Kitabı oxu: «Невротический характер»

Şrift:

Alfred Adler

Über den nervösen Charakter

* * *

Предисловие
Индивидуальная психология Альфреда Адлера

Альфред Адлер – едва ли не самый популярный после Фрейда человек в психоаналитическом движении – психолог, педагог, общественный деятель. Он создал свою версию психоанализа – индивидуальную психологию – и с большой настойчивостью пытался на ее основе реформировать систему воспитания. Книга «Невротический характер» (иногда переводится как «Невротическая конституция») написана в 1912 году, много раз переиздавалась и считается «поворотным пунктом», начиная с которого пути классического психоанализа и адлеровской психологии расходятся.

Альфред Адлер родился в 1870 году на окраине Вены. Он был вторым ребенком небогатого еврейского торговца зерном, имевшего шесть детей. В детстве мальчик часто болел. Ранние воспоминания, которые станут впоследствии играть важную роль при построении Адлером его теории личности, у него самого были связаны с болезнью и смертью близких, картинами похорон. Забегая вперед, скажем, что Адлер, как теоретик-психолог, не придавал большого значения конкретным фактам биографии человека и отдельно взятым чертам характера, предлагая понять прежде всего общий «жизненный план», «стратегию жизни» личности. Однако некоторые факты – количество детей в семье, очередность рождения и особенно содержание и эмоциональная окраска детских воспоминаний, «избираемых» человеком из огромной их массы для того, чтобы объяснить направленность своей личности, – очень важны.

В школе Адлер плохо успевал. Учитель предложил ему бросить школу и учиться на сапожника. Однако, собрав «волю в кулак», Адлер напряженно работал и стал лучшим учеником в классе. В детстве по дороге в школу ему приходилось каждый раз проходить через кладбище. Его терзал страх. Приходила неприятная мысль, что он трус, не такой смелый, как остальные. Он как-то отстал от ребят и пробежал через кладбище туда и обратно дюжину раз, пока не овладел своим страхом.

Окончив Венский университет, Адлер становится врачом-офтальмологом. Однако интерес к психиатрии, возникший на почве медицинских занятий и личных переживаний, подтолкнул его к психоанализу, вокруг которого велись бурные дебаты. Адлер защищает Фрейда в печати, и тот приглашает Адлера в свой кружок. С самого начала он пользуется особым расположением мэтра, становится президентом психоаналитической ассоциации, соредактором журнала (вместе с Фрейдом). Однако Адлер повел себя в кружке не как ученик, а как младший коллега Фрейда, хотя ему было в момент их первой встречи 29 лет, а Фрейду – 43 года.

После девятилетнего сотрудничества с кружком психоаналитиков, в ходе которого Адлер, подбадриваемый коллегами, обогащает классический психоанализ своим «комплексом неполноценности», он порывает отношения с Фрейдом. Чтобы понять причины этого разрыва, ставшего решающим пунктом в творческой биографии Адлера, нужно было бы подробно рассказать о психоанализе как научно-идеологическом движении, указать на его место в европейской культуре. За недостатком места заметим лишь, что психоанализ не был только наукой. Будучи состоянием умов, он выражал глубокий кризис европейской культуры, в частности заложенное в ней противоречие между прокламируемыми идеалами гуманизма, рационализма, строгой научности и оптимизма, с одной стороны, и таящимися в глубине души европейца иррациональными влечениями к господству, смерти, агрессии – с другой. Раскрыв это противоречие в своей теории, Фрейд открыл дорогу самым разнообразным истолкованиям его, каждое из которых могло послужить созданию ветви психологии, особого типа мировоззрения. Среди психоаналитиков начались дискуссии относительно «первооснов» теории, которые легко переходили в личные столкновения. Один за другим первые сподвижники Фрейда восставали против своего «патриарха». История психоанализа полна драматических расколов, «ересей» и «отлучений». После бурной дискуссии 1911 года Адлер вместе с девятью другими членами кружка, в котором было тогда 23 человека, выходит из Ассоциации Фрейда и создает свою ассоциацию индивидуальной психологии. Заметим, что все отделившиеся психоаналитики и сам Адлер были социал-демократами, тогда как Фрейд всячески старался поддерживать академический, научный имидж и сторонился политики.

В 1914 году Адлер добровольно поступает на службу в австрийскую армию. Занимаясь лечением военных неврозов, он приходит к мысли о глубоких психологических корнях войны, маскируемых идеологическими лозунгами. Глубинная причина, толкающая человека убивать и разрушать, связана, по мнению Адлера, с чувством неполноценности и недостатком социального чувства. Эта ущербность может быть преодолена лишь специально организованной системой воспитания, которая должна дополнить семью, помочь сформировать здоровую психологически и морально личность. В Австрии и Германии Адлер основывает специальные клиники, в которых врач лечит, воспитывает и просвещает. В адлеровских клиниках проводились совместные консультации детей, родителей и учителей в присутствии большой аудитории. Эти консультации должны были показать ребенку, что взрослые серьезно интересуются им и что волнующие его проблемы взросления являются общественно значимыми. В 1929 году в Вене было уже 28 таких клиник. Адлер принимает активное участие в реформе образования, проводимой первым правительством австрийской республики. Однако рост фашистских настроений и аншлюс Австрии Гитлером приводят к свертыванию воспитательных программ, построенных в либеральном духе. Уже в 1936 году все адлеровские центры были закрыты. Адлер со своей женой, бывшей студенткой из России Раисой Тимофеевной Эпштейн, и детьми переезжает в Соединенные Штаты. Только одна его дочь Валентина и ее муж, решившие искать убежища от нацизма в СССР, погибают в сталинских лагерях. Адлер, будучи в Америке, постепенно отходит от науки в сторону пропагандистской и просветительской деятельности. Стремясь расширить свою аудиторию, он упрощает научные проблемы, сбивается на проповедь. Когда его упрекают в упрощенчестве, он отвечает: «Я потратил 40 лет, чтобы сделать мою психологию понятной. Я мог бы сделать ее еще более простой, сказав, что все неврозы – от тщеславия. Но и это могло бы оказаться слишком сложным для понимания многих».

Живя в США, Адлер много путешествует, выступает с лекциями в различных странах мира. Пик его популярности приходится на 20–30-е годы. Неизвестность относительно судьбы дочери была болью последних лет его жизни. В 1937 году Адлер умирает от сердечного приступа во время лекционной поездки в Шотландию.

Попытаемся теперь вкратце рассказать о том, что сблизило всех психоаналитиков, по каким пунктам Адлер разошелся с Фрейдом и что он считал главным в своей теории.

Основная особенность психоанализа, привлекавшая к нему многих мыслящих людей, даже если они были не согласны с Фрейдом, состояла в новом видении личности, характера и судьбы человека. Это новое видение, с одной стороны, претендовало на строгую научность, а с другой – питалось романтическими настроениями, открывало перед каждым приобщенным к психоанализу огромную и непривычную свободу в душевном и духовно-культурном мире. Суть этого нового видения человека, которое возникло не при помощи какой-то хитроумной выдумки, а на основе массы идей, уже витавших в воздухе эпохи, состояла в том, что личность не есть простая сумма черт характера, обусловленных обстоятельствами рождения, детства и социального окружения. Личность – сложная, динамическая система, в которой все связано со всем. Она глубоко укоренена в своем прошлом, наделена мощной энергией, устремлена в будущее. Она не сводится к конгломерату привычек, одни из которых являются здоровыми, истинными, моральными, а другие – патологическими, ошибочными и безнравственными. Сколь бы случайными, противоречивыми и малозначительными ни казались отдельные поступки человека, черты характера, невротические отклонения, все они – суть проявления и трансформации единого внутреннего «ядра» личности. Поводом к открытию этого «экзистенциального ядра» послужила гениальная догадка Брейера и Фрейда, опубликованная в их совместном отчете 1896 года. Суть ее в том, что каждое невротическое расстройство «имеет смысл». Невротическая акцентуация, историческое «выпадение» какой-то функции, какого-то звена личности – это «значимые акты» поведения, с помощью которых невротик хочет достигнуть какой-то цели или избавиться от страдания. Невротические поступки являются одновременно и необходимыми, и свободно избираемыми. Самое поразительное то, что не только невротик, но и обыкновенный человек чаще всего не знает истинных мотивов своих собственных действий, выдвигая вместо них «минные мотивы», «рационализации», с помощью которых он «защищает» свою психику, свое «я» от обидных, унизительных мыслей, разрушающих его мнение о самом себе. При этом истинные мотивы, вытесненные в бессознательное, прорываются там и здесь в более или менее замаскированном виде в поступках человека, в его эмоциональных реакциях, оговорках, описках, забываниях, привычных фантазиях, сомнениях, «идеях фикс», отстаиваемых с особой настойчивостью. Через эти «отклонения» можно быстрее всего и проще всего проникнуть в «ядро личности», тогда как наблюдения «нормального», уравновешенного человека характеризуют его как «всякого», «никакого» и ничего не дают ни для психолога, ни для психотерапевта.

Это – лишь кратко здесь обозначенное – новое видение человека влекло за собой множество разнообразных следствий и давало толчок к построению новых концепций во всех социогуманитарных науках. К числу этих идей – следствий из психоанализа – можно отнести, например, сближение патологии и нормы и возникающую отсюда возможность истолкования культурных феноменов на основе психиатрии, а невротических феноменов – на основе культуры. Психоанализ – в лице Фрейда, изучившего, при всем богатстве его теоретического наследия, лишь незначительную часть явлений бессознательного, – выдвигает принципиальные идеи о значении раннего детства в судьбе человека; о культуре как «системе запретов» и «коллективном неврозе»; о войнах и социальных конфликтах как результатах «выброса» вытесненных культурой агрессивных влечений; о сексуальности как первоисточнике психической энергии, могущей трансформироваться в самые разнообразные формы под влиянием культурных символов, запретов и поощрений; о психических механизмах бессознательного, существенно отличных от логических и моральных механизмов сознания. Благодаря этим механизмам психическая энергия «фиксируется» на каких-то идеях или переживаниях, которые становятся особенно значимыми; «переносится» с одного лица на другое, отношение к которому напоминает отношение к первому лицу; «проецируется» из инстинктивных потребностей в вымышленные образы, которые накладываются на образы реальных людей; мотивирует практические, рациональные поступки или развитие глубоких устойчивых фантазий, неврозов и так далее. В психоанализе устраняется принятое в классической просветительской психологии деление психических функций на волю, разум и чувство. Утверждается, напротив, что всякая мысль есть одновременно чувство, наделенное волевым импульсом, что всякое желание рождает мысль, а всякая мысль питается каким-то желанием и т. д. Таковы были лишь некоторые новшества психоанализа. Фрейд ухватился за те из них, которые больше соответствовали его личному опыту, той культуре и тем семейным отношениям, в которых он вырос. Всякий другой психоаналитик примеривал их «на свой рост», «на свой вкус», переосмысливал, и отсюда рождались новые версии психоанализа.

Что во взглядах Фрейда было неприемлемо для Адлера, вызывало критику с его стороны?

Во-первых, абсолютизация и материализация бессознательного, которое, по мнению Адлера, имеет одинаковую с сознанием природу. Бессознательное лишь часть сознания, неподвластная пониманию, невыразимая в ясных понятиях. Бессознательное, вопреки Фрейду, не противоречит устремленности сознания. Сознание и бессознательное соотносятся, по Адлеру, на основе синергетики как противоречащие по смыслу, но устремленные к единой цели, охватываемые единым «жизненным планом» мотивы.

Во-вторых, Фрейд, опиравшийся на естественно-научную, позитивистскую парадигму науки, склонялся к тому, чтобы считать сознание, бессознательное, «я», «оно» вещами особого рода и устанавливать между ними причинно-следственные связи, подобные тем, какие существуют между явлениями природы. Однако, по мнению Адлера, в психической жизни действуют не причинно-следственные, а смысловые связи. «Сила слова» замещает в нашей душе «энергию влечений». Таким образом, «научная онтология» души, психики, как некоего «аппарата», разработанная Фрейдом, вытесняется у Адлера свободой интерпретации. Свобода и целеполагание важнее для него, чем необходимость и причинность. Толкование человеком своих ощущений, представлений, фантазий – это и есть выход в бессознательное. Строго говоря, бессознательного никакого не существует. Мы создаем его каждый раз сами, обнаруживая между идеями и образами новые смысловые связи, которых раньше не замечали. Не прошлое определяет наши поступки и мысли, а стремление к цели, формируемой всем нашим «жизненным планом». Понимание бессознательного как «эвристической функции», «рабочей гипотезы» усилилось в последних работах Адлера. Он не признает в психической сфере жесткого детерминизма. Личность свободна. Индивид является одновременно и художником, и картиной. Основной принцип психики – бессознательная самодетерминация.

При всей важности возражений Адлера против Фрейда, нельзя все-таки сказать, что он во всем прав. Проблемы детерминизма и телеологии, субстанциональности психики – дискуссионны и вряд ли будут окончательно разрешены.

Третье направление критики Адлером классического психоанализа связано с разработкой «это-психологии», то есть выяснением места, значения сознательного «я» и его «корней» в структуре психики. Адлер, в противовес Фрейду, считавшему «я» лишь агентом «оно», производным бессознательного, «нарциссической иллюзией», утверждает первичность «я». «Я» – это фокус всей жизненной конструкции личности, жизненного стиля. В понимании Адлера «я» в значительной степени самодостаточно. Но как же в таком случае оценить степень адекватности внутреннего «образа я» содержанию индивидуальной психики, реальному поведению? Адлер ответил бы на этот вопрос, что нужно искать социально приемлемые интерпретации «я» самим индивидом, не ставя вопроса о том, что собой представляет «я» объективно.

Помимо этих основных, теоретико-методологических возражений Адлер выдвигает против Фрейда множество частных возражений.

Так, Адлер возражает против «пансексуализма» Фрейда. Сексуальное удовлетворение есть функция половых органов. Каждый орган имеет свое особенное самоощущение. Однако возможна, в принципе, сексуализация любого органа, превращение его в эрогенную зону. Переход сексуального (генитального) либидо в оральное и анальное не есть автохтонный процесс, а есть результат воспитания, концентрации внимания ребенка на определенных функциях и органах. Первичная энергия организма не имеет никакой сексуальной окраски, она ощущается просто как мощь, воля, стремление к власти. Какой эмоциональный и смысловой оттенок приобретет эта энергия, зависит от органа, который ею приводится в действие, и объекта, на который направлено действие. Фрейд справедливо отмечал, что сексуальные стремления могут выражаться в фантазиях и сновидениях в несексуальных образах. Но, возражает ему Адлер, несексуальные влечения и чувствования, будь то голод, страх, агрессия, социальное чувство, могут предстать и в сексуальных образах. Если для Фрейда различного рода социальные отношения: материнство, отцовство, братство, сыновство, отношения к светской и духовной власти, супружество – выступают как модификации первичной сексуальности, то для Адлера, наоборот, некое первичное «социальное чувство» трансформируется в различные виды социальных отношений и влечений, в том числе – в сексуальное влечение. В этом вопросе, как и в ряде других, вряд ли можно однозначно согласиться и с Адлером, и с Фрейдом. Истина, скорее всего, лежит где-то посередине.

Более определенно можно выразить солидарность с Адлером, когда он критикует «эдипов комплекс» Фрейда. Тема ненависти, ревности к отцу и инцестуозного влечения к матери, несомненно, может присутствовать в сознании и в бессознательном некоторых индивидов как результат деформации семейных отношений, невротизма или агрессивности кого-либо из родителей, но очень трудно доказать, что эдипова «конфигурация» влечений универсальна. Скорее можно утверждать, что в своих стремлениях к идентификации с отцом и матерью дети обоего пола стремятся как-то согласовать, примирить образы обоих родителей и выдвигаемые ими требования. Они бывают травмированы, когда им предлагают идентифицировать себя с одним из родителей и отречься от другого. Если какая-нибудь болезненная, неуверенная в себе девушка хочет находиться рядом с отцом, это есть стремление находить поддержку там, где она раньше ее находила, – у отца, который всегда будет ее любить, уважать и защищать. Эта девушка может уклоняться от рискованных для ее самолюбия любовных отношений с молодыми людьми и предпочитать общество отца. Но в этом совсем не обязательно усматривать стремление к инцесту.

Иное, чем у Фрейда, понимание структуры психики Адлером приводит его к иным методам терапии. Адлер не подозревал пациентов в попытках обмануть врача, навязать ему некую «рационализацию» вместо искреннего признания. Любовно-дружеские отношения, готовность обсуждать с пациентом его проблемы на основе полного доверия, равноправия и дружеского участия представлялись Адлеру более подходящей основой для излечения неврозов, чем «дистанция» по отношению к пациенту и отвлеченные умствования по поводу его истинных мотивов. Терапия, по Адлеру, – это продолжение воспитания там, где человек уклонился на ошибочный путь. Терапевт должен понять не отдельную причину психической травмы, а весь жизненный стиль пациента, способ решать жизненные проблемы. Не столько внешняя причина служит источником психических отклонений, сколько неадаптированность человека к обществу и, как следствие, использование неподходящих «технологий» в общении с другими, а часто отсутствие каких бы то ни было «технологий», коммуникативной культуры. Индивидуальная психология Адлера с большой осторожностью относится ко всякого рода схемам, классификациям, типологиям. Она не предлагает свода правил лечения для типических случаев. Каждый случай лечения, как и каждый случай общения людей, должны рассматриваться как неповторимые и индивидуальные. Общие правила – это лишь вспомогательные средства. Гораздо важнее для успеха лечения психологическая гибкость терапевта, ощущение нюансов, верность здравому смыслу.

Обратимся к теории самого Адлера, к ее главным идеям. Прежде всего главная «триада»: комплекс неполноценности, стремление к компенсации и социальное чувство. Это три взаимосвязанных, взаимообусловленных и при этом относительно самостоятельных мотива, каждый из которых имеет свое смысловое содержание, силу и эмоциональную окраску.

Комплекс неполноценности, с которого Адлер начал разработку своей индивидуальной психологии, не следует понимать обязательно как нечто патологическое, указывающее на болезнь, ущербность. Неполноценность – нормальное, естественное для человека чувство. Он даже сформулировал афоризм: «Чтобы быть полноценным человеком, надо обладать комплексом неполноценности». Как же это понимать? Первоначально Адлер обратил внимание на факты физиологической неполноценности отдельных органов: ведь ни у одного человека все органы не бывают одинаково хорошо сформированы и развиты. У одного – выносливое сердце, но больной желудок, хорошее зрение, но неважный слух, сильный интеллект, но вялые чувства; у другого – все наоборот. Органы и функции способны в какой-то мере заменять, компенсировать друг друга. Сердце с больным клапаном работает так, что развивает сильную сердечную мышцу. Слабовидящий человек склонен чаще прислушиваться. Но Адлера больше интересует компенсация в рамках одной и той же функции: ребенок со слабым зрением тренирует себя в искусстве рассматривания предметов, человек со слабым слухом напрягает слуховой орган и научается различать самые тонкие различия звуков. Известно, что некоторые художники имели в детстве врожденную близорукость, а композиторы – плохой слух. Великий оратор Греции Демосфен в детстве заикался. Люди, обладающие слабым здоровьем, развивали свои силы и способности, борясь с недугом. Именно они делают обычно самый выдающийся вклад в «культурную копию» человечества.

Кроме физических дефектов, существуют социально-культурные формы неполноценности. Адлер легко обнаруживает их в возрастных, половых, экономических, политических и моральных отношениях.

Возраст – главный и универсальный источник неполноценности. Ребенок – несчастное существо. Ведь он почти во всем зависит от взрослых, вынужден им подчиняться, искать у них помощи. Да и сами детские отношения совсем не идиллические. В них мало нравственности, жалости, долга и много борьбы, эгоизма, напряженности. Даже «энциклопедия» детских прозвищ («Толстяк», «Косой», «Блоха») могла бы раскрыть множество драматических историй. Детство длится долго. Пока человек не повзрослеет, он чувствует себя неполноценным, и это чувство неполноценности сохраняется затем в глубине души на всю жизнь – даже у преуспевающих людей, не говоря уже о неудачниках. Усиление чувства неполноценности связано с вступлением почти в каждую новую возрастную стадию. Очень не уверены в себе подростки. Они вступают в групповую, общественную жизнь, где нет родительской опеки и где надо проявлять ум, быстроту реакции, осведомленность, силу. Среди подростков идет борьба за престиж и лидерство в группе, за успех у противоположного пола. Поражение создает чувство неполноценности. И уж нечего говорить, сколь разочаровывающим, преисполненным униженности и бессилия может быть иногда самочувствие старика – лишенного работы, ограниченного в средствах, больного, потерявшего многих друзей и близких, забытого своими собственными детьми.

Половые отношения также формируют в молодых людях чувство неполноценности. У девочки оно возникает потому, что к ней с самого детства относятся как к существу «второго сорта», ее возможности изначально ограничены, поскольку огромная часть выигрышных, превосходящих социальных позиций занята мужчинами. Но и у молодых людей нередко возникает сомнение, являются ли они «настоящими мужчинами», достаточно ли у них отваги, открытости, ума, свирепости, силы и других качеств, которые связываются с «мужским идеалом». Быть мужчиной означает для большинства быть у власти, быть «наверху», а быть женщиной – значит подчиняться, быть «внизу». Фрейд констатировал неполноценность женщины, связывая ее с женской анатомией и женской «завистью» к фаллосу. Адлер считал, что физиологически и психологически оба пола равноценны – и это должно стать незыблемым принципом воспитания. Неравенство полов он объяснял неравенством «социальных ролей» мужчины и женщины, различием культурных требований к мужскому и женскому поведению. Протест против униженного положения, связанного с полом, Адлер называл «мужским протестом» и подчеркивал, что его можно наблюдать как у девушки, так и у юноши, который боится, что его назовут «бабой», «тряпкой», «девчонкой».

Чувство неполноценности может возникать в связи с отношениями богатства и бедности, власти и безвластия, высокой и низкой квалификации. Наконец, существует родовой общечеловеческий источник чувства неполноценности. Завороженный универсальностью открытой им идеи, Адлер стремится превратить ее в объяснительный принцип всех перипетий истории и форм социального устройства. Представьте себе человека, говорит Адлер, одного и без всяких орудий в первобытном лесу. У него нет ни скорости бега, ни силы, ни когтей, ни клыков, ни толстой и теплой шкуры… Человек, рассматриваемый с точки зрения природы, есть неполноценное существо. Вся человеческая культура: техника, язык, социальная организация, мораль, наука, религия – выросла в результате стремления преодолеть биологическую неполноценность.

Утверждая изначальную родовую неполноценность человека, Адлер шел по пути, который уже был намечен европейскими философами-антропологами и философами культуры. Паскаль говорил, что человек – это «мыслящий тростник». Ницше видел в современном человеке лишь «шаткий мост», промежуточное звено между обезьяной и «сверхчеловеком» будущего.

Признавая «объяснительную силу» адлеровского принципа неполноценности, следует все же видеть и его ограниченность. Фрейд, возражая Адлеру, отмечал, что многие дети не только не чувствуют неполноценности, но напротив, видят себя «в центре мира», в фокусе внимания окружающих. Многие уродливые, больные, лишенные зрения, с ампутированными ногами или руками люди не чувствуют себя ущербными. Вообще легче встретить человека излишне самоуверенного, чем страдающего комплексом неполноценности. Что же касается «природы человека», то, будучи уязвимой, ранимой, она обладает и огромным «запасом прочности», «ресурсами», которые отсутствуют у других животных. Какое животное обладает разумом? Кто, подобно индийским йогам, может ходить по раскаленным углям, останавливать на много часов дыхание?

В ответ на критику Адлер заявлял, что «его не понимают», что «комплекс неполноценности» – это лишь идея, предлагаемая пациенту, объяснительный принцип, элемент «схемы поведения», который должен рассматриваться лишь в связи с двумя другими элементами – «сверхкомпенсацией» и «социальным чувством». Он подчеркивал – особенно в последних своих работах, – что дело не в фактической неполноценности, поскольку критерии полноценности и совершенства условий относительны, зависят от культуры. Дело в ощущении, «генерализованном чувстве» неполноценности, которое «невыносимо», привлекает к себе внимание, требует объяснения, вызывает приток сил и служит импульсом к действию.

Второй элемент триады – компенсация, или «сверхкомпенсация». Уже приводились примеры того, как усиленное внимание к слабому органу, упорная его тренировка приводят к «сверхкомпенсации» и выдающимся достижениям. Но такой «выход в гении» бывает редко, при стечении благоприятных обстоятельств. Значительное количество людей достигает «реальной компенсации», то есть успешно адаптируется к своей социальной роли, вырабатывает более или менее эффективные технологии поведения в быту, в семье, на работе, среди друзей. Условиями реальной компенсации служат, согласно Адлеру, стремление к превосходству, власти, дающее «запас упорства»; развитый социальный интерес, то есть способность непосредственно интересоваться делами других людей и принимать в них участие; и, наконец, осознание трех важнейших жизненных проблем: профессиональной, коммуникативной и любовно-супружеской, а также способность удовлетворительно разрешить эти проблемы. Однако Адлер говорит, что случаи «реальной компенсации» его специально не интересуют. Нормальные дети и нормальные люди идут своим путем, трудным или простым, находят приятную и вместе с тем осуществленную цель в жизни, энергия их «воли к власти» тратится с пользой, их чувство превосходства заслуженно, естественно и серьезных проблем не вызывает. Адлера, как врача-психиатра и педагога, интересуют случаи «псевдокомпенсации», такие, в которых стремление к превосходству не находит социально оправданного применения, вызывает конфликты с окружением и может привести к «бегству в болезнь».

Здесь возникает несколько вопросов. Почему, в силу каких обстоятельств компенсация идет ошибочным путем? В чем именно проявляется ошибочная, ложная компенсация? Как, какими средствами ее можно выправить? Ответ на эти вопросы составляет содержание многих адлеровских сочинений, в том числе предлагаемой читателю книги. Она содержит огромное количество примеров неудачной, невротической компенсации. Рассказывая о них, Адлер стремится проследить «логику невроза», развитие его от некоторого исходного пункта через цепочку случайных событий и ошибочных решений к устойчивому, генерализованному состоянию, при котором «невротический план жизни» полностью господствует, упорно претворяется в жизнь, с тем чтобы в каждом последующем поражении находить новое подтверждение избранной фиктивной позиции. «Направляющая фикция», идея-цель, о которой часто говорит Адлер, служит и защитным бастионом, и командным пунктом, с которого систематически ведется невротическое наступление. Читатель увидит, как превращаются в невротическую защиту стремление к обесцениванию окружающего мира (девальвирующая тенденция), расширенное сомнение, не допускающее никакой веры и определенности, и фанатическая уверенность, не допускающая никакого сомнения, а также самоупреки, ревность, жестокость, страх перед женщиной, бесстыдство, совесть, болтливость, молчаливость и многое другое. Всякий честный человек, я думаю, найдет в себе хотя бы некоторые зародыши подобных невротических «ходов мысли» и «логики чувств». И это будет еще одним подтверждением известной мысли о том, что наши недостатки – суть продолжения достоинств, что болезнь есть чаще всего гиперактивность или недоразвитость какой-то здоровой функции, а здоровье – уравновешенный баланс процессов, каждый из которых в отдельности может привести к болезни.

Причины ошибочной, невротической компенсации следует, по Адлеру, искать в детстве, в его неблагоприятных ситуациях. Их Адлер выделяет три.

Во-первых, это врожденное несовершенство органов, приводящее к недомоганию, психической перегрузке детей. В особенности оно будет патогенным для психики в том случае, когда ребенка за его врожденный дефект унижали, наказывали или насмехались над ним. Такие дети, как правило, теряют уверенность в себе, не имеют надежды, интереса к людям, учебе, работе, исключают для себя возможность брака и т. д.

Второй тип потенциального невротика – избалованный ребенок. Он привык жить при избытке заботы и ласки, сделался эгоистичным, капризным. Он не способен к терпению, равноправному сотрудничеству, может только брать, но не давать. Когда он попадает в новое окружение, где его уже не считают кумиром, он теряется, считает себя обиженным, хочет отомстить, добиться вновь господства, стать первым. Если он к тому же умен, имеет высоких покровителей, то добивается своего и становится тираном. Если же на пути к цели его разоблачают, он занимает позицию «глухой обороны» и живет в постоянной конфронтации со своим окружением, не имея ни с кем теплых и доверительных отношений.