Kitabı oxu: «Чужой из наших», səhifə 2

– До рассвета меньше часа, – добавил Бутрин. – Нужно как можно скорее покинуть место высадки. Ситуация могла измениться, и нет никакой гарантии, что мы не оказались на уже захваченной врагом территории.

– Я думаю, что они обязательно обстреляли бы снизу, если бы под нами был враг во время полета, – возразил Сосновский. – Хотя, если они прорвались на этом участке вечером и затаились, чтобы совместно с другими частями утром снова атаковать наши войска, то могли и не стрелять, опасаясь, что это самолеты летят бомбить их.

– Потом расскажете подробнее о своих аргументах, – хмыкнул Коган. – А пока надо двигаться. Командуй, командир!

– Всем проверить свою обувь, – выключая фонарик и вставая, приказал Шелестов. – Если нужно, то перемотать портянки. Оправиться. Оружие зарядить и держать наготове. В головном дозоре Виктор, дистанция пятьдесят метров.

Двигаясь быстрым шагом, иногда переходя на легкий бег там, где позволяли ровные участки, группа углублялась в лесной массив уже минут тридцать. В лесу было не слышно птиц, не видно рассвета. Только мрачная зловещая темнота. А ведь, не будь войны, и темнота не казалась бы зловещей. Может быть, загадочной, таинственной, затаившейся в ожидании рассвета, но только не зловещей. Но сейчас настроению людей подчинялась и сама природа. Она тоже ощутила на себе ужас войны, ее терзали разрывы, гусеницы вражеских танков, небо полосовали крылья фашистских самолетов.

И вот лес начал наполняться странным гулом, который исходил, казалось, со всех сторон. Буторин, двигавшийся впереди, остановился и, сделав знак, что опасности нет, подозвал группу к себе.

– Слышите?

– Это танки, – уверенно сказал Шелестов и полез в планшет за картой. – Но танки по лесу не ездят.

Судя по карте, дороги проходили по обе стороны большого лесного массива. Ширина его достигала местами 20–30 километров. И, судя по всему, движение немецких войск шло по направлению к Дону. Что это могло означать? Да только то, что группа сейчас двигается в том направлении, к той точке в лесах, которая очень скоро окажется в немецком тылу, на оккупированной территории. И задачу придется выполнять даже в таком положении и при развитии событий в этом направлении. О возможности возникновения такой ситуации прекрасно знал и Платов, когда отправлял группу, да и сами оперативники понимали, что такое может произойти.

– Ну что же, мы знали, что такое может случиться, – не отрывая взгляда от карты, заключил Шелестов. – Теперь будем двигаться осторожнее и чуть медленнее. Время у нас пока есть, и сейчас важнее безопасность, а не скорость. Разбиваемся на пары. Первыми идем я и Сосновский. Буторин и Коган следом, выдерживая дистанцию не более пятидесяти метров. Через два часа остановка на десять минут. Первый этап на опушке перед открытым участком на левом краю балки, которую мы, возможно, сможем использовать, чтобы пройти открытый участок местности. Осмотримся и решим, как действовать дальше. Вперед!

Теперь группа уже не передвигалась бегом. Быстрый шаг с остановками, когда нужно было осмотреться или прислушаться, когда впереди открывалась какая-то поляна. Теперь за лесом слышны были не только звуки моторов вражеской техники, теперь были слышны и звуки боя. Где-то приняла на себя удар врага советская воинская часть. Били орудия, наши и немецкие, грохотали разрывы снарядов, без устали прорезали воздух пулеметные очереди. Лес стал понемногу редеть, потом рельеф изменился, и бежать пришлось среди небольших лесных холмиков, поросших молодым березняком. Видимость могла бы улучшиться, если бы не эти чертовы холмики, которые закрывали пространство вокруг и сужали обзор леса в пределах не более пятидесяти метров.

Шелестов шел первым, Сосновский в паре шагов сзади него и чуть правее. Оглянувшись, Максим убедился, что вторая пара идет в пределах видимости. То, что случилось потом, предвидеть было трудно. Выполняя такого рода задание, всегда приходится как-то соотносить определенную безопасность и необходимую скорость. Жертвовать чем-то одним нельзя, и баланс этих двух факторов приходится определять на месте, интуитивно, исходя из ситуации. И ничто не предвещало встречи с немцами, потому что по всем признакам они были далеко.

Максим первым, огибая бугор, вышел из-за деревьев и тут же упал в траву, откатываясь за ствол дерева. Еле заметная лесная дорога пересекала березняк, и там стояли два мотоцикла. Четверо немецких солдат: двое настороженно озираются по сторонам, двое смотрят на карту и что-то обсуждают. Шелестова в маскировочном костюме они увидели сразу, но стрелять не стали, видимо, не желая поднимать раньше времени шум. Сосновский, идущий следом, сразу оценил ситуацию. Действовать нужно быстро, пока враг не взял инициативу в свои руки. Каждая лишняя секунда могла изменить ситуацию – например, на помощь этим четверым прибежит еще с десяток автоматчиков. Или эти четверо разом бросятся в укрытие и стрелковый бой затянется – и тогда все тот же неизбежный результат: на помощь четверым солдатам прибегут другие.

Бросив под ноги «ППШ», чтобы его не увидели немцы, Сосновский одним движением расстегнул кобуру сзади на ремне, которая немцам была не видна. Сейчас самое главное – неожиданность, самое главное – привлечь внимание врага, дать возможность остальным членам группы действовать молниеносно. И Сосновский, владевший немецким языком в совершенстве, закричал:

– Не стреляйте, я немецкий офицер… разведка! У меня раненый русскими солдат! Помогите!

Шелестов, лежа на животе, прижал к плечу автомат и приготовился высунуться из-за дерева и дать очередь по врагу. Буторин и Коган, которым немцы были пока за бугром не видны, бросились влево, обходя препятствие, чтобы оказаться у противника за спиной. Теперь главное не спешить, но и не ждать лишнего. Огонь должен быть одновременным. Сколько времени надо ребятам, чтобы обежать бугор и выйти на немцев слева? 5–6 секунд! Шелестов мысленно отсчитал определенное самому себе время, боковым зрением фиксируя действия Сосновского. Михаил открыто выходил на дорогу, держа руки подальше от себя, расставив их в стороны и показывая, что не держит оружия. Немцам тоже нужно время, чтобы сообразить, что на человеке, произносившем слова по-немецки чисто, с настоящим берлинским акцентом, надет маскировочный костюм незнакомого вида. Советский или у вермахта тоже такие есть? Не каждый солдат в атакующих немецких дивизиях знает обо всем новом, что поступает в войска, что изготавливается промышленностью почти всей Европы для победоносной немецкой армии.

Первая автоматная очередь свалила солдата, который держал Михаила на прицеле. Немец рухнул как подкошенный, ударившись боком о мотоциклетную люльку, и без движения остался лежать на траве. Второй дал очередь по кустам, в которых прятался Шелестов и, пригнувшись отпрыгнул назад, под прикрытие мотоциклов. Но тут же короткими очередями ударили автоматы слева, и трое гитлеровцев, едва успевших открыть ответный огонь, были уничтожены. Шелестов вскочил, с беспокойством бросив взгляд в сторону Сосновского.

– Черт, нашумели! – зло бросил Коган, глаза которого бегали по лесу. – Сколько их тут на самом деле!

– Командир, – подбегая к немецким машинам и осматривая их, проговорил Буторин. – Надо трупы на мотоциклы погрузить и отвезти дальше по дороге. Двое увозят, двое уходят к месту встречи. Мы догоним вас! Главное, чтобы немцы отсюда не начали обследовать местность!

– Миша, ты цел? – Шелестов смотрел на Сосновского, поднявшего с земли свой автомат и вытиравшего рукавом со лба пот.

– Цел, что мне сделается, – усмехнулся Сосновский. – Они же не рассчитывали встретить здесь, в диком русском лесу, природного берлинца.

– Тогда заводим мотоциклы! – принял решение Шелестов.

Когда завелись мотоциклы, где-то слева стали слышны звуки моторов. Эти четверо – авангард, а за ним вся разведывательная группа немцев? Фланговый дозор! Положив автоматы на траву, оперативники быстро погрузили тела убитых и их оружие на мотоциклы, и Буторин с Коганом запрыгнули на сиденья двух машин.

– На опушке перед оврагом! – крикнул Шелестов, и мотоциклы понеслись по лесной дороге.

Теперь нужно бежать, и как можно быстрее. Немцы вряд ли такие наивные, вряд ли у них в разведывательном подразделении неопытные солдаты и командиры. Услышав стрельбу с той стороны, куда в лес уехала их передовая группа, они сразу по звуку могли определить, что стреляли из русских автоматов. Значит, экипажи вступили с русскими в бой. И тогда на помощь кинутся другие. Не потому, что опасаются нападения с тыла на свои танковые колонны, а потому, что захотят захватить прячущихся в лесах русских, допросить, получить данные о частях и подразделениях, попавших в окружение, их составе. И они, конечно, сразу заметят в траве на лесной дороге свежие стреляные гильзы и поймут, что здесь произошел скоротечный стрелковый бой. И решат, что их товарищи погнались по дороге за русскими, и двинутся следом. У Буторина и Когана хороший запас времени, чтобы где-то загнать мотоциклы с трупами в кусты или сбросить в овраг. И скрыться до того, как появятся другие немецкие солдаты. И гитлеровцы, даже поняв, в чем дело, не решатся бросаться малой группой прочесывать лес. По крайней мере, не сразу.

Эти мысли бились и бились в голове, пока Шелестов бежал, придерживая тяжелый вещмешок, поправлял на ходу лямки, врезавшиеся в плечи. Он слышал звуки шагов бежавшего следом Сосновского, но не слышал звуков мотоциклетных или автомобильных моторов. Сбавив шаг, Шелестов позволил Михаилу догнать его и спросил:

– Ты слышишь чего-нибудь?

– Нет, – с трудом переводя дыхание, ответил Сосновский. – А должны бы уже к месту боя подъехать. Может, не останавливаясь, рванули дальше? За нашими?

И тут с грохотом и треском вдали ударили пулеметы. Грохот отдавался в кронах деревьев, проносился между невысокими буграми, а треск был слышен совсем рядом. Это пули срезали ветки деревьев и кустарника, били в стволы деревьев, отлетала кора, сыпалась на голову хвоя. Шелестов ругнулся и, кулем повалившись на траву, отполз в сторону за большой камень. Он повернул голову и увидел, что Сосновский уже сидит, прижавшись вещмешком, висящим за спиной, к стволу дерева.

– Это был бронетранспортер, – крикнул Сосновский. – Прямо с борта лупит вокруг. Они не погнались за ребятами или послали только мотоциклистов. Бьют в обе стороны, значит, не уверены, что мы пошли в этом направлении. Думают, из окружения выбираемся, мотоциклы захватили…

– Будем надеяться, что за нами не пойдут. Давай вон туда, левее пробираться. Прикроемся бугорком и снова бегом, – кивнул Шелестов и стал отползать задом.

Они снова бежали под удаляющийся стрекот вражеских пулеметов. Шелестов то и дело оборачивался, стараясь держать бугры за спиной, между собой и немецкими пулеметами. Пули свистели высоко, и вскоре стрельба прекратилась совсем. Оперативники перешли на шаг, дыша, как запаленные кони. Еще через час Шелестов решил сделать остановку. Сбросив вещмешки, они уселись на траву и принялись перематывать влажные портянки. Ноги приятно ныли под лучами утреннего солнца. Было приятно шевелить пальцами, чувствовать легкий ветерок. Сосновский посмотрел на наручные часы.

– Скоро выйдем к оврагу. Ребятам идти на час больше. Хороший мы темп взяли, да? Не угнаться за нами. Под пулеметным огнем удивительно хорошо бегается!

Шелестов улыбнулся. Михаил любил пошутить, но, самое главное, делал это всегда вовремя. Сейчас можно расслабиться, но единственное, что беспокоило, – это как выберутся Виктор с Борисом. То, что стрельба за спинами на лесной дороге прекратилась довольно быстро, обнадеживало. Если бы ребята приняли бой с догнавшими их мотоциклистами, то автоматная стрельбы была бы хорошо слышна. И так быстро не прекратилась бы. Группа уже приобрела приличный боевой опыт. Так просто не взять!

Оперативники, прислушиваясь, делали глотки воды из фляжек, подолгу удерживая живительную влагу во рту, позволяя смачиваться полости рта. Каждый опытный человек знает, что жажда начинается сначала во рту, что не стоит сразу лить большое количество воды в живот. Прополоскать рот, подержать воду во рту – чаще всего это утоляет жажду. Звуков приближающейся погони не было. Если немцы развернулись цепью и принялись прочесывать местность, то они все равно будут двигаться медленно. Но вряд ли гитлеровцы решатся на это. Перед ними стоит задача прорываться в тыл наших войск, а не ввязываться в бой с каждым попавшим в окружение мелким советским подразделениям. Убрав фляжки и закинув на плечи вещмешки, оперативники снова двинулись в путь.

Глава 2

Проехав около двух километров по петляющей лесной дороге, Буторин и Коган увидели справа низинку, густо поросшую папоротником. Решение созрело мгновенно. Не задумываясь, оба соскочили с сидений мотоциклов, направили машины в овраг. Несколько секунд, и мотоциклы вместе с телами убитых фашистов покатились вниз, потом перевернулись вверх колесами. Один сразу заглох, а у второго продолжал урчать двигатель. Его заднее колесо вращалось, не задевая земли. Буторин быстро отломил две березовые ветки и стал заметать следы мотоциклетных колес на рыхлой песчаной почве у края дороги. Коган спустился в низинку и, подобрав автомат одного из убитых, вогнал ствол между спицами вращающегося колеса. Мотоцикл дернулся и заглох. Снова взобравшись наверх и увидев результаты работы Буторина, Коган одобрительно кивнул.

– Порядок, Витя. Могут и проскочить мимо, если будут пытаться нас догнать. Оружие бы собрать с магазинами, да времени нет возиться.

– А потом тащи его на себе, – отмахнулся Буторин. – О трофейном оружии будем думать потом, когда свои патроны станут кончаться. – Давай-ка ноги в руки и побежали догонять своих! Слышишь?

Со стороны, где недавно оперативники вступили в бой и перебили авангард немецкой разведгруппы, слышался шум моторов. И, кажется, не только мотоциклетных. Бронетранспортер для леса штука не совсем удобная, но, учитывая его огневую мощь, опасаться БТР стоило. Поправив вещмешки, оперативники побежали на запад, старясь выбирать дорогу там, где было поменьше деревьев. Сейчас еще важна была скорость, а не укрытие. Вот минут через пятнадцать, когда немцы найдут трупы и мотоциклы, тогда придется укрываться от огня, а может, и от погони уходить. Так что сейчас нужно поскорее уйти подальше и не оставлять за собой заметных следов.

Густые белорусские леса, раскинувшиеся вокруг, навевали тревогу. Высокие деревья, подобно немым стражникам, склоняли свои кроны, заслоняя землю от солнечных лучей, и отбрасывали причудливые тени. Шум ветерка, прорывающегося иногда сквозь плотное сплетение листьев, был похож на шепот, обволакивающий пространство, и казалось, что даже сами деревья переговаривались между собой на древнем, понятном лишь им языке. В воздухе стоял терпкий запах влажной земли, смешанный с ароматами древесной смолы и разных трав, среди которых иногда пробивался резкий дух папоротника. Где-то вдалеке слышался скрип старого дерева, напоминавший о бренности бытия.

Оперативники быстро двигались сквозь этот тревожный лес, стараясь не нарушать его тишины. В их движениях не ощущалась нервозность, они шли уверенно, как опытные охотники, прислушиваясь к каждому шороху вокруг. Лес будто дышал вместе с ними, великое, живое, таинственное существо. Через густую листву пробивались редкие солнечные лучи, образуя на земле узор из световых бликов.

Переходя с быстрого шага на бег и снова возвращаясь на быстрый шаг, оперативники старались выдерживать направление движения по солнцу. Довольно простой способ ориентирования на местности, если ты учитываешь скорость перемещения солнечного диска по небу. Буторин, бежавший первым, часто поднимал лицо вверх, смотрел на солнце и немного менял направление движения, лавируя между деревьями. Здесь лес становился гуще, и бежать было труднее. Неожиданно Буторин сбавил шаг и, глядя под ноги, поднял правую руку, предупреждая Когана о возможной опасности. Борис сразу изготовился к стрельбе на ходу и начал озираться по сторонам. И только подойдя к товарищу, он увидел под деревом пустую красноармейскую фляжку с отвинченной крышкой. Фляжка была пробита пулей. Буторин присел рядом с находкой, поднял фляжку и перевернул ее. На ладонь вытекла капля воды. Значит, бросили ее здесь не так давно. Сегодня или вчера.

– Окруженцы, наши, – тихо прокомментировал Борис.

Дальше они шли в полной тишине еще несколько минут, пока Коган не нашел пустую обойму от «трехлинейки» и выкуренную почти до конца самокрутку. Он предложил разойтись в стороны на несколько метров и дальше идти параллельно друг другу. Шум за кустарником первым услышал Буторин. Он сразу присел на одно колено и сделал знак напарнику обойти это место справа. Коган кивнул, пригнулся и исчез за кустами. Выждав несколько минут, Буторин поднялся и медленно двинулся вперед, стараясь не пропустить ни одного постороннего движения. Его не оставляло ощущение, что в него кто-то целится.

Он почти сразу отреагировал и шагнул за ствол березы, когда впереди появилась девушка в красноармейской форме без ремня и с наганом в руке. Она целилась в Буторина, но не стреляла. Вид у девушки был растрепанный, лицо и руки в земле, короткие рыжие волосы торчали во все стороны, а в глазах было такое отчаяние, что у оперативника сжалось сердце.

– Опусти револьвер, – сказал он, – не бойся, мы свои, советские.

– Знаю я, какие вы советские, сволочи! – выкрикнула девушка звонким голосом. – Нашу форму надели и в спины стреляете!

Буторин открыл было рот, собираясь сказать, что он сейчас выйдет из-за укрытия без оружия и покажет свои документы, но передумал. Коган вдруг появился всего в нескольких шагах от незнакомки. Сейчас лучше отвлечь ее на себя, так проще будет разговаривать, если она перестанет угрожать оружием. Нервы у этой рыжей замарашки, кажется, уже на пределе. Может и выстрелить.

– Мы советские военнослужащие, выходим из окружения, как и ты, – начал врать Буторин.

Он понимал, что информация должна быть простой и понятной этой девушке, иначе она не поверит. Главное, забрать из ее рук оружие. А о том, чтобы бросить ее и просто уйти, думать не хотелось. Наверняка Шелестов не одобрит этого поступка, но… «Почему же не одобрит? – Виктор с сомнением хмыкнул. – Кажется, мы уже за время совместных операций хорошо узнали друг друга». И Буторин продолжил говорить успокаивающим тоном, убеждая незнакомку в том, что они свои. Он не делал попыток выйти из-за дерева, чтобы девушка не запаниковала. Пока ей кажется, что ее боятся, он будет чувствовать себя в относительной безопасности. Вон как она стоит, держа уставшими руками наган, как ее глаза бегают по кустам и деревьям вокруг Буторина. Да и неплохо бы понять, есть ли там еще кто-то. А вдруг она не одна? Выйди он из укрытия, и по нему откроют огонь ее товарищи. А Борису там виднее вся ситуация.

Коган бросился вперед через тридцать секунд. Все-таки ему не удалось подойти совсем бесшумно. То ли сухая ветка попалась под ногу, то ли нервы девушки были так напряжены, что она вся целиком обратилась в слух и почувствовала приближение сзади. Когда оперативнику оставалось дойти до нее буквально два шага и он готов был броситься вперед и обезоружить девушку, она вдруг всем телом обернулась к нему вместе с оружием. Каким-то чудом Борис успел пригнуться, обхватить незнакомку за ноги и повалить в траву. Буторин тут же выскочил из своего укрытия и бросился на помощь товарищу. Но в его помощи необходимости уже не было. Борис, повернув девушку лицом вниз, вынимал из ее пальцев наган. Он осмотрел оружие, удерживая извивающуюся пленницу одной рукой, а потом небрежно бросил наган на траву.

– Пустой! Все нервы вымотала, пока крался. Думал, что вот-вот пальнет. А он не заряжен. Вставай, горе-воин!

Буторин подошел и остановился рядом, осматривая полянку и окрестные заросли. Никаких признаков лагеря здесь не видно, но одно место было похоже на лежанку. Под деревом куча свежего наломанного лапника, застеленного плащ-палаткой. Солдатская шинель, санитарная сумка и несколько окровавленных бинтов, давно погасшее кострище, несколько пустых банок из-под тушенки. Чего она тут одна? Не знает, куда идти или кого-то ждет? Коган сидел на траве перед девушкой, с улыбкой разглядывая ее. Девушка с медицинскими эмблемами на петлицах поднималась, потирая плечо, которое Коган ей едва не вывихнул, обезоруживая. Она уселась на траве, поджав ноги и старательно натягивая на коленки край форменной юбки. Чулки на коленях были порваны, а видневшаяся через прорехи кожа оцарапана. Да и вся она была мятая, перепачканная, с полосой сажи на щеке, растрепанные волосы торчали, как лучи рыжего солнца, во все стороны, но конопушки на ее носу не смогла скрыть даже грязь.

Судя по тому, как девушка облизывала пересохшие губы, она страдала от жажды. Вещмешок Когана был где-то в стороне. И сейчас за ним идти смысла не было. Буторин, продолжая наблюдать за местностью, снял с плеч свой вещмешок, достал фляжку с водой и протянул девушке. Та с жадностью накинулась на воду и стала пить, не обращая внимания на то, как вода течет по ее грязному подбородку, как она льется на подол ее юбки. Коган с улыбкой отобрал у девушки фляжку и завинтил крышку.

– Ну, хватит, а то плохо будет. Не надо сразу много пить. Давай рассказывай, что ты тут в лесу с пустым наганом делаешь? В окружение попала? Почему одна?

Девушка смотрела на незнакомых мужчин в маскировочных костюмах и с «ППШ», на видневшиеся петлицы гимнастерок с двумя шпалами. Наверное, она сильно боялась, а может, ей пришлось так много пережить, что она, не спрашивая, как-то сразу вдруг поверила этим людям. И моментально на ее глаза навернулись слезы, они повисли каплями на нижних ресницах, а потом обрушились потоками на ее щеки. Эта рыженькая санинструктор вдруг разрыдалась и, то закрывая лицо руками и тряся головой, то глядя офицерам в глаза и размазывая слезы по грязным щекам, с жаром принялась рассказывать.

Рита Пономарева была прислана из батальонного медсанбата в стрелковый полк для помощи в организации отправки раненых в тыл. Она слышала в штабе, что командиры не знали толком, где свои, где враг, полк отбивался от наседавших фашистов, потерял много людей. Рита и еще несколько санинструкторов во главе с молодым доктором грузили раненых на полуторки и отправляли в тыл. А потом прорвались немецкие танки. Несколько бойцов и младший политрук одной из стрелковых рот заняли позицию на окраине деревушки и сдерживали немцев, пока не вывезли всех раненых. А потом разрыв снаряда…

Рита пришла в себя почти сразу. Она выбралась из завала, оставшегося на месте разрушенного дома. Ей встретился солдат, который полз, волоча ящик с патронами. У него была перетянута ремнем рука у самого плеча, а рукав гимнастерки весь в крови. Он умолял санинструктора помочь отнести патроны к дороге возле деревенского кладбища. Рита помнила происходящее как в тумане. Она хотела помочь раненому, но он, одновременно умоляя и ругаясь на нее, заставил все-таки тащить ящик. И Рита тащила тяжелый ящик на ремне, волоча его за собой по земле. Она не нашла бойцов, но почти нос к носу столкнулась с немцами. Откуда-то выскочил младший политрук и расстрелял немцев из автомата. Схватив Риту за руку, он утащил ее за развалины дома. Они бежали по горящей улице, пригибаясь, потому что вокруг свистели пули и рвались снаряды.

За деревней они встретили еще двоих бойцов. Те стреляли из станкового пулемета, прикрывая отход своих товарищей к реке, где еще стоял мост. Но патроны у них кончились. Бойцы хотели бросить пулемет, но политрук с наганом в руке заставил их тащить пулемет в лес в надежде, что удастся найти патроны и снова стрелять в фашистов. И тут политрука ранили. Он был совсем молодой, до войны был студентом исторического факультета. Рита не отходила от него, звала Лешенькой и просила не умирать. Девушке почему-то казалось, что если политрук Леша умрет, то погибнет и она сама.

Бойцы все же бросили пулемет и на плащ-палатке несли раненого политрука через лес. Рита шла рядом с ним, и он все пытался удержать ее за руку и просил сообщить его маме, что сын пропал без вести, а не погиб, не умер. Леша очень не хотел умирать, он хотел жить и бить врага. Наверное, он уже бредил, потому что часто терял сознание. А ночью ушли двое бойцов-пулеметчиков. Третий, которого звали Иванов, ругался и порывался догнать их и расстрелять, но Рита упросила не бросать ее с раненым. Они сутки тащили политрука вдвоем. У них кончились еда и вода. Иван отправился за водой, а политрук Леша умер. Рита еще сутки ждала Ивана, но он не вернулся. Она слышала стрельбу в том направлении, куда ушел боец, и думает, что он столкнулся с немцами и погиб. У нее ничего не было с собой, кроме нагана без патронов, плащ-палатки, шинели и малой пехотной лопатки. И когда тело политрука стало совсем холодным, она принялась копать могилу. Рыла весь день, плакала и копала. Иногда она засыпала от усталости, но потом снова копала. Получилось не очень глубоко, но она все же похоронила его.

Коган молча поднялся и ушел за своим рюкзаком. Он постоял возле могилы, потом вернулся. Буторин кормил Риту и смотрел на нее, думая, что делать дальше. Обоим оперативникам было ясно, что девушка, если ее оставить одну, неминуемо погибнет. Она, конечно, сильная, с характером, но слишком неприспособленная к индивидуальным действиям в тылу врага. Достав карту, оперативники запомнили визуально место захоронения, но не стали делать никаких пометок. Девушка поела, снова напилась воды и теперь с надеждой смотрела на двух мужчин в маскировочных костюмах и с майорскими шпалами на петлицах.

– А вы кто? – наконец не выдержала Рита. – Вы тоже от своих отбились? В окружение попали?

– Вот что, боец Пономарева, – строго сказал Буторин, сняв пилотку и пригладив седой ежик волос на темени. – Ты комсомолка?

– Конечно, уже три года как приняли в комсомол. Мне уже есть восемнадцать, я добровольно пошла на фронт.

– Тогда слушай и запоминай, боец Пономарева, комсомолка. Ни о чем не спрашивать, выполнять все приказы командира. Обещаешь – значит вернешься с нами к своим. Будет тяжело и опасно, но рядом сейчас из своих – никого и одной тебе не выбраться.

– Я все понимаю, дяденьки! – заверила Рита, прижав руки к груди. – Я все-все буду делать, во всем помогать и ни одного вопросика не задам. Честное комсомольское! А вы разведчики, да? Поэтому про вас расспрашивать нельзя?

Коган, сидя у дерева и роясь в своем вещевом мешке, бросил его, закрыл руками лицо и затрясся в беззвучном смехе. Буторин улыбнулся и стал ждать, пока напарник отсмеется. Рита виновато опустила глаза. Она поняла, что снова сделала что-то не то. Наверное, назвала командиров дяденьками, и это так рассмешило одного из них. Теперь подумают, что она несерьезная, и бросят ее, не возьмут с собой.

– Все, закончил? – сдерживая улыбку, осведомился Буторин у Бориса и повернулся к девушке. – Когда тебе говорят, что никаких вопросов, это означает, что никаких вообще. Без исключений. Что нужно, что посчитают необходимым тебе сказать, то тебе скажут. Понятно, боец Пономарева?

– Так точно, товарищ майор, – бойко ответила Рита, вытирая остатки слез тыльной стороной ладони. – А командир вы?

Коган за спиной девушки состроил страшное лицо и, приложив указательный палец к виску, изобразил, что стреляется из пистолета от безысходности.

– Нет, с командиром ты скоро встретишься, – спокойно ответил Буторин. – Документы политрука ты забрала? Давай сюда, я спрячу их в планшет. Шинель в скатку, плащ-палатку свернуть. Ремень надеть. Есть ремень?

Рита помотала головой, потом опомнилась и произнесла уставное «никак нет». Но потом подняла со своего самодельного ложа портупею с кобурой от нагана, видимо, принадлежавшую убитому политруку. Буторин велел подпоясать гимнастерку офицерским ремнем с кобурой и наган не бросать. Возможно, удастся найти к нему и патроны.

Шелестов с Сосновским добрались до оврага между двумя лесными массивами засветло. Погони и стрельбы они больше не слышали. Сидя за крайними деревьями, они наблюдали за открытым участком местности. Овраг раскинулся здесь от леса и до леса, но был он старым, с пологими осыпавшимися краями, поросший травой и кустарником. Постепенно он превращался в балку, грунтовая дорога спускалась в него у противоположной части и выходила наверх метров в ста. Там был самый широкий участок этой низинки. И самое неприятное, что по этой дороге то и дело проезжали немецкие машины или мотоциклисты. Оставалась надежда, что ночью здесь никто ездить не будет.

– Ты чувствуешь, что звуки канонады все удаляются на восток? – спросил Сосновский, покусывая травинку. – Это ведь фронт от нас на восток смещается.

– Ну, что ж теперь, – Шелестов пожал плечами. – Просто нам придется дольше выбираться отсюда. Надеюсь, что этот полковник Боэр человек спортивного склада и в состоянии пройти большое количество километров пешком, если придется. Главное, чтобы он не стал для нас балластом.

– И я на то же рассчитываю, – кивнул Сосновский. – Вообще-то, занятия спортом в немецкой военной среде приветствовались всегда, тем более среди военной аристократии. Будем надеяться, что и в генеральном штабе вермахта…

– Меня беспокоит то, что ребята еще не добрались, – вставил Шелестов. – Мне казалось, что они здесь окажутся быстрее нас. Не случилось бы чего.

– Доберутся, – уверенно сказал Михаил и выплюнул травинку. – Не в первый раз! Народ опытный, в каких мы только переделках уже не побывали все вместе. Да и время у нас еще в запасе есть. Я вот больше о переходе на ту сторону думаю. Нам бы засветло проскочить в овраг и затаиться. А когда стемнеет, пройти уже более простую, пологую его часть. Что-то мне не очень нравится в темноте туда спускаться. И ноги переломать можно, а можно и наткнуться в кустах на неразорвавшийся боеприпас. Вряд ли кто этот овраг стал бы минировать в свое время, но все же.

– Были и у меня такие мысли, – согласился Шелестов. – Можно и на разведку сходить, но лучше дождаться ребят и пока не дергаться.

И тут же Максим услышал за спиной странный звук. Он повернул голову и замолчал на половине фразы. Сосновский сразу все понял и медленно, почти беззвучно перевернулся на спину, взяв автомат. Звук, который услышали оба, был похож на возглас, но странно было бы услышать такой возглас, вырвавшийся из горла Буторина или Когана. Иногда такие звуки вырываются у людей, когда, например, снимают ножом часового. Предсмертные звуки бывают похожими.