Kitabı oxu: «Алёшкина любовь»

Глава 1. Пленница рыцаря-колдуна

– Добрынь, а чего это у них дома такие узенькие? – хрустя по выпавшему за ночь пушистому снегу, Алёша, не переставая, удивлялся иноземным чудесам. – Это ж неудобно. Представь, заходишь ты в дом в кожухе меховом, а там тебе навстречу баба с коромыслом…

– Куда ж это твоя баба зимой с коромыслом собралась? – ради смеха только уточнил Добрыня. Не давал ему молодой богатырь скучать всё время в долгой дороге, и сейчас тоже сердце его ретивое покоя знать не желало: любая мелочь казалась интересной.

– Неважно! Главное, вам не разойтись в таком узком проходе. И ладно бы только проход! Зачем вообще строить неудобный дом?

– А приглядись внимательнее, Алёшка, и поймёшь, – поучал его, как и прежде, Добрыня. Сколько раз пытался у юного богатыря вечерами к шахматам любовь привить – тот ни в какую. Первое время, правда, Алёшка даже попробовал пару раз играть, но торопил Добрыню ходить, горячился, пешками рисковал, фигуры почём зря терял – кончилось тем, что ругался поповский сын хоть святых выноси и бросал игру.

– Да к чему приглядеться-то? Один дурак дом узкий построил, другой посмотрел на него – и тоже решил.

– Получается тогда, одни дураки тут живут?

– Не скажи… Вчера в корчме я знатную сумму проиграл одному местному молодцу…

– Вот и вывод делай.

– Какой?

– А ты сравни два условия: здесь живут не дураки, а дома у них узкие. Значит…

– Значит, они в кости хорошо играть научились, а насчёт остального – котелок не варит.

– Эх, Алёшка ты Леонтьевич, голова садовая… Заставили, значит, их дома такие строить. Законы местные, видать, такие, что нельзя фасады широкими делать. Зато ты во дворы загляни – там с целого змея дом тянется.

– Опять ты своим подвигом бахвалишься, – поддел друга юный богатырь, разглядывая небольшой дворик меж двух деревянных домов. – Весь Киев и так сто лет помнит, как ты вернул Забаву Путятишну князю нашему.

– Ничего и не хвалюсь. Просто к слову пришлось, – солгал Добрыня. Но правильно сказал Алёшка: давно это было. Столько воды утекло… Вот уже новое поколение растёт, наглое, дерзкое, а у него самого ничего в жизни не меняется: служит князю киевскому, на отпуск к матушке приезжает в Рязань. И ни семьи, ни угла своего не нажил. Видно, станет скоро таким же бобылём, как «старой» – Илья Муромец, которому служба и женой стала, и домом, и хлебом насущным.

– Зато, Добрынь, ты наверх погляди – они ж все в три этажа. В три! Чудно всё как, не по-русски, – не обращая внимания на задумчивость собеседника, Алёша с любопытством разглядывал дома. – А окна, заметь, не квадратные – узкие все, а наверху, как шлем богатырский, пикой заканчиваются. Это вот к чему бы?

Но Добрыня уже не слышал нового вопроса надоедливого спутника. Ушёл он в себя, вспоминая былые дни и походы. Женили они княжича Артемия на Забаве Путятишне. А потом снова серые будни пошли: в чисто поле ездили разбойников да заезжих печенегов бить, в походы ходили то на запад, то на юг. И вот оказался в землях немецких вместе с послами княжескими. Вдвоём с молодым, но показавшим себя в деле богатырём – спас он двор княжеский от злодея Тугарина. Служили они тут надёжной опорой русским послам в переговорах.

Золотисто-медовые утренние лучи отражались от снега, укрывшего не только мостовые, но и высокие треугольные крыши, резные ставни, навесы лавок, оставленную возле крыльца телегу и видневшуюся вдали крепостную стену, будто превратившуюся из каменной в ледяную.

– О, ты только посмотри: какая сосулька! – вскричал Алёшка, вернув Добрыню из горьких дум на бренную землю. – Чем бы достать?

Стал богатырь подпрыгивать, чтобы сбить свисавший с крыши капельник, почти с аршин длиною. Но не достал пальцем и края сосульки Алёшка. Опустившись в очередной раз неудачно, поскользнулся об лёд под слоем снега и растянулся во весь рост на протоптанной тропе.

– Снова ты себя ведёшь, как дитё малое, – выговорил ему сверху Добрыня, помогая подняться. – Ну зачем тебе длинная сосулька?

– Как зачем? Сам же и ответил: она просто огромная. К тому же самой природой создана – не кузнецом, – простодушно отвечал юный богатырь. – Я её подержать хотел в ладошке, почувствовать себя королём зимы с ледяным мечом.

Добрыня только головой качал. Однако Алёша не успокоился. Сбегал куда-то, нашёл два бруса, приложил их к стене дома, потом полез осторожно по ним наверх, стараясь вниз не съехать. Добравшись до стены, зацепился за оконные ставни, развернулся и прыгнул.

Пяди не хватило достать до кончика сосульки. На ногах остался Алёшка после первой попытки, но поражения не принял.

– Оставь ты её, окаянный! – со смехом глядел на его упорство Добрыня и думал, как было б хорошо, если такое усердие приложить ради стоящего дела…

Вдруг ставни окна в тереме, на третьем этаже, распахнулись – милое девичье лицо явилось богатырям. Красавица робко улыбалась, но в то же время будто была обречена грустить, словно сказочная царевна Несмеяна. Воспользовавшись веником, она перегнулась через подоконник, потянулась и сбила сосульку. Алёша ринулся ловить её, но проскользнула та сквозь его сильные ладони и на мириады осколков разлетелась, ударившись о мостовую.

Без обиды и даже с трепетом взглянул Алёша в распахнутое окно: девица показалась ему богиней. Шёлковый платок слетел с головы на плечи, обнажив пышные густые волосы облачного цвета, сливавшегося со снежными наносами на подоконнике и крыше. Лавандовые глаза с грустной нежностью рассматривали рассыпавшуюся в ледяной прах сосульку. Коралловые губы в форме сердечка выражали томительное разочарование, отчего сердце богатыря забилось чаще. Некогда он с такой же мечтательностью любовался закатом на Ростовском озере и никогда он с такой же мечтательностью не любовался ни одной из девиц.

– Спасибо вам, прекрасная незнакомка, – произнёс Алёша, потому как затянулась нелепица, а хозяйка дома, наверное, мёрзла в тонком платье и одном лишь платке на плечах. – Моя вина. Руки с детства не тем концом из плеч растут…

– Чего ты болтаешь там? – одними губами выговорил ему Добрыня, исподлобья сверкнув глазами. – Она ж тебя не понимает.

– Ой, – опомнился Алёша, – точно! Я и забыл. Она такая красивая – вот у меня память и отшибло. Как будет на их языке «спасибо»?

– Дженькуя, – подсказала девица.

– А вон оно как, – обдумывал её слова Алёша, краснея всё больше. Добрыню так и тянуло вдоволь просмеяться, но он сдерживался. – Ну, дженькуя тогда вам и хорошего дня.

Красавица склонила голову в ответ. Видно было, что поднял Алёша ей настроение. Уже собиралась она закрывать ставни, как остановил её Добрыня вопросом:

– Значит, вы тоже здесь гостья?

Задумалась красавица, так и застыла, держа края ставней белыми ладонями. Мучительная дума отразила борьбу двух желаний.

– Тоже гостья, – призналась девица без чужеземного говора.

– Отчего же вы так невеселы? Мы с Алёшей – русские витязи. Если вас кто здесь обидеть посмел, только скажите – обидчики поплатятся. А вас в родные края увезём.

– Нет-нет, у меня всё хорошо. Просто каша подгорела. Готовила её для мужа, но не доглядела.

«Мужа!»

Слово будто обухом топора по голове Алёшиной ударило.

– Кашу недолго и новую сварить – чего из-за неё так кручиниться? Или всё-таки не в каше дело? – переспросил настойчивый Добрыня. – Скажите прямо двум богатырям: гостья вы здесь или пленница?

Плотно, со стуком захлопнулись ставни. Так и остались витязи стоять под окном в недоумении. Испугалась чего-то красавица или побежала кашу из печи вытаскивать?

– Запомни этот дом, Алёш, – поучительно произнёс Добрыня. – Мы сюда ещё вернёмся, как с делами княжескими покончим. Обязательно вернёмся…

«Да я дом заветный так запомнил, что посреди ночи до него дойду. Нет, каждую ночь во снах теперь здесь стоять под окнами буду. А может, и не во снах…» – подумал юный богатырь, но вслух не сказал и лишь угрюмо кивнул.

– Одного не пойму: ты ж вроде умный малый. Ладно, в шахматы играть не любишь, стратегии не выстраиваешь, но ведь Тугарина победил не силой, а хитростью. Как ты мог сразу не признать в ней землячку?

Снова изобразил дурня Алёша, смешно пожав плечами и раскинув руки с растопыренными ладонями в стороны. Не объяснять же спутнику своему, что хотел невзначай комплимент сделать незнакомке – приятное слово будто бы случайно сказать. Напрямую такое вымолвить, наверное, язык не повернулся бы… Вот смотрит на тебя девица, а ты ей: «Какая красота!» Даже при мысли об этом невидимая рука словно сжимает сердце.

Очень скоро зябко стало обоим ждать под окнами даже в тёплых кожухах. Небо заволокло тучами – снова снег повалил. Неприветливо их Гнезно встречало, будто хотело потопить в белых ледяных хлопьях.

– Не появится она больше. Пора в резиденцию княжескую идти.

– Но мы вернёмся сюда, – настойчиво повторил Добрыня.

***

Переговоры проходили в ратуше возле церкви святого Михаила. Добрыня с Алёшей стояли в первых рядах, но в смысл беседы не сильно вдавались, больше разглядывая лица перешёптывающихся немцев, дружно расположившихся всем скопом напротив, по ту сторону алой дорожки. Казалось, шляхта выглядела приветливо и только и хотела поскорее закончить дела, чтобы отобедать дружно за княжеским столом.

Сам князь кивал русским послам, принимал дары и хвалил за щедрость. Всё шло благополучно до той поры, пока к престолу не подошёл высокий статный витязь в иссиня-чёрной кольчуге с разрезами по бокам, снял шлем из смолистого цвета пластин, приклёпанных к рамке с наносником, и стянул на загривок кольчужный капюшон. Светлые, даже пепельные, короткие волосы, потревоженные движением сотен железных колец, ершисто торчали в разные стороны.

Рыцарь стал шептать на ухо князю грозное предупреждение и злыми зелёными глазами один раз косвенно указал на русских посланцев. Последние остались крайне недовольны действиями чужака, нагло прервавшего их приветственное слово.

– Надо вмешаться, – с вызовом бросил Алёшка и ринулся указать наглецу на его место.

– Нет! – Добрыня успел схватить молодого богатыря за рукав. – Здесь не поле брани. У послов свои законы. Кулаками махать тут не принято.

– А вот это, значит, принято, да? – полный искреннего возмущения, Алёша указал пальцем прямо на шепчущихся рыцаря и князя. Наблюдая комичную сцену, знатные немцы по ту сторону дорожки стали прятать улыбки.

– Успокойся, сын Леонтия, ещё раз говорю! – со страшной суровостью в голосе отчитал Добрыня юношу. – Ты не у батьки с мамкой дома! Следи за своим поведением.

Чувствуя, что в зале начинаются треволнения, князь и его собеседник в спешке прекратили разговор. Рыцарь кивнул на прощание в знак того, что они поняли друг друга.

– Продолжайте, пожалуйста, – снова мило улыбнулся князь, обращаясь к послам. Те переглянулись и продолжили с того самого слова, на котором остановились, но чувствовали, что впустую льются сладостные речи: владыка земель немецких находился где-то в ином, заоблачном краю и не слушал их.

– Так каков будет ваш ответ? – всё ещё надеясь на успешное завершение переговоров, старший посол заискивающе обратился в заключении речи к восседавшему на троне властителю.

– Поблагодарите князя Владимира за щедрые дары и благозвучные посулы, но Гнезно отказывается подписывать договор.

– Но… – Не на такой ответ рассчитывали эти грамотные люди, проделавшие с Добрыней и Алёшей сюда долгий путь от Киева. Столько они премудростей знали, письму богатырей обучали по дороге. – Может быть, посовещавшись…

– Это всё тот гадёныш, – сказал Алёша Добрыне, да вот только не учёл, как разнесутся звуки под деревянными сводами ратуши. Голос его звонкой трелью прозвенел в тишине, установившейся после княжеского ответа. Где-то в толпе по ту сторону дорожки послышался лязг вынимаемого из ножен меча. Тяжёлый стук сапог по скрипучему настилу мерно отбивал приближение срока неминуемой смерти. Но его прервал громкий оклик князя:

– Стой, Вольфганг!

Шаги стали лишь громче. Вот и сам рыцарь показался в первых рядах по ту сторону алой дорожки.

– Я приказываю тебе! – ещё громче крикнул князь и застучал ладонями по подлокотникам престола.

– Я не подчиняюсь твоим приказам, – без грубости, но честно ответил рыцарь и всё же остановился перед самым краем. – Но я могу простить юноше свойственную возрасту пылкость.

У князя отлегло от сердца. Чего-чего, а скандала при дворе, который может навлечь гнев русского княжества, точно следовало избежать.

– Однако прошу вас, князь, принять во внимание, что эти юноши… – Вольфганг сделал многозначительную паузу перед новым обвинением. Задержка привела публику в трепет. Добрыню же заставило задуматься о возрасте прелестное слово «юноши» – на вид рыцарь, несмотря на белые волосы, выглядел ничуть не старше его и явно куда моложе Ильи Муромца. А уж «старой» никогда Добрыню юношей называть и думать не мог. – Оба русских молодца уже сегодня успели моей супруге сделать непристойное предложение. Или это прикажешь мне тоже стерпеть ради мира… в твоём княжестве?

Зал огласился ропотом немцев и русских послов. Одни требовали расправы над богатырями, другие уверяли в их невиновности. Князь молился и крестился, лишь бы хаос наконец закончился. А как всё хорошо начиналось…

– Эти обвинения ложные! – глядя на озадаченные лица богатырей, повторил куда громче прежнего старший посол. Не могли они такое совершить – столько вечеров слушал он про подвиги великие, не ради власти или денег, а от одного желания спасать народ честной.

– Ложные? – Хищная улыбка исказила суровое лицо с гладко выбритым квадратным подбородком. – Выходи, Настасья! Пускай на тебя посмотрят и, может, вспомнят…

Сквозь толпу вслед за мужем послушно вышла…

– Она, – вмиг узнал Алёша прекрасную незнакомку из окошка высокого терема. Пальцы сами собой задрожали, будто в первый раз с кулачного боя вернулся. Побитым, конечно.

– Она, – тихо подтвердил Добрыня, думая, как теперь выкручиваться. Неужели сама всё мужу рассказала? Или тот силой заставил? Но откуда он-то узнать мог, ведь морозным утром, кроме них, на улице и не видно было никого?

Стояла красавица, опустив глаза и сомкнув ресницы. Не желала она приходить в ратушу – тут точно принудил супруг окаянный. И после переговоров с новой проблемой тоже предстоит разобраться двум богатырям.

– Так пусть отвечают честно воины русские, – требовал Вольфганг, который непонятно как из нежданного гостя превратился в хозяина, – не обещали разве они сегодня поутру супруге моей, что увезут её в родные края?

Все взоры устремились на Добрыню и Алёшку. Знал же подлый рыцарь, что ложь недопустима у истинных витязей.

– Не делали мы никаких непристойных предложений, – попробовал выкрутиться Алёшка.

– Хитёр ты, я смотрю, но от прямого ответа не увиливай, – ледяным тоном пресёк попытку Вольфганг. – Предлагали супруге моей увезти её на Русь? Говори!

– Не отрицаю, – сознался Добрыня. – Но смысл предложения был не…

– Вот! – не дав богатырю договорить, Вольфганг обрадовался признанию, чтобы использовать его в своих целях. – Вот с чем прибыли в чужие земли русские мужи! Вместо благодарности за ночлег в первое же утро возжелали чужую жену!

Гул возмущения перебил робкие попытки Добрыни досказать простое объяснение. Старший посол в тревоге мял шерстяной колпак и думал: «На беду Владимир с нами буйного Алёшку отправил – сбил он с пути Добрынюшку. Ох, вернуться бы домой с головой на плечах…»

Гул затих. Добрыня вышел на середину зала, встав обеими ногами на алую дорожку.

– У меня тоже есть один вопрос. Позвольте мне его задать самой Настасье… Не знаю, как по батюшке…

– Микулишна я, – смиренно, но с теплотой и тайной гордостью подсказала девица.

– Настасья Микулишна, – воспрянул духом богатырь, услышав её полное имя, – а вот так же честно, положа руку на сердце, ответьте всему здешнему люду: вы законная жена Вольфганга или он пленил вас и удержи…

– Не сметь! – Коршуном взвился рыцарь, подбежал к Добрыне и уже занёс меч. Богатырь успел за рукоять схватиться – ещё миг, и поединок начнётся под крышей ратуши.

– Вольфганг, пре-кра-тить! Сей-час же! – визжал, вскочив с трона, князь. Лицо рыцаря передёрнулось, словно от судороги. Не привык властный человек подчиняться приказам. Но всё-таки отступил от готового биться с ним богатыря. – Пусть Настасья ответит на вопрос.

Вольфганг ощерился, сверкнул по-волчьи глазами на жену, и та покорно лишь очи долу опустила.

– А с каких это пор, княже, мои дела семейные на разбор перед всей шляхтой и послами иноземными должны идти?

– Так сам же их на посмешище и выставил, когда нас в бесчестье обвинил, – продолжал напирать Добрыня. – Мы почему Настасью на Русь увезти хотели… Сказала она, что ты не муж ей, что пленил ты её…

– Супруга она мне законная, – произнёс, оскалившись, Вольфганг, обращаясь ко всем в ратуше. – Не в здешнем храме венчаны, а у меня на родине.

И снова тяжёлое молчание заполнило зал ратуши. Задумался о своём князь, подозрительно глядели его подданные на дерзкого рыцаря и всё больше проникались доверием к двум честным витязям с земли русской.

– И всё же хотелось бы саму Настасью услышать, – вынес вердикт князь. – Раз, Вольфганг, говоришь, подтверждений вашего брака нам сейчас не сыскать… Неужто жена твоя станет отрицать его, коли он и в самом деле скреплён на небесах?

– Не станет, – так и не возвращая меча в ножны, гордо отвечал Вольфганг и перевёл взгляд на супругу. – Говори всю правду.

Алёша стоял сам не свой. Столько раз за сегодняшний день он будто бы на качелях размером с гору качался: то в сторону лютого холода забросит, то жаром обдаст. Смотрел он на небесное божество и в мыслях молил её сказать, что ничем не связана она с рыцарем немецким, а любит одного юношу, которого как встретила сегодня, так и поняла – вот он, единственный…

В таком же оцепенении, но совершенно с другими надеждами прочий народ ждал слова Настасьиного.

Долго глядела она на Вольфганга, потом с сожалением на двух богатырей посмотрела и тут же взгляд отвела.

– Муж он мне законный. И всё, – сказала и побежала прочь из ратуши. Не мог её Вольфганг оставить – следом помчался.

С его уходом пропала тревожность в зале. Князь, уже неуверенно, но гнул свою линию, отказываясь договор подписывать. К богатырям же все обвинения сами по себе вдруг пропали.

Добрыня уверенно пошёл со шляхтой побеседовать, и долгим был разговор. Алёшка устал ждать – наружу отправился. Наверное, пытался через них богатырь на решение княжеское воздействовать. Добрыня умный. Он и Змея, чудище огромное, победить смог, хотя сам его раза в три меньше и слабее был. Он и здесь разберётся. Вот кому бы в послы идти…

Набрал Алёша в ладони кучу снега и стал им лицо растирать. Вроде бы от холода начал исчезать из головы образ Настасьи. Грех о ней думать. Пускай рыцарь и чужак, и негодяй, но праведному молодцу, по завету Божьему, нельзя замужнюю любить.

Для верности лёг он прямо посреди чужого двора спиной на сугроб и уставился в синее безоблачное небо. Вот такой же жизнь его была до сегодняшнего утра: беззаботной, понятной и приятной.

И вдруг одно утро. Один взгляд – и всё поменялось.

Но почему-то не жалел Алёшка об этом, а, наоборот, будто нашёл что-то бесценное, без чего раньше всё было одной детской шалостью…

***

– Вот мы и вернулись. Говорил же я тебе утром, – наставительно твердил Добрыня студёной зимней ночью, стоя под окнами заветного дома. – План помнишь?

Алёшка кивнул, растирая ладонями плечи. Придётся провести снаружи ещё немало времени, а холод пробирал до костей не слабее, чем дома в крещенские морозы.

– Не перепутай же ничего! – грозно предупредил Добрыня пылкого юношу. – Что бы ни случилось, действуй строго, как обговаривали.

Увидев ещё один кивок Алёши, который на самом деле был от сильной дрожи, Добрыня размахнулся и крючок с верёвкой с силой наверх послал. Луна и отсветы на свежем снегу помогли разглядеть, что прямо поверх перекладины левого ставня он воткнулся. Дёрнул верёвку – держит крюк хорошо. Заказали его сегодня в лавке кузнеца на рыночной площади. Должен вес богатыря сдюжить.

– Бывай, Алёшка, – сказал Добрыня и напоследок положил ладонь на плечо соратнику. – Пора спасать нашу девицу-красавицу.

«Нашу… – только одно слово из всего сказанного залегло на сердце Алёшкином. – Нашу. Не мою».

Но ничего не сказал в ответ юный богатырь, и полез Добрыня наверх, тяжело, еле-еле переступая ногами по стене, молясь, чтобы выдержали верёвка и крючок, а перекладина была прочно прибита к ставню. А уж сам ставень намертво приделан к раме. А рама…

«Надо было Алёшке лезть – он ловчее и весит меньше», – подумалось Добрыне, пока переставлял он ноги по скользкой стене, а ставень наверху скрипел от натуги.

«Надо было мне лезть», – давно уже думал Алёшка, но не смел умному другу перечить. А ведь именно его крылатая мечта пряталась внутри их безумного плана – спасти Настасью от злого рыцаря. Мечта о том, как он войдёт в её покои, сразит обидчика и увезёт невесту домой, в Ростов, с родителями знакомить…

Однако для мечты план нужен был. И как перечить Добрыне станешь, коли тот сам и план придумал, и все ходы да детали по полочкам разложил?

Никак.

Тут старше надо быть, опытнее – тогда, видно, и можно самому красавиц спасать. А пока Алёшка только и может сосульки с крыш сбивать, чтобы смешить чаровниц с лавандовыми глазами. Скоморох – вот его призвание.

Но скоморохи не нужны принцессам. Нет, они только в роли суженых не нужны, а посмеяться – это всегда пожалуйста. Может, и рублём за то одарят с барского плеча…

Пока одолевали Алёшу тягостные мысли, Добрыня до ставня добрался, схватил за нижний угол левой рукой, с силой дёрнул, так что сломал хрупкий деревянный запор изнутри, и тут же правую руку резво к подоконнику отправил. Зацепился, с усилием подтянулся до нижних рёбер, громко выдохнул и перевалился через него в комнату.

Ставни прикрыл, чтобы больше холод в дом не пускать, и осмотрелся. Темно, словно в пещере Змея. И точно так же чуял Добрыня, что наблюдают за ним и всю подноготную его наизусть знают: кто таков и зачем пришёл. Нехорошая сила таилась в рыцаре Вольфганге – иначе как бы он про их утренний визит догадался?

– Настасья! – позвал Добрыня шёпотом, надеясь, что терем этот, откуда она выглянула им сосульку скинуть, её горницей был, а сам рыцарь этажом ниже спал. – Настасья! Это я, витязь русский. Мы тебя спасать пришли.

Зловещая тишина только и ответила на зов богатыря.

На ощупь сделал два шага во тьме Добрыня. Остановился, прислушался к шорохам. В жилом доме даже ночью стены и полы разговаривают: сверчки стрекочут, мышки скребутся, порой храп с соседних комнат доносится.

А здесь ничего.

Или?..

Сдавленное гудение будто сквозь толщу воды разнеслось по комнате. А потом…

– Убегай ско… – раздался оборванный звук девичьего голоса, словно оторвала Настасья от уст своих печать, но тут же ей ладонью кто-то снова рот зажал.

Метнулся было Добрыня к ставням, но шустрая тень оказалась быстрее его – загородила выход. Можно было б сейчас прорваться и постыдно бежать, но не об этом они с Алёшкой договаривались.

По одному лишь щелчку пальцев зажёгся в комнате свет – десятки свечей в витиеватых канделябрах, установленных на противоположных стенах, вмиг озарили маленькое пространство, прогнав непроглядную тьму.

Добрыня стоял, окружённый дюжиной незнакомцев. Все рослые, крепкие, в кольчугах, при оружии. Что ж… И один в поле воин! Достал богатырь из ножен меч, готовясь принять бой.

– Русские витязи не сдаются, да? – с противным хохотом произнёс знакомый голос. Вольфганг сидел у двери, ведущей в коридор с лестницей. Рядом с ним на стуле ютилась бедная Настасья, ссутулившись и скрываясь от сторонних взглядов. Как будто ей было стыдно из-за того, что именно она стала причиной разыгрываемого здесь и сейчас спектакля.

– Никогда, – уверенно ответил Добрыня. – Давай, выходи на честный бой, колдун.

– Ого, уже и колдуном меня величаешь, – оценил проницательность богатыря рыцарь. – А ты сметлив для простого вояки. Да только вот не хочу я с тобой на честный бой выходить, когда ты в мой дом, аки тать, пробрался. Хочу за то казнить тебя перед взором моей жены, чтобы впредь неповадно ей было с посторонними разговаривать. Но ещё лучше, если ты сложишь меч и сдашься. Тогда отведу я тебя в палаты княжеские на суд его правед…

– Бреши больше, Вольфганг, – горько усмехнулся Добрыня. – Нельзя тебе уже в живых меня оставлять, так как понял я колдовскую сущность твою и выдать суду божьему могу. Нападайте, свора пёсья!

Рыцарь одним лишь движением указательного пальца двоим витязям приказал биться с Добрыней. Оба вышли из тёмных углов одновременно. Один размахивал мечом, другой прятал за спиной нож. Без щитов, но, как и русский богатырь, в кольчуге.

Второй сделал выпад, целясь кинжалом в шею, но успел левой рукой перехватить кисть врага Добрыня, а правой полоснуть по груди ринувшегося в атаку первого воина – тот упал от удара, но клинок не поранил его. Кисть второго врага онемела от крепкой хватки – нож выпал, и богатырь ударом ноги по голеням отправил противника рассматривать узоры на ковровой дорожке.

На их место тут же пришли другие – Вольфганг тем же пальцем указал следующей паре воинов атаковать Добрыню. Отбиваясь от новой напасти, крикнул богатырь:

– Настасья Микулишна, вспомни, кто ты есть, и стой до конца за свою свободу!

Побледнела девица, с тоской посмотрела на оставшихся воинов и самого мужа своего.

– Не победить их, – ответила на зов Настасья.

– Так неужели тебе плен краше смерти? – воззвал Добрыня.

– Не краше, – тихо ответила красавица и вмиг разъярилась, выхватила меч из ножен мужа и срубила голову мучителю своему, который говорить ей не давал – рот грязной ворсистой тряпкой затыкал.

Воодушевился Добрыня – всё пошло так, как тому и надо было. Со всей силы ткнул мечом в живот одного из врагов – тот не успел блокировать удар, на пол повалился прямо к стене, чуть не проломив в ней дыру. Затряслась стена, и тогда не выдержала широкая полка вроде полатей – оторвалась и упала сверху вместе со всем скарбом на несчастного: чугунки, запыленные корчаги и миски.

Настасья отбивалась сразу от троих окруживших её мужчин. И даже неплохо с ними управлялась, мечом и удары отражая, и в атаку бросаясь. Добрыня же бился с четырьмя оставшимися в живых и на ногах.

Вольфганг упрямо сидел на стуле. Вот упал на колени один его воин, хватаясь за распоротое брюхо. Другой вылетел в окно, и его громкий крик ледяным холодом сковал сердце рыцаря-колдуна. Холод этот ни в какое сравнение не шёл с лёгким морозцем, проникшим в горницу из раскрытых настежь ставней.

Неужели дружина уступит русскому богатырю и пленнице-полянице?

Не бывать этому!

Ощерился Вольфганг, завыл и превратился в огромного волка, головой почти до потолка достававшего. В страхе побросали оружие пятеро ещё бившихся соратников, а оборотень на Добрыню бросился, чтобы сожрать богатыря с потрохами.

Со всего размаху ударил чудище по морде Добрыня – не спасовал перед новой напастью. Заскулил волк и отступил. Вдруг с нижних этажей раздался шум и гвалт, словно толпа с уличной ярмарки шла мимо и решила здесь переночевать. Но какая могла ярмарка проходить зимней ночью?

Воины в горнице от Добрыни с Настасьей отстали, с тревогой глядя на дверь в коридор, где лестница находилась. Тяжёлые шаги огласили топотом весь дом, будто целая армия поднималась на третий этаж.

– Князь идёт! – закричал один из воинов рыцаря-оборотня.

Волк тут же ринулся к распахнутому окошку, чтобы избежать ненужных неприятностей.

– Размечтался! – проговорил Добрыня, уже стороживший беглеца у правого ставня. И снова всё шло так, как и задумывал он.

Набросился на волка сверху и шею его в крепкий обхват взял. Придавил богатырь оборотня, не давая ему с места сдвинуться. Тем временем вошла в горницу городская дружина вместе с самим князем.

И вместе с Алёшей, который всю силу убеждения применял недавно: угрожал, молил и клялся, даже горы золота князю обещал, лишь бы отправился он посреди ночи на охоту за разбойниками, которые добрыми людьми и его советниками прикидывались. Ничего бы, правда, не вышло, кабы ранее Добрыня с дружинниками княжескими не договорился.

Сейчас же ахнул князь и чуть в обморок не упал, завидев огромного волка, еле сдерживаемого Добрыней. Дружина быстро скрутила воинов Вольфганга, раненым кровь остановили, а потом тоже руки и ноги верёвками связали.

– Так где же тут сам Вольфганг? – спросил, очухавшись, князь. – Ты обещал, что застанем его за делами непристойными.

Смотрел князь на Алёшу, не так давно прибегавшего в его покои с криками и речами странными. Чуть не приказал он в тюрьму воина отправить, однако так божился он, уверяя в своей правоте, что грех было не явиться сюда, в дом рыцаря. Однако рыцаря-то тут не оказалось!

– А вот он, княже, – будто бы с радостью ответил Добрыня, указывая на брыкающегося под тяжестью богатырского тела волка. – Он не только девиц похищает, а ещё и в колдовстве сведущ. Свяжите это чудище, как и приспешников его. Долго в теле волка он находиться не может – вот и увидите истинное лицо любимого советничка, княже, который против нашего государя вам злые слова нашёптывал.

Смолчал князь, но приказал дружинникам огромного волка тоже пленить. Связали ему передние и задние лапы, а потом ещё и морду туго обмотали так, чтоб укусить не смог.

– Выходит прав ты был, богатырь русский, – нехотя признал ошибку князь. – Значит, не женой Вольфгангу была Настасья?

– А пускай и сама расскажет, – предложил Добрыня. – Я тоже послушать готов.

– И рассказывать-то нечего, – робко высказалась Настасья, совсем недавно погубившая столько воинов самозваного мужа. – Повстречал меня Вольфганг в чистом поле, когда грабил повозки крестьянские. Я заступилась за людей наших, билась с ним и всей его дружиной. Не смогла их побить – пленили меня, а у крестьян добро отняли. Был он мне не мил, держал в плену, в горнице на третьем этаже. Людям в городе говорил, будто жена я ему. Каждый вечер меня допрашивал и тщетно уговаривал “по-доброму” ему отдаться, так как “худого” мне не желает. Будто держать под замком девицу, чтобы та света белого не видала, – дело благородное… Но знала я, что не сбежать мне: его дюжина соратников пряталась по углам, а сам Вольфганг – колдун, который мог в глазах прочесть ответ на любой вопрос, если долго смотрит на тебя. Вот откуда, Добрыня, он про ваш визит узнал. Не выдавала я вас! Он всё понял, едва взглянул на меня. Вольфганг будто из чужой памяти картину нужную достаёт и узнаёт, что хочет. Я ль не предупреждала вас об опасности с этого самого окна!

– Никто тебя и не винит, Настасья, – ответил Добрыня, взяв ладонь поляницы в свою крепкую длань. – Понял я тебя тогда. Понял… И на прочность проверял. А потом, в ратуше у князя, тоже понял, что слишком запугана ты, чтобы перед всеми против рыцаря-оборотня идти. Не было у тебя в целом городе защитника. Но отныне есть.