Kitabı oxu: «Стихийная сила»
Стихийная сила
Барды и скальды,
Рапсоды и акыны
Всегда скитаться рады;
Они путём старинным
Идут в века иные,
И слушают баллады,
Поэмы, и былины.
Века дают награды
Богатые поэтам,-
Гладкой рифмы злато,
Бриллиант сюжета.
Когда идут обратно
Из времён глубоких
Скальды и баяны,-
У них готовы строки;
Излагать стихами
Сразу они могут,-
В во́лнах вдохновенья
Рукописи тонут.
Вмиг стихотворенья
Являются на свет,
Долгих промедлений
У поэтов нет;
Многим поколеньям
Оставляют след…
Жаль, что я не гений,
Строки мои – бред.
– Да, посланники богов
Так писать бы постыдились;
Это же комок из слов!
Слушай, как стихи творились:
Барды, рапсоды, и скальды,
Баяны, ваганты, акыны
В далёких столетьях искали
Следы от сказаний старинных.
Ты думаешь, им помогали
В исканиях мудрые книги?
Нет. Они к духам летали
Быстро на мысленных крыльях.
Когда к небосклону взмывали
Баяны, ваганты, рапсоды,
То духи им там диктовали
Обрывки стихов превосходных.
Сила была в дивных строках,
В словах красота неземная;
Пророческий смысл высокий
Поэты в стихах излагали.
От стройных могучих созвучий
Вселенная вся трепетала,
И в диком восторге кипучем
Звёзды на землю роняла.
Четыре всесильных стихии
Стихами творцов восхищались,-
Бури, пожары и ливни
В подлунном миру начинались
От радости буйной, стихийной.
Слова стихотворцев – лавина.
Тёмная бездна времён
Душу певца наполняет;
Великими силами он
Пером на листах управляет.
Демон и Бог дремлют в нём,
Он рифмою их пробуждает;
Мрачным и светлым стихом
Просторы веков украшает.
Аника воин и чёрное чудо
На скамьях широких,
За столом дубовым,
Восседают воины.
Лица их суровы.
О походах долгих
Вспоминают, с грустью.
Прославляют громко
Силу рати русской.
Наливают в чаши
Мёд сорокалетний,
Нарезают брашна;
Пьют, едят степенно.
Говорит их старший:
«Грянем песню, братья!
Грустно в круге нашем.
Я призвал баяна.
Заходи же, старче,
Погреми струна́ми;
А не то заплачем,
Нас тоска объяла.
И заходит старый
В красные палаты;
На скамью устало
Он садится к знатным
Воинам храбрейшим.
Гусли яровчаты
Он кладёт неспешно
Пред собой; и чару
Мёда выпивает.
А потом в молчаньи
Камнем замирает. —
Мутными глазами
Тьму столетий зрит,
Были вспоминает;
Мёртвым ворошит
Память, чтоб они
Песню подсказали…
Минул тихий миг,
Старец оживает,-
Ловкими перстами
Струны бередит,
Песню начинает:
Десять соколов пустил
Я на стаю лебедей.
Ловчий сокол кровь пролил,-
Лебедь, умирая, спел
Песнь прощальную свою.
Десять песен знаю я;
Но сегодня пропою
Лишь одну. Зовут меня
Духи предков в дальний путь;
Через горы на поля,
Из полей в морскую глубь.
Рыбой щукой буду я
В волны бурные нырять.
Сизым коршуном в ветрах
Стану высоко летать.
Серым волком по лесам
Пробегу, и взвою громко
О событиях далёких,
Быль поведаю потомкам.
Мчится по полю на быстром коне
Храбрый Аника воин.
Злато везёт он в огромной суме,-
Храм обокрал на Афоне.
Ни в Бога, ни в чёрта Аника не верит,
Меч для него, как святыня;
А стрелы калёные, как песнопенье,-
Звонко летят во вражину.
Любит Аника в набеги ходить
С малой умелой дружиной,-
Легче потом медяки поделить,
Хватит на братьев наживы.
И в этот раз им досталось немало
Красного злата и яхонта.
Едет Аника до хаты; устал он,
Словно крестьянин от пахоты.
Позднею ночью решил отдохнуть
Витязь лихой у кургана.
Лёг на траву, но не может уснуть,
Болят его старые раны.
Первая рана тоскливо поёт
Ему о богатстве кровавом:
«То, что награблено, скоро сгниёт,
Неправидна хищная слава!»
А рана вторая рыдает навзрыд
О старых, забытых родных:
«Тятю и мати скорей навести,
Стань же опорой для них!»
А третья рана красиво поёт
О том, что хорош был поход:
«Удача повсюду отважных найдёт,
Она вслед за ними идёт!»
Под добрую песню Аника уснул;
И чудо явилось ему
Чёрное, страшное, с тысячью рук,
Оно утащило во тьму
Храброго воина. (Кто-то пырнул
Спящего острым клинком,
И злато его умыкнул).
Аника обрёл вечный дом
В поле раздольном; ему
Теперь только ветер поёт,
Свободен от дум его ум.
Курган
В диком поле, под толщей веков,
Вечным сном почивают бойцы;
Много с ними мечей и щитов,
Стрел и копий, – тревожны их сны.
Но спокоен высокий их дом,-
Старый холм. Одиноко стоит он
В чистом поле; травою, как мхом
Он укрыт. Этот дом – место битвы.
Над курганом ветра проплывают,
Пыль веков развевают они
Над забытой могилою; знают
Ветры вольные древнюю быль.
О великих походах кровавых
Завывают стаи ветров,
О народах лихих и коварных
Напевают в сто голосов:
"В этом логове половцы спят,-
Дети долгой жестокой войны.
Словно волки они; их отряд
Много добрых людей погубил.
Десять лет рыскали по степи,
Ни своих, ни чужих не боясь;
Лучше рысей умели они
Тихо красться, и быстро напасть.
Сотни смелых набегов лихих
Совершили бойцы, и удача
Всюду верною спутницей им
Была, охраняла захватчиков.
Знали половцы древний обряд:
Перед тем, как идти на врага,
Выл по-волчьи их храбрый вожак,
И ответ от волков ожидал.
Если волки ему пропоют,
Значит, ждёт в поле боя успех.
Ну а если в ответ тишину
Слышит он, то снимает доспех.
Десять лет побеждали бойцы
Всех ворогов пеших и конных.
Но однажды попрали они
Обряд: перед долгим походом,
Вождь снова надрывно провыл,
А в ответ лишь дыханье ветров;
Шелестела зловеще ковыль,
Тишина предвещала разгром.
Но они не смутились, и в бой
Поскакали на резвых конях;
И никто не вернулся домой,
Прахом стал их везучий отряд.
Под просторным небесным шатром
Приютился забытый курган.
В этом логове спят вечным сном
Тридцать половцев; им никогда
Не увидеть, как солнце встаёт,
Как по небу плывут облака.
Вольный ветер им песню поёт,
Убаюкал он их на века.
Витая в облаках
Певцы былых времён
Ушли в миры иные,
Но песни их поныне
Звучат в краю земном.
Стихи сильнее смерти,
Они живут в веках;
Слова попрали прах.
Песнь на бренной тверди
Главенствует; в умах
Глаголят рифмой барды:
Пушкин, Гёте, Байрон,
И даже Пастернак.
Гомер поёт верлибром,
И плачется Петрарка
Сонетиком тоскливым.
От рифм бывает жарко,
Бывает хладно, сыро;
Стихийные порывы
Звучат цветасто, ярко.
Нам души услаждает
Стройный слог напевный,-
Одна строка взмывает,
Другая очень медленно
Пёрышком спадает
Плавно. Словно крылья
Бывают у стиха;
Читатели летать
Могут в небе синем.
Когда речитативом
Поэты начинают
Рассказывать о дивных
Краях, – мы улетаем:
Ясно видим горы,
Просторные равнины,
И океан суровый.
Воочию узрим мы
Красивые строенья
В чудесных городах;
Увидим населенье,
Одетое в шелка.
Потом пойдём в садах
Гулять, среди цветов,
И там, прекрасных дам
Затащим в тень кустов.
А после, в райский сад
Взлетим в одно мгновенье,
И там, в семи ветрах,
Обрящем просветленье.
Витая в облаках,
Познаем упоенье.
Жизни суть – в стихах;
Этот мир – виденье.
Дальнее плавание
Небосклон над морем хмур,
Скоро будет сильный шторм;
Мощная лавина волн
Вдарит в рёбра тощих шхун.
Поздней ночью в порте Дувр
Бродит много моряков,
Грузчиков и босяков,
И продажных хитрых шкур.
Хорошо гулять пешком,
Надоел мне тесный кэб;
Пешую прогулку мне
Надо совершить пред сном.
Вон какой-то балагур
Байки травит. Подойду
И послушаю, о чём
Громко повествует он. —
Когда я был в рассвете сил,
Душа не ведала печали;
Трудился днями и ночами,
На плечах весь мир носил.
Грузчик – это не призванье,
Но я стезю свою любил
Настолько, что порой парил,
Как ангел, ящики таская.
Не угасал мой рьяный пыл,
Пылал с рассвета до заката;
Носил я с кораблей богатых
Ценный груз. (Тогда в порты
Шли к нам шхуны из Китая).
И как-то раз украли мы
Полный ящик, толь смолы,
Толи дёгтя, – мы не знали,
Что это свежий опий был.
А когда нам рассказали
Про дурман необычайный,-
Дружно начали курить
Всей артелью, вечерами.
Синеватый горький дым
Наши души уносил
В неизведанные дали.
А наутро мертвецами
Становились мы, но шли
Сонно в порт, гремя костями.
Месяца через четыре
Наш запас растаял.
Измождённые, худые,
Вяло мы таскали
Ящики, лишь для того,
Чтобы опиума вновь
Раздобыть; мешками
Мы у портовы́х дельцов
Это зелье закупали.
Нас с работы прогоняли
Постоянно; не нужны
Никому опиоманы.
Быстро опустились мы,-
Кто-то угодил в тюрьму,
Кто-то разум потерял.
Наши души вверглись в тьму,
Белый свет для нас пропал.
Грёзы райские, как дым,
Испарились; ад настал.
В тяжких узах сатаны
Оказались мы. Но нам
Силы света помогли. —
Как-то раз на наш причал
Прибыл боевой корабль,
В Индию он путь держал.
(Много ружей, пушек, сабель
Моряки должны доставить
В жаркий край, чтоб подавить
Вспыхнувшее там восстанье).
И на корабле у них
Рук рабочих не хватало.
Капитан всем объявил,
Что в команду набирает
Тех, кто страх свой победил.
«Путь нелёгкий.» – Он сказал.
«Но ещё сложнее будет
Там, когда среди лиан,
В самой гуще джунглей
Станете нести войскам
Ядра, пушки, пули
На хребтах своих. Но вам
Всем Заплатят за безумье
Так, что даже и раджам
Не приснится! По рукам?»
Мы, конечно, согласились,
Надо счастье попытать;
Может, божеская милость
Нам поможет куш сорвать.
Здесь от опия сгниём;
Ну а там, мы поневоле
Трезвый образ обретём.
Сговорились мы, и вскоре
На военном корабле
Вышли в море. На просторе
Стало нам повеселей,
(В первый день). Потом же горе
Наступило ненадолго,
Кончился проклятый опий.-
Дня четыре или пять
Плохо, муторно нам было,
Нас знобило и мутило,
Не могли ночами спать.
Но потом мы понемногу
Стали приходить в себя;
Вновь свободу обретя,
Воскресали, слава Богу.
Постоянная работа
Не давала нам скучать,-
Наши яды вышли с потом,
Вновь людьми смогли мы стать.
Когда корабль к берегам
Наконец причалил,
Капитан команду дал:
«Пару дней гуляем!
Первые деньжата вам
Выдаст канцелярия.
Но не напивайтесь в хлам!
Вас ждут испытания.»
Двое суток отдыхали;
А потом трюм корабля
Всей артелью разгружали.
И ещё четыре дня
Полк пехотный ожидали.
И когда пришли войска,
Капитан простился с нами:
«Помните, что тут искать
Потерявшихся не станут;
Строго надо выполнять
Приказания. По плану
Две недели путь туда
Занимает; а обратно
Налегке вы, господа,
Прилетите за зарплатой.»
И отправились мы в путь
Трудный и опасный.
В самую глухую глубь
Непролазных зарослей
Камнем канули, и там
В глубине лесных массивов
Довелось нам увидать
Очень много дивного.
Джунгли, это целый мир,
Он красив, но и жесток:
Где-то затаился тигр,
Где-то рядом воет волк.
Средь диковинных цветов
Сотни ядовитых змей
Ползают; тьма пауков
Бегает в густой траве.
На высоких пышных кронах
Спят коварные пантеры,
И они всегда готовы
Пробудиться; прыгнут с веток
И добудут свежей крови.
Хитрые шакалы бродят,
Ищут лёгкую наживу.
Здесь везде царит тревога…
Эти джунгли, словно живы,
И они гостям не рады.
На чеку всё время надо
Быть. Повсюду сырость;
Комары терзают жадно
Жалами своими живность.
Малярия вас внезапно
Может вывести из строя;
Лихорадка в гроб вас вгонит.
К этому всему прибавьте
Необузданных повстанцев,
И тогда себе приставите,
Как пришлось нам добираться.
На четвёртый день пути,
Среди зарослей густых
Мы увидели руины,-
Храм чудесной красоты
Был в веках иных воздвигнут.
И сейчас ещё хранил
Он величие своё.
Томас Брик, наш командир,
Приостановил поход,
Для того чтоб изучить
Памятник архитектуры;
(Очень он начитан был,
С ног до головы культурен).
Ну а нам не по нутру
Было это приказанье.
Что мы будем делать тут?
Только время потеряем.
С ротою солдат пошёл
Брик исследовать тот храм;
И носильщиков повёл
За собою, – девять там
Человек нас оказалось.
Работёнка нам досталась
Не из лёгких, – вход завален.
Час, наверно, разгребали
Мы его. Ну а потом
В тьму кромешную попали.
Тускло освещал огонь
Стены храма, свод громадный,
И алтарь, с каким-то странным
Шестируким изваяньем.
Брик от счастья просиял,
Увидав тот памятник.-
«Это Шива, господа!
Бог всех одурманенных!
Вместо ладана он травы
От индусов принимает
В виде подношения.
Есть у них одно куренье
Специальное; оно
Очень схоже с гашишом.
Все, кто верят в бога Шиву,
Дышат этим чудным дымом.
Дикари, конечно; но
Статуя божка красива!
Мы её с собой возьмём.
Поднимайте её, живо!»
Вынесли мы истукана
Из разваленного храма,
И отправились к отрядам,
К месту нашего привала.
Не прошли мы и ста ярдов,
А уже совсем устали…
Вдруг, неведомо откуда
Выбегает полоумный
Старец, и кричит невнятно,
Посылает нам проклятья.
Без труда, во взгляде мутном
Ненависть мы прочитали.
А язык понять нам трудно,-
Говорит полусловами
На индийском и английском,
(Он не говорил, а взвизгивал).
В направлении обратном
Палкою махал он, к храму.
А потом своей клюкою
Вдарил со всего размаха
Брику в бок. А тот спокойно
Старика отправил к праху
Предков, – быстро, метко
Выстрелил бедняге в лоб…
(Так случалось там не редко,
В тех краях тогда потоп
Был кровавый; многих в гроб
Отправляли в перестрелках).
В общем, тронулись мы в путь
С этим чудищем рукастым.
Снова стали спины гнуть,
Неся войскам боеприпасы.
Через две недели мы
Наконец-то добрались
До своих. А дальше было…
Тяжело мне говорить…
Морем крови затопило
Нас. Домой приплыть
Мы смогли спустя три года.
Видно, проклял нас старик;
Мало выжило народа.
А Шиву командир наш Брик
Всё же в Лондон приволок,-
В Тауэре он стоит,
Сей проклятый бог!
Сам же Брик теперь без ног
Здесь на пристани сидит.
Покарал нас страшный рок.
Впрочем, мне другой судьбы
И не надо; грузчик я!
Груз дурмана на меня
Давит; опий и вино
Тянут вглубь, на дно.-
Там сокровища лежат;
Я найду свой клад.
Виртуоз
В старинном замке граф устроил пир;
Он пригласил соседей именитых.
К нему пришли судья и местный клир,
И с ними три купца маститых.
И все они с собою привели
Жён, сынов и дочерей своих.
Радушно граф за стол их усадил,
И удивил обильем дивных вин
Французских, итальянских и испанских.
Изысканными яствами по-царски,
От всей души соседей угостил.
Потом любезный граф устроил танцы,-
Плясали под весёлую кадриль,
И таяли под ритмы вальса.
Седые старцы фору молодым
Давали, бойко танцевали;
Не угасал молодцеватый пыл,
Топтать паркет не уставали.
Чудесный интерьер их поразил,-
Блистал роскошный зал венецианский,
Украшенный убранством дорогим;
На стенах, потолке узор прекрасный
Был изваян металлом золотым.
В углах стояли статуи и вазы.
У входа арка на колоннах,
И с двух её сторон картины маслом,
Изображающие псовую охоту.
Потанцевав, уселись все за стол,
И граф сказал гостям: «Мой дом
Всегда открыт для вас, соседи.
Вином чудесным, вкусной снедью
Вас угощать – хозяйский долг.
От вас же жду рассказов интересных;
Пускай судья начнёт.» – Про что
Рассказывать я буду? Мне известны
Затянутые тяжбы меж семействами
Из-за наследства; это очень скучно.
А уголовные дела не к месту.
Пусть лучше клир духовному поучит
Нас грешных; он мастак глаголить.
А я косноязычен, – только молот
В руках моих умеет приговоры
Красноречивым стуком подтверждать.
Не знаю я чего вам рассказать.
«Сударь, мы вас очень просим.
Рассказы графу мы приносим,
Как дань. Тут нету Цицеронов;
Мы ценим смысл, а не слово.»
– Что ж, тогда начну повествовать,
Надо графу должное воздать.
У нас в Париже было неспокойно;
Разбойничьи отъявленные своры
Грабили людей средь бела дня.
А по ночам в дома влезали воры
И забирали много серебра
И золота. Столовые приборы,
Подсвечники, и многое другое
Воровали тати у дворян;
И действовали так проворно,
Что не могли найти их по следам.
И был средь них известный вор,
Пронырливый и хитрый уж;
Когда он проникал во двор,
То говорил всем: «Я Картуш.»
Или записку после оставлял,
Мол, вас обчистил имя рек.
И весь Париж о нём слыхал.
Десятки, сотни человек
Обворовал нахальный тать.
Виртуозно, остроумно,
С юмором, умел играть
Роли этот вор бравурный:
Мог представиться лакеем,
И придворным казначеем.
В кабаке он – оборванец,
А в салоне власть имеет,
Как надменный корсиканец.
Например, такую сцену
Разыграл он как-то раз. —
Взяли они тарантас
Напрокат. Он – дворянин,
И два «лакея» едут с ним,
Его подельники лихие.
С ними ящики большие,
Ложки в них лежат и вилки
Алюминиевые – хлам.
Всю посуду на носилки
Уложили «господа».
Привезли сей груз к усадьбе,
В дом начальника охраны!
Поднесли к дверям парадным
Груду этих вилок-гра́блей.
Дворянин-Картуш кричит
Слугам: «Где хозяин дома?!
Мы подарок привезли!
Госпожа Люзи столовое
Серебро передаёт
В дар мисье Лувуазье.
Пусть, не медля, подойдёт;
Тороплюсь я. Надо мне
Пару слов сказать ему.
(Знал их имена Картуш;
Всё проворному ужу
Доносили. Сотни душ
Было в банде у него.
Добираться до кругов
Высших научились тати;
Крали золото у знати).
И выходит сам начальник
Городской охраны; тянет
Руку «дворянину» : – Вы,
Говорят мне, привезли
Что-то от мадам Люзи?
«Да, столовые приборы;
И такие, что цены
Не найти им. Гренадёры!
Ну-ка быстро отнесли
Эти ящики на кухню!
Побыстрее! Что стоим?!
Извините, я не в духе.»
– Я признателен; мерси.
Может быть, зайдёте выпить?
«Я бы рад, но мне спешить
Надо. Вы же навестите
Госпожу Люзи на днях;
А я всегда бываю там.
Правда, чаще по делам.
Я в заботах, как в шелках.
– Сударь, если б знали вы
О моих заботах, то
Плакать стали бы! Таких
Надо мне ловить воров,
Что не знаю с кем сравнить…
(Слово за слово, – пошёл
Светский разговор у них).
А в это время два «лакея»
Ящики свои набили
Златом, серебром отменным;
И положили алюминий
В дар начальнику охраны.
А потом такой скандал был!
Сам начальник караула
Картуша́ прокараулил!
Этот хитрый вор вначале
Делал так, чтоб не узнали
Кто он есть таков; он всем
Босякам давал заданье,
Чтобы каждый божий день
Те на улицах кричали:
«Я Картуш! Я тот злодей!»
Долго сыщики не знали,
Как же выглядит пройдоха.
На смех стражу поднимали
Эти тати-скоморохи.
Выкрутас за выкрутасом
Вытворял Картуш весёлый;
Детективам-лоботрясам
Досадил нахал по полной.
По ночам в Париже стали
Тати пропуск выдавать
Тем, кого уже ограбили;
Мол, теперь вы погулять
Можете и поздней ночью!
И ведь исполняли точно
Предписанье, – пропуск есть,
Значит, от воров вам честь,
Трогать вас пока не станем.
Сыщики пришли в отчаянье,
Говорили: «Нет Карту́ша,
Это только лишь названье;
Нам не человека нужно
Здесь искать, а банду татей.»
После этих слов, Картуш
Стал ещё в сто крат нахальней,-
Заползал проворный уж
В залы и в опочивальни
Знатных родовых усадьб.
На балах он поплясать
Мог среди дворцовой знати.
Выходил, как на параде,
Со словами: «Вас опять
Удалой Картуш ограбил!»
Мне в словах не передать,
Как сей тать умел буянить.
– Ничего, его найдут.
Слышали мы про Картуша.
Люди многое наврут,
Не такой он вездесущий.
(Граф сказал своим гостям).
И тут слуга вбегает в зал:
«Ваша светлость, всё пропало!
Все сервизы вор украл!»
– Что?! Такого вот финала
Я никак не ожидал…
Сударь, вы судья; скорей
Дайте знать властям про кражу!
– Хорошо. Всё для друзей
Сделаю. Мы их накажем!
В отбивную превращу!
Думаю, что тут Картуш
Побывал… Я извещу
Вас письмом о ходе дела.
Я заранее вам смело
Говорю, найдём злодея!
Граф потом нашёл письмо
На столе, в опочивальне,
И прочёл в нём пару строк:
«Не судья, а славный малый
Луи-Доминик Бургиньон
По кличке Картуш, до отвала
Кушал салат и бульон.
Он графу на память оставил
Отрыжку и низкий поклон.»
Мираж
Жизнь – мираж в пустыне бытия.
Годами по пескам скитаюсь я;
Тает в мареве оазис счастья,
Иду к нему, а там опять бархан,-
Гора сухая жизненных ненастий.
Устал в пути мой старый караван.
Погонщик-разум выбросил поклажу,
Расправил свой согбенный стан
И жадно стал глотками жажду
Утолять, (два бурдюка вина
Осталось: Мудрость и Смиренье),
Но караванщик был буян,
И превратил он их в Веселье.
Он пил чудесное вино,
И жар пустыни мировой
Стал для разума отрадой.
День прошёл; и он, хмельной,
Ждал вечернюю прохладу.
Тьма пришла в пустыню бытия.
Звёзды яркой россыпью горят;
Чёрный шёлк, украшенный узором
Дева-ночь надела на себя.
Жнёт она вселенские просторы
Золотым серпом; в ногах
У неё пшеницы тёмной – горы.
Вечность – переполненный амбар,
Но зерно времён бездонно…
Караванщик-разум пьян,
Сидит он на бархане в необъятной
Пустоте; повсюду мгла.
Ветер хладный шёпотом невнятным
Приговаривает: «Я шайтан;
Веками по пескам скитаюсь я,
Мир – песчинка на груди пустыни.
В бесконечности судьба моя;
В прошлом был, явился ныне,
Буду в будущем опять.
Тьму миров пройду, но вечность
Не убавлю ни на пядь.
Разум, обрети беспечность,
Чтобы истину понять. —
Ты бессмертен. Здесь, на тверди,
Жизнь – мираж. А там
Есть оазис милосердный.
Когда уходишь из песка,
То попадаешь в райский сад.
А потом тебя Всевышний
Возвращает вновь назад.
В лучшем мире возродишься,
Но сначала надо ад
Пережить в земном жилище.»
Камень в пустыне
День тому назад, в Ираке
Закупили мы товары.
Ткани яркие, как маки,
Ковры, платки, и шаровары
Едут в нашем караване.
Ну а мы пешком идём.
Наш хозяин своенравный;
Он печётся лишь о том,
Чтобы пыльными не стали
Дорогие одеянья;
На верблюде только он
Восседает. Ох, устали…
Когда луна на небосклон
Взойдёт, свободен стану,-
Схвачу мешок, и убегу;
Словно камень, в омут кану,
За ночь далеко уйду.
Два паршивые динара
Заплатил хозяин мне.
Я погонщик каравана,
А не раб! Продам теперь
Ткани дорогие, и
Месяц буду сытно жить.-
Так решил хитрец Али.
И, когда все спать легли,
Выполнил свою затею,-
Утащил мешок парчи,
И в пустыне поскорее
Скрыться поспешил.
Шёл он, с дорогим товаром,
По пустыне необъятной.
Звёзды говорили внятно
Бедуину, – где направо,
Где налево повернуть;
Правильно держал он путь.
По пескам, в кромешной тьме,
Он шагал назад к Багдаду.
Знал Али, что пару дней
Караванщики не станут
Даже вспоминать о нём:
"Им бы побыстрей доставить
Все товары, и расчёт
Получить. А сам хозяин
И подавно не узнает
О пропаже, до тех пор,
Пока мешки не сосчитает
На базаре. Хитрый вор
Никогда не прогадает!
Главное, других воров
На пути не повстречать;
Много здесь сорви-голов,
Мигом могут отобрать
Жизнь и злато у прохожих.
Надо быть поосторожней…"
И вдруг Али увидел тень,
Тёмный силуэт во тьме;
Человек, а может, зверь
Шёл к нему. Не по себе
Стало вору; он кинжал
Из-за пояса достал.
А мешок с парчою спрятал,
Отодвинул за бархан.
"Мир тебе, посланник ада!
Ты меня перепугал." -
Пошутил Али нескладно.
"Кто ты, путник?" – Я шайтан.
"Подскажи, шайтан, к Багдаду
Долго надо мне идти?"
– Сутки проведёшь в пути.
Но никто тебе награду
Там не даст. Из-за парчи
Лёгкой, мягкой и нарядной
Казнит тебя халиф; учти.
"Ты, наверно, суфий мудрый;
Как ты тайну разгадал?.."
– Я шайтан, и мне нетрудно
Предсказать любой финал.
Али, с тобою говорит
Мрак пустыни необъятной;
В этом мире – я халиф.
Не ходи путём обратным
В град Багдад. Ступай за мной.
Скоро ветры будут злиться,
И песками, как волной,
Захлестнут тебя; укрыться
Негде, ты один во тьме.
Кончен путь твой на Земле.
Буря поднялась в пустыне,
Злые ветры схоронили
Хитрого Али; во тьму,
Вместе с тканями драгими,
Погрузили. Он уснул,
Навсегда ушёл из мира.
А на месте том возник
Чёрный камень, как в Каабе.
Все разбойники Багдада
Ходят к камню, помолить
Об удаче; и шайтаны
Дружно помогают им.
