Kitabı oxu: «В поисках Бога»
Вместо предисловия (детство)
Которое можно смело пропустить, поскольку я и сам его нечетко помню – обрывками…
Я вспомнил себя лет в пять-шесть, а может, чуть позже. В пустом доме, в холодной постели. Очень хотелось есть, но на кухне давно уже ничего не было. Выйдя в огород, я нарвал недозрелых груш. Жадно откусывая сочную, жесткую мякоть, я подумал о том, что неплохо было бы нарвать фруктов про запас, чтобы не выскакивать от голода на улицу. Теплым летом фруктовые деревья радовали меня плодами всех цветов радуги, которые я приносил домой и раскладывал их на подоконнике.
В доме была печь, которую я к осени, с наступлением холодов, с трудом научился разжигать. На чердаке дома я обнаружил книги и газеты, а огороде – сарай, полный дров. Позже в ход шли и доски, отломанные от забора и толстые палки, подобранные мною в парках и на улицах города.
Первая зима выдалась трудной, скучной и голодной. Снуя в толпе людей, днем я воровал продукты на рынке с больших лотков, когда продавцы отворачивались. А вечером подбирал грязные, закатившиеся под прилавок овощи.
Больше всего мне хотелось хлеба, вкус которого я стал забывать. Взять мне его было негде.
Днем я слонялся по улицам, замерзая, заходил греться в магазины. Там, шатаясь среди очередей, я слушал, о чем разговаривали люди.
Из тех мест, где готовили еду, меня прогоняли…
К ночи я возвращался домой и, завернувшись в одеяла и найденную в шкафах старую одежду, вволю наревевшись в подушку, крепко засыпал…
* * *
Вторая зима мне понравилась больше. Я научился варить овощи и крупы. А еще, весной я выучился чтению. Буквы я знал, несложные слоги умел прочесть. Все остальное я подслушал у открытых окон школы. Я залезал на растущее рядом дерево и смотрел на мальчишек и девчонок по ту сторону окна. Мне очень хотелось к ним, но я понимал, что это невозможно.
Мы были не равны, пока они сидели за партой, шли домой с новенькими портфелями, гуляли с бабушками на детских площадках или с родителями выбирали игрушки в магазине.
И только вечерами, во дворе, играя в мяч или догонялки, я становился таким же, как они.
Нагулявшись, ребята уходили по домам, и первое время я, оставшись один, плакал от зависти к ним и жалости к себе. Шел в свой пустой и неприветливый дом, что-нибудь ел и забирался с книжкой на кровать. Читая, я окунался в другой мир, и надолго отвлекался от своего. Иногда залезал на крышу, где небо, которое я всегда любил, казалось огромным. Там я мечтал обо всем на свете, о том времени, когда я вырасту…
* * *
…Мне кажется, именно тогда я стал искать Бога. Того, кто должен был бы быть ответственным за мое существование в этом мире. Он встречался мне практически в любой книжке. Он был разной национальности, у него были различные имена… Я разговаривал с ним, доказывая свое право на жизнь среди людей. Я просил его… Ругал… И даже благодарил. Иногда.
…Я искал его постоянно и, более того, находил. Ненадолго. До того момента, как терял и понимал, что опять ошибся. Он встречался мне в красоте закатного небосвода. Я видел его очертания в некоторых людях. Я слышал его дыхание в легком ветерке. Я чувствовал его силу в трехдневном ливне. В любви, в дружбе, во сне – везде я ощущал его следы и шел за ним…
Бродяга, он никогда никого не звал за собой, идя своим путем свободного духа. Но я как щенок, принюхиваясь, ступал за призраком. Я искал его дорогу, надеясь догнать его.
* * *
Большую часть времени я проводил на улице. Домой меня загоняли темнота, холод и сон. Все детство я был предоставлен сам себе. Это была свобода, облаченная в одежды одиночества. Обнаженная, она дарила мне независимость и ею же наказывала, одеваясь.
Настроение мира зависело от количества денег в кармане, и лет с одиннадцати или двенадцати я смог работать. В силу возраста, отсутствия документов и прочего, ничего лучше рыночного грузчика, я сначала не нашел. Успел недолго поработать кондуктором, пока водители разрешали подменять запойных сотрудниц. Пробовал продавать газеты. Дворник, сторож, курьер, уборщик… Я прошел почти все.
Я очень хотел иметь документы и существовать на законном основании, но никаких попыток для этого не предпринимал. Я боялся того, что у меня отнимут дом. Я понятия не имел, чей он вообще, и как я в нем оказался. Дом находился за пустырем, на краю города. Каким-то чудом на него не приходили ни квитанции, ни счета. Вся возня с документами грозила мне остаться и вовсе без крыши над головой. Поэтому я надеялся когда-нибудь просто купить документы. О том, что все на свете продается, я узнал непозволительно преждевременно. Я успел возненавидеть деньги прежде, чем научился их зарабатывать. Потом я ненавидел их еще сильнее. Слишком тяжело они доставались мне. И слишком много зависело от них…
Глава 1
– Привет, – Алка распахнула дверь, тряхнув кудрявой русой челкой, – я сейчас буду жарить беляши. Я принесла мясо. Мука есть?
Я кивнул, не отрываясь от книги.
– Виталька придет позже. Сказал, принесет коньяк, – донеслось из кухни.
– Алл, – подошел я и прислонился к косяку, наблюдая, как она моет тряпкой стол. – Как мне паспорт добыть?
– Не знаю, – она пожала плечами и, тщательно протерев стол полотенцем, насыпала горкой муку. – Зачем он тебе?
– Я не могу нормально работать.
Она с сочувствием посмотрела на меня и в тысячный раз предложила:
– Давай в милицию пойдем?
– Посадят еще, чего доброго. Дом отберут. В приемник определят.
– Ну да… Ну да… – рассеянно кивала она в такт рукам, нажимающим на тесто. – Не знаю, и посоветоваться не с кем.
Дверь в дом с привычным скрипом распахнулась и в кухню, сбрасывая на ходу ботинки, вбежал мой второй лучший друг.
– Я коньяк достал! – вместо приветствия толкнул меня Виталька. – Гуляем! Обмываем мой диплом.
– А я не могу получить образование!!! – стукнул я в сердцах кулаком по двери.
– Послушай, брат. Не расстраивайся ты. Сделаешь себе паспорт, и что? В школу пойдешь, в первый класс? Заработаем денег, купим тебе какой-нибудь паспорт, аттестат, да и все. Или вот что. Давай его просто украдем у кого-нибудь? – предложил Виталик, отковыривая ножом плотно прилегающую к горлышку обертку.
– Придурок. А он будет не действителен, когда хозяин хватится и выправит себе новый? Мне потом другой паспорт воровать? Это государство! И я не могу год жить под одним именем, потом воровать себе чужое на следующие полгода, пока меня не поймают. Но и официантом я не могу всю жизнь работать на дядьку, который соизволил взять меня без документов!!!
– Эх, – Виталик разлил коньяк в две чашки. Одну протянул мне.
– Чего пьете, подождите! Накрою на стол, давайте по-человечески! – укоризненно обернулась на нас Алка, положив первый беляш на сковороду с зашипевшим маслом.
– Давайте по-человечески, – захохотал Виталик. – Именно! Человеки, дайте ему по-человечески жить!
– А ну вас к черту! – психанул я и, разозлившись, вышел на улицу.
Пройдя два квартала быстрым шагом, я почувствовал, что злость осталась позади, словно мне удалось ее обогнать. Обнаружил я это посреди проезжей части, когда увидел слепящий свет фар и услышал визг тормозов. Дорогая, черная, блестящая, холеная, я бы сказал, машина остановилась в десяти сантиметрах от моих ног. Я не мог сдвинуться с места.
Дверь открылась, и из автомобиля вышел мужчина. Волосы его тронула седина, смуглое лицо украшали мелкие морщины. На вид ему можно было дать немало лет, но и стариком я бы его не назвал. Что-то в нем оставалось от молодого охотника, которым он, вероятно, и был много лет назад…
Он стоял и смотрел на меня. То ли слишком много ненависти скопилось в моих глазах, то ли обиды, то ли еще чего, но мужчина вдруг кивнул на пассажирское сиденье:
– Садись.
* * *
Я вернулся домой поздно. Виталька смотрел футбол. Алка мыла окна в зале. Шторы валялись на полу.
– Где был? – спросила Алка. Она напевала что-то себе под нос и газетными комками с упоением рисовала энергичные круги на стекле. – Я шторы замочу, а ты завтра их прополоскай и повесь.
Я прилег на диван. По телевизору шел первый тайм, а значит, Виталика еще «не будет» около часа. Меня спорт не интересовал, как болельщика. Вообще, он меня никак не интересовал. В детстве мы играли во дворе, но я это делал от скуки и для самоутверждения среди мальчишек, а не из-за самой игры. Хотя у меня хорошо получалось. Дворовый футбол и подарил мне первого друга.
…С Алкой я познакомился следом. Она шла со школы и ревела во весь голос.
– Эй! – не выдержав ее рыданий, я окликнул девчонку. Как обычно, я сидел на дереве возле школы и смотрел в окно. А Алка, очевидно, решила пореветь в обнимку с моим деревом и не давала мне сосредоточиться на том, что я видел в окнах. На доске были записаны условия задачи, и, четвертый по счету ученик мялся с ответом. Я мысленно задачу решил, но у меня имелось два способа решения. И теперь я ждал, с интересом наблюдая, какое же из них окажется наиболее рациональным.
– Ты зачем там сидишь? – подняла она голову.
– А ты зачем тут ревешь? – переспросил я.
– У меня три двойки сегодня, – поделилась она своим горем.
Я присвистнул, словно выражая сочувствие. На самом деле я выказал удивление. Такая с виду прилежная девочка, и три двойки, да еще и за один день, где уроков-то было не больше четырех.
– Домой боюсь идти. Убьют, – продолжила она.
– Тогда пошли ко мне! – не раздумывая, я протянул ей руку помощи.
Алка кивнула и перестала реветь. Я спрыгнул с дерева, и мы пошли. По дороге я узнал, что учиться ей очень тяжело, она не успевает, а дома за это постоянно наказывают. Алка очень искренне сетовала на свою тупость.
Через полчаса мы были на пороге моего дома. И ко мне, с опухшими от слез глазами и растрепанными косичками зашел маленький бог. Он остался рядом на многие годы.
Я, желая утешить Алку, рассказал ей о более крутых вещах, чем три двойки за день. Она от удивления села в коридоре на пол, так и не встала, пока слушала меня. Она молчала, и я видел, как туго ей понять то, что я живу совершенно один, у меня часто нет еды, мало необходимой одежды и нет ни единого взрослого, кто должен был бы меня растить…
…С тех пор жизнь моя стала светлее на одну голову с кудрявыми рыжеватыми волосами и зелеными глазами, а главное – умелыми руками.
Алка приходила ко мне после школы и с удовольствием хозяйничала в моем доме. У нее была какая-то патологическая страсть к порядку и уюту. Она приносила из дома еду, постельное белье и все, что могла незаметно утащить. Пока она строила из себя «хозяйку», я лез в ее ранец и ходил за ней по пятам, стараясь объяснить ей ее же уроки. Но, больше троек она все равно никогда не получала. Зато она выспрашивала у матери все хозяйственные секреты и приводила их в действие у меня. Скоро во всем доме криво повесились занавески, на старой мебели лежали тщательно выстиранные кружевные салфетки, а на кухне вечно что-то экспериментально варилось…
Потом Алка добралась до огорода. Правда, в первый год, у нас, кроме картошки, укропа и однолетних цветов мало что выросло.
Иногда она звала в гости своих подружек, и мой дом превращался то в королевский дворец, то в многопупсовый дом, то в салон красоты, то в концертную площадку…
Я не понимал, почему ее не интересует учеба. Мне нравилось учиться, причем, все равно чему. Когда я читал, все исчезало. И мне было не так тошно, потому что в эти моменты я мог позволить не думать о себе о том, как жить дальше. И, главное, зачем. А вот Алке было непонятно, почему меня не радует вкусный пирог или новое покрывало на диване, на которое она копила полтора месяца. Если школьные знания ей не давались, то любые другие бытовые навыки она приобретала с легкостью и делилась ими со мной.
Именно она отговорила меня рассказать какому-либо взрослому о моей судьбе. Алка запугивала тем, что меня упекут в детский дом. При этом она делала страшные глаза, и с жаром убеждала в том, что меня остригут налысо, будут все время бить и мыть кипятком. Где Алка нахваталась таких впечатлений о месте для детей, у которых нет родителей, я не знал. Но всякий раз, когда я грустил, она выдавала такие мрачные перспективы и такие ужасающие подробности моего будущего, что через пару минут, я начинал свято верить, что мне, одиноко живущему в доме, несказанно повезло.
Полседьмого Алка уходила домой, а ко мне являлся другой маленький бог с мячом. Мы шли на улицу и до ночи гоняли в футбол. У Витальки семья была зажиточная, и в этом мне повезло. Он таскал мне свои вещи и отдавал деньги, предназначаемые для завтраков. Не знаю, как его родители верили в то, что он терял ботинки, куртки, рубашки и даже носки, но проблем с одеждой у меня с тех пор не было. Правда, я к Виталику не мог прийти в гости, потому что ходил полностью в его, якобы потерянных, вещах. Я приходил иногда к Алке, пока ее родители были на работе. Мылся и ел удивительно вкусные блюда. Позже, Алка, научившись, готовила их мне у меня дома.
Виталик вынес из дома и телевизор, и утюг, и видеомагнитофон. Правда, пришел он после этого выпоротый. Родителям он соврал, что потерял ключи, и все подумали, что их обокрали, за что и всыпали.
От всех взрослых и других детей, мы тщательно скрывали, что я расту один. Это был наш секрет, и мы с честью охраняли его много лет. Я давал Алке возможность иметь свой дворец и делал за нее уроки, Виталику – хорошего партнера по футболу и верного друга на жестокой улице, а ребята обеспечивали меня всем необходимым. Мы были нужны друг другу…
* * *
Матч кончился, а у Виталика еще горели глаза. Его команда проиграла, и он в сердцах махал руками, доказывая нам с Алкой, что виноват тренер, неправильно построивший технику защиты.
– Диплом-то будем обмывать? – я дождался, пока эмоции у Виталика дадут вставить мне хоть полслова.
– Да… – вспомнил Виталик и вмиг осунулся. Он был одержимый футболист, а не инженер, которого из него безапелляционно сделали родители, заботясь о его будущем. Перечить родителям он был не в состоянии. У Витальки было огромное чувство долга перед ними, которое он успешно глушил водкой.
Мы ушли на кухню. Алка появилась следом, бормоча что-то себе под нос.
– Ты чего там все стонешь? – поинтересовался я.
– Она поет, не слышишь? – ответил за нее Виталька.
Легкая улыбка таилась в уголках ее губ, а глаза сияли.
– Влюбилась она, – презрительно заявил Виталька, и в подтверждение сказанному, Алкина улыбка стала еще заметнее.
– Ммм… – промычал я. – Давно пора.
– Давайте пить, – раздраженно сказал Виталька. – Выкинуть бы этот диплом, да уехать в какой-нибудь футбольный клуб. Я б за бесплатно играл! Только б играть дали!!! Я б все время тренировался. И день, и ночь – только б дали!
– Ну, покажись кому-нибудь, может, возьмут? – прервала его Алка.
– Куда уж теперь. Играть надо было с детства по многу часов, с профессиональной командой, а у меня какая практика? Бестолковая беготня во дворе с дырявым мячом? Да и то, только при хорошей погоде и при наличии таких же игроков, которых с каждым годом становилось все меньше…
– И что? – спросила она. – Что теперь делать?
– Ничего, – зло ответил Виталька. – Замуж выходить, как некоторым!
– Ну и что? – взъелась Алка. – Я хочу! Я хочу иметь свой дом, растить детей и вкусно готовить. Чтобы друзья приходили. Чтобы в саду было много роз! И дом был красивый-прекрасивый! У меня родится девочка, я ей нашью платьев! У меня будет кошка и собака, еще утята…
– Курица, – с ужасом резюмировал Виталька.
– А ты! – задохнулась Алка. – Ты…
У меня внезапно потемнело в глазах. Очень резко и больно. Я часто-часто заморгал. В это время я увидел раскрасневшееся Алкино лицо, которое вдруг преобразилось в ее же лицо, только немного изменившееся. И еще я смутно увидел очертания полного мужчины, следом за этим мелькнуло лицо младенца. Уродливого мальчика. У него не было век. Я вылетел из-за стола и подбежал к раковине. Умылся холодной водой.
– Что с тобой? – обернулась Алка.
– Это ему от твоей мечты поплохело. Это ты его довела своими куриными мозгами, – сказал Виталька.
– А ты сам-то лучше проживешь свою жизнь? – торжествующе поддела она его. – Хочешь ли ты играть или не хочешь, но у тебя будет то же самое!
– Не будет! – вскочил Виталька. – Я сопьюсь от такой тоски! Я умру!
– Хо-хо, какие мы деловые. А чего тогда учился и диплом получал? Спивался бы себе на здоровье. А лучше убежал бы в детстве в свою футбольную школу. Вообще, что это за мечта – играть в футбол?
Виталик сел за стол. Глаза его потускнели:
– Я хочу играть. Я больше ничего не хочу. Но никто мне не даст. Я сам себе не дал. Я не догадался сбежать в детстве от прекрасного будущего. Уже все поздно. Ну, а ты? Что это за цель в жизни у тебя?
– Нормальная цель. Мне хочется быть женой и матерью, хочется быть хозяйкой. Мне нравится это. Детей люблю. Кстати, – Алка повернулась ко мне, – я сказала, что ты – мой брат.
– Кому сказала? – удивился я.
– Толику, – покраснела она. – Как я ему объясню? Друзья детства не могут быть противоположного пола. Он не поверит, что мы дружим. Я вас перезнакомлю и потом расскажу. Он не поймет, если ему рассказать сразу.
– Отлично. Чем попытаться объяснить, лучше отречься! – хохотнул Виталька. – А я тоже брат?
– Нет, ты его лучший друг, – серьезно ответила Алка. – Хватит ржать. Не все могут понять то, что для других может быть вполне естественно.
– Во, блин, продала друзей, – продолжал смеяться Виталька.
– Ничего я не продавала и не отрекалась. Это временно. Потом расскажу. Пока пусть так будет, а то он не поймет. Я вас предупредила!
– Ладно, ладно, – махнул Виталик рукой. Он полез в карман и вытащил на стол паспорт и диплом. – Вот, короче. Можешь пользоваться. Я-то заявлять не буду. А ты хоть устроишься куда. Трудовых можно завести не одну. Или работать по совместительству. Ты на одной работе, а я на другой. Пока ничего лучшего в голову не лезет.
– Нормально и так, пока, – обрадовался я. Работать инженером я вполне мог, ведь я проходил вместе с Виталькой весь его институтский курс. Да и дипломная работа, как и все курсовые, были блестяще написаны мной, пока Виталька гулял и пил. Он был сообразительным и умным парнем. Но ему было лень учиться. Сильно учиться было лень. Не интересно. – Я завтра на завод пойду тогда.
– Сереж, – спросила Алка, – а как ты узнал свое имя и фамилию, если никаких документов никогда на тебя не было?
– Я помнил. Я это знал, как себя. Сергей Ванин. Отчества не знаю, – ответил я.
– А вдруг ты не так помнил?
– Ну, может и такое.
– Все-таки странно. А в доме были какие-то вещи родителей? Как ты вообще оказался в этом доме?
– Не знаю… – задумался я. – Может, какие документы и были. Я, маленький, печку разжигал газетами и книгами, всей бумагой, которую находил. Может и сжег… А вещи… Не помню. Че-то было и взрослое, ты же тут столько лет в шкафах порядки наводила. А, вот еще что вспомнил!
– Что? – с надеждой спросила Алка.
– Дом-то окружен старым забором. Покосившиеся доски, возможно, когда-то и были покрашены, но тогда они были черно-серыми… Страшными. Они мне напоминали скелетов, которые взяли дом в кольцо, чтобы утащить за собой вглубь земли, откуда они сами вылезли. Я, маленький, боялся забора, когда садилось солнце. Доски-скелеты в это время оживали и, злобно усмехаясь, поглядывали в окно. Когда приходило утро, я понимал, что это обычные доски забора. Но мне казалось, что скелеты всего лишь прикидываются досками, чтобы неожиданно напасть на меня!
– Замолчи сейчас же! – прервала меня Алка, тут же взглянув в окно. Она вздрогнула и, быстро встав, задернула поплотнее шторы. – Виталик, завтра же покрасите забор с Сережей!
– Еще чего выдумала, его менять давно пора, а не красить! – лениво ответил Виталька, наливая коньяк. – Ты не знаешь законов. Черные дыры во вселенной не закрасишь белым. Получится серая бездна. Тогда опасность от дыр увеличится, ведь они станут незаметными и смогут подкрасться ближе.
– А самое страшное… – продолжил я. – Ночной скрип в темноте. Когда я услышал его впервые, я подумал, что это пришел хозяин тех скелетов и зовет их уничтожить мир. Я только через месяц, наверное, понял, что это от ветра стонал старый дуб под окном.
Алка, поежившись, схватилась за штору, испуганно посмотрела сквозь образовавшуюся щелку в окно, и опять прикрыла.
– И дерево спилите завтра. А то на крышу еще завалится.
– Плохая примета, – могильным голосом продолжил Виталька. – Если у дома спилить дуб, то в доме перегорают лампочки и в черной комнате появляется черный-черный гроб.
Алка завизжала.
– Больная, что ли? – заорал Виталька.
– Заткнитесь оба!!! Бестолочи! – зажав уши, закричала Алка. – Мне страшно!
Мы тут же замолчали, на кухне стало тихо. А за окном недовольно скрипнуло дерево. Алка вскочила, захлопнула форточку, села к столу, и дрожащими руками потянулась за Виталькиной кружкой.
– Э! – Виталька отодвинул от нее кружку. – Беляши лопай. От страха утоление голода помогает. А продукт мне не переводи, все равно не пьешь. Ладно, мы пошутили.
Алка поставила чайник на плитку, достала из буфета банку с заваркой и коробочку с сахаром.
– И никто не приходил никогда? – спросила Алка, успокоившись. – Если это твой дом, то у твоих родных, допустим, были ведь друзья, соседи те же? А сами родные – погибли?
– Никто не приходил. По крайней мере, когда я был дома.
– А кто придет, дом на отшибе. Может, они только переехали, его оставили дома, а сами уехали в магазин и погибли? – предположил Виталик.
– А-а-а, – Алка зажала руками рот, – может, его тут бросили? Какая-нибудь мать приехала в этот город и бросила в пустующем доме?
– Ну, зачем так-то? Бросила бы на улице. Хоть люди бы подобрали. А здесь я мог и погибнуть от голода или холода, – мне стало неприятно от мысли, что меня специально бросили. Мне приятнее было думать, что родители погибли, а не бросили. Я так и думал все годы. А точнее, я не думал об этом. Мне это было уже неважно.
– Я вот что подумал, – сказал Виталька, – надо сделать запрос в кадастровую палату на объект недвижимости. И тогда узнаем, кому принадлежит дом.
– Не лезь, – испугался я. – А ну, как дом отберут?
– Не, это стандартный запрос делается при покупке. Любым лицом. Никто никуда не заявит. Выписку дадут, да и все.
– Ой, поглядите, какие мы умные! У нас нет номера дома! – возразила Алка, наливая кипяток в кружку. – Чай будете?
– Улица есть, по интернету посмотрим, – Виталька достал телефон. Мы уставились в экран. К этому месту сходились три улицы, потом был пустырь и мой дом. На снимке со спутника квадратик дома виднелся. А на картах его не было. Город оканчивался пустырем, потом шли поля и леса.
– Узнали, – разочаровалась Алка. – Пошли, Виталь, домой, поздно уже.
Проводив их до калитки, я залез на крышу. Надо мной распласталось ночное небо. Я думал о человеке из машины, о том, что увидел в Алкином лице, когда у меня потемнело в глазах. Вдруг мне дико захотелось расправить крылья и улететь навсегда в свободный простор неба. Я вздохнул и, спустившись с крыши, отправился спать.
Сон с трудом втискивался в мои путаные мысли. Засыпая, я снова увидел мужчину и женщину. У нее были голубые глаза и длинные каштановые волосы. Мужчина был физически развитым, пострижен наголо. Этакий атлет. Я их видел не первый раз. Их смутные очертания преследовали меня иногда, когда я засыпал. После Алкиных расспросов, мне пришло в голову, что это и есть мои родители. Но мужчина в моем видении вдруг качнул головой и улыбнулся, и я четко увидел его синие глаза.
«Не они, – подумал я, окончательно засыпая. – У меня темные глаза и волосы… Кто же они?»
* * *
Неприветливое коричневое здание мрачно высилось за воротами голубого идиотского цвета. Небесный цвет никак не подходил ни к металлическим прутьям, ни к облупленному проходному пункту, миновав который, я оказался в пыльной комнатушке отдела кадров. Вакансии инженера не оказалось. Мне предложили ставку подсобного рабочего. Подумав минуту, я согласился.
Молодая девушка заполняла бумаги, украдкой посматривая на меня задорными светлыми глазами. Она то и дело кокетливо поправляла волосы, хотя прическа была в порядке. Я понял, что ей понравился и улыбнулся.
– Приходите завтра к восьми. Смена начинается в шесть утра. В цехе подойдете к мастеру, он вам все покажет, – любезно сказала она, возвращая мне документы.
– Спасибо, – кивнул я и вновь улыбнулся.
«Как хорошо все вышло, – вздохнул я с облегчением, выходя из ворот на улицу, – работу в ресторане можно пока не бросать. Тут с утра, а там до ночи. И с документами пронесло. Как все-таки здорово, что фотографии в паспортах нецветные, да и девчонка не особо вглядывалась, заинтересовавшись мной».
Я подумал о том, что иногда мне просто везло. Только везло, почему-то в незначительных мелочах, как сейчас. Вакансия инженера отсутствовала, зато рабочим взяли без всяких проволочек. Почувствовав в своеобразной удаче подвох, смахивающий на насмешку высших сил, я немного расстроился и домой решил прогуляться пешком.
Лениво раздумывая о существовании кого-то более сильного, более мощного, чем является человек, я шел по тротуару. По дороге проехала мимо белая машина. Я смотрел на ее удаляющийся номер и вдруг почувствовал ту же вчерашнюю резь в глазах. Изображение машины неожиданно смялось гармошкой под большим полуприцепом. Когда, зажмурившись на секунду, я снова открыл глаза, то белая машина была уже вдалеке, почти в конце улицы.
Остальную часть пути до поворота я вспоминал белокурую девчонку из отдела кадров и размышлял о том, как бы пригласить ее погулять. Опыта у меня в таких делах не было, и я решил посоветоваться с Виталькой.
Но на перекрестке мне пришлось остановиться. Та самая белая машина въехала в грузовой автомобиль. Точь-в-точь, как я увидел…
В изнеможении я опустился на лавочку, стоящую на остановке. Долго сидел, пока не приехала автоинспекция, пока эвакуатор не забрал автомобиль, пока все зеваки не разошлись, и больше ничего не напоминало об аварии.
«Я увидел будущее. Как? Совпадение? Случайность?» – я пытался сосредоточиться и увидеть что-нибудь еще. Но ничего необычного больше не происходило. Я потер вспотевшие ладони друг о друга.
Люди шли по своим делам, машины двигались в своем направлении, периодически подъезжали автобусы и маршрутки, входили и выходили пассажиры. Деревья шевелили листьями, солнце стояло в зените. День жил своей обычной жизнью.
Вдруг пришло в голову, что меня тут нет, что это чужая, живая картинка. И что-то в ней было не так. Мне захотелось опять к Соломону домой. К тому мужчине, которого я встретил вчера на дороге.
* * *
– Что ты делал на проезжей части? – строго спросил он, когда я сел к нему в машину.
– Нечаянно вышло. Я переходил дорогу, машину не заметил.
– Неправда. Ты стоял, – возразил Соломон.
– Извини, – пробормотал я. – Я был зол и шел, не разбирая дороги.
– Очень скверно, – отрезал Соломон. Я, конечно же, подумал о том, что он начнет меня ругать за то, что я мог оказаться причиной аварии. Соломон добавил: – Что ты не в состоянии контролировать свои эмоции.
«Хорошо тебе указывать. Жизнь прожил и не слабо, судя по машине. Чего б теперь не порассуждать-то о моих эмоциях, когда я и так насдерживался столько, что только на луну не выл порой», – обиделся я и промолчал, уставившись в окно…
– Куда мы едем? – очнулся я.
– Я еду к себе домой, – спокойно ответил он, делая ударение на первом слове.
– А я? – поинтересовался я, мгновенно сбитый с толку его интонацией, и тотчас же понял, насколько глупым получился мой вопрос.
– Ты, очевидно, едешь ко мне домой, – расхохотался Соломон, довольный своей небольшой ловушкой. Он представился: – Соломон.
Я смутился.
– Тебя зовут Сергей, – ровным тоном продолжил он, словно назначая мне имя.
– Да? – опешил я от неожиданности.
– Да, – подтвердил Соломон, смеясь. Я растерялся окончательно, но Соломон, заметив и это, пояснил: – Ты работаешь в моем ресторане.
У меня запылали щеки. Я совсем не ожидал встретить своего работодателя. Трудился я барменом третий месяц, благодаря доброте душевной моего напарника. Но доброта не бывает бескорыстной, поэтому за то, что он дал возможность работать без документов, я отдавал половину своего заработка товарищу. Денег хватало, и я не стал заострять свое внимание на природе человеческого участия в чужих трудностях. Единственное, что меня напрягало, это то, что напарник вынуждал меня недоливать напитки, в коктейли подмешивать более дешевые ингредиенты. Он корректно настаивал на том, что раз есть возможность заработать, то ее нужно использовать по максимуму, и каждый месяц увеличивал свою долю. Изворачиваться, лгать, выкручиваться, выискивая любую выгоду – мне было противно, но выбор между гордым голоданием и теплым местом, я нехотя, но сделал в пользу последнего. А сейчас я ехал в машине хозяина заведения, где нелегально работал и, получается, воровал.
«Не обеднеет, впрочем», – попытался я себя оправдать перед собой, но безуспешно. Я решительно был убежден, что так поступать нельзя. Но во мне все равно боролись два мнения. Одно, шаткое, о том, что этот мир не приспособлен для достоинства, и другое, твердое – что я слаб для успешной жизни.
Мы остановились, Соломон вышел и открыл ворота. Когда мы заехали внутрь, то сначала я не увидел дома. Мы еще проехали с полкилометра по асфальтированной дороге, рассекающей сосновый бор с ковром из душистых иголок на две части, прежде чем подъехали к широкому одноэтажному дому с большими, стеклянными верандами по фасадной стороне. Стильный, строгий дом, внутренняя территория, которой не видно конца, хвойный, высокий лес, росший на участке. Я вылез из машины, завороженный пространством.
«Сколько нужно трудиться, чтобы иметь такую красоту… Кем? А, может, надо было родиться под счастливой звездой?» – поскольку последнее предположение мне показалось вернее, естественно, я задумался о том, с какой отправной точки начинается судьба человека, и кто или что определяет ее координаты.
Я вошел за Соломоном в дом. В просторном холле зажегся неяркий свет. Я, рассматривая все вокруг, без всякого разрешения и приглашения, прошел дальше по длинному коридору. Мысли о том, что я веду себя не совсем вежливо, в тот момент меня не посетили.
Свет везде зажигался автоматически в такт моим шагам. Не основной свет, а точечные лампочки-звезды на потолке. Фиолетовые, красноватые, синие – они постепенно загорались и гасли, когда я удалялся. Дом походил на череду удивительно уютных кабинетов с тяжелыми столами, широкими креслами и высоченными книжными шкафами. В центре каждой комнаты лежал тонкий ковер. Красивая, немного старомодная столовая оканчивалась вполне современной кухней. Пара спален, где, кроме широкой кровати, тумбочки и платяного шкафа из мебели не было больше ничего.
