Kitabı oxu: «На плохом счету у бога»

Дисклеймер:

Я люблю жизнь – и эта книга тому доказательство.

Сцены с насилием над собой – всего лишь литературный приём, не более.

Если мы пришли в этот мир, то точно не для того, чтобы сходить с поезда под названием «жизнь» раньше времени.

Глава 1

В картине мира ограниченного человека нет картины. Есть только рамки. Сверху, снизу и по бокам.

Я – тот самый ограниченный человек. Здрасьте. Таких, как я, вы встречаете на улице.

Мы держим нос по ветру, а внутри нас слоями прячутся комплексы и детские травмы.

Мы улыбаемся только губами. В наших дипломатах больше жизни, чем в наших сердцах.

Мы – клубок противоречий.

Мы любим жизнь, если за углом маячит смерть.

Мы ценим только то, что вот-вот закончится.

И раз уж я заговорил о смерти, давайте я расскажу вам свою историю.

Стоял тёплый денёк. Парк Горького жил своей жизнью. Всё как обычно: пели птицы, со звоном проезжали велосипедисты, топая, пробегали любители вернуть форму к лету. Всё как всегда. Рамки, рамки, рамки…

Я скинул узкие туфли и, поджав ноги, забрался на лавочку. Брюки от Brioni задрались. Я ослабил галстук. Положил холодную руку на шею и посмотрел на раскрытый дипломат. В нём мой смертный приговор. Ворох бумаг, означающий только одно – конец.

Если вы знаете, что такое оригами, и встречали в интернете всех этих милых бумажных птичек, то из моей кипы можно сложить виселицу. И там непременно буду я висеть и дрыгать ножками, потому что капитально облажался.

Давайте по порядку.

Могу ли я разрулить свои проблемы и не устраивать этот фарс ради слезинки? Не факт… Как в русской рулетке – может сложиться не в мою пользу.

Я влип.

Сдуру взятые обязательства и моя жадность привели меня к долгу в 86 миллионов рублей. А это уже тот случай, когда нянчиться со мной никто не будет. Мне аккуратно намекнули, что начнут с пальцев. Тех самых, которые мама в детстве называла «пальцами пианиста».

Я поморщился, представив удар молотка по фаланге мизинца.

Затем возьмутся за ногти – ибо зачем они на сломанных пальцах? Логика железная.

В общем, Иса шутить не будет. Я вообще не уверен, что он смеяться умеет. Иса – из тех, чья растительность на лице выглядит как забрало у рыцаря. Иса говорит так, что ты сам «нЭпрозвольнА» начинаешь про себя так же думать. Иса не расстаётся с портупеей, в которой по пистолету с каждой стороны. Зачем ему два – не знаю.

Иса любит запах свежего мяса и всегда (ВСЕГДА) знакомится со своими должниками в своём кафе. Там, где сам нанизывает баранину на шампуры. Надеюсь, баранину…

В общем, портрет ясен?

Теперь разберёмся, как я к Исе на радары попал.

Если мы с вами живем в одном измерении, то вы наверняка слышали про криптовалюту. Мои клиенты слышат «криптовалюта», я слышу «лёгкие деньги». Мои клиенты слышат «прыгайте в последний поезд», я слышу «халява, плиз». У меня по два уха, и у них столько же. Но мы слышим разное.

Я в эти циферки на счетах не верю. Я верю в твёрдый доллар и бессмертную жадность.

Мои клиенты – те, кто в начале нулевых воткнул палку в землю и ОПА! Неожиданно обнаружили нефтяную скважину. А я? Я в начале двухтысячных дрался палками с пацанами из другого двора. Но время идёт. Я вырос. Да и дяди причесали доход, подкрутили НДС, но жадность – она осталась. И тут нарисовался я.

С детства у меня язык подвешен. Обаяние пришло с молоком матери.

Когда ты растёшь без отца, учишься как придётся. Рано начинаешь зарабатывать, что-то суетишь, что-то мутишь. Набиваешь шишки, оскомины, обрастаешь цинизмом и вдруг понимаешь, что помимо основной религии всей Руси пустила корни другая конфессия под названием КЭШизм. Храм там, где рынок. Рынок там, где лавэ из одних сложенных в молитве рук переходит в другие.

Долгое время мне везло. Я, как положено, обзавёлся квартирой на Патриках. Прикупил Bentley цвета мокрого асфальта, в котором салон до сих пор пахнет кожей. Мой шкаф выглядел как второй филиал ЦУМа. Я был богат, холост (впрочем, холостяком и остался) и свободолюбив.

А теперь…

Bentley мой уже не мой, а стоит с грустным видом у Исы, накрытый тёмной шёлковой тканью. Доки на квартиру уже подписаны и заверены нотариусом как дарственная. А вещички?.. Ну, пока висят. Ждут, кто их заберёт и натянет на свои плечи в своём гардеробе.

До уплаты долга у меня осталось пять дней. Или я пойду на шампур к Исе.

Я отвёл взгляд от бумаг, посмотрел пустым взглядом сквозь толпу, сквозь чужие заботы прохожих, и заплакал.

Глава 2

Мир расплывался… тёк со слезами по щекам и окроплял каплями чёрные брюки.

Мужики не плачут. Всё верно, мы просто промываем горем слёзные каналы.

Ай, плевать… Я хлюпал носом впервые за долгое время, дав волю чувствам.

Батя, который ушёл за баклажкой пива, когда мне было шесть, так и не вернулся, но кое-что он мне всё же завещал. Ролевую модель, ё-моё… Я брал пример, копировал поведение, где всё сводилось к одной схеме.

Плохо? Читай по-русски – «хреново» – разливай по гранёным стаканам холодненькую и уговаривай бутылку до тех пор, пока на донышке не останется несколько капель. Читай – алкоголизм.

А дальше? Завтрашний день позаботится о себе сам, проблемы, дай бог, рассосутся сами, и всё как-то наладится. У меня только не рассосётся и не наладится. Долг на мне, и сколько бы я ни глушил беленькой, на долге это никак не скажется.

Я обзвонил друзей. Читай – приятелей. Уточнил про займ… Выслушал: «Брат, ты же знаешь, сейчас не лучшие времена» или «Дружище, я сам погряз, этот бычий рынок…»

В общем, вилы. Банки не дают. Занять не у кого. С Исой разговор короткий, как предыдущее предложение.

Уехать? Так и тут меня за подтяжки схватят. Сейчас я поподробнее расскажу… секунду, только нос вытру.

Запихнув руку в дипломат, я нащупал упаковку салфеток, взял одну, промокнул глаза и шумно высморкался.

Иса – это же не главная проблема, он так… Ревизор по Гоголю на кавказский лад. Трясёт долги за тех, чьё время стоит дорого, а у них и связи, и проходка в депутатские кабинеты. Это значит… – я одним броском закинул сопливую салфетку в мусорку, – это значит, что на границе меня развернут. Никакого Стамбула или Бангкока, чтобы тихо потеряться.

Максимум – в глубинку уехать и влиться в сельскую жизнь… но и там достанут.

А что бы сделали вы? Долг отдать не выйдет, уехать – никак. Что? Ну… вот читаете эти строки с таким умным видом, мол: «Ну, я бы в подобную ситуацию не попал» или «Твои проблемы, сам и решай.» Что-что? Слышу: «Собраться? Взять себя в руки?! ПРЕКРАТИТЬ НЫТЬ?!»

Да… как советы раздавать, так мы все Львы Толстые…

Ладно… Я всё решил. Если моя жизнь – это музыка, то не обязательно ждать, когда доиграют все песни, особенно если прямо сейчас играет грустный медляк. Можно выдернуть из розетки проигрыватель – и песня оборвётся там, где оборвётся. Внезапно и окончательно. Да, не романтично. Но я не герой. Помните про рамки? Я оброс этими дубовыми рамками так, что не продохнуть.

К тому же богачи эти, кто мне займ выдали, они же и глазом не моргнут… Ну, разок не покатаются на лыжах в Куршевеле, ну, партию в гольф пропустят, не слетав до Лондона на джете… Ну, любовницам сумка/шуба/серьги/кольца-шмольца не обломятся. Поэкономят чуть-чуть. Подвяжут пояса санкционным ремнём.

Но нет же… Богачи, может, и скряги, но деньжата они считать (особенно свои) умеют.

И главное – привычки-то никуда не делись. Раньше должников "того", раз – и в лес зайчиков считать…

Пёсик на длинном поводке отбежал от хозяйки и, встав на задние лапы, стал обнюхивать мои носки.

– ФУ, Финя! ФУ! – вскрикнула хозяйка.

Финя отвалил, нанюхавшись носков. Я проводил взглядом Финю и его пушистый зад, бёдра в лосинах хозяйки и снял этот дурацкий галстук. А он, зараза такая, всё не поддавался… Пришлось как следует дёрнуть, стойка на рубашке поднялась.

Я обмотал вокруг кулака чёрный, как уголь, галстук и встал со скамейки. Мелкие камешки впились в ступни.

Обойдя лавочку, я встал на газон и прошёл к ближайшему дереву. Обошёл ствол и, выбрав самое подходящее место, саданул перевязанным галстуком кулаком в дуб. Удар был глухой, и боль – от костяшек до предплечья – эхом прокатилась по нервным окончаниям. Я схватился за руку. Галстук сполз с покрасневшего кулака, как дохлая змея.

– Как же больно… – только и простонал я в кулак.

Сел на корточки. Облокотился на дерево и, прижав кулак к груди, подумал, что спасти меня может только чудо. Читай – волшебство. А я мальчик взрослый, вера в Гарри Поттера так и осталась в подростковом возрасте.

Я прикрыл глаза и попросил всех богов – от Иисуса до Шивы, от Шивы до Будды, от Будды до Аллаха – послать мне спасение… дать мне шанс, протянуть руку помощи.

И "рука" вдруг возникла… Правда, в виде солнечного зайчика, прыгающего по сетчатке закрытого глаза.

Глава 3

Я открыл глаза, отклонил голову, скрываясь от солнечного зайчика, и прищурившись, увидел мужчину в сером комбинезоне. Его лысая голова склонилась над лавочкой, где я оставил дипломат.

– Эй?!

Я встал, схватил с земли галстук и быстрым шагом направился к лавочке.

– Что-то потеряли? – спросил я.

Мужчина почесал густую, медно-рыжеватую бороду, посмотрел на меня… на дипломат, затем снова на меня и, хмыкнув, принялся дальше мести метлой жухлую листву.

Я обошёл лавочку. Дипломат был приоткрыт, из него торчала кипа бумаг. А не стащил ли он чего?

Я сел, небрежно утрамбовал содержимое, запихнул галстук обратно и резко застегнул молнию.

Мужик беззаботно мёл своей метлой, поднимая пыль.

– А вы это… – я откашлялся, – можете мести в другом месте?

Мужик остановился, сунул руку в серый костюм, достал часы на цепочке, и мне снова ударил в глаза солнечный зайчик.

– Не могу, – сказал он, вернул часы на место и снова стал мести.

Да так, не торопясь, словно на свете нет ничего важнее, чем чесать этим длинным веником участок земли.

Я отполз на край лавочки… затем вспомнил про туфли, уже покрывшиеся слоем пыли, нагнулся, схватил их рукой и положил под себя. А он всё мёл и мёл.

– Да тут уже чисто!

– В парке есть другие лавочки, – ответил он.

Ай, что спорить… Я нырнул ногами в туфли, пятками смяв задник, и, шаркая по земле, пошел к другой лавочке. Сел. Рядом положил дипломат, залез рукой за салфеткой и принялся смахивать пыль.

Только я протёр туфли, как садовник оказался рядом и стал мести возле меня.

– Какого?!

Опять пыль… Опять вжух-вжух-вжух. Я снова, шаркая туфлями, пересел к следующей лавочке и пальцами влез во что-то липкое. Посмотрев на руку, я увидел белую, как известка, птичью какашку.

– Отлично…

Скривив лицо, я принялся вытирать указательный палец и поглядывать на мужчину с метлой.

Тот, честно говоря, совсем не вписывался в образ садовника или дворника. Он был ниже меня ростом, может, метр семьдесят, но широк в плечах, мускулист и скорее напоминал вышибалу в клубе.

Я вспомнил про административные наказания и про то, как суд пристраивает нарушителей к сотне часов исправительных работ… И мёл он как-то странно. Бережно, что ли. Будто это не обычный засыпанный шелухой от семечек парк, а царская обитель.

Я ухмыльнулся.

Словно почувствовав на себе взгляд, садовник поднял глаза.

– Что-то не так?

– Да всё не так! Метите в другом месте!

Я кинул испачканную птичьим помётом салфетку в мусорку. Не попал. Бумажка упала на землю.

– Подними, – сказал он.

– Не буду.

Наши взгляды встретились, и это была дуэль. Его тяжёлый, исподлобья взгляд давил… вжимал меня в лавочку. От глаз будто исходило голубоватое свечение.

Мужик сделал шаг к лавочке.

– Ладно-ладно.

Я нагнулся, двумя пальцами подхватил вонючую бумажку и закинул её в урну. Садовник, как ни в чём не бывало, продолжил мести. Мне захотелось поставить его на место. Не физически, но хоть как-то.

– Вы так до завтрашнего утра будете мести.

Он остановился.

– Знаешь, как нужно правильно?

– А чего там правильно? Раз-два, раскидал листья – и дальше пошёл.

– Ну покажи.

Я издал глухой смешок.

– Ещё чего? Может, мне за вас всю работу сделать?

– Можешь и сделать.

Да кем он себя возомнил? Он просто уборщик! Собиратель жухлой травы! Сейчас я его уделаю…

Я быстрым движением сунул ноги в туфли, используя палец как ложку, и подошёл к нему. Он улыбался одними глазами. Я небрежно засучил рукава.

– Дайте.

Он передал метлу. Я взял её и увидел, что на верхней стороне черенка вырезано крупными буквами слово «САТТВА». Вроде русский, а слово какое-то непонятное. Да и фиг с ним.

Я обхватил черенок двумя руками и уверенно так – в одну сторону вжух, в другую вжух. И так, и сяк… В общем, станцевал с этой метлой танец настоящего мужчины. Показал, как надо. Обыграл этого садовника на его же поле. Пылищи поднял, конечно… Но уделал его!

– Ну что я говорил? – возвращаю ему метлу, слегка запыхавшись.

– А это что?

Он показал на фантик под скамейкой. Я снова принялся махать метлой, смахнув фантик в траву.

– Всё, мастер-класс окончен.

Я вернул ему метлу и вернулся к скамейке. Мужик продолжил мести. Может, даже ещё бережнее, чем раньше.

Бред какой-то. Нафига он это делает? Зачем он тратит на это время? Ладно, всё. Меня это достало. Не хочет ничему учиться – пусть. Не зря же он тут, в парке, оказался на этой унизительной работе.

Я встал, схватил свой дипломат и пошёл реализовывать план. Надо ещё в аптеку заскочить, взять таблетки. Не успел я пройти и нескольких метров, как услышал его голос:

– Смирился с плохо выполненной работой? А гонора-то сколько было…

Я поджал губы. Чувствую, как во мне закипает ярость…

Глава 4

Разворачиваюсь. Подхожу. Чувствую, как в висках стучит пульс. И, глядя в его улыбающиеся глаза, извергаю поток желчи, сидевшей во мне все эти проклятые деньки:

– Слушай ты, человек-метёлка! Не тебе меня учить, как и что я делаю неправильно! Ты вообще кто?! Ноль с палочкой… точнее, ноль с веничком! ПТУшник, который только и научился веник гонять! Ты вообще знаешь, кто я?! Я… да я…

И на этом месте я поплыл.

Несколько месяцев назад на этом моя тирада не закончилась бы, а только началась… Ухх… нет, я бы распылился до капли и рассказал бы о всех своих достижениях. О том, как вылез из грязи в князи, о том, как всего достиг сам и уже давно забыл, что такое смотреть в строку цен. Но сейчас… я потерялся. Как школьник, пойманный врасплох и вызванный к доске.

Первое, что я почувствовал, – как пунцовеют мои уши, горят щёки… как я пытаюсь вдохнуть, но лёгкие уже закачаны до предела воздухом. Как я хватаю ртом звуки и проглатываю эти не высказанные: «ДА Я ЖЕ… ДА Я ТО!..»

Холодок пробегает по спине, плечи опускаются, и я, прищурившись, готовлюсь получить в жбан.

– Легче стало? – спрашивает он.

Я приоткрываю один глаз… затем второй. Сглатываю. Поджимаю губы. Из рук выпадает дипломат и боком валится на ноги садовника. Он делает шаг назад, позволяя мне поднять дипломат… но я так и стою, как олень, в ужасе пойманный светом фар.

Меня всю жизнь учили, что на агрессию надо отвечать агрессией. Я уже мысленно представил расквашенный нос, разбитую губу, саднящую скулу… а он… этот рыжебородый стоит так, будто его мои слова ни капли не тронули.

ДА ЧТО С НИМ?!

От безысходности я вырываю у него из рук метлу и с силой швыряю её в сторону.

Ну вот они – сладострастные мурашки, адреналин впрыскивается в кровь. Внутренние органы стягиваются в комок. Мимо нас проходят люди: бабушки, тянущие за руки внуков, любовные парочки, воркующие о грядущем вечере, спортсмены, обегающие нас, как препятствие на пути.

ДА ЧТО С ВАМИ?!

Я оборачиваюсь, и краем глаза вижу, как мужик зашевелился. Я, приготовившись к удару, вздёргиваю руки на уровень лица. Садовник подходит к метле, наклоняется, поднимает – и продолжает мести.

Я не верю своим глазам… Всё предстаёт передо мной кадрами из фильма. Безысходность накатывает волнами, и, подняв с земли дипломат, я бросаюсь бежать прочь. На бегу врезаюсь в прохожих, в твёрдые плечи. В безжизненное подобие людей, закостенелых в своём безразличии. Вслед доносятся недовольные возгласы. Кто порасторопнее – сторонится. А я всё бегу… бестолково переставляя налившие сталью ноги.

Дипломат бьётся о бёдра, воротник рубашки щекочет шею, в туфлю забиваются мелкие камешки… а я всё бегу… до тех пор, пока одышка не берёт верх.

В боку закололо, и я склоняюсь к земле, тяжело дыша. С носа на землю падают капли пота. Я вытираю лоб лацканом рубашки. Разгибаюсь… отхожу на край дорожки и по очереди вытряхиваю камни из ботинок.

Парк Горького пропускает через себя прорву людей. Когда же они работают, если в будни такой поток?..

Ладно. К чёрту парк. К чёрту вас. К чёрту садовника. Всё это сегодня вечером закончится.

Я зашагал к выходу и обнаружил, что всё-таки один камешек остался – видимо, залетел под носок. Я отошёл к Москва-реке, к Ротонде – островку, вне людского потока.

Снова расшнуровываюсь, облокачиваюсь на холодную колонну, вытряхиваю носок, ладонью прочёсываю ступню и возвращаю ногу в туфлю. Сев на корточки, зашнуровываюсь… а когда поднимаюсь, вижу силуэт мужчины, сидящего на ступенях возле кованого забора, смотрящего через прутья на реку. Лысый затылок. Тот же серый костюм.

Я немного обхожу его и понимаю, что это не кто иной, как садовник, жующий бутерброд. И как вы думаете, во что был завернут этот бутерброд? В мой рабочий документ. Край бумаги был смят и торчал большой эмблемой «Э.Г.» с красивым вензелем. Мой логотип. Мой инициал. Эрик Гончаров.

Мужик, не отрываясь от бутерброда, стянул бумагу пониже, смачно откусил… повернул голову в мою сторону и спросил:

– Присядешь? – стряхивая с бороды крошки, он указал на ступень рядом.

Глава 5

Я, как кузнечик, опустился рядом. Возглас возмущения был подавлен шоком.

Как… как он успел вытащить доки, да ещё обернуть ими этот его сэндвич?!

Горчичный соус тёк по логотипу «Э.Г.», оставляя жёлтые пятна.

– Будешь? – протягивает бутер.

Я моргаю… точнее, пытаюсь сморгнуть этот сюр.

– Воздержусь.

– Как хочешь, – снова жуёт, поглядывает на меня и улыбается. – Может, это… ну кусочек хоть оставить?

Я собрал всю кислоту морды лица в единую возмущённую маску.

Лысый всё понял и доел. Вытер тыльной стороной ладони губы, смял упаковку и сунул в карман.

– Вы знаете, что это воровство?

Он вскидывает брови.

– Есть сэндвич?

– Я про бумагу, – говорю я и тыкаю в выцветший, выпирающий карман серого костюма.

Садовник шмыгнул носом, залез в карман и вытащил пергаментную смятую упаковку.

– Это, что ли?

Я хлопаю глазами. Его карман больше не топорщился – он точно достал всё, что было.

Может, он спрятал куда? Я пригибаюсь к ступеням, внимательным взором сканирую его замызганные ботинки, затем смотрю за спину… ни-че-го. Не могло же меня так проглючить.

– А ты чего это так от себя побежал? – спрашивает.

Перевожу взгляд на него.

– То есть?

– Дёру дал, так что пятки сверкали. Испугался чего?

– Я не от себя бежал, а от вас. Вы же как робот. БЕЗ-ЭМО-ЦИО-НАЛЬ-НЫ. Или инопланетянин… или… – я посмотрел на ладони садовника, тот их как-то задорно потерял.

– Как кто ещё? – напоминает он, когда пауза затянулась.

Я отмахиваюсь.

– Вы какой-то странный, и всё тут. Нет чтобы…

И тут он меня щёлкает по уху, да так, что я аж подпрыгиваю.

– ЭЙ!

– Ты ж так хотел?

Я прикладываю к уху ладонь, смотрю на его хитрое лицо и снова опускаюсь на ступень – но подальше, чтобы он не дотянулся.

– Корень всех твоих проблем – это эго. Неправильное представление о себе, исходя из которого идёт искажение – кто ты, где ты и кто за этим всем стоит, – говорит этот борец за чистоту парка.

Тут надо сделать отступление. Знаете, такой антракт, когда опускается занавес, театральное действие ставится на паузу, и вся публика двигает к буфету. Раздаётся: «Бутерброд с колбасой» Выкрикивают: «Чай!». А кассир в мыле выдаёт один заказ за другим.

В общем, мой мозг сразу затух… загрустил от этих слов, и маленькая такая обезьянка, сидевшая до этого тихо-тихо в черепной коробке, забила в бубен.

БАМ. БАМ. БАМ.

– Чего? – переспрашиваю я. – Исходя из каких искажений? Что за винегрет словесный? Я прекрасно знаю, кто я и где я.

– Ну?

– Что «ну»?

По реке Москве вальяжно проплывал пароход с туристами, а я мысленно прокручивал в голове план побега. Мне вдруг стало ясно, кто он.

– Так вы из этих.

Хмурит брови.

– Ну тех, кто тренинги, курсы проводил-проводил и допроводился, что теперь в парке административку исполняет. Вы как эта… – тут я щёлкаю пальцами, фамилия героини моего рассказа вылетела из головы… – Пирожкова. А, нет… Сырникова… Капкейковна… в общем, фамилия вкусная у неё.

Лысый чешет подбородок.

– ДА МАРАФОНЫ она свои проводила, шарики пускала… вы из этих?

Тут садовник как расхохочется. Причём так заливисто, так громко… что я снова отсел.

Вытирая слёзы, он в пол-оборота разворачивается ко мне:

– Я хуже, – говорит. – Счищаю человеческие пороки.

– Ааааа… – протягиваю я, прижимая ближе дипломат. Тютю, значит. Надо делать ноги.

И ноги я уже почти сделал – развернулся, и когда уже приготовился… глубоко вдохнул и глазами прорисовал план отступления…

Ноги всё не слушались. Точнее, они слушались… наверное, как слушается хвост русалку.

Я опустил глаза и увидел, что шнурки ботинок у меня связаны между собой.

– Так кто же ты и где ты, Эрик?