Kitabı oxu: «Пьесы»

Şrift:

* * *

В этой книге собраны все пьесы Алексея Паперного. Читатель, наивно ожидающий, что они будут похожи на его песни, обломается. Они похожи на них только принципиальной непонятностью своего происхождения, то есть в самом буквальном смысле – откуда они взялись. Они ни на что не похожи. Такие пьесы принято числить по разряду абсурдистских, но у драматургии Паперного, кажется, другие корни – театр абсурда оставляет, как правило, впечатление тягостной алогичности бытия, тогда как у Паперного все находится в гармонии. Это такие сны, с небольшими логическими сдвигами, но довольно счастливые в целом.

Паперный всегда окружен людьми и, кажется, страшно одинок при этом. Это болезненные фантазии, сказал один читатель. Может быть. Но тогда это болезненные фантазии очень здорового человека.

Пересказывать и анализировать эти воздушные конструкции бессмысленно. Обратите внимание на замысловатый комизм ситуаций и поразительную естественность диалогов, на пародийность лирики и абсолютно искренний, детский, живой общий тон, на свежесть и яркость, на подспудную горечь и самое искреннее наслаждение, которое испытывает автор, сочиняя и разыгрывая все это. Я не уверен, что вы полюбите эти пьесы, но автора их – и героев, между прочим, – вы полюбите наверняка.

Вы будете им благодарны за то, что они такие, – такие, какими вы тоже могли стать, но почему-то не захотели.

Дмитрий Быков

Пустыня

Однажды вечером Джао Да посадил самолет на крохотный аэродром возле города По, это во Франции, где-то в Провансе. Нужно было поменять масло и заправиться. Бензина не оказалось, пришлось ждать до утра, когда приедет бензовоз. Заправщик, представившийся Николаем Константиновичем Гиреевым, предложил летчику поужинать, выпить местного вина и переночевать у него дома. Летчик поблагодарил заправщика, взял из самолета кулек конфет, и они пошли.

Дом у заправщика был маленький, состоял из одной комнаты и веранды с абажуром. Других домов рядом не было, только летное поле да просто поле, поэтому веранда и абажур казались миражом в пустыне. Стемнело, трещали цикады, на небе зажглись звезды.

– Хорошо, когда цикады поют, очень я люблю этот звук, – сказал Джао Да. – На что же он похож-то?

– Как будто кто-то сквозь зубы сплевывает, – ответил Николай Константинович.

Потом подумал и добавил:

– А ведь я тоже был летчиком, советским офицером, летал на боевых машинах, африканским коммунистам автоматы Калашникова возил.

Потом еще подумал и сказал:

– Прости, Господи.

Джао Да так удивился, что даже ничего не спросил, а Николай Константинович ничего больше не сказал.

Летчики закусили помидорами, козьим сыром, выпили вина. Чтобы нарушить молчание, Джао Да рассказал о себе, о том, как он служил в ВВС США, как после войны перекрасил в желтый цвет свой Curtiss-P40 и отправился в бесконечное путешествие. Николай Константинович слушал внимательно, молча, но при этом явно думал о чем-то своем, слишком уж он разволновался – два раза приносил и уносил холодный чайник. Потом Николай Константинович спросил:

– Не хотите чаю?

– Нет, – ответил Джао Да.

Тогда он убрал со стола пустую бутылку и поставил две полных, как бы говоря – посидим еще…

Джао Да подумал, что этот странный человек не решается рассказать хоть кому-нибудь историю, как из русского летчика, служившего в Африке, вышел французский заправщик, живущий в мираже. Наверное, произошло что-то очень важное, и он думает об этом не переставая уже много-много лет.

– Очень вкусные конфеты, – сказал Джао Да, – купил на прошлой неделе в Валенсии, угощайтесь. Вы, как я понял, летали над Африкой?

– Летал. И не только летал.

– Расскажите.

Николай Константинович Гиреев рассказал такую историю.

Гиреев летит над Африкой.

Гиреев. Зебра, как слышите? Прием, прием…

Рация. Борт 0088, Каштанка, Каштанка, на связи, прием…

Гиреев. Жендос, ты?

Рация. Я, Колян, что случилось?

Гиреев. У меня дятел в моторе. Я не долечу.

Рация. Сильно стучит?

Гиреев. Все сильнее и сильнее, скоро заклинит. Надо садиться.

Рация. Борт 0088, Каштанка! Говорит майор Малина, как слышите?

Гиреев. Слышу, слышу… плохо слышу… выхожу из радиозоны…

Рация. Где бы ты ни сел, самолет взорви, чтобы никаких следов, все взорви, только ящик 7В хоть на осле, хоть на себе доставь на точку! Понял?

Гиреев. Откуда тут ослы, товарищ майор?

Рация. Не ебет! Чтоб доставил! Понял? Отвеча… пон… прие…

Гиреев. Связь пропадает, не слышу, понял… Все, заклинило…

Мотор заклинило, самолет Гиреева планирует в полной тишине.

Гиреев. Я приземлился в пустыне. Еще с высоты я увидел маленькую деревушку. Солнце садилось слева. По моим подсчетам деревня находилась километрах в десяти от места посадки. Зная время падения и траекторию солнца, я вычислил, куда надо идти, и нарисовал на песке стрелку, потом достал из самолета ящик 7В, канистру воды, бутылку водки, длинную веревку, пистолет с двумя обоймами и завернутые в газету котлеты, которые мне дала в дорогу наша повариха Нина Васильевна. Я взорвал самолет, обвязал ящик веревкой, привязал к нему пожитки и потащил волоком по пустыне. Солнце село. Еле живой я добрался до деревни.

У костра возле хижины сидит семья африканцев – муж, жена, ребенок. Появляется Гиреев с ящиком.

Гиреев. Здравствуйте…

Африканец хватает палку. Гиреев выхватывает пистолет.

Гиреев. Я не… я не то…

Вдруг жена африканца вскрикивает. Возле их ребенка, который отбежал в сторону, готовится к прыжку змея. Африканец кричит мальчику на своем языке, чтобы тот не двигался. Все застыли – мальчик, африканец, его жена, Гиреев и змея. В полной тишине слышно, как звенит падающая звезда. Гиреев метким выстрелом убил змею. Мама бросилась к сыну, а африканец упал на колени перед Гиреевым.

Гиреев. Меня накормили и оставили ночевать. Утром я жестами и междометиями объяснил хозяину хижины, куда мне надо добраться, и он, в благодарность за спасение сына, вызвался быть проводником. Мы погрузили воду, дрова и вещи на двух верблюдов и отправились в путь. Было жарко. Мы шли по пустыне, и через какое-то время время перестало существовать. Я уже не мог отличить минуту от часа, час от пяти часов, я даже перестал понимать, идем мы или стоим, казалось, мы в вечности, в космосе. Я задремал. Очнувшись, я услышал голос моего проводника.

Африканец. Надо готовиться к ночлегу. Когда солнце уйдет, будет совсем темно, а оно скоро уйдет.

Гиреев. Да, конечно. А как тебя зовут?

Африканец. Меня зовут Абу.

Гиреев. А меня Коля. А почему я понимаю твой язык и говорю на нем так легко?

Африканец. Не знаю. Научился, наверное. Я, когда был маленький, тоже не умел говорить, а потом заговорил. Так всегда бывает.

Гиреев. Да, конечно. Я просто не подумал.

Африканец. Ты умный. А что у тебя в ящике?

Гиреев. Не знаю. Он запечатан. Майор Малина велел доставить его на точку во что бы то ни стало.

Африканец. Давай его потрясем.

Гиреев. Кого?

Африканец. Ящик.

Гиреев. Давай.

Трясут ящик.

Африканец. Там жидкое, стеклянное, железное и деревянное. Гиреев. Открывать нельзя.

Африканец. Сегодня огонь разводить не будем. В первую ночь огонь не разводят, чтобы не пугать пустыню.

Вот тебе тюк, ложись и спи.

Гиреев. Я лежал и смотрел на звезды. Мне было то страшно, то легко. Потом я уснул, и мне приснился Лермонтов.

Лермонтов

Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом…

Гиреев. С первыми лучами солнца мы тронулись в путь. Скоро стало невыносимо жарко.

Африканец. Жарко?

Гиреев. Жарко.

Африканец. Если очень хочешь пить, не пей. Но если уже даже пить не хочешь, то можешь сделать несколько глотков. Только чтобы верблюд не видел.

Гиреев. Ничего, я пока потерплю.

Африканец. Потерпи.

Гиреев. Ой… что это?

Африканец. Это мираж.

Старушка и девушка стоят около стола, на котором дымит самовар. Над столом абажур. Женщины одеты, как уездные барышни из повестей Белкина.

Старушка

Заходите, заходите. Самовар как раз…

Эй, Петруша, дай коням овса.

Петруша

Слушаюсь, барыня.

Проходите, господа, уж как мы ждали вас. На часы смотрели три часа.

Старушка и девушка

Хороший чай,
Душистый чай,
Английский чай,
Прекрасный чай.
Закусите, господа, проголодались, чай.
Чай-чай-чай-чай.

Старушка

Это дочь моя Полина. Поклонись скорей. Эй, Петруша, принеси эклер.

Петруша.

Слушаюсь, барыня.

Гиреев

Николай Константинович Гиреев. Советский офицер.

Петруша

Нету, барыня, эклера – только сушки да пампушки. Да кулек филипповских конфет.

Старушка

Подавай же, Петруша!

Гиреев

(показывая на африканца)

Александр Сергеевич Пушкин. Поэт.

Полина

Поэт?

Гиреев

Поэт.

Старушка и Полина

Хороший чай,
Душистый чай,
Английский чай,
Прекрасный чай.
Закусите, господа, проголодались, чай.
Чай-чай-чай-чай.

Полина

Запишите мне в альбом хотя бы пару слов.

Вам покрепче или с молоком?

Африканец

О, прекрасная Полина, вы царица снов.

Исписать готов я весь альбом.

Старушка

Мы решили для крестьян построить школьный класс. Что вы скажете об этом, господа?

Гиреев

Можно, мы останемся у вас?

Навсегда?

Гиреев

Навсегда.

Африканец

Навсегда.

Старушка

Навсегда.

Все

Навсегда!
Хороший чай,
Душистый чай,
Английский чай,
Прекрасный чай,
Небесный чай,
Волшебный чай.
Прощай… прощай… прощай…

Женщины уплывают, мираж испарился.

Африканец. Солнце садится. Ты боишься?

Гиреев. Чего?

Африканец. Чего-нибудь.

Гиреев. Боюсь. Майора Малину боюсь, еще ядовитых лягушек. Говорят, они в Бразилии водятся. Мне механик рассказывал, как один летчик полетел в Бразилию с большим начальником по секретным делам – оружие, наркотики, я не знаю, только переговоры у них шли в диких джунглях. И летчик увидел на дереве сияние. Это была лягушка, она переливалась всеми цветами радуги и прямо манила к себе, как царевна. Местные кричат ему: закрой глаза, уходи, беги. А он смотрит, как завороженный, и идет к ней, даже не моргает. Один местный солдат стал летчику по ногам стрелять, да только все мимо. Не смогли его остановить. Летчик подошел к лягушке, наклонился и поцеловал ее. Через несколько минут он умер.

Африканец. А еще чего ты боишься?

Гиреев. Не знаю… всего.

Африканец. Это хорошо. Либо уж ничего не боятся, либо всего.

Гиреев. Что-то мне не по себе…

Африканец. Давай ящик потрясем.

Гиреев. Зачем? Мы же вчера трясли…

Африканец. Веселее будет. Давай.

Гиреев. Давай. (Трясут ящик, долго трясут, потом ставят его на песок.) Абу!

Африканец. Чего?

Гиреев. А ведь и правда веселее.

Африканец. Вот тебе тюк, ложись спать.

Ложатся.

Гиреев. Я лежал и смотрел на звезды, лежал, смотрел, и вдруг мне стало так спокойно.

Появляются разбойники в черных и белых платках.

Гиреев. Это мираж?

Африканец. Нет. Это разбойники. Герберы. Они живут в пустыне и грабят караваны.

Разбойники подходят к ящику. Гиреев встает, и жестами показывает, что ящик трогать не надо. Разбойник бьет Гиреева, Гиреев падает.

Гиреев (поднимается, вытирает рукавом кровь). Не надо… ящик… там не то…

Разбойник опять бьет Гиреева, тот опять падает.

Гиреев (подползает к ящику). Нельзя… приказ… Малина меня убьет…

Разбойник замахивается саблей, Гиреев выхватывает пистолет.

Гиреев. Бля буду, убью, только пошевелись.

Все застыли. Пауза.

Африканец

Что в этом ящике – бинокль, шкура льва, Стручковый перец, ягода лесная,
Поверженного принца голова?
Что в этом ящике, никто из нас не знает.
Как маленькие дети – раз, два, три,
Четыре, пять – какая это мука,
Так хочется узнать, что там внутри.
А там внутри всегда тоска да скука.

Мы только перевозчики и не знаем, что в этом ящике. Одна сволочь передала посылку другой сволочи. Вдруг там бомба, которая взорвется, когда порвутся проводки? Или ядовитые лягушки? Не знаем.

Разбойник. А вдруг там доллары, золото, брильянты, французские духи?

Африканец. Открывайте.

Разбойник. Вы где учились?

Африканец. В селе. В Царском селе.

Разбойник (дает знак своим). Уходим. (Делает несколько шагов, поворачивается.) Редко в пустыне встретишь умного человека, не хочется уходить, но… дела. Прощайте.

Разбойники уходят.

Гиреев. Откуда ты знаешь, что Малина сволочь? Африканец. Хороший человек не заставит хорошего человека тащить ящик со всяким дерьмом через пустыню.

Гиреев. А ты знаешь, что в ящике?

Африканец. Жидкое, стеклянное, железное, деревянное… Гиреев. Понятно… но открывать нельзя.

Африканец. Ложись, надо спать, пока солнце не взошло. Гиреев. Я лег и тут же уснул. И опять мне приснился Лермонтов.

Появляются Лермонтов и Мартынов. У обоих в руках пистолеты. Они целятся друг в друга.

Лермонтов

Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой…
А он, мятежный, ищет бури,
Как будто в буре есть покой!

Мартынов стреляет, Лермонтов падает. Разбуженные выстрелом, в небо взлетают тысячи грачей. Это перелетные грачи, они летят на север.

Африканец. Смотри, Гиреев, перелетные птицы!

Гиреев. Мать честная! Это же грачи! Грачи! Наши грачи!

Грачи

Прощайте, пески и верблюды.

Прощайте, чужие края.

Грач-вожак

Я вас никогда не забуду.

Первый молодой грач

И я не забуду.

Второй молодой грач

И я.

Грачи

Мы будем лететь над планетой.
И если мы встретим синиц,
Мы скажем им – родины нету.
Родины нету у птиц!
Летим,
Летим,
Летим отсюда!
Летим,
Летим,
Летим туда!
Пески, караваны, верблюды!
Поляны, поля, города!
Летим,
Летим,
Летим отсюда!
Летим,
Летим,
Летим туда!

Я вас никогда не забуду!

Грачи

Мы вас не забудем всегда!

Грачи улетели.

Гиреев. Наступивший день был самый жаркий.

Африканец. Дай воды верблюду.

Гиреев дает верблюду воды.

Гиреев. Я совсем забыл про котлеты, которые мне дала в дорогу Нина Васильевна. Они, наверное, испортились и их придется выкинуть.

Африканец. Нет. То, что добрые люди собирают в дорогу, нельзя выбрасывать. И это не может испортиться.

Гиреев (разворачивает кулек). Ой. А это не котлеты. Это пирожные «картошка». Я так их люблю.

Африканец. Дай верблюду. Верблюду надо угождать.

Без него мы никто. А он и без нас верблюд.

Гиреев дает верблюду пирожное.

Гиреев. Ой, что это?

Африканец. Мираж.

Идет снег. Елка со звездой. Около елки девушка.

Девушка

Андрей, Андрей, какой печальный новый год. Как хорошо, что ты пришел хоть на чуть-чуть. Как хорошо, что ты пришел хоть на немножко.

Гиреев

Прости, прости, мы отправляемся в поход. Отныне все наоборот, и в этом суть.

Вот я принес твою любимую «картошку».

Девушка

Андрей, Андрей, я так люблю твои стихи. В минуты тяжких испытаний все важней…

Африканец

Андрей Петрович, нам пора, пока доедем…

Гиреев

Сейчас идем…

Девушка

И нам прощаются грехи.

И чувства нежные становятся нежней.

Гиреев

Как мы катались на велосипеде…

Девушка

Пусть не вернуть.

Африканец

Андрей Петрович, право, ну…

Гиреев

О чем ты, Маша, мы большевика прихлопнем.

Африканец

Андрей Петрович, опоздаем на войну…

Гиреев

Давай-ка, брат, по рюмке водки хлопнем!

Девушка

Вот вам огурчик, господа, и водка вот.

Африканец

Не выпить грех. За славную победу!

Все чокаются, выпивают, закусывают.

Девушка

Андрей, Андрей, какой прекрасный новый год!

Гиреев

Во вторник победим. Приеду в среду.

Девушка исчезает.

Приходи сегодня
Вечером к реке.
Посидим на сходнях
Или в челноке.

Может, выпил водки
Сторож Автандил,
На цепочку лодки
Запереть забыл.

В небе полумесяц,
Яркая звезда,
Поплывем с тобою
Все равно куда.

Мне с тобою вместе
Все равно куда.
Без тебя мне тоже
Все равно куда.

Африканец. Мы пришли. Вот это место.

Гиреев. То есть как?

Африканец. За этими воротами военный лагерь генерала Бабура. А я пошел.

Гиреев. А как же я?

Африканец. А ты пришел.

Гиреев. Куда?

Африканец. В военный лагерь генерала Бабуры, чтобы отдать ему ящик.

Гиреев. Абу, давай потрясем.

Абу. Давай. (Трясут ящик, потом ставят его на землю.)

Но открывать нельзя. Не открывай. Прощай.

Гиреев. Прощай, Абу. Спасибо тебе. (Обнимаются.)

Абу уходит.

Гиреев стучит в ворота, через несколько секунд они открываются. Мы видим человека в камуфляже, черных очках, высоких ботинках, на руках у него золотые браслеты, часы, на шее золотые цепи.

Человек. Чего?

Гиреев. Мне нужен генерал Бабура.

Человек. Это я.

Гиреев. У меня для вас секретный груз от генерала Малины.

Бабура. Ага. Значит, одумался. Передай своему хуеву генералу, что я доволен.

Бабура утаскивает ящик и закрывает ворота.

Гиреев. Не передам.

За сценой раздается взрыв.

Гиреев и летчик сидят на веранде под абажуром.

Гиреев. Соседнее государство оказалось французской колонией. Абу помог мне пересечь границу и сделать паспорт. Два года я жил там, а потом перебрался сюда, в Прованс. Я хороший летчик, но мне все равно. Я с удовольствием заправляю самолеты. Мне нравится сидеть вечерами под абажуром, а по воскресеньям ездить в город за продуктами на мотороллере.

Расставаясь, уходя,
Забывая сумки,
Поплыла моя ладья
По реке, по рюмке.

Водка, яйца, пироги,
Покупайте водку.
Эй, старуха без ноги,
Подари походку.

Сердце рвется забывать
Завтра на рассвете.

Все равно теперь кровать
На другой планете.

Река

1.

Последняя электричка. В вагоне лицом к нам сидит человек в шляпе. Через несколько рядов от него спит Толстый с портфелем в руках. В конце вагона тамбур. Там курят два мента – Петр и Коля. Электричка качнулась, Толстый проснулся и вскочил.

Толстый. Где болты? (Роется в портфеле.) Болты в портфеле. Ох (садится). Я так хотел стать матросом… и не стал.

Электричка качнулась. Телефонный звонок. Человек в шляпе достает из кармана телефон, долго на него смотрит, наконец, нажимает кнопку.

Человек в шляпе (в трубку). Не звони мне, не звони, ты дрянь! (Нажимает кнопку, кладет трубку в карман).

Электричка качнулась. Менты Петр и Коля курят в тамбуре. По стеклу ползет паук.

Петр. Смотри – паук.

Коля. Далеко уехал… от родного дома…

Петр. Какой у пауков дом, ты чего, Коль?

Коля. У моих пауков – мой дом. У твоих пауков – твой. Пауки дома живут. У людей.

Петр. Нет. Они везде живут, а паутина – это и есть дом. Коля. Ты в школе-то учился? Паутина – это кровать у них. А дом – это дом, с окнами, дверью, понял? С потолком. А там пауки. Надоели до смерти. Сколько я их поубивал, а они все есть.

Петр. Пауков убивать нельзя. Примета плохая.

Коля. А я убиваю. И все нормально.

Петр. Погоди еще…

Коля. Ты че, пугаешь меня?

Петр. Не пугаю.

Коля. Ну и все. Хочу убиваю, хочу не убиваю. Пауки хуже жидов. И узбеков хуже. Прямо в дом заходят и живут. Какая от них польза? Одна пыль.

Петр. Да ладно, Коль, ты прикинь, этот паук залез где-нибудь в Шохино, а вылезет в Ярославле. Вылезет и подумает – я на Марс прилетел.

Коля. Подумает. Если я его не прибью.

Петр. Не прибьешь.

Коля. Не прибью?

Петр. Не-а. Примета плохая.

Электричка качнулась на повороте.

Толстый. Я так хотел стать матросом… плыть по реке, стоять на палубе, руки в машинном масле, ведро гремит… а слева и справа огоньки. Вниз по реке, вверх по реке. (Звонок телефона. Человек в шляпе достает из кармана телефон.) Эх! Не стал я матросом.

Жена – дура злая, с такой матросом не станешь.

Человек в шляпе берет трубку.

Женский голос в телефоне. Женя, не бросай трубку! Ты пишешь прекрасные стихи! Ты поэт! Ты должен понять. Мне никто кроме тебя не нужен! Прости меня! Мартынов ничего, ничего для меня не значит. Мы просто напились, и так получилось. Я не хотела, я только тебя люблю. Никогда! Никогда я не любила тебя так, как сейчас. Это был ужасный портвейн, я ничего не соображала. Конечно, я виновата!

Но я не виновата!!! Забери меня отсюда! Забери немедленно! Мы будем счастливы! Я продам квартиру, и мы уедем в Италию навсегда! Как ты хотел! Мы будем жить в провинции у моря! Ты будешь писать стихи! (Орет.) А я буду вязать!!!

Бородатый. Смотри, река! Река за окном!.. Огни, бабы на сходнях, рыбаки, елки… Плот, смотрите, плот!!! Эй, на плоту, попутного ветра, попутного ветра!

Женский голос в телефоне. Женя! Ты слышишь меня, Женя? Скажи хоть что-нибудь! Умоляю! Женя!

Человек в шляпе (в трубку). Прощай, собака! (Выкидывает телефон в окно.)

Женский голос в трубке. (Постепенно затихая.) Женя! Не бросай меня… не бросай… Же-е-е-е-ня-а-а-а.

Электричку качнуло. Тишина. Только стук колес.

Коля. Посчитай, сколько заработали.

Петр. Чего считать? На пиво заработали. Туда – хохлы и молдаване по триста, бабка с носками полтинник, обратно – баяниста слушали.

Коля. Люблю баян. И песни старые люблю. Я в этом понимаю. Сам на баяне играл.

Петр. А баян у тебя есть?

Коля. Есть.

Петр. Я тоже в детстве на баяне играл. Медленные мелодии одной рукой, без басов. Жаль, баяна у меня нет.

Коля. А у меня есть. И я играю. С басами.

Петр. Слушай, Коль, давай бросим всю эту хуйню, пойдем с баяном по электричкам, будем песни петь, что-нибудь да заработаем…

Коля. Ага, заработаем. Ментам на пиво.

Поезд начинает тормозить.

Петр. Все, Коль, Крекшино, приехали.

Коля. Так мы ж тачку на Молоте оставили…

Петр. Это позавчера на Молоте, а сегодня в Крекшино.

Коля. Точно?

Петр. Точно.

Коля. Не прибью?

Петр. Не прибьешь.

Коля убивает паука. Поезд останавливается, двери открываются. Порывом ветра с человека в шляпе срывает шляпу. Человек без шляпы вскакивает, пытается поймать шляпу, но шляпа вылетает в окно. Человек без шляпы с криком «Шляпа!!!» выбегает из электрички.

Громкоговоритель: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Молот».

Коля и Петр выходят на перрон. Электричка уезжает. Тишина. Где-то лает собака.

Коля. Не хотел я убивать. Сам виноват. Я на слабо кого угодно убью. Меня нельзя на слабо. Понимаешь?

Появляется баянист.

Баянист. Понимаю!

(Играет вступление, поет.)

Полетел желтый лист,
За рекой поет баян,
О прошедших днях тоскует гармонист,
Где росли ромашки, там густой бурьян.

Коля, Петр

(вместе)

О прошедших днях тоскует гармонист
Где росли ромашки, там густой бурьян.

Музыку подхватывает оркестр. Менты вальсируют.

2.

Слева зажигается лампа. Стол. За столом сидит следователь.

Следователь. Так. Давайте по порядку. Вы вышли из электрички…

Баянист. Я вышел на перрон, а там они. Мы стали петь…

Следователь. Стали петь? С чего это вдруг?

Баянист. Ответа нет, товарищ прокурор. Душа запела, вырвалась из плена…

Следователь. Следователь. Гражданин следователь. Продолжайте.

Баянист. Душа, гражданин следователь, запела не спросясь… тут нет ответа. Ведь как рождается песня? Так и рождается – от невысказанности чувств, от томления души, от желания оторваться от…

Следователь. Говорите по делу. Что было дальше?

Баянист. А дальше мы допели до ларька, где стояла милицейская машина. И тогда… мы спели величальную.

Следователь. Зачем?

Баянист. Ответа нет. Душа оторвалась. Подходим мы к ларьку, а у меня предчувствие, сердце бьется и легкость такая! Баян тяжелый, у меня обычно от него спина болит, а тут прям как пушинка!

И точно, открывается окошко, и все, что было в жизни у меня, и музучилище, и пьянство, и тоска, все обретает смысл – я вижу ангела! Лицо женщины! Глаза ласковые, как у мамы, кожа белая, как у ребенка, душа чистая, как я не знаю даже у кого! Что мы – луна на небе пожелтела! Мы спели величальную. (Поет.) Какая ночь…

Следователь. Прекратите петь! Хватит врать! Говорите проще!

Баянист. Я не вру. Я такой человек.

Следователь. Что дальше?

Баянист. Эта девушка вышла из ларька. Гражданин следователь, товарищ прокурор, я никогда не стоял рядом с такой прекрасной женщиной. Она отвесила нам поклон, такой глубокий, низкий, что коса ее упала на асфальт, а луна на небе покраснела и лопнула…

Следователь. Факты! Излагайте факты!

Баянист. Красавица открыла погреба и напоила путников босых.

Следователь. Вы были босиком?

Баянист. Босыми мы приходим в этот мир. Я в этом смысле.

Следователь. Ладно. Что потом?

Баянист. Потом такое началось, что лучше об этом никогда не вспоминать.

Следователь. Ясно. Позовите продавщицу павильона номер восемь Соколову Елену Олеговну.

Баянист. Леночка, солнышко, заходи.

Входит женщина с косой до пят, кланяется в пол.

Следователь. Расскажите, что происходило в ночь с понедельника на вторник возле ларька на станции Крекшино.

Е. О. В эту страшную ночь я встретила свою любовь.

Следователь. Что???!!!

Е. О. Мишеньку (смотрит на баяниста), я встретила Мишеньку. Они пришли, запели, взяли пива с водкой, а Миша играл на этом…

Баянист. На баяне, солнышко.

Е. О. На баяне… Я когда тебя увидела, я это…

Баянист. Не волнуйся, солнышко, скоро нас отпустят, сходим в кино…

Е. О. Какой ты красивый, Миша…

Следователь. Наверное, вы забыли, я спросил: что происходило на станции Крекшино, возле ларька, в ночь со вторника на понедельник?

Е. О. Они уехали. На машине. А перед этим который главный милиционер бросил другого на заднее сидение, а перед этим он ему руки связал ремнем, который с него же и снял, у него даже штаны до колен съехали, а перед этим он его головой по асфальту за то, что тот на него драться полез из-за какогото паука, а перед этим они, конечно, выпили, пива с водкой, две части водки, три части пива, но перед этим они только песню пели, а Мишенька играл… (Смотрит на баяниста.)

Баянист. На баяне, солнышко!

Е. О. На баяне… Я, как тебя увидела, прямо сразу полюбила.

Баянист. Я люблю тебя, солнышко.

Звучит красивая музыка.

Следователь. До свидания!

Баянист и Е. О. До свидания.

Баянист и Елена Олеговна уходят взявшись за руки. Следователь один. Красивая музыка играет все громче и громче.

Следователь (перекрикивая музыку). Господи, Господи, Господи, как же я ненавижу эти безумные чувства, эту любовь, этих влюбленных! Ведь это такое вранье! Такое громадное вранье! Как они равнодушны ко всему и даже друг к другу! Как они обожают себя, свои пустые глупые чувства! (Музыкантам.)

Да хватит!!! (Музыка обрывается, тишина.) Настоящая любовь тиха и бессловесна. Ее как будто нет, она почти незаметна и удивительна даже для того, кто любит. Родителей у меня нет, детей нет, есть у меня кошка Рима. И я люблю ее, хоть никогда не говорил ей этого. Как я ее люблю? Раз в год поглажу, а так хожу мимо, кормлю и все, даже почти не разговариваю, смотрю на нее обыденно, как будто и нет ее вовсе. Но она знает! Она знает, что я ее люблю. И я знаю, что она меня любит. (Собирает бумаги, потом бросает их на стол.) Бросить бы это все, взять кошку Риму и отправиться в путешествие.

3.

Ночь. Яркий свет фар. По дороге едет машина. В машине менты. Коля за рулем. Петр – связанный на заднем сидении.

Петр. Развяжи, сука! Ты что, дурак? Тебя ж посадят!

Коля. Пускай сажают. Только я сначала тебе голову отрежу, потом застрелю, а потом закопаю. Меня на слабо не возьмешь.

Петр. Ну, извини! По-жа-луй-ста!

Коля. Все! Если я сказал, то сказал! Ты помнишь что я сказал?

Петр. Не помню! Мы песню пели!

Коля. Я сказал: дотронешься до меня – убью. Дотронулся?

Петр. А за что ты паука? За что?

Коля. За то, что мне не слабо! А ты трус, жалкая падаль!

Петр. Прости меня, Коля! (Развязывает ремень.)

Коля. Бог простит!

Петр. Тебя простит!

Петр хватает Колю за шею. Машина улетает в кювет, несколько раз переворачивается и врезается в дерево. Петр вылетает через лобовое стекло. Тишина, поют птицы. Коля приходит в себя, с трудом выползает из машины. Он чудом остался цел, только мелкие ссадины, ушибы. У него сильно трясутся руки.

Коля (оглядывается по сторонам, тихо). Эй… эй, ты… ты где?

(Видит Петра.) Ой. Ты живой? Мертвый. Мамочки. Надо позвонить в тюрьму, нет… надо закопать, нет, не надо… домой нельзя… (Плачет.) Ну, я же не виноват… мамочки, мамочки… Господи! Что это?!

Мимо медленно проплывает огромный пароход. Оказывается, рядом река.

Коля. Надо начать новую жизнь.

4.

Баянист и Елена Олеговна в кино. Мерцающий свет на лицах Елены Олеговны и баяниста. Не видно, что происходит на экране, наверное, погоня. Крики, свист шин, выстрелы, веселая музыка. Елена Олеговна смотрит на баяниста. Баянист смотрит кино.

Е. О. Я так люблю тебя, Мишенька…

Баянист. Да, любимая, я знаю…

Е. О. Миша, ты такой хороший…

Баянист. Ты тоже, солнышко…

Е. О. Ну скажи мне, как ты меня любишь…

Баянист. Очень… (В фильме раздается выстрел.) Попал! Попал! (Обнимает Елену Олеговну) Солнышко, я тебя очень люблю, ты же знаешь, просто кино интересное…

5.

Выстрелы, визги и скрежет затихают. Звучит красивая тихая музыка, закат. По реке плывет плот. На плоту Серега варит что-то в котелке на костре. Рядом на одеяле лежит Петр. Он весь в ссадинах, руки замотаны тряпками и травой. Петр открывает глаза, приподнимается.

Петр. Где я?

Серега. Ух ты, очнулся.

Петр. Вы кто?

Серега. Давай на ты. Я Серега. А ты Петр Андреевич. Так у тебя в паспорте написано. Ты мент.

Петр. А почему я мент?

Серега. Форма на тебе. И валялся ты возле разбитой ментовской машины. Хорошо в реку не улетел, метров десять не доехал, спасибо дереву.

Петр. Спасибо.

Раздается знакомый телефонный звонок. Серега достает телефон из кармана, нажимает кнопку.

Серега. Але, Маша, простите, не могу сейчас разговаривать. Давайте попозже… я понимаю, да… не переживайте, я скоро перезвоню. (Кладет телефон в карман.)

Петр. А где Коля?

Серега. Какой Коля?

Петр. Он за рулем сидел.

Серега. Коли не было. Ты один валялся. Давай кашки поедим. Только ты лежи, а я тебя покормлю.

Петр. Я не хочу.

Серега. Ты не спорь со мной. Если уж я тебя оживил, то и кормить буду, как считаю нужным, чтоб ты опять не помер.

Петр. Ой… болит все…

Серега. А чего ты хотел? Человек рождается – орет как резаный, плохо ему, тяжело. А ты, считай, заново родился. Давай, за Колю. Чтоб он был здоров.

Серега кормит Петра.

Петр. А куда мы плывем?

Серега. Не глотай, не глотай! Кашу тоже жевать надо! В Астрахань.

Петр. Мне не надо в Астрахань.

Серега. А кто тебя заставляет? Вот доплывем до какой-нибудь больницы, я тебя и сдам. Жуй. Это каша на рыбе, очень полезно. Вот так. Все. Теперь лежи, смотри на небо. Ты там был. Слышишь, как комары разговаривают? И камыши говорят, и деревья, и сама река. Слушай, слушай, может, и поймешь чего.

Плот тихо плывет по реке. Петр лежит, смотрит в небо. Пролетает птица.

Петр. Птица…

На одном берегу реки появляется Ваня, на другом – Таня. Таня и Ваня поют:

Ваня. Эй, Танька, че ты ходишь?

Таня. Эй, Ванька, че ты ходишь?

Ваня. Эй, Танька, плыви ко мне…

Таня. Не, Ванька, не, не…

Плот плывет мимо коровы, мимо церкви, мимо женщин, стирающих белье, мимо отдыхающих рядом с девятой моделью «жигулей» с темными стеклами, распахнутыми дверями и очень громкой песней про любовь. Серега достает телефон.

Серега. Представляешь, Петр, плыл я по реке, и вдруг, на меня с неба телефон упал, а в нем страдающая женщина. Я вот ее теперь утешаю. (Набирает номер.) Але, Маша, это я, Серега. Ну что вы, все пройдет…

Маша

(поет)

И жизнь пройдет… и в этой черной даче
Я буду старая сидеть одна.
Сергей, спасибо вам, ведь я уже не плачу.
Стою, как дура, у окна.
Ну где ты ходишь, одинокий и голодный.
Пора домой, пора ложиться спать,
Я б за тобой пошла куда угодно,
Но я не знаю, где тебя искать.

Серега (в трубку). Конечно, я понимаю, это так мучительно. Но вы потерпите. Так всегда – кажется, что уже все, ничего, никогда, а потом вдруг, раз. и вот. И голос у вас красивый. Посмотрите, какая луна.