эмиля из света и швырнул в видение.

Ревет гудок локомотива, ревет мотор старой черной машины с белой дверью. Удар! Поезд отбрасывает машину в сторону. Кровь на руле. Смерть. Время на часах – 17:07.

Тело, в футболке с рисунком маяка, лежит на полу тесной кухни. Удар. Кровь. Смерть. Выстрел. Пуля бьется в стену. Рука с ножом. Смерть. Изуродованное ударами лицо. Камень в крови. Смерть. Рука в резиновой перчатке сжимает пистолет. Смерть!

Разбитая молотком кружка лежит в лужице из остатков чая.

Видения сменялись как кадры из разорванной кинопленки. Короткие, яркие, кровавые обрывки фильма, который еще не снят.

Они наполняли разум, врезались в мозг.

Удар. Рассеченная голова. Смерть. Тело на полу. Кровь. Смерть. Машина на рельсах. Поезд. Удар. Смерть.

Эмиль дернулся и выскочил из видений, как ныряльщик из глубины воды, вдохнул, попытался встать, но не попал ногами в пол и упал. Он не стоял на рельсах, его тело не смяло поездом, пули не летели в него. Эмиль «Голова» Рани лежал на полу лаборатории кафедры нейрофизиологии.

– Голова, твою ж налево, хорош валяться! Вставай! Да помогай ты уже!

Голос Чак. Он орал, ругался и зачем-то стаскивал Юлия с кресла. А тот зачем-то хрипел и дергался.

Эмиль сел. Рука с ножом Поезд. Кровь. Смерть. Видения закончились, но еще не опустили, не исчезли из памяти.

Гектор пихнул его, обошелся без извинений, промчался мимо и схватил Юлия за ноги. Потянул вверх, выронил. Юлий рухнул на пол.

– Да твою же! Дебилы! Помогай ты уже! Ты ему мозги изжарил! – снова голос Чака.

Он вывел Эмиля из прострации. Изжарил мозги? Не может быть! Эмиль вскочил.

Юлий на полу дергался и ловил воздух, словно тот загустел. Он хрипел, его лицо посинело и отекло. Чак и Гектор метались вокруг и орали друг на друга.

– Скорая нужна! – вопил Гектор, пока пытался набрать номер. Цифры расплывались перед глазами, пальцы дрожали и не попадали в нужные кнопки.

– Нет! – Чак вырвал телефон из его руки. -Охренел? Нельзя сюда врачей!

– А если он умрет?

– Именно! Если он умрет? Мы его таблетками напоили. Мозги ему прожарили! И он помер. Как мы это объясним? Надо его наружу тащить, пускай там помирает!

– Там охрана! Нам хана! Там камеры!

– Заткнитесь! – гаркнул Эмиль, и в его мозгу словно зазвонил колокол. Он обхватил голову руками и подождал, пока гул утихнет. Таблетки оказались куда забористее, чем он ожидал.

– Заткнитесь оба, пожалуйста, – добавил он уже в тишине. – Он не умирает, это просто аллергия на лекарство. Вытащим его через пожарный выход, там нет охраны.

Он опустился на колени. Юлий дышал тяжело, но еще не терял сознание.

– Аллергия есть?

Юлий неопределенно дернул головой.

– Спокойно, все предусмотрено! Даже это. Вот таблетки! – Эмиль сунул руку карман. Пусто!

– Вот таблетки! – повторил он и проверил другой карман. Вот они!

– Глотай! – он сунул таблетку в рот Юлию. – Воды, быстро!

Чак сунул ему бутылку с водой.

– Вот так, запивай! Сейчас попустит. Я все предусмотрел, серьезно! Даже возможную аллергию. Встать сможешь? Давай!

Он помог Юлию сеть.

– Да не стойте вы! Клякса, помогай!

Обратный путь по коридорам занял куда больше времени, чем дорога в лабораторию. Юлий хрипел все меньше, и явно не собирался умирать. Чак и Эмиль тащили его под руки, а Гектор мрачно тащился следом. Пожарный ход открывался изнутри. Эмиль откинул засов и вывел Юлия во двор.

– Что ж ты не сказал, что у тебя аллергия?

– А я знал? – прохрипел Юлий. – Я такие колеса отродясь не принимал.

– Скорая нужна?

Юлий помотал головой, и вдохнул, уже почти без хрипов.

– Ты что-то видел?

– Что?

– Видения. Они были?

– Иди ты лесом со своими видениям, понял? – Юлий поднялся. -И ты, и твой профессор, и твои экзамены, все идите лесом. Видеть вас больше не хочу. Придурки!

– Ты видел?

– Да ни хрена я не видел! Сразу вырубился и чуть не сдох.

Он побрел к воротам, за которым начинался нормальный мир летней жары и потных тел. И никаких экспериментов над собственным мозгом!

– Жалко, что он ничего не видел! – подал голос Гектор. – А ты, Голова? Ты что увидел?

Рука с ножом. Выстрел. Паук на нитке. Облезлая вывеска с надписью «Оазис».

Чайка кидается за воробьем, летит через дорогу и получает удар бампером красной спортивной машины. Красная кровь на красном бампере.

Красная кровь на камне. Красная кровь на лице покойника. Крик в темноте: «Кто здесь? Что за труп?».

Эмиль уже пришел в себя, голова прояснилась, но эти видения все равно не походили на историю о будущем. Скорее на странный фильм, из одних только крупных планов. Кто-то монтировал его в сильном подпитии, как попало нарезал кадры, и склеил в случайном порядке. И искалечил звук, так что не узнать ни один голос. Никакого сюжета не было в этом фильме – только отдельные сцены. Рука с ножом. Поезд. Чайка. Часы на руке. Яркие вспышки видений, разорванных на части.

– Ну, так, увидел кое-что, – осторожно ответил Эмиль. – А ты тоже видел что-то, да?

Тишина рассыпалась. Два голоса перекрикивали друг друга, Финик и Клякса снова начали кричать, но уже не из-за паники. Они пересказывали видения, а голоса слились в один невнятный ор, и в голове Эмиля снова зазвонил колокол.

– Джип, синий и фара разбитая! – разобрал он в этом крике. – Билет, лотерейный! Платье на молнии, зеленое, а она шепчет: «Помоги расстегнуть!». Оазис – он же сгорел лет пять назад!

– Эй! Эй, замолчите! – Эмиль замахал руками. – Нельзя нам это все обсуждать!

– Кто сказал? – возмутился Чак.

– Я сказал. Голосом из моего рта. Мы это все запишем и запрем в сундук! И никто не будет знать, что видели другие, пока все ни исполнится, понятно? Нам нужен чистый опыт, а то начнете придумывать сбывшееся там, где его нет. Пишите!