Kitabı oxu: «Лишний в его игре», səhifə 5

– Свои догадки оставь при себе, – отрезает Алла Марковна. – Мы воспринимаем фрагмент самостоятельным текстом, отдельно от остального. И в данном фрагменте нигде не говорится о том, что автор имеет в виду определенные мечты.

– Но это очевидно по смыслу предложения, – хмыкает Ярослав.

Он доводит учительницу до состояния скрытого бешенства.

– Я смотрю, ты полон энтузиазма продемонстрировать нам свои знания, – говорит она холодно. – Что ж, иди к доске. Хмарин, на место.

Ярослав – тоже один из немногих, кто не записался на ее дополнительные занятия и теперь подвергается атакам. Я не понимаю, почему он упирается. Она изведет любого, а он не бедствует, может позволить себе откупиться от нее.

Ярослав удивил меня. Вот только, попытавшись защитить меня, он подставил себя. Последствия предсказать было несложно, значит, он пошел на это осознанно. Зачем? Не мог же он сделать это просто ради меня, в это я не верю. Скорее решил выпендриться и поумничать. Показать и училке, и мне, какой он крутой в английском. И лишний раз бросить в меня какашкой: я не смог заткнуть за пояс училку, а он сможет.

Но если это и выпендреж, то он Ярославу дорого обошелся. Он пожертвовал своей оценкой. Может… Он все-таки хотел просто помочь? Да нет, не может быть… В общем, поступок Ярослава меня все-таки смущает и запутывает.

Алла Марковна мучает Ярослава до конца урока и в итоге ставит ему двойку. Сидя на первой парте перед учительским столом, я вглядываюсь в журнал: а вот мне так ничего и не влепили. Она отвлеклась.

Когда звенит звонок, я выхожу из класса одним из первых. Не хочется пересекаться со своим «защитничком»: как будто его поступок меня к чему-то обязывает.

Английский – предпоследний урок, за ним идет физкультура. Переодеваясь в форму, я слышу разговор Рысева и Ярослава. Обо мне. Ох… как же раздражает, что про меня говорят так, словно меня рядом нет. К такому невозможно привыкнуть.

– Чего ты с ней сцепился-то? – недоумевает Рысев. – Сидел бы и не рыпался. Нахрена Хмуря полез защищать? Подумаешь, получит задрот свою первую тройку. Ну поревет да успокоится. Больше всех, что ли, надо?

– Чел, раз прицепился, значит, так надо, – говорит Ярослав резковато. Странно: обычно он со всеми разговаривает дружелюбно.

– Дело твое, – хмыкает Рысев и добавляет с сарказмом: – Почему бы и второй год в десятом классе не посидеть? Программа-то учебная какая интересная! Такую и второй раз для закрепления пройти – одно удовольствие!

Ярослав не отвечает. Но его лицо становится озабоченным.

Урок, как всегда, начинается с пробежки по залу. На первом же круге меня догоняет Ярослав.

– Чел, хоть бы спасибо сказал, – весело, но с легким укором говорит он. – Я взял на себя твою тройку и минус один балл за перевод.

Я колеблюсь. Но тут перед глазами встает одна давняя сцена: Ярослав высыпает мусор под ноги своей мамы. И еще одна: Ярослав ноет из-за надоевшей лазаньи. Тоже мне… рыцарь. Меня трясет. Нет, никаких благодарностей он не дождется, пока не научится уважительно относиться к маме. Язвительно сообщаю:

– Не люблю быть в долгу. Так что можешь перевести мне свою тройку по алгебре.

– Простое «спасибо» покроет все долги. – В голосе Ярослава слышится высокомерная насмешка.

Я тихо рычу. Вот значит как, унижений от меня ждет! Как же хочется поставить ему подножку!

– Спасибо говорят, когда о чем-то просят перед этим, – огрызаюсь я. – Я не просил уводить мою тройку. У нас с ней, между прочим, намечался роман.

Ярослав фыркает. Обгоняет меня и весело, издеваясь, бросает через плечо:

– А я думал, что прозвище тебе дали только из-за фамилии!

Он быстро убегает вперед. На спине его салатовой футболки изображен Битлджус. Ненавижу этот дебильный мультик, а теперь – еще сильнее.

После пробежки парней и девчонок разделяют. Мы вместе с Виктором Борисовичем, которого все называют Щукой из-за фамилии Щуцкий, занимаем большой зал для игры в футбол, девчонки с Дианой Павловной уходят в закуток с резиновым покрытием, где рассредоточиваются. Диана Павловна включает музыку на магнитофоне, и группа приступает к аэробике. Бегая по залу, я с завистью смотрю на девчонок. Я ненавижу командные игры с мячом, все эти толкания, и сейчас с удовольствием бы делал упражнения под музыку. Украдкой наблюдаю и за Ярославом. От противоречий просто разрывает. С одной стороны, меня терзает вина: англичанка поставила бы мне всего лишь тройку, а Ярослав получил двойку, исправить которую куда тяжелее. Что бы я там ни говорил, я в долгу перед ним. С другой стороны… Я же правда не просил Ярослава заступаться за меня, он знал, на что шел! И еще хочет благодарностей! Теперь будет знать, какие последствия наступают, когда встреваешь в чужие проблемы.

Домой я возвращаюсь подавленным. Возможно, было бы проще сказать Ярославу спасибо, и сейчас я не чувствовал бы этой тяжести в груди?

Глава 8

У дома толпа детей, они что-то живо обсуждают. Проходя мимо, краем уха слышу:

– Ты будешь Гимли, а ты – Фродо, я буду Леголасом! – заявляет мальчик в шапке с огромным желтым помпоном. – Ты – Мерри, а ты – Пиппин…

– Не хочу быть Пиппином! – капризничает девочка со светлыми косичками, одетая в розовую куртку. – Я хочу быть Гендальфом!

– Ну хорошо, будь Гендальфом. Тогда Пиппина у нас не будет… А вон та куча у нас – Мордор, туда мы понесем кольцо!

– Мне не нравится это кольцо! – недовольно заявляет мальчик с деревянным мечом в руке. – Оно не похоже. На настоящем не было никаких зеленых камней!

Стоп! Не слишком ли много колец? Еще и с зеленым камнем? Подхожу к детям:

– Ребят, а можно посмотреть на ваше кольцо?

Леголас прячет руку за спиной.

– А зачем тебе?

– У меня мама на днях потеряла кольцо. Переживает сильно. Вот хочу посмотреть, не оно ли.

– Как оно выглядело? – Леголас не спешит показывать находку.

– Желтое, с зеленым камнем, – говорю я, избегая слов «золото» и «изумруд». А то дети смекнут, что его можно выгодно продать.

– Дорогое? – спрашивает девочка-Гендальф.

– Да нет, пластмасска с рынка…

– Я же говори-ил, дурацкое оно, – разочарованно протягивает мальчик с мечом. – Непохожее. Еще и пластмасса.

Леголас нехотя протягивает руку, разжимает пальцы. На его ладони кольцо точь-в-точь из описания Катерины Николаевны.

– Это оно! – Я тянусь его забрать, но Леголас снова сжимает пальцы:

– Сто рублей!

– Чего? – возмущаюсь я. – Да этой безделушке цена двадцать рублей максимум!

– Ну тогда пусть твоя мама себе новое купит! – Леголас смотрит на меня как-то подозрительно. Кажется, понял, что я вру.

– Так она и сделает. Не так оно ей и нужно… – пожимаю плечами и разворачиваюсь. Стараюсь выглядеть как можно равнодушнее.

– Эй! А тарзанку нам починишь? – летит мне в спину.

Оборачиваюсь:

– Легко.

И вот за домом я с тоской смотрю на высокую сосну. Рядом валяется канат с большим узлом на конце; недалеко громоздится куча снега – наверное, в нее дети прыгают с тарзанки. За лазание по канату на физре я всегда получаю двойки и отменную порцию насмешек; спорт вообще не мой конек. Но на что только не пойдешь ради своей цели.

Ствол сосны покрыт редкими обрубками сучьев. Первый полноценный сук – только на высоте пяти метров. На нем висит обрывок перетершегося каната. Туда мне и предстоит забраться, чтобы вернуть тарзанку на место.

С первого подхода обрубок под ногой ломается, я падаю на землю и больно бьюсь пятой точкой. Второй подход дается тяжелее: мышцы, непривычные к нагрузкам, горят и дрожат от натуги. Зато я залезаю выше, чем в первый раз. Дальше беда – между сучьями слишком большое расстояние. Мне приходится обнять дерево и ползти по нему вверх.

Дети внизу хохочут. Я злюсь. На высоте метров двух, нащупав короткий сук, осторожно ставлю на него ногу. Убедившись, что он крепкий, переношу вес… Поскальзываюсь и лечу вниз. Приземляюсь на ноги, но больно отбиваю ступни. Третий раз лезть не рискую. Смотрю на канат, на сук, размышляю… И меня осеняет!

Я притаскиваю из дома ножницы и бельевую веревку – она будет дополнительной и временной. Отмеряю нужную длину, отрезаю, беру оторвавшийся кусок каната и делаю на одном его конце крепкую петлю, а другой его конец – тот, который с узлом, – соединяю с бельевой веревкой. К концу последней привязываю палку для утяжеления. Хорошенько размахиваюсь и бросаю палку вверх, стараясь перекинуть через сук.

С четвертой попытки это удается. И вот канат вместе с веревкой переброшены через сук так, чтобы до обоих концов можно было дотянуться: для этого я и удлинил конструкцию. Теперь я протягиваю один конец каната через петлю на другом конце и тяну на себя. Петля убегает к самому верху и крепится к суку. Другая часть каната сползает вниз. И вот у меня в руках узелок, соединяющий канат с веревкой. Я отвязываю ее. Тарзанка готова.

За работу я честно получаю свою награду. Но я не спешу отдавать кольцо Катерине Николаевне. Кто же разбрасывается козырями просто так?

* * *

Ксюша дает мне очередной урок по курсу «Расположение к себе». Одновременно делает два дела: тренирует меня и готовит подарок Антону на день рождения.

Пол в ее комнате завален барахлом: всюду трубки, картон, краски, ножницы, линейки, скотч. Ксюша собирается дарить Антону самодельный джедайский меч. Сейчас она красит тонкую прозрачную трубку, купленную в хозяйственном магазине, в голубой цвет. Это будет лазерный клинок.

– Улыбнись, хочу посмотреть на твой прогресс, – просит она.

Я улыбаюсь. Ксюша хмурится. Подозреваю, что накосячил.

– Нет, опять все не так! – ворчит она. – Сколько можно повторять? Расслабь лицо. Привлекательная улыбка получается, только если мышцы расслаблены. Посмотри на свое отражение.

В зеркале я вместо улыбки вижу оскал сумасшедшего животного. Ксюша, вздохнув, поднимается с пола, подходит ко мне и проводит пальцем по моим щекам:

– Видишь, как здесь и здесь все напряжено? Так не должно быть. Расслабь язык, слегка прикуси кончик.

Я подчиняюсь.

– Вот, уже лучше. Видишь, как мышцы начинают расслабляться?

– Но я же не могу улыбаться с торчащим языком!

– Ничего, это только для начала. Потом начнешь прятать язык. Так, давай еще пять подходов улыбки, и потом надо что-то делать с твоими глазами и бровями… – Ксюша строго осматривает мое лицо. – Это какой-то ужас. У тебя всегда взгляд как у голодного зомби. Это не дело. Надо учиться улыбаться еще и глазами…

Я послушно выполняю эту необычную зарядку каждый день. Мышцы лица потихоньку крепнут, больше не горят, как поначалу. Когда я улыбаюсь дольше пяти секунд, у меня теперь не дергается глаз и не дрожит челюсть. Но до идеала еще далеко.

Ксюша возвращается к работе над мечом и вскоре докрашивает трубку.

– Как тебе? – бодро спрашивает она, размахивая «оружием».

– Красиво, – неубедительно хвалю я.

– Еще докрасить надо. Ручку я почти сделала. В нее вставляется светодиодный фонарик, который сверху закрывается трубкой. Фонарик включается, и трубка будет светиться, как настоящий меч! Здорово я придумала, да? Сама догадалась!

– Здорово. Антон еще не знает своего счастья: он будет обладателем самого крутого лазерного меча в истории. Сам Оби-Ван ему бы позавидовал.

Ксюша смотрит на меня с подозрением:

– Ты сейчас серьезно или язвишь, как всегда?

Она знает, что я не понимаю маниакального увлечения «Звездными войнами». Я ведь довольно часто подкалываю ее на этот счет.

Усмехаюсь:

– Я сама серьезность, как всегда!

Ксюша вздыхает и мотает головой, показывая, что мне просто не дано ее понять. Какое-то время мы молчим: я упражняюсь, она заканчивает подарок.

– Все готово! – наконец сообщает Ксюша и с гордостью показывает мне меч. Включает фонарик на рукоятке, клинок загорается. – Как думаешь, Энни понравится?

– Он будет в восторге! – Я даже не скрываю сарказма. – Кому же не понравится такой вот пылающий синий фаллос?

Ксюша бросает в меня роликом скотча. Я не реагирую.

Все-таки странное у нее отношение к Антону. Похоже, она правда видит в нем только своего экранного возлюбленного. Даже называет его Энни – так же, как Падме Энакина. Таскает на все сходки старворцев. Их отношения строятся на постоянной игре, где четко распределены роли и все по сценарию. А я вот часто гадаю – что по этому поводу думает сам Антон? Не то чтобы его взгляд горел щенячьим восторгом от «Звездных войн». Скорее наоборот – в глазах грусть и какая-то рабская покорность судьбе.

Затем я возвращаюсь к мимической зарядке. Ксюша дает мне новые упражнения, а сама, критически осмотрев рукоятку меча, что-то там такое замечает, хмурится и хватается за краски и кисточку.

* * *

С балкона ссору соседей слышно хорошо, особенно после того, как я убрал несколько учебников со стеллажа и засунул в образовавшуюся нишу любопытное ухо.

– Звонила Елена Андреевна! Ты опять прогулял школу! – возмущается Катерина Николаевна.

– Задолбала меня твоя школа! – кричит Ярослав. – И твоя Елена Андреевна! Это не школа, это гребаная жадная «Матрица»! А мы там – свиньи-копилки на ножках!

– Следи за языком, молодой человек. Это твоя третья школа за два года, и тебя всегда что-то не устраивает! Может, дело не в школе, а в тебе? Может, это намек, что пора повзрослеть наконец? И куда это ты собрался?

– Гулять! – рявкает Ярослав.

– Время видел? Восемь часов, завтра в школу!

– Мне плевать!

– Я тебе не разрешаю.

– Да мне пофиг на твои запреты!

– Ты переходишь все границы. Привык, что мама тебе все позволяет? Завтра же создам для тебя таблицу с системой штрафов, и за каждый твой проступок…

Но и на это он лишь с презрением рыкает:

– Да вводи что хочешь! Плоди свои гребаные таблички, вся жизнь у тебя – сплошная табличка!

– Зачем тебе рюкзак? Что в нем?

– Ничего в нем нет!

– Ты опять за свое? Может, уже приобретешь абонемент на безлимитное посещение обезьянника? Ярослав, я тебя не отпускаю! – все громче и строже говорит Катерина Николаевна.

Что отвечает Ярослав, я уже не слышу. Вскоре громко хлопает соседская дверь.

Я выжидаю двадцать минут, беру кольцо и выхожу из квартиры. Пора нанести визит и пустить козырь в дело.

– Даня? Добрый вечер. Рада видеть. – Открыв мне, Катерина Николаевна цепляет на лицо рекламную улыбку, но грустные глаза выдают ее настроение.

– Здравствуйте. Я вот тут… – Запинаюсь. – Кольцо ваше нашел… – Протягиваю находку.

Катерина Николаевна рассматривает кольцо сначала с недоверием, потом – с удивлением и наконец – с радостью. Грусть из взгляда почти исчезает, теперь в ее глазах светится огромная благодарность.

– Оно! Это оно! Боже, Даня, как?

Улыбаюсь, как учила Ксюша:

– Да решил еще раз поискать на следующий день, и вот, нашел. Правда, долго искал, и руки все исцарапал и отморозил.

– Это просто невозможно! Я уже с ним попрощалась… Какой же ты молодец, спасибо тебе огромное!

Кольцо вдруг стерло между нами некую границу. Катерина Николаевна все еще смотрит на меня – теперь задумчиво, как-то по-новому. Затем ее лицо проясняется:

– Знаешь, а я собралась чай пить. Составишь мне компанию? А то Яра убежал куда-то в ночь…

Я охотно соглашаюсь. И вот на уютной кухне, под ароматный чай из таежных трав и пирог с брусникой, я по просьбе Катерины Николаевны рассказываю о себе. О желании поступить в ГУЭФ, о своей мечте – стать успешным, о маниакальной одержимости учебой, а особенно – математикой. Пока не говорю о своих проблемах – рано.

Моя история явно впечатляет Катерину Николаевну. По лицу кажется, что внутри у нее происходит какая-то борьба. Вскользь я упоминаю работу…

– Ты работаешь?! – Это совсем ее шокирует.

– Да. С четырнадцати лет. Папы нет, а нужно помогать маме, – говорю я уклончиво, не вдаваясь в подробности.

Катерина Николаевна выглядит все более растроганной:

– А чем занимаешься в свободное время?

– Свободное время? – Я хмурюсь, пытаюсь вспомнить, что это такое. – Учусь, работаю. Больше ничего.

– А прогулки? Кино? Друзья? И… девушки? – Последнее слово Катерина Николаевна произносит с легким неодобрением.

Качаю головой:

– Это все не для меня… По крайней мере, сейчас.

– А что же сейчас? – спрашивает она с любопытством.

– Я считаю, что сейчас важнее заложить фундамент под свою будущую жизнь. А отдых и развлечения оставить на потом.

– Это взрослый и серьезный подход. – Она смотрит на меня с уважением. – И большая жертва. Но в будущем она окупится стократно, поверь мне.

Киваю. Хвалю пирог и чай. Не могу не заметить, что за разговором Катерина Николаевна то и дело поглядывает в окно – с легкой тревогой.

– Не переживайте за него, – тихо говорю я, поймав очередной взгляд. – У него много друзей. Большой компанией тяжело попасть в передрягу.

– Надеюсь, что так, – кивает она с грустью. Затем натянуто улыбается и предлагает мне еще пирога.

Я спрашиваю Катерину Николаевну о ее работе, и она рассказывает все, что я уже знаю. Затем я задаю вопрос, почему они с Ярославом переехали сюда. Она говорит, что отсюда удобнее ездить до Москвы, но по интонации я понимаю, что дело в чем-то другом, но сейчас правду она не откроет. Что ж. Все равно чаепитием я остаюсь доволен.

Кажется, мы уже почти подружились.

Глава 9

С помощью линейки и двухстороннего скотча краду из почтового ящика Катерины Николаевны какое-то письмо, а потом, дождавшись, когда Ярослав уйдет, звоню в их дверь. Говорю Катерине Николаевне, что письмо по ошибке попало в мой ящик, а затем как бы невзначай жалуюсь, что мне никак не удается одна задача по математике. Не сможет ли она посмотреть? Она охотно соглашается и приглашает меня войти: полчаса свободного времени у нее как раз есть.

За пятнадцать минут Катерина Николаевна объясняет мне, как решаются такие задачи. Она не дает ответ – просто слегка направляет меня, чтобы я взглянул на задачу под новым углом. Радостный, я ухожу домой, нахожу в стопке задач подобные и за один вечер решаю сразу двадцать штук.

* * *

На уроке русского происходит странность. Елена Андреевна две недели назад объявила сбор денег на подарки учителям и сегодня пересаживает за позорные парты новую партию должников. Почти все места вскоре оказываются заняты, остается одно свободное – рядом со мной. Елена Андреевна называет последнюю фамилию:

– Вудиков.

Замираю от изумления. А Ярослав с довольным видом собирает вещи и пересаживается ко мне. Он выглядит так, как если бы сам все это спланировал. Да что происходит? Получается, о сборах даже Катерина Николаевна не знает? Если бы знала, она ведь точно бы дала ему деньги… Или она и дала, а Ярослав решил соврать и потратить их на свои нужды? Эх, какой же он все-таки гад!

– Теперь мы соседи в квадрате, – улыбается Ярослав. – Но вижу, ты не особенно рад.

– Лучше бы мы были соседями в степени «минус бесконечность», – ворчу я.

– Да, опять убеждаюсь, что прозвище тебе дали не только из-за фамилии, – вздыхает он. – Чего ты всегда со всеми такой злой?

– Это не злость, а здоровый сарказм.

Ярослав тут же изображает, как крутит регулятор громкости.

– Нам с тобой теперь делить одну парту. Может, приглушишь чуток свой «здоровый сарказм», и начнем нормально общаться?

Пожимаю плечами.

– Давай ты будешь общаться со мной так, будто я твой географический антипод?

– Давай, – оживляется Ярослав, не распознав подвоха. – А это как?

– Представь Землю. Проведи мысленно линию от нас через ее центр и выйди в противоположной точке. Это получится точка в Тихом океане, где-то в четырех тысячах километров к юго-востоку от Новой Зеландии.

– И? – Ярослав хмурится.

– И там я, твой географический антипод. А ты здесь. Как бы ты со мной общался?

– Эм-м… по телефону?

Закрываю глаза. Вот же глупость.

– Я болтаюсь в ледяных водах Тихого океана, – медленно произношу я, словно объясняю что-то детсадовцу. – У меня там нет связи.

– Тогда как?

– Как? – вопросом на вопрос отвечаю я.

– Никак? – растерянно спрашивает Ярослав.

– Бинго! – Я отворачиваюсь и принимаюсь писать в тетради.

– Но это нечестно! Ты меня обманул! – возмущается он.

– Ты сам согласился соблюдать правила. И вообще, я тебя не слышу. – Я не отрываюсь от страницы. – Я в океане!

Ярослав, пыхтя, утыкается в свою тетрадь. Вот так мы и становимся «соседями в квадрате». Отдавать долг Елене Андреевне он не собирается. Похоже, ему нравится сидеть на «местах позора».

На уроках Ярослав особо не досаждает болтовней. Учеба ему скучна, и, вместо того чтобы записывать материал, он что-то рисует в тетради. А еще его «изгнание» сломало всю привычную систему: теперь Рысеву приходится бросаться монетками и в Ярослава – в своего друга. Конечно, делает он это больше в шутку. Ярослав в ответ бросается монетками в Рысева. У них теперь такая игра: кто больнее попадет. Размахиваются оба будь здоров, не удивлюсь, если синяки остаются.

Я по-прежнему не могу смотреть на Ярослава без раздражения. Посмотрю, зацеплюсь за какую-то деталь и сразу думаю о том, сколько труда и времени в эту деталь вложено его мамой. Футболка – куплена, постирана и поглажена мамой. Волосы – мама объездила все магазины, чтобы купить подходящий ему шампунь. Крутой телефон с камерой – мама купила, как только модель поступила в продажу. И все – мама, мама, мама… Получается, эта его «харизма», на которую все так ведутся, – лишь яркая дорогая одежда да немаленькие карманные деньги. То есть целиком мамина заслуга. Без нее он из себя не представляет абсолютно ничего.

Я заметил, что к деньгам Ярослав относится странно. Не осознает их ценность. Постоянно платит за друзей. Ведет себя так, будто у него дома стоит станок, который печатает деньги пачками. А у его мамы вся неделя расписана до последней минуты, чтобы обеспечивать ему безбедную жизнь и все успевать. В общем, чем больше я наблюдаю за Ярославом, тем он мне противнее. А затем я все-таки подмечаю то, что меня завораживает.

Мне удается подглядеть, что же рисует Ярослав на уроках. Это граффити. Объемные буквы, непонятные слова на английском, которые невозможно разобрать из-за причудливого шрифта. Выглядит здорово. Помимо надписей, есть еще и просто забавные картинки. Как-то замечаю, что Ярослав на литературе нарисовал Марио, а на истории – Битлджуса. А иногда он рисует настоящие шедевры, целые сюжетные сцены: фея в клетке, печальная принцесса, запертая в башне. Бывает что-то совсем необычное: человек, с ног до головы замотанный в шарф. По выражению его лица и позе можно сказать, что этот шарф ему мешает, и он пытается из него выбраться. На другом рисунке полный человек тонет в болоте из еды. Эти рисунки, в отличие от объемных надписей и забавных картинок с известными персонажами, очень печальные. И у них есть сходство: на каждом обязательно кто-то заперт или в ловушке. Ловушка может быть любой: еда, шарф, клетка. Но всегда есть ощущение безысходности. Герой попал в беду и не может выбраться.

Вот это открытие: оказывается, Ярослав хоть чем-то увлекается! Почему-то мне казалось, что у него ни к какому делу нет ни тяги, ни способностей, а усидчивости – тем более. Его кормят с ложечки, ему все дают. Такие дети ведь как цветы в оранжерее: их поливают и удобряют, а они равнодушно ждут, когда вырастут. Их будущее целиком определяет сорт. Но как ни неприятно такое признавать, я ошибался. Мне нравятся рисунки Ярослава.

Вскоре замечаю кое-что еще – когда, срезая дорогу на работу, иду через железнодорожный мост. На путях замечаю Ярослава и незнакомую компанию. В руках у них аэрозольные баллончики. Они увлеченно, никого вокруг не замечая, рисуют на бетонном ограждении картину, из которой я пока могу распознать только женское лицо, остальное – разрозненные фрагменты. Выходит очень красиво.

После смены, утром, возвращаюсь тем же путем. Граффити – яркое, привлекающее внимание – уже закончено. Картинка получилась необычная: лицо девушки, поверх него – будто слой другого рисунка – птица и роза. Птица у девушки на одном глазу, а роза – на другом. Здорово смотрится. И почему вообще граффити считается вандализмом? Иногда это ведь невероятно талантливые работы.

В голове не укладывается: как Ярослав, этот самодовольный гад, может создавать такую красоту? Возможно, его вклад в работу маленький? Тут ведь целая команда рисовала, вдруг Ярослав ничего особо и не сделал?

Но я понимаю, что обманываю себя. Этот неприятный тип дарит миру что-то красивое. Каким бы ни был сам по себе.

* * *

Я продолжаю упражняться, пытаясь добиться естественных эмоций. В последние дни у меня прогресс: улыбка больше не похожа на оскал! Улыбаться глазами, как учит Ксюша, я еще не научился, но хотя бы взгляд, в котором, по ее словам, читается неприкрытое желание сожрать окружающих с косточками, вроде удалось смягчить.

Закончив, перехожу к этикету. Глядя в зеркало, улыбаюсь и повторяю фразы:

– Спасибо, пожалуйста. Извините за беспокойство, будьте любезны. Как поживает «белая джулия»? Ну что вы, мне не составит это никакого труда. Очень рад вас видеть. Хорошего вечера. Как ваши дела?

При этом я меняю голос, пытаюсь найти максимально вежливый, но при этом естественный тон. Вроде получается. А через пару дней представляется и случай проверить: я встречаю Катерину Николаевну на крытом рынке.

Я уже запомнил, в какие дни она там бывает, а она от своего расписания не отходит. Но выглядит все так, как если бы мы встретились случайно. Поздоровавшись, я помогаю Катерине Николаевне донести до дома тяжелые пакеты. Валит снег.

– Вот это сегодня погода! – говорю я по дороге. – Завтра тоже обещают снегопад. Будьте аккуратнее, если поедете куда-то на машине.

Она улыбается, растроганная моей заботой:

– Спасибо, непременно буду.

– Как ваши дела? Как поживает «белая джулия»? – Теперь благодаря Ксюшиным урокам я умею поддерживать легкую беседу.

– Уже второй раз цветет! Красота невероятная…

Вскоре Катерина Николаевна сама переводит тему на математику: спрашивает, как продвигается моя подготовка. Я признаюсь, что дело идет трудно. Катерина Николаевна ненадолго замолкает. Ощущение, что ее что-то мучает.

– Даня, я бы очень хотела позаниматься с тобой на постоянной основе, бесплатно, разумеется, – виновато начинает она. – Но у меня такой плотный график…

– Нет-нет, – успокаиваю я ее. – Я ни о чем таком не прошу. Я привык справляться сам. Не переживайте, я со всем разберусь.

Еще немного помолчав, Катерина Николаевна неуверенно добавляет:

– Но если будут возникать проблемы… Ты все же обращайся ко мне, постараюсь помочь по возможности.

Я благодарю ее. Это пока не совсем то, что мне нужно, но я уже близок.

* * *

Через несколько дней перед сном я крадусь к машине Катерины Николаевны, прихватив садовый распылитель с водой. Щедро опрыскиваю все дверные замки на машине. Наутро караулю соседку неподалеку.

Катерина Николаевна опаздывает – выходит на десять минут позже обычного. На ней – пальто нараспашку; она спешит к машине. Дергает ручку – дверь не поддается. Катерина Николаевна смотрит на дверь с недоумением и дергает снова. Трогает подряд все ручки, затем судорожно копается в сумочке, что-то ищет, но не находит.

Дожидаюсь, когда на ее лице появится беспокойство, выхожу из укрытия и спешу к машине с флакончиком размораживателя замков в руке.

– Здравствуйте, Катерина Николаевна! – бодро здороваюсь я. Она вздрагивает – кажется, я перестарался с радостным тоном. Напугал.

– Давайте помогу. Увидел вас из окна и вот, захватил! – Я трясу флакончиком.

Подхожу к водительской двери, вставляю тонкую трубочку в замок и щедро опрыскиваю, затем перехожу к другой двери. Катерина Николаевна рассыпается в благодарностях:

– Ох, Даня, ты снова меня спасаешь! И что бы я без тебя делала?

Если бы не я, вы бы давно уехали. Но, естественно, я скромно молчу.

Через три минуты двери уже можно открыть.

– Давай подвезу тебя, – предлагает она.

– Ой, да я сам, вы же опаздываете, – смущаюсь я.

– Ничего, школа по пути.

Я сажусь в машину.

– А Ярослав почему не с вами? – спрашиваю я по дороге.

– Ты что, он же слишком взрослый, чтобы мама подвозила его в школу, – улыбается она. Я улыбаюсь в ответ. Поступок Ярослава такой детский.

Катерина Николаевна останавливается у школы. Мы прощаемся, я собираюсь выйти, но она вдруг говорит:

– Даня, я тут подумала… – Она осекается. Смотрит вперед, через лобовое стекло, словно окончательно принимая важное решение. Затем переводит взгляд на меня: – Я пересмотрела свой график и нашла в нем окошко. По понедельникам в шесть вечера у меня есть свободный час. Я готова тебя взять. Бесплатно и бессрочно – пока не прорешаем с тобой все билеты.

Дыхание перехватывает.

– Спасибо! – радостно отвечаю я и удивляюсь, как легко это получается. – Я… Вы… У меня просто не хватит слов описать, как много это для меня значит!

– На здоровье! – отвечает Катерина Николаевна, польщенная, что ее предложение вызвало у меня такие эмоции. – И до понедельника!

Я выхожу, провожаю отъезжающую машину взглядом. От восторга я чувствую, что стал легче воздуха и вот-вот взлечу. Никогда еще моя мечта не была так близко.