Kitabı oxu: ««Для цели мы высокой созданы…» Поэзия декабристов»

© ФГБУН Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН и РГАЛИ, 2025

© Государственный исторический музей, 2025

© Состав. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

Издательство Азбука^®

А. А. Бестужев (Марлинский)

«Близ стана юноша прекрасный…»

 
Близ стана юноша прекрасный
Стоял, склонившись над рекой,
На воды взор вперивши ясный,
На лук опершися стальной.
 
 
Его волнистыми власами
Вечерний ветерок играл,
Свет солнца с запада лучами
В щите багряном погасал.
 
 
Он пел: «Вы, ветерки, летите
К странам отцов, к драгой моей,
Что верен был всегда, скажите,
Отчизне, славе, чести, ей.
 
 
Отечество и образ милой
В боях меня воспламенят,
Они своей чудесной силой
Мне в грудь геройства дух вселят.
 
 
Когда ж венец побед лавровый
Повергну я к стопам драгим,
Любовь мне будет славой новой,
Блаженство, коль еще любим.
 
 
Но, может, завтра ж роковая
Меня в сраженьи ждет стрела,
Паду и сам, других сражая,
Во прах на мертвые тела.
 
 
Тогда вы, ветерки, летите
К любезной сердцу с вестью сей,
Что за отчизну пал, скажите,
Для славы, для драгой моей».
 
 
Умолк! Лишь лука тетивою
Вечерний ветерок звучал,
И уж над станом и рекою
Луны печальный свет блистал.
 

До 1818(?)

Саатырь¹
(Якутская баллада)

 
Не ветер вздыхает в ущелье горы,
   Не камень слезится росою —
То плачет якут до полночной поры,
   Склонясь над женой молодою.
Уж пятую зорю томится она,
   Любви и веселья подруга,
Без капли воды, без целебного сна
   На жаркой постели недуга;
С румянцем ланит луч надежды погас,
Как ворон, над нею – погибели час.
 
 
Умолкните, чар и моления вой
   И бубнов плачевные звуки!²
С одра Саатырь поднялась головой,
   Простерла поблеклые руки;
И так, как под снегом роптанье ручья,
   Как звон колокольчика дальный³,
Струится по воздуху голос ея.
   Внемлите вы речи прощальной.
Священ для живых передсмертный завет:
У гробных дверей лицемерия нет!
 
 
«О други! Уйдет ли журавль от орла?
   От пуль – быстроногие козы?
Коль смертная тень мне на сердце легла,
   Прильют ли дыхания слезы?
О муж мой! Не плачь: нам судьба изрекла
   И в браке разлучную долю.
По воле твоей я доселе жила,
   Исполни теперь мою волю:
Покой и завет нерушимо храня,
На горном холме схорони ты меня!
 
 
Не вешай мой гроб на лесной вышине⁴
   Духам, непогодам забавой;
В родимой земле рой могилу ты мне
   И кровлей замкни величавой.
Вот слово еще, роковое оно:
   Едва я дышать перестану,
Сей перстень возьми и ступи в стремено:
   Отдай его князь Буйдукану.
Разгадки ж к тому не желай, не следи —
Тайна эта в моей погребется груди!..»
 
 
И смерть осенила больную крылом,
   Сомкнулись тяжелые вежды;
Казалось, она забывается сном
   В объятиях сладкой надежды;
С дыханием уст замирали слова,
   И жизнь улетела со звуком;
Отринув стрелу, так звенит тетива,
   Могучим расторгнута луком.
Родных поразил изумляющий страх…
На сердце тоска, и слеза на очах.
 
 
Убрали. Поднизки подобием струй
   Текут на богатые шубы⁵.
Но грусти печать – от родных поцелуй
   Не сходит на бледные губы⁶;
Лишь смело к одру подходил Буйдукан
   Один, и стопою незыбкой;
Он обнял ее, не смущен и румян,
   И вышел с надменной улыбкой.
И чудилось им – Саатыри чело,
Как северным блеском, на миг рассвело!..
 
 
Наутро, где Лена меж башнями гор
   Течет под завесой туманов
И ветер, будя истлевающий бор,
   Качает гробами шаманов⁷,
При клике родных Саатырь принесли
   В красивой колоде кедровой⁸,
И тихо разверстое лоно земли
   Сомкнулось над жертвою новой.
И девы и жены, и старый и млад
В улус потекли, озираясь назад.
 
 
Вскипели котлы, задымилася кровь
   Коней, украшения стада,
И брызжет кумыс от широких краев,
   Он – счастья и горя услада;
И шумно кругом, упоенья кумир,
   Аях пробегает бездонный⁹;
Уж вянет заря. Поминательный пир
   Затих. У чувала¹⁰ склоненный
Круг сонных гостей возлежит недвижим,
Лишь в юрте, синея, волнуется дым.
 
 
Осыпаны кудри цветных тальников
   Росинками ночи осенней,
И вышита зелень холмов и лугов
   Узором изменчивых теней;
Вот месяц над теменем сумрачных скал
   Вспрянул кабаргой златорогой,
И луч одинокий по Лене упал
   Виденьям блестящей дорогой:
По мхам, по тропам заповедных полян
Мелькают они сквозь прозрачный туман.
 
 
Что крикнул испуганный вран на скале,
   Блюститель безмолвия ночи?
Что искрами сыплют и меркнут во мгле
   Огнистые филина очи?
Не адский ли по лесу рыщет ездок
   Заглохшей шаманскою тропкой?
Как бубен звуча, отражаемый скок
   Гудит по окрестности робкой…
Вот кто-то примчался – он бледен лицом,
Как идол, стоит на холме гробовом.
 
 
И прянул на землю; удар топора
   Раздвинул затвор над могилой,
И молвит он мертвой: «Подруга, пора!
   Жених дожидается милой!
Воскресни для новых веселия дней,
   Для жизни и счастия. Кони
Умчат нас далеко, и ветер степей
   Завеет следы от погони.
Притворной кончиною вольная вновь,
Со мной ты найдешь и покой, и любовь».
 
 
«Ты ль это? О милый! о князь Буйдукан!
   Как вечно казалось мне время!
Как душно и страшно мне было! Обман
   На сердце налег, будто бремя!..
Роса мне катилась слезами родных,
   На ветре – их стон безотрадный!
И черви наместо перстней золотых
   Вились – и так смело, так жадно!..
Вся кровь моя стынет… А близок ли путь?
О милый, согрей мне в объятиях грудь!»
 
 
И вот поцелуев таинственный звук
   Под кровом могильной святыни,
И сладкие речи… Но вдруг и вокруг
   Слетелися духи пустыни,
И трупы шаманов свились в хоровод,
   Ударили в бубны и в чаши…¹¹
Внимая, трепещут любовники. Вот
   Им вопят: «Вы наши, вы наши!
Не выдаст могила схороненный клад;
Преступников духи карают, казнят!»
 
 
И падают звезды, и прыщет огонь…
   Испуганный адскою ловлей,
Храпит и кидается бешеный конь
   На кровлю – и рухнула кровля!
Вдали огласился раздавленных стон…
   Погибли. Но тень Саатыри
Доныне пугает изменчивых жен
   По тундрам Восточной Сибири.
И ловчий, когда разливается тьма,
В боязни бежит рокового холма…
 

1828

Якутск

〈Надпись над могилой Михалевых в Якутском монастыре〉

 
Неумолимая, холодная могила
Здесь седины отца и сына цвет сокрыла.
Один под вечер дней, другой в полудни лет
К пределам вечности нашли незримый след.
Счастливцы! Здесь и там не знали вы разлуки,
Не знали пережить родных тяжелой муки.
Любовью родственной горевшие сердца
Покой вкусили вдруг для общего венца.
Мы плачем; но вдали утешный голос веет.
Под горестной слезой зерно спасенья зреет,
И все мы свидимся в объятиях Творца.
 

1828

Якутск

Череп

Was grinsest du mir, hohler Schädel, her?

Als dass dein Hirn, wie meines, einst verwirret

Den leichten Tag gesucht und in der Dämmrung schwer,

Mit Lust nach Wahrheit, jämmerlich geirret.

Goethe’s Faust¹²

 
      Кончины памятник безгробной!
      Скиталец-череп, возвести:
В отраду ль сердцу ты повержен на пути
      Или уму загадкой злобной?
 
 
   Не ты ли – мост, не ты ли – первый след
      По океану правды зыбкой?
   Привет ли мне иль горестный завет
Мерцает под твоей ужасною улыбкой?
 
 
   Где утаен твой заповедный ключ,
      Замок бессмертных дум и тленья?
      В тебе угас ответный луч,
      Окрест меня туман сомненья.
 
 
Ты жизнию кипел, как праздничный фиал,
      Теперь лежишь разбитой урной;
      Венок мышления увял,
   И прах ума развеял вихорь бурный!
 
 
      Здесь думы в творческой тиши
   Роилися, как звезды в поднебесной.
И молния страстей сверкала из души,
   И радуга фантазии прелестной.
 
 
   Здесь нежный слух вкушал воздушный пир,
      Восхи́щен звуков стройным хором;
      Здесь отражался пышный мир,
      Бездонным поглощенный взором.
 
 
   Где ж знак твоих божественных страстей,
И сил, и замыслов, грань мира облетевших?
   Здесь только след презрительных червей,
      Храм запустения презревших!
 
 
      Где ж доблести? Отдай мне гроба дань,
      Познаний светлых темный вестник!
   Ты ль бытия таинственная грань?
      Иль дух мой – вечности ровесник?
 
 
   Молчишь! Но мысль, как вдохновенный сон,
   Летает над своей покинутой отчизной,
   И путник, в грустное мечтанье погружен,
   Дарит тебя земле мирительною тризной.
 

1828

Юность
(Подражание Гёте)

 
Реют ласточки весною
По долам и по водам;
Так мечтанья за мечтою
Вдаль и вкруг, и там и сям;
Новость манит в испытанье,
Сердце ноет взором дев;
Грусть для юноши – питанье,
Слезы – счастия припев.
 

1828

Финляндия
(А. А. З〈акревско〉му)

 
Я видел вас, граниты вековые,
Финляндии угрюмое чело,
Где юное творение впервые
Нетленною развалиной взошло.
Стряхнув с рамен балтические воды,
Возникли вы, как остовы природы!
 
 
Там рыщет волк, от глада свирепея,
На черепе там коршун точит клёв,
Печальный мох мерцает следом змея,
Трепещет ель пролетом облаков;
Туманы там – утесов неизменней
И дышат век прохладою осенней.
 
 
Не смущены долины жизни шумом;
Истлением седеет дальний бор;
Уснула тень в величии угрюмом
На зеркале незыблемых озер;
И с крутизны в пустынные заливы,
Как радуги, бегут ключи игривы.
 
 
Там силой вод пробитые громады
Задвинули порогом пенный ад,
И в бездну их крутятся водопады,
Гремучие, как воющий набат;
Им вторит гул, жилец пещеры дальней,
Как тяжкий млат по адской наковальне.
 
 
Я видел вас! Бушующее море
Вздымалося в губительный потоп
И, мощное в неодолимом споре,
Дробилося о крепость ваших стоп;
Вам жаркие и влажные перуны
Нарезали чуть видимые руны.
 
 
Я понял их: на западе сияло
Светило дня, златя ступени скал,
И океан, как вечности зерцало,
Его огнем живительным пылал,
И древних гор заветные скрижали
Мне дивные пророчества роптали!
 

16 января 1829

Тост

 
Вам, семейство милых братий,
Вам, созвездие друзей,
Жар приветственных объятий
И цветы моих речей!
Вы со мной – и лед сомненья
Растопил отрадный луч,
И невольно песнопенья
Из души пробился ключ!
В благовонном дыме трубок,
Как звезда, несется кубок,
Влажной искрою горя
Жемчуга и янтаря;
В нем, играя и светлея,
Дышит пламень Прометея,
Как бессмертия заря!
Раздавайся ж, клик заздравный,
Благоденствие, живи
На Руси перводержавной,
В лоне правды и любви!
И слезами винограда
Из чистейшего сребра
Да прольется ей услада
Просвещенья и добра!
Гряньте в чашу звонкой чашей.
Небу взор и другу длань,
Вознесем беседы нашей
Умилительную дань!
Да не будет чужестранцем
Между нами бог ланит,
И улыбкой, и румянцем
Нас здоровье озарит;
И предмет всемирной ловли,
Счастье резвое, тайком
Да слетит на наши кровли
Сизокрылым голубком!
Чтоб мы грозные печали
Незаметно промечтали,
Возбуждаемы порой,
На веселье и покой!
Да из нас пылает каждый,
Упитав наукой ум,
Вдохновительною жаждой
Правых дел и светлых дум,
Вечно страху неприступен,
Вечно златом неподкупен,
Безответно горделив
На прельстительный призыв!
Да украсят наши сабли
Эту молнию побед,
Крови пламенные капли
И боев зубчатый след!
Но, подобно чаше пирной
В свежих розанах венца,
Будут искренностью мирной
Наши повиты сердца!
И в сердцах – восторга искры,
Умиления слеза,
И на доблесть чувства быстры,
И порочному – гроза!
Пусть любви могучий гений
Даст нам радости цветы
И перуны вдохновений
В поцелуе красоты!
Пусть он будет, вестник рая,
Нашей молодости брат,
В пламень жизни подливая
Свой бесценный аромат,
Чтобы с нектаром забвенья
В тихий час отдохновенья
Позабыть у милых ног
Меч, и кубок, и венок.
 

Февраль 1829

В день именин
Ал. Ив. М…й

 
Невольный гость в краю чужбины,
Забывший свет, забывший лесть,
Желал бы вам на именины
Цветов прелестнейших поднесть:
Они – дыханию услада,
Они – веселие очей.
При них бы мне писать не надо
Вам поздравительных речей:
Желанье счастья без печали
В цветах вы сами б угадали…
Но ах! – якутская весна
Не зелена и не красна!
И здешний май, холодный, дикой,
Одной подснежною брусникой,
А не жасминами богат.
Природа спит, и в поле целом
Я разжился одним пострелом,
А я слыхал, такой наряд
На именины не дарят.
Итак, по воле и неволе
Пришлось приняться за перо,
Хоть я забыл в угрюмой доле
Писать забавно и пестро.
Примите ж это благосклонно,
И в шуме праздничного дня
Не осудите вы меня
За мой привет простой и сонный.
В нем правда – каждая черта;
Притом же ваша доброта
По слуху, по сердцу и дома
И вчуже страннику знакома…
Когда про наши все грехи
Едва не пели петухи,
Когда решил собор соседов,
Что мы опасны, как чума,
Что мы без сердца, без ума,
Вы очень смирных людоедов
И обласкали, и нашли
В изгнанниках родной земли.
В краю зимы и дружбы зимной
Поверьте, только вы одне,
Ваш разговор гостеприимный
Напоминал друзьям и мне
О незабвенной стороне.
О, будь же добродетель та же
И с нею брат ее – покой,
Как неизменный часовой,
У сердца вашего на страже.
Да никогда печали тень
Не хмурит тихий свет забавы,
И, проводив веселый день,
Поутру встанете вы здравы…
Да будут ясны ваши сны,
Как небо южныя весны,
И необманчивы надежды,
И перед вами все невежды
По крайней мере хоть скромны;
Совет подруги чист и верен,
Знакомых круг нелицемерен,
Неутомителен бостон,
Ни бальных скрипок рев и стон!
Когда ж на берега великой,
На берега моей Невы,
Покинув край морозов дикой,
Стрелою полетите вы,
Да встретят путницу родные,
Беспечной юности друзья,
И все по сердцу не чужие,
И вся родимая семья
Благополучны и здоровы,
И пылки, и разлукой новы,
И смех, и радость, и расспрос,
И сладкий дождь свиданья слез!!
Зачем же, искра упованья —
Дожить до сладкого свиданья, —
В груди моей погасла ты!
Но я ступил из-за черты
Сорокаверстного посланья.
И мне, и вам унять пора
Болтливость моего пера,
Но знайте: это все с начала
По пунктам истина скрепляла,
Хоть неподкупна и строга;
Тут не сплетал из лести кружев
Ваш всепокорнейший слуга
Пустынник Александр Бестужев.
 

18 мая 1829

Якутск

Е. И. Б〈улгари〉ной
(В альбом)

 
Зачем меня в тяжелом сне
Тревожат лестные веленья?
Нет, не поминок обо мне,
Я жажду струй самозабвенья!
Мое любимое давно
Во прахе лет погребено.
Минувших дней змеиный свиток
Хранит лишь дней моих избыток
И радостей, которых нет,
Неизменимо-хладный след.
Зачем, зачем же вы желали
Мне сердце пробудить опять,
В свои летучие скрижали
Мою кручину записать?
Зачем? Вам будут непонятны
Страстей мятежных письмена,
И воли грозная волна,
И прихоть думы коловратной,
Которой сила, как стрела,
Сквозь ад и небо протекла.
 
 
Но дайте года два терпенья,
И, может быть, как важный гусь,
И я по озеру смиренья
Бесстрастно плавать научусь.
Когда с порой мечтанья минет
Вся поэтическая дурь
И на душе моей застынет
Кипучий след минувших бурь,
Тогда, поэт благоразумный,
Беспечно сидя на мели,
Я налюбуюсь издали
На треволненье жизни шумной;
Тогда премилый ваш альбом
Я испещрю своим пером.
И опишу отменно точно,
Что я случайно иль нарочно
Изведал на своем веку:
Печалей терны, счастья розы,
Разлуки знойную тоску,
И неги сладостные слезы,
И свод небес, и ропот струй,
И вечно первый поцелуй.
Тогда, покорен вашей воле,
На арзерумского пашу
В пятнадцать песен, даже боле,
Я эпопею напишу.
Зато позвольте мне дотоле,
Скрепив измученную грудь,
От рифм и горя отдохнуть.
 

1829