Kitabı oxu: «Я пролил твой мохито в школьном туалете», səhifə 6
Тётя вытерла слезы платком, а начальник оторвал свое пузо и стал на нем прыгать. – Кто? Это? Будет? Убирать?!
– Сейчас уберу, – сказала тётя.
– Не нужно мне ваше «Уберу»! Пошла вон! Мало того, что опаздывает, мало того, что из-за нее меня с совещаний уводят, так еще и «Уберу!».
– Ну, ты и дурак, – сказал Медведь.
– Молчи, ковер, – сказал начальник и ушел.
– Вторую неделю выгоняет, – прошептала Тётя. – Я уже крысиного яду купила, чтобы его, это.
– Да ну ты брось! Другими способами надо уходить от проблем.
– Какими это, нету больше способов.
– Пойдем со мной в цирк, а? – предложил Медведь и лапами забарабанил по изогнутым в разные фигуры прутья.
– Да какой цирк. Я лишь в балетной школе занималась в детстве. И все.
– Как хочешь. Да и если ты кончишь начальника, на его место придет другой начальник и начнется все по новой и совершенно так же, – присел Медведь.
По дороге домой Тётя зашла в киоск и купила несколько пирожков со сладкой ватой.
Стемнело. Тётя сидела на кухне, слушала радио и пила чай. За окном пускали красный фейерверк. Это праздновали свадьбу.
Тётя сняла с себя футболку с детским рисунком улыбающегося цветка, которую всегда носила дома, и порвала ее на тряпки. На одну из тряпок она смачно харкнула и протерла ею замерзшее стекло, которое хихикало от щекотных прикосновений Тёти.
Она села за стол и стала смотреть на прыгающих по лужам людей, празднующих свадьбу. И засмеялась,
По радио стали передавать какой-то скучный спектакль с некрасивыми голосами. За окном люди кричали: «Горько! Горько! Горько!».
Тётя вздохнула, почесала свой правый толстый бок и полезла в чулан, откуда достала коробочку от масла с сияющим светло-зеленым куском белого фосфора. Она взяла нож и отрезала ломтик фосфора. Намазала его на порезанный пополам пирожок со сладкой ватой.
Пирожок теперь тоже стал светиться, как если бы северным сиянием был бутерброд с маслом. Тётя откусила сей бутерброд, запила чаем и стала вслушиваться в радиоспектакль.
Сверчки
Жадное солнце читало утреннюю газету над воскресным Лионом, полдничало. В тесной, скромно обутой комнатушке в центре города зевающий ветер играл с прямоугольником картона, приглашения на закрытую вечеринку в честь многолетия мадам Шиенн. За окном моргали кони в упряжке. В повозке, стоящей у дома, досматривали сны опрятные гувернеры. Лишь дети бодро бегали друг за другом по улице. Да и было вполне уже за полдень.
Извозчик крикнул в открытое окно: Кико, ну где же тебя носит?!
Ветер тут же оставил игры с украшенным мусором приглашения, заслонявшем печатную машинку, испуганный. В комнату вошел высокий молодой человек в остром носе и пролысине, с голым торсом, поверх которого висела накидка кухарки. Пол трещал. Человек выглянул в окно и ответил извозчику грубым словом.
–Джером, просыпайся, – сказал человек спящему на кровати мужчине в бороде, абсолютно голому для своего немолодого возраста. Человек поцеловал мужчину в лоб. Мужчина застонал ото сна.
– Кико. который час? Время прощаться с матушкой?
Кико улыбнулся: – За мной прислали повозку. Вставай, Джером, а то некому будет тебя будить, когда я уйду.
Повозку? Черт…, – ответил Джером. – Как же я не хочу на нее идти!
– Тебе нужно найти издателя для твоего нового романа, помнишь, дорогой?
– Да…да…почему это книги сами не издаются самостоятельно. Сразу, после того как написаны.
Кико улыбнулся, подошел к шкафу и стал одеваться.
– Знаешь, Кико. – Джером уже встал с кровати.
– Сегодня отличный день, чтобы начать писать. Хотя я так говорил вчера и поза. Сегодня отличный день, а вечеринка, она все портит.
– Да брось. Вы с мадам Шиенн знакомы давно. Расслабишься, может, это поможет тебе снова начать писать. А то уже чернила засохли, машинка пылью покрылась.
Джером ловил воздух ртом, смакуя свой последний сон. Кико оделся в рабочий фрак. Они попрощались в объятиях.
Джером посмотрел вслед исчезнувшей за поворотом повозки и сказал себе:– Поеду на машине. Тогда мною точно заинтересуются.
Под окном все резвились дети. Мальчики в масках. Играли в мушкетеров.
Джером стал наблюдать за ними, но спустя время услышал недовольные цоканья трактирщицы из здания напротив. Он понял, что наблюдал за мальчиками абсолютно голым, и поспешил скрыться из окна, закрыв решетчатые створки.
Должно быть, трактирщица узнала автора известного романа, который был на устах Франции последние лет пять, – подумал Джером.
Он достал из буфета оставшийся коньяк и с удовлетворением выдохнул: – Коньяк есть, а значит все еще не так плохо на сегодняшний день, – заметил он.
Отбросил приглашение с машинки и, вставив лист, стал думать над названием нового произведения. Когда отсутствие мыслей начало наскучивать, Джером стал думать над темой и идеей. Фабула нового романа была в голове вот уже два года, но он не мог все никак найти подходящую пристань для волны.
Ближе к вечеру Джером оделся в свой любимый свитер и ухмыльнулся в зеркало:
– Пускай эти светские сверчки давятся от аллергии на несоблюдение этикета.
Джером тут же сымитировал реакцию гостей.
– Вот будет умора, если обмедаленный чиновник умрет от разрыва сердца на обслюнявленных креветках!
А потом он принялся грустить: – Эх, в гимназии мадам Шиенн была красавицей. Будто этим «этикетом» ей доктора прописали три подбородка. А всем мужчинам лысину, которая могла бы быть важнейшей формой эволюции, но не будет ею никогда.
А затем Джером бросил взгляд на свою лысину и решил пойти в гараж за машиной.
Выйдя из дома, он попал под сброшенные с верхних этажей помои. Весь свитер оказался обгаженный простолюдином.
Пришлось потратить больше времени на то, чтобы недовольно надевать стандартный костюм в стандартном цвете, оставшийся в квартире со времен гимназии.
Выехав на проселочную дорогу в уже кромешной темноте, Джером остановился, достал из багажника сигнальную ракетницу и выстрелил в небо. Так он предупредил всех извозчиков, находившихся на дороге в ночи о том, что сейчас проедет автомобиль.
Извозчики смирно стояли у обочин с покачивающимися от вибраций проезжающей машины ошарашенными лошадьми. Джером опаздывал. Грубил в пространство.
Вскоре он увидел несущуюся на него карету. Он затормозил, достал из багажника темный под цвет ночи навес, накрыл машину и спрятался в кустах. Карета промчалась.
Парадная дверь в резиденции Шиенн была заперта так, что Джерому пришлось стучаться. Открыл дверь молодой гувернер. – Вы кто? – спросил он.
– Джером Левски.
– Ох, мсье Левски. Все в порядке? Вы опоздали.
Джером, проходя в дом, угукнул.
В зале бесновались светские сверчки. Мужчины увлекались алкоголем, а после и женскими ручками. Мадам Шиенн была в центре наглого внимания какого-то генерала.
Джером искал глазами Кико, но лишь иногда замечал проскальзывающий среди месива большой острый нос с корытом наполненных бокалов.
Он стал пробираться к мадам, чтобы поприветствовать, но ему преграждали путь то локти, то спины, то не интересные груди.
В шуме и гаме, однако, Джером не заметил и намека на музыку. Ему удалось пробраться к фуршету, где он решил перекусить креветкой, но тут же на креветки налетели жужжащие потные ладони и опустошили тарелку. Остался только жирный слизень, больше напоминающий кокон насекомого. Его Джером и съел.
Еще раз уставившись на мадам Шиенн, Джером вдруг неестественно улыбнулся, что было сил. Он сжал зубы так, что они стали скрипеть подобно полу в доме Джерома: по ним бродила неопрятная улыбка.
Мадам Шиенн заметила Джерома на этот раз и помахала ему. Он помахал в ответ и ушел подпирать стену, в периферии меда. Через некоторое время к Джерому подошли три лысых гостя.
– Вы Джером Левски? Автор «Бала на корабле»? – сказал лысый в сигаре.
– Ага.
– Романа про добровольно плывущих на край земли, в один большой водопад, светских людей? – сказал лысый в очках.
– Уи.
– Это был успешный роман, – загоготал лысый в сигаре. – Вы сейчас что-нибудь пишите?
– А мне не понравились ваши художественные образы, – заметил третий, доселе отмалчивавшийся лысый.
Джером посмотрел на него с неистовостью.
– Да, именно. Они напыщенные. Представьте, господа, корабль символизирует жизнь, в которую люди добровольно вступают, зная, что она к смерти ведет прямиком.
Два других лысых поддакивали.
– Вот я пролистал накануне труды русского романиста, – продолжил третий, – о глубоких переживаниях души преступника в наши дни. Вот там идея! И что хорошо, русские не увлекаются фантазиями.
– Никому не нужны чужие фантазии! – резюмировал лысый с сигарой.
«Да что они возомнили о себе, жалкий прах в костюмах. Этот русский – наискучнейший дилетант! Мой же роман – шедевр поколения!» – подумал Джером. Он громко вспыхнул и ринулся к выходу. Погрузившись в литературу, трое лысых не заметили исчезновения виновника.
Джером стоял на крыльце и смотрел на свой автомобиль, припаркованный между каретами и повозками. Шумели в воздухе сверчки. Их стрекот проникал в Джерома прохладной приятной струей. Он умывался стрекотом, раздражение сходило на нет.
Кико подошел сзади и обнял Джерома: – Все в порядке?
–Дa.
– Ты не умеешь притворяться.
– Эти сверчки, – сказал Джером. – Слышишь?
–Дa.
– Они тоже не умеют притворяться.
