Kitabı oxu: «Часовой чести», səhifə 8
– Не Гумилевич. Гумилев.
– Ну?
– Он поэт.
– Не слыхал. Наведу справки, зайдите через недельку.
– Да за что же он арестован?
Чекист подумал и… объяснил:
– Видите ли, так как теперь за свободою торговли причина спекуляции исключается, то, вероятно, господин Гумилевич влип за какое-нибудь должностное преступление.
Над удивительным свиданием и разговором с чекистом много было смеха: никто не предчувствовал, что смех будет прерван ружейным залпом, который опозорит русскую землю, заставив ее еще раз, – который это уже, о Боже милосердный?! – впитать в себя «поэта праведную кровь…».
И десять лет тому назад я был и теперь остаюсь при той догадке, что, по всей вероятности, Гумилеву на допросе поставлен был прямой вопрос о политических убеждениях, а Гумилев, не прибегая к спасительным обинякам, прямо и ответил. Если же следователь умел задеть его самолюбие, оскорбил его тоном или грубым выражением, на что эти господа великие мастера, то можно быть уверенным, что Николай Степанович в ту же минуту ответил ему по заслуге – с тою мнимо холодною, уничтожающею надменностью, которая всегда проявлялась в нем при враждебных столкновениях, родня его, как некий пережиточный анахронизм, с дуэлистами-бретерами «доброго старого времени» эпохи Долохова, Толстого-Американца, Печорина. Ну а в ЧК и ГПУ строптивцам подобного закала пощады не было.
