Kitabı oxu: «Когда поют цикады»

Глава 1.

Матушка у Люськи была суровая. А как же тут не стать суровой, при такой-то жизни? Замуж Таисия Прокофьевна вышла совсем юной, по велению отца и без особенного своего желания. Хорошо, что муж ей попался спокойный, с добрым характером и ласковым отношением к молодой своей жене. Мать мужа, Клавдия Захаровна, женщиной была тихой и скромной, мужа своего во всём слушалась, но к снохе относилась по-доброму, жалела девчонку, словно дочку, которой ей Бог не дал. После строгого отца и не очень ласковой матери, Тасе вроде бы и уютнее показалась жизнь в семье мужа.

Николай был старшим сыном Клавдии Захаровны и Тимофея Ильича Ключниковых, вот он и взял замуж юную Тасю. Братьев у Николая было еще трое, семья жила в старом добротном доме в небольшом селе Городище, близ реки Вохтома. Дом, срубленный еще дедом Николая и его братьями, стоял на пригорке, а под ним и простиралось Старое Городище. Тасе нравилось вечером, после всех дел усесться на завалинке и смотреть, как загораются тут и там огоньки в окошках. Правда, долго так не просидишь, вот уже и свёкор поглядывает строго и недовольно, дескать, чего расселась молодуха, уже и вечерять пора да на боковую.

А потом пришла война… Один за одним уходили из дома на холме мужчины. Сначала все думали, вот-вот, и закончится всё, и заживут люди, как прежде, но нет. Долгих пять лет в Городище люди боялись почтальона и тайком крестились, когда дородная Агриппина шла мимо со своей потёртой сумкой. В дом на холме Агриппина приходила не единожды… И вытирая слёзы, горько прикусывала кончик своего застиранного платка, дрожащею рукой подавала белой, как полотно, Клавдии Захаровне похоронку.

Никто не вернулся с полей войны в дом на холме, остались в нём только и всего – сама Клавдия Захаровна, да Тася, ни жена, ни вдова, потому что про Николая пришло известие – пропал без вести. Жили, как могли, управлялись с отощавшим за годы войны хозяйством, кое как сохранившимся в голодное время.

А спустя почти год после Победы на старой дороге, ведущей в Городище от станции, показался одинокий путник, медленно идущий в гору и оглядывающий окрестности. Тася поднялась от картофельной гряды, разогнула затёкшую спину и приставила ко лбу ладонь, закрываясь от солнца. И только уже почти у самого дома она узнала в прихрамывающем путнике Николая, своего мужа.

Люська родилась через два года после возвращения отца, но почти ничего про него не помнила, потому что раны, полученные Николаем на фронте, не дали ему прожить хоть сколько-то долгую жизнь. Люська помнила только его смех, басовитый и хрипловатый, пальцы, пахнущие махоркой и жёсткие усы… Помнила, как отец подбрасывал её высоко в небо, и Люська летела, заливаясь хохотом от счастья и страха.

– Смотри, дочка, вон там созвездие «Малая медведица», ещё его называют «Ковш», – говорил отец мало что понимающей малявке Люське, – У меня на фронте друг был, Сергеем его звали, так вот он всё знал про звёзды…

– А где он сейчас, твой друг? – спрашивала Тася, сидя рядом и прижавшись к плечу мужа.

– В сопках Манчжурии лежит мой друг, – покачал головой Николай, – Ранили меня тогда, так он меня на себе нёс почти всю ночь, потом меня в госпиталь отправили, а его убили на следующий день.

Люська почему-то не помнила, как умирал отец, только потом слышала, когда уже школьницей стала, рассказы своей бабушки Клавы о том, как угасал Николай на руках своей жены, несмотря на все старания. Тогда, наверное, и озлобилась Тася, зачерствела душой и сердцем.

Люську она не баловала, строжилась на дочку и за любую провинность Люська была бита нещадно прутом. Люська потом забиралась на сеновал, плакала там, потирая битые места, но долго и там не просидишь – мать наказала сделать работу по дому засветло, и если не хочешь еще прута отведать, лучше поторапливаться…

Одна отдушина была у Люськи, это бабушка Клава. Вот уж она-то Люську любила! В большом кармане цветастого ситцевого фартука всегда был припасён для Люськи кусочек сахара, или бублик, хотя после смерти отца жить стало трудно и семья жила можно сказать, впроголодь. Но зато у Люськи были ещё бабушкины сказки….

– Мама, хватит вам ей всякими россказнями голову забивать! – строжилась Таисия, вернувшись домой после работы в колхозе, – Ни к чему это, пусть знает, что в жизни не бывает волшебства!

– Ну что ты, Тася, она же еще ребёнок, – ласково отвечала снохе Клавдия Захаровна, – Дети во все времена на сказках росли, и ничего худого в этом нет.

– Пусть идёт по воду лучше, нужно со скотиной управляться! Нечего сидеть! Люська! Я кому сказала! Подь на колодец!

И Люська летела выполнять материн наказ, чтобы потом, когда та уляжется отдыхать, распустив до времени поседевшую косу и прихватив её простой лентой, можно было тихо прокрасться к бабушке в комнату, забраться на высокую кровать и улегшись рядом, дослушать волшебную историю про Ивана- царевича или про Хаврошечку…

Люська на мать не сердилась, только жалела её, потому что не раз слышала из своего закутка за лёгкой шторкой, как плачет Тася, заливается слезами… то ли по безвременно ушедшему мужу, то ли по самой себе. Маленькой Люське было не понять причин, вот только детская душа так болела, сопереживая взрослым горестям.

Когда было Люське лет шесть, в доме появился какой-то мужик в нарядной рубахе. По-хозяйски усевшись за стол, он оглядел комнату, сидящую у окна Клавдию Захаровну и Таисию, которая стояла у комода, скрестив руки на груди.

– Ну что же, хозяйка, не просто так я пришёл, а по делу, – начал гость, от которого по дому разнёсся резкий запах лука, – Подай-ка лафитники, угостимся. Да присядь, поговорим.

Гость достал из-за пазухи потёртого своего пиджака бутылку с прозрачной жидкостью и подмигнул Таисии, от чего у той покраснело лицо, а глаза начали метать недобрые молнии.

– Не хозяйка я здесь, – спокойно и с достоинством ответила Таисия, -Хозяйка Клавдия Захаровна, а принесённое вы спрячьте. Мы не употребляем такое.

– Да чего ты, ради такого случая можно по маленькой! – запыхтел гость, достав кулёк с пряниками, – Вот, я и девчонке твоей гостинец принёс, зови сюда дочку-то.

Люську никто не позвал, хотя она и сама всё прекрасно слышала, прячась за большим старым сундуком в веранде, только вот оказия – из разговоров взрослых она мало что понимала. Слышала, как гость говорил матери и бабушке, что понимает их беду, что трудно женщинам жить одним и со всем управляться. Только вот чего гость хотел, Люська так и не поняла! Как не поняла и того, от чего мама рассердилась на него и в голосе её звучали сердитые нотки, она с трудом сдерживалась, чтобы не накричать на гостя. Бабушка же отвечала вежливо, пытаясь успокоить сноху, но всё равно гость пыхтел всё обиженнее, и наконец ушёл, забрав с собою принесённые гостинцы.

– Тасенька… ты мне как дочка, ты это знаешь, – тихо сказала бабушка, когда сердитые шаги гостя стихли и зло хлопнула за ним калитка, – Никого у меня нет, кроме вас с Люсей… Но ведь Григорий этот прав! Может тебе не надо было так грубо с ним? Подумала бы, всё взвесила! Дочка у тебя растёт, глядишь, и ей в городе было бы лучше… Да и тебе, в колхозе жилы выматывать свои мало радости! А про него говорят, мужик неплохой, с достатком, голова на плечах.

– Мама, не надо, – голос Таисии звучал непривычно ласково, – Никуда я от вас не поеду, здесь мой дом. А то, что про этого Григория говорят, я и сама слыхала. В войну за полпайки хлеба золото у людей скупал, да лишнего куска никому не подал! Подлец он, и рано или поздно за свои дела получит сполна! Я вот еще устрою Васютиной, что к нам его заслала! Тоже, жениха нашла, сваха непрошенная! Хотя знаю я, ради чего старается, не ради нас, это уж точно! Григорию этому служанка в дом понадобилась, не иначе! Так Васютина ему меня решила предложить? Ну-ну! Попляшет у меня!

– Что же ты, возле меня, старухи, всю жизнь просидеть собралась? Тебе замуж надо, деток еще успеешь родить!

– Может и успела бы, – угрюмо ответила Тася, – Да только не от таких вот «григориев»! Мама, прошу вас, не надо. Не гоните вы меня из дома, уж тем более к такому вот…

– Что ты, что ты, доченька! Разве я гоню? Сама представить не могу, как бы без вас тут жила.

Бабушка заплакала и Люська, выскочив из-за сундука, подбежала к ней и обняла своими ручонками, сама при этом заливаясь слезами. Таисия же, посмотрев на свекровь и дочку, нарочито нахмурилась и сказала:

– Ишь, развели тут сырость! А ты что тут забыла, Люська? Я тебе чего наказала? К Рябовым сходи, тётка Зоя должна сегодня из города вернуться, принеси то, что она даст. Ну? Быстро!

Люська вытерла ладошками слёзы со щёк и поскорее вышла за дверь, матушку лучше не сердить, а то того и гляди за пруток возьмётся. Прислонившись спиной к стене, Люська стояла в сенях, стараясь унять вздрагивающую душу, и слышала, как бабушка укоризненно говорит матери:

– Зачем ты так с ней? Ведь ребёнок еще совсем, приласкай, обними, как мать! Вырастет, не заметишь… Я бы всех сейчас обняла, всё себя корю, что мало… мало обнимала- целовала, а теперь уж и не обнять…

– Ни к чему её баловать! Пусть готова будет, что никто её в жизни не пожалеет, только на себя рассчитывает пусть!

– И без тебя она это поймёт. А вот кто поддержит и обнимет, таких, кроме нас с тобой, много ли будет? Таюшка, ты зря так с девочкой. Нужна ей материна любовь!

– Ладно, посидели и хватит, дел полно, – поднялась со стула Таисия, – Я Зое Рябовой заказала отрез ткани, Люське на платье в школу. Фартук прошлогодний от своей дочки Рябова отдаёт за десяток яиц, я сказала – возьму. Разве это не материна любовь?

Убежала Люська к Рябовым, не слышала дальше, о чем мать с бабушкой говорили в этот странный день. Только потом, уже повзрослев, поняла Люська, что приходил этот Григорий к матери свататься, в город звал жить, а та отказалась. И хорошо, что отказалась, думала Люська, родной дом она любила, и бабушку тоже, и маму…

Глава 2.

А еще любила Люська школу. Была у них в селе восьмилетка, деревянное здание которой утопало весной в яблоневом саду, кипящем от цветов словно в пене. Когда бабушка впервые привела немного испуганную Люську в первый класс, девочка и подумать не могла, что очень скоро станет школа для неё вторым домом.

Люська всегда приходила в школу раньше всех, на что истопник, Пётр Кузьмич, выговаривал ей:

– Ты что опять так рано, пигалица? Классы еще не протоплены, холодно! Давай-ка, посиди пока вот тут у меня, я тебе чаю налью! И не приходи больше так рано, нет еще никого в школе, даже учителя еще не пришли! Обещаешь?

Люська кивала, потом усаживалась на старый деревянный табурет в маленькой коморке Петра Кузьмича и обжигаясь пила чай из старой жестяной кружки. Пару дней обещание своё держала, и не шла в школу рано, а после снова не удерживалась… Всё равно вставала она рано, когда мать собиралась на работу, а бабушка варила ей на завтрак пару картошек. У Люськи же была своя обязанность – недавно завели кроликов, обустроив им клетки в старом сарае, и теперь каждое утро Люська наливала им воду в плошки и подкладывала свежее сено, а вечером её задачей было вычистить клетки.

Пушистые, весёлые кролики Люське нравились, хотя иногда и кусались даже, особенно крольчихи, когда в глубине клетки Люська видела гнездо и понимала, что там мама-крольчиха вывела крольчат. Потом и плакала Люська горькими слезами, пока мать не видит, когда пустела одна из клеток, а по дому разносился сводящий с ума, аппетитный дух мясных щей.

– Чего опять глаза красные? – сердито спрашивала матушка, глядя, как Люська давится над тарелкой супа, – Хватит нюни разводить, для того их и ро́стим, чтоб самим ноги не протянуть! Ешь давай!

Люська давилась и ела, стараясь, чтобы мать не увидала, что большие капли слёз капают в Люськину тарелку. Только бабушка понимала детскую девчоночью боль и поздно вечером, когда Таисия засыпала, добравшись после работы до кровати, обнимала внучку и говорила:

– Не плачь, внученька… Жалко, знаю, но ведь мама права – ты вон синяя вся, кушать нужно, чтобы ты росла и могла учиться. А вот я тебе рукавички какие связала, пуховые! Будут тебя согревать, ты о кроликах заботишься, вот и они о тебе тоже. Не плачь…

Во втором классе Люська узнала, что в школе снова открылась библиотека, закрытая до этого по случаю ремонта. Теперь после уроков она поскорее складывала в портфель все принадлежности, прибирала на парте и спешила в старое школьное крыло, где и располагалась теперь библиотека.

Библиотекарь Наденька, совсем еще молоденькая девушка, кутаясь в шаль, подкладывала в побеленную недавно печку несколько поленьев, чтоб не мёрзли дети, сидящие за старыми скрипучими столами и листающие книги. Люську же она приметила потому, что девочка была меньше всех ростом, но читала уже бегло, да и к книгам относилась настолько бережно, что Наденька изумлялась.

Подойдя к полке, на которой стояли книги для чтения в библиотеке, Люська сначала оглядывала её всю, словно бы стараясь разглядеть, что же тут изменилось со вчерашнего дня. Потом аккуратно, пальчиками она вытягивала экземпляр, рассматривала его со всех сторон, поглаживая обложку. И уже после этого шла за стол. Там она внимательно осматривала стол, чтобы не было на нём ничего, что могло бы повредить книге, потом доставала из своего портфеля свёрнутую газету, подкладывала её под книгу и только потом бережно открывала её.

В библиотеке у неё было своё любимое место – у окна, и если там было занято, Люська старалась расположиться поближе и ждала, пока место освободится. Здесь, недалеко от горячей печки было не так холодно, но в то же время был виден яблоневый сад, окружавший школу. Одетый в осенний наряд, или уже укрытый снежною шалью, Люська находила его красивым во всех обличиях.

– Что ты читаешь? – спросила как-то Наденька, подойдя к девочке, сидящей у окна и мечтательно смотрящей куда-то в тёмное окно.

Люська вздрогнула, покраснела и как-то вся сжалась, будто её застали за чем-то, что делать было не велено. Хотя, конечно, это и было отчасти правдой – Люськина мать не любила, чтобы дочь «просиживала без дела», и считала, что проводить время за книгой нужно ровно столько, чтоб хватило на выполнение домашнего задания. А остальное время нужно посвящать работе по дому. Именно поэтому Люська никогда не брала книги из библиотеки домой. И не позволяла себе долго засиживаться за чтением и в школе.

– Сказки, – ответила испуганная Люська на вопрос учительницы и встала рядом со своим стулом, как и положено было, когда к тебе обращается учитель.

– Можно, я присяду здесь, с тобой ненадолго? – вежливо спросила Наденька, – Ребята все уже разошлись, и мне немного скучно одной… Да и здесь, рядом с печкой, теплее.

Люська не знала, что и ответить, это было впервые в её жизни, чтобы взрослый человек, учитель, спрашивал её разрешения. Она просто кивнула в ответ и усевшись на стул, смущённо уткнулась в книгу.

– Знаешь, Люся, эти сказки были и моими любимыми в детстве. Да и сейчас я их иногда перечитываю, пока никто не видит, – Наденька доверительно понизила голос, – Слушай, а давай чаю попьём вместе? Ты, наверное, проголодалась, у меня есть пряники, да и я согреюсь. Разбирала старые газеты на макулатуру, там озябла.

– Мне домой пора, мама рассердится, – Люська торопливо засобиралась, сложив в портфель свою газету.

Наденька разочарованно вздохнула, не смогла она, напугала девочку… Нужно было быть осторожнее, думала она, глядя как Люська бережно поставила книгу на полку и торопливо вышла за дверь.

Эта девочка нравилась Надежде, она чем-то напоминала её саму в детстве, такая же маленькая и худая, с глазами в пол лица, и такая же необщительная…

А дома Люське всё равно попало, не в тот день, немногим позже, когда она снова зачиталась в библиотеке. Таисия в этот день сама приболела и потому шла домой пораньше, встретив по дороге Дашу и Веру, одноклассниц Люськи. Спросив у подруг, не видели ли они Люську, Таисия с удивлением услышала в ответ, что Люська после уроков идёт читать в библиотеку… Прут в тот день прошёлся нещадно по Люськиной спине, но в тот день она впервые сносила его молча…

Как-то обречённо понурив голову, Люська молчанием встречала каждый удар, даже не вздрагивала, и от того Таисия вдруг почувствовала себя как-то неловко… Будто бьёт она бездушное, безжизненное тело, которому всё равно, что вообще с ним происходит.

– Иди отсюда, чтобы я тебя не видела, бесстыжие твои глаза! – прикрикнула Таисия на дочь, опустив прут, – Книжечки она почитывает! А дома у тебя видать служанки есть, чтобы за тебя всё делать?

Люська молча поплелась во двор, прибирать в сарае и курятнике, чему она была и рада, хотелось побыть одной. Пока она обувалась под дверью, услышала, как бабушка говорит матери:

– Тася, сколько можно? Как у тебя рука поднимается её колотить? У неё ведь и так в чём только душа держится, а ты еще и бьёшь её… Самой неужели не жалко?

– А вы, мама, своих не пороли? – ответила Таисия, – Меня мать тоже охаживала за любую вину, и отец уму-разуму учил, да послушанию! Не бить, так что с неё вырастет?!

– Ни на одного руки я не подняла, – ответила Клавдия Захаровна, – От отца, бывало, получали сынки наши за проказы. Но и то уж когда что серьёзное было… раз чуть хлев не подожгли, вот тогда попало.

– А я у Люськи сама и за отца, и за мать! – резко ответила Таисия, – Мне за неё после ответ держать, и ежели я теперь её не научу, то когда? Вы её жалеете, балуете…. Думаете, я не знаю, что вы сахар вымениваете для неё за пряжу… А надо ли оно, вырастет балованная, кто замуж возьмёт такую!

Дальше Люська слушать не стала, пошла в сарай, и там, скоренько управляя всё, что мать наказала, она вдруг решила, что раз уж всё равно прутом ей попадает, тогда перед сном, когда уже все дела будут переделаны, она достанет книжку и станет читать! А если матушка заругает, то скажет ей, будто это задали на уроке.

Вечером, когда бабушка вскипятила чай и позвала вечо́рять, Таисия неловко, будто смущаясь, достала из буфета мятный пряник и положила на блюдце возле Люськиной чашки.

– На вот тебе…. Учительницу твою видела давеча, хвалит она тебя, – сказала Таисия и отвернулась, нахмурившись.

– Спасибо, мама, – ответила Люська и с такой теплотой посмотрела на мать, что лицо у той стало от чего-то пунцовым.

Вечером, когда Таисия заглянула к Люське за шторку, то увидела дочь сидящей на кровати возле лампы, с книгой в руках.

Люська испуганно вздрогнула, а Таисия только тяжело вздохнула. Не стала ни кричать на дочь, ничего ей выговаривать. Просто молча подошла и потушила лампу, зная, что ослушаться и включить её снова Люська не посмеет.

После Люська долго не спала, всё прислушивалась, когда матушка заснёт, и её дыхание станет размеренным и лёгким, чтобы можно было проскользнуть в комнату к бабушке и послушать её замечательные сказки. Но вместо этого она снова услышала, как мать тихо плачет в подушку… Осторожно поднявшись, Люська на цыпочках прокралась в комнату, поёживаясь от пробравших её мурашек, пол был холодным… Присев на краешек материной кровати, Люська несмело обняла её, прижавшись к боку и закрыв глаза, будто ожидая, что вот сейчас глянет матушка строго, прикрикнет, мол, быстро в постель! Но та оторвала от подушки заплаканное лицо и обняла Люську, прижав к себе худенькое, вздрагивающее от холода тельце.

Глава 3.

А потом Люська заболела. Голос пропал, вместо слов из горла вырывалось какое-то сипение, голова болела и открывать глаза было больно. Бабушка достала из старого шкафа в веранде мешочки с травами и склянки с натираниями, а Таисия пошла за доктором. После его визита на комоде появилась бутылочка с горькой микстурой и коробки лекарством. Люська послушно глотала пилюли, запивала бабушкиными травяными отварами, и спала, спала… И снились ей, или виделись, волшебные зелёные берега и синие волны моря, и густой, непроходимый лес, где стволы такие огромные, что если несколько человек встанут в хоровод, то всё одно не объять… И вот на полянке избушка с замшелой стеной и маленьким оконцем, у которого сидит Иванушка, а за избушкой пасутся серокрылые гуси-лебеди…

Когда Люська проснулась, в доме было темно. Голова была лёгкой, тело больше не горело адским огнём и очень хотелось есть. Рядом с нею, свесив голову на грудь, дремала бабушка, уронив на колени небольшой свой молитвослов. Тусклый свет лампадки, зажжённой перед образом, стоявшим на столике в изголовье Люськиной кровати, слабо освещал комнату. Люська поняла, что сейчас ночь, и не знала сколько вообще она проспала. Она осторожно поднялась, стараясь не разбудить бабушку, и пошла в кухню, чтобы напиться. Пол шатался и стены медленно качались, грозя завалиться прямо на Люську, но она старалась не упасть и держалась то за попавшийся по пути стул, то за бок тёплой печки. Напившись из остывшего уже чайника тёплой воды, она вернулась в постель и заснула. В этот раз сон её был лёгким, и никакие сказочные видения не беспокоили её.

На улице уже была зима… Просыпаясь по утрам, Люська каждый раз с тоской смотрела в окно, потому что ей очень хотелось в школу и гулять. Мимо двора то и дело шныряла румяная детвора с салазками, весело обсуждая что-то интересное. И Люська, прилипши к окну, едва сдерживала слёзы, так ей хотелось на улицу. Каждый день к ней заглядывала Вера Коровина, её одноклассница. Приносила Люське домашнее задание и рассказывала новости, что в школе уже готовятся к новогодней ёлке, и поговаривают, будто истопник Пётр Кузьмич присмотрел в этом году ёлку, такую большую, что на лыжах и не притащишь, поэтому в колхозе обещали дать трактор. А ребята уже начали делать украшения для ёлки, своими руками, и среди школьников даже конкурс объявили, чей класс окажется лучше и мастеровитей.

– У Лёни Разуваева из третьего «А» отец на пилораме работает, так вот он там из остатков вырезал разные фигурки, ребята их раскрашивают красками, – говорила Вера, – Разве их победишь, с нашими фонариками из бумаги.

– Я в библиотеке раз журнал видела, – сказала робко Люська, – Там было написано, как делать папье-маше. Я думаю, мы тоже могли бы сделать игрушки не хуже, чем третий «А».

– А ты когда в школу? – заинтересовалась Вера, – Я завтра же передам ребятам твою идею и схожу к Надежде Валентиновне в библиотеку. Ты поправляйся поскорее!

Люська и сама была радо хоть завтра в школу пойти, но пожилой доктор в очках и галстуке, Порфирий Ануфриевич, каждый раз говорил, что еще рановато, нужно набраться сил и окрепнуть. Люська перечитала все учебники до самого конца, домашнее задание выполняла не только то, что приносила Вера, но и остальные упражнения из учебника… И всё равно, было так тоскливо, что она даже начала скучать по уборке во дворе, к которой её по болезни сейчас не допускали.

– Здравствуйте, хозяева! Есть кто дома? – раздался однажды вечером у двери знакомый голос, и Люська даже вздрогнула от неожиданности.

– Дома, дома! Проходите! – крикнула из кухни Таисия.

У порога, отряхивая с мехового воротника пальто снежинки, стояла библиотекарь Наденька и приветливо улыбалась вышедшей навстречу гостье Клавдии Захаровне.

– Добрый вечер! Меня зовут Надежда, я в школьной библиотеке работаю, – представилась гостья, – И я пришла к Люсе, если вы позволите…

– Что такое? Она что-то натворила? -нахмурилась Таисия, выглянув из кухни и вытирая руки, – Поди книжку какую взяла и не вернула? Она у нас любительница побездельничать за книжками то, вы уж нас простите! Сейчас разберёмся, проходите в дом.

– Нет-нет, что вы! Люся – самый дисциплинированный читатель в нашей библиотеке, – поспешила сообщить Наденька, – Просто я давно её не видела и беспокоилась, а вчера её подруга сказала мне, что Люся болеет. И я решила заглянуть… Вот, я принесла ей книги, какие она любит. Всё же не так скучно болеть, если есть чем скрасить дни.

– Нам не нужно, – резко ответила Таисия, – У неё всё есть!

– Вы не волнуйтесь, – приветливо заговорила Наденька, – Это не библиотечные книги, а мои личные. И я с удовольствием дам их Люсе… Потом она мне их вернёт, когда прочитает, вот и всё.

– Ещё испортит что-нибудь! – проворчала Таисия, – Где потом такие же взять…

– Люся очень аккуратная девочка, – Надя удивлённо посмотрела на Таисию, – Не переживайте, всё будет хорошо. И еще, я хотела бы с вами поговорить, Таисия Прокофьевна…

Дальше Люська уже не слышала разговора взрослых, потому что бабушка взяла её за руку и повела в свою комнату, чтобы причесать непослушные Люськины кудри.

– Здравствуй, Люся. Я рада, что тебе уже лучше, – сказала Наденька, когда бабушка привела Люську в комнату.

На столе стоял пузатый нарядный заварочный чайник, который доставали только по праздникам, вазочка с вареньем и даже конфеты, которые матушка выдавала Люське по штучке, в воскресенье. Таисия сидела с довольным лицом и улыбалась гостье, судя по всему, разговор у них случился приятный.

– Здравствуйте, Надежда Валентиновна, – ответила Люська и смущённо теребила подол своего платья.

– Твоя мама разрешила мне поделиться с тобой книгами из моей личной библиотеки, – улыбнулась Наденька, – Вот, посмотри, что я тебе принесла…

Книги были великолепными! Люська даже на поправку быстрее пошла, как сказал доктор. Аккуратно обернув книгу в бумагу, Люська теперь читала не устроившись в закутке, а за своим письменным столом, где обычно делала уроки. Матушка почему-то больше не сердилась на неё за это, только иногда велела не засиживаться долго.

Вернувшись в школу, Люська узнала, что по её совету класс делает теперь игрушки из папье-маше, и что Кате Лукьяновой отец откуда-то из города привёз блёстки и коробку красок на множество цветов, а значит новогодние украшения для ёлки у них получатся не хуже, чем у третьего «А».

Ребята приветливо встретили Люську, что было ей не очень привычно, она всегда предпочитала быть в стороне, а теперь все спрашивали совета, интересовались, что еще она знает про изготовление украшений своими руками. И Люська, немного осмелев, стала рассказывать, что еще она видела в журнале за декабрь прошлого года.

– Как ты всё это помнишь, – удивлялась Вера, – Я вот и не запомнила, хотя тоже его читала…

А ещё Люська узнала, что у них в классе появился новенький. И так как Люська долго отсутствовала, новенького посадили за её парту, поэтому теперь это был её новый сосед. Новенького звали Макар, и это был еще один повод, иногда его и за это дразнили мальчишки, спрашивая, куда он «гонял телят». Но главным поводом для насмешек было то, что голова Макарки была наголо выбрита и во многих местах вымазана зелёнкой, за что его и дразнили «лишайным».

Новой своей соседки по парте Макарка стеснялся и сидел на самом краешке скамьи, стараясь не глядеть на Люську.

– Повезло тебе, «лишайный», – крикнул ему первый классный заводила Сёмка Черпаков, – У Люськи всегда можно списать, она никогда не делает ошибок и вообще отличница!

Макар густо покраснел, потому что не далее, как только что на арифметике списал у Люськи решение задачи, и она это прекрасно видела, но не стала закрываться от соседа. Просто на перемене она внимательно посмотрела на него, открыла свою тетрадь и объяснила всё решение.

– Ну что, понял? Если непонятно, я могу еще раз объяснить, на другом примере, – спросила Люська.

– Понятно, – пробурчал недовольно Макар, потому что видел, как хихикают и перешёптываются в углу его «недруги», по чьим лицам сразу было понятно – придумали новый повод его задразнить.

Но потом он посмотрел на спокойное и невозмутимое лицо Люськи, о чём-то подумал и сказал ей:

– Спасибо, Люся. Ты прости… что я списал на уроке. Просто мне нельзя двойки получать. Мама расстроится, и снова станет плакать.

– Ничего. Но ты лучше не списывай больше, наш учитель Аркадий Ильич, строгий, не любит, если списывают. Лучше скажи, что тебе не понятно, он сам тебе всё объяснит, потому что всегда говорит – мы пришли в школу, чтобы научиться, а он сам – чтобы научить.

– Хорошо. Спасибо тебе.

Теперь их соседство стало для обоих не таким уж и неловким, а через некоторое время все в классе привыкли и к новенькому, и к тому, что на перемене Макарка часто остаётся за партой и слушает пояснения соседки, а после школы они вместе отправляются по улице в сторону своих домов.

– Люсь, а что за мальчик с тобою вместе из школы возвращается? – спросила как-то бабушка, – Это не приезжих ли сынок, которым половину дома на Досовской недавно выделили?

– Да, это он, Макар Бурков. Его посадили со мной за одну парту, – кивнула Люська.

– Смотри, не обижай его, – грустно покачала головой бабушка, – Ему и так досталось, бедному.