Исчезнувшая сестра

11

После встречи с Ангро я поехала в «Дубраву». Было начало седьмого. Валя уже собиралась домой. Когда я вошла, она застегивала свой плащ.

– Узнала что-то новое? – спросила она, вглядываясь в меня.

– И да и нет, – ответила я и рассказала Вале о странном послушании Эли ее новому хахалю.

– И с чем это могло быть связано? – спросила она.

– Никто ничего толком не знает. Все только говорят, что она стала сама не своя.

– И ты это тоже увидела?

Валя не знала, что мы с Элеонорой общались только по телефону. И сообщать ей об этом вот так вот вдруг я не хотела.

– А я ее уже давно не видела, – ответила я.

– Когда это было в последний раз?

Я остолбенела. Валя никогда не была такой дотошной в наших разговорах о личном.

– Прости, что я тебя об этом спрашиваю, но сейчас это важно. Ты общалась с Элей после своей командировки в Чагуру?

– Нет, – только и сказала я, уже совершенно не понимая, что происходит.

Валя вдруг помрачнела и стала расстегивать плащ. Сняв его и повесив на вешалку, она пошла к своему столу. Я ждала. Сев за стол, Валя мельком посмотрела на меня, потом отвела взгляд в сторону и начала рассказывать:

– Я обещала Эле тебе это не говорить, но сейчас особые обстоятельства. Мало ли, может, здесь есть какая-то зацепка. Дело в том, что где-то в начале апреля Эля была здесь. Она сказала, что приехала без предупреждения, думая, что застанет тебя и так. Но ты была в Чагуре, и Эля столкнулась со мной.

Здесь Валя посмотрела на меня. Я, оторопев от услышанного, так и осталась стоять у входа.

– Ты сядь. А то так трудно разговаривать, – попросила она.

Я прошла к своему столу и села на стул. В голове, как мячики, прыгали Валины слова: «Эля была здесь».

– Зачем она приходила? – спросила я.

– Со мной Эля о своем деле говорить не стала. Она была очень разочарована, когда узнала, что ты в командировке и что она опоздала буквально на день. Я знала, что она не будет звонить тебе в Чагуру. Она мне сама сказала, что не хочет говорить с тобой о своем деле по телефону и дождется твоего возвращения. И потому я думала, что вы потом встретились, и ты все знаешь от нее самой.

– Что – все?!

– Ну, мне это не известно. Я же сказала, что со мной она о своем деле не говорила. Она искала тебя.

Я соображала: Элеонора приходила ко мне в начале апреля. До отъезда в Сочи у нее оставалось около двух недель, но она мне после своего визита не позвонила. Я была ей нужна, она могла мне позвонить и не позвонила. Как это понимать?

– Что еще она тебе сказала? – спросила я Валю.

– Практически больше ничего. Мне показалось, что у нее были какие-то проблемы. Я предложила ей выпить вместе кофе у нас в буфете – вдруг я могу ей быть чем-то полезной. Но Эля отказалась.

– Как она выглядела?

– Хорошо она выглядела. Шарф на ней был такой красивый, бирюзовый, прямо под цвет ее глаз.

– А что у нее было в глазах? Страх?

– Страх? Да вроде нет. Пожалуй, разочарование. Или растерянность.

– Почему ты не рассказала мне о встрече с Элей сразу, когда услышала от меня, что она пропала? Сама же признаешь, что сейчас особые обстоятельства.

– Честно говоря, я об этом просто забыла. Да и ее дело к тебе не было важным. Так она сама мне сказала. Я думала, она с тобой потом связалась. Значит, не связалась…

– Тебя не удивила ее просьба не рассказывать мне о ее приходе? Зачем это скрывать, если собираешься встретиться с человеком через несколько дней? – спросила я.

– Эля это объяснила. Она сказала мне, что ты не желаешь, чтобы она сюда к тебе приходила, и ей хочется избежать нового разговора на эту тему.

– Сколько Эля пробыла здесь?

– Минут 5–10.

– Она никому от нас не звонила? – спросила я.

Валя задумалась.

– Не помню. Кажется, нет, – сказала она. И добавила: – Вот еще что: она мне сказала, что у нее теперь не остается свободного времени, потому что она сейчас много работает, а по воскресеньям ходит еще на какие-то занятия. Хотя для тебя это, должно быть, не новость…

От кого я уже слышала об Элиных занятиях по воскресеньям? Ах да, от Ани. Эля стала ходить по воскресеньям на уроки пения, о которых она мне почему-то ничего не рассказывала. Или я об этом забыла? Впрочем, пресловутые уроки пения, которыми увлеклась Элеонора, – мелочь по сравнению с фактом ее появления у нас в конторе.

* * *

Валя ушла домой, а я продолжала сидеть за своим столом, совершенно сбитая с толку ее сообщением. О чем люди предпочитают говорить при личной встрече, а не по телефону? О деньгах – это сразу же звякнуло у меня в голове. Точнее, о проблемах с деньгами. У кого их не бывает? Они могли быть и у Элеоноры. И раз она, спустя шестнадцать лет, пришла с ними ко мне, они должны были быть серьезными. Ничего другого мне в голову не приходило.

12

В субботу я долго валялась в постели. Мне ничего не хотелось, и больше всего мне не хотелось разгадывать загадки моей сестрицы. Нервы устали от напряжения последних дней, голова отказывалась работать. Были налицо все признаки стресса: апатия, взвинченность, неспособность на чем-то по-настоящему сосредоточиться, легкое подташнивание. Только где-то к двенадцати я заставила себя встать с постели и начать день.

Кофе помог подзавести мозг. Но как только в нем начала спадать облачность, обрисовались вчерашние мысли об Эле, взвихрившиеся после рассказа Вали о приходе моей сестры в «Дубраву». Так что же она тогда от меня хотела?

Примечательное совпадение: что-то необычное привело ее ко мне как раз тогда, когда я тоже переживала нечто из ряда вон выходящее.

Моя командировка в городок Чагура была для меня не просто одной из многих. Вернее, такой она была в самом начале, когда я только туда приехала. Есть вопросы, касающиеся перевода документов или технических инструкций, которые удобнее решать с клиентом при личной встрече, чем по телефону или в переписке. Это был как раз такой случай, и я отправилась к нашему клиенту в Чагуру.

Все обещало быть, как всегда, но уже через день после моего приезда эта командировка перестала быть ординарной, и перемена произошла с появлением Кира. В Чагуре я была с Киром. Мы пробыли там вместе неделю. И нам было хорошо. Так хорошо нам уже давно не было.

* * *

Кир приехал, потому что я рассказала ему накануне о своей тоске. В первый день командировок мне всегда бывало тяжко. Особенно вечером, если приходилось жить в провинциальной гостинице-казарме с интерьером в соответствии с советским Госстандартом. Но в тот вечер это была не просто хандра.

В тот вечер, сидя в гостиничном номере, я вдруг почувствовала свой конец. Не конец своей жизни, а хуже – конец меня такой, какой я прежде была: деятельной, смелой, интересной другим. Моя жизнь увиделась мне бесцветной, а я сама – пустой. Мне теперь было нечего о себе рассказывать, когда кто-то просил. Я стала как все: работа для заработка и только, с работы – домой. А дома я стала все чаще включать телевизор.

У меня даже сдавило дыхание от овладевшего мною чувства безысходности, и я в каком-то слепом порыве позвонила Киру. Позвонила и вывернула ему себя наизнанку, чего еще никогда не делала.

Узнав, что я занимаю в гостинице двухместный номер в качестве отдельного, Кир сказал мне, что завтра же приедет ко мне. Меня это сначала испугало. Мы никогда не жили вместе в казарме, где слышишь через стены соседей, – а именно таким сооружением была моя гостиница в Чагуре. Мы никогда не ели вместе такую дрянь, которую предлагал единственный приличный чагурский ресторан. Но обо всем этом Кир не хотел и думать, когда я перечисляла ему ужасы Чагуры. Я предвкушала наши раздражения по мелочам и растущее не по дням, а по часам недовольство друг другом. «Быть вместе в Чагуре – это вместе мучиться», – думала я. И потому его отговаривала. Слава богу, что не отговорила.

Не было никаких мучений друг с другом. Пропали и мои мучения с чагурскими «ужасами». Ужасов в Чагуре не стало. Я увидела Чагуру глазами Кира: город-музей. Исторический музей советского быта, наподобие тех, которые делают для туристов в Прибалтике и Восточной Европе. Чагурская «экспозиция» была шире – к советскому облику города добавились предметы и фигуры, знаменующие собой теперешний дикий капитализм в провинции. Так все это видел Кир, и я вместе с ним.

Но не только в изменении угла зрения было дело.

Дело было еще в самом Кире. Я увидела в нем качества, прежде не выступавшие на первый план столь отчетливо. Он мог видеть относительность вещей. Он мог менять расстояние между собой и происходящим. Он обладал хорошим терпением: не слишком маленьким и не слишком большим, а именно таким, какое позволяет выдерживать мелкие неприятности и не допускает их перерастания в крупные. Наконец, он обладал отзывчивостью, которая не дает разрастись чувству одиночества у того, кто рядом.

Мы были в Чагуре вместе все то время, которое оставалось после моей работы с фирмой, торговавшей местным медом и мечтавшей найти зарубежных посредников для выхода на европейский рынок. Когда я работала, Кир ходил по городу и делал снимки. Когда-то он был фотокорреспондентом. Это было в то же время, когда и я занималась журналистикой.

«Медовая неделя» в Чагуре осталась отдельным и обособленным эпизодом в наших с Киром отношениях. Когда мы вернулись в Москву, все пошло дальше не как продолжение нашей жизни в Чагуре, а как продолжение нашей московской жизни. Мы даже не вспоминали вместе Чагуру. Словно Чагура была и сплыла. И это обстоятельство подтачивало фундамент наших отношений. Во всяком случае, для меня. В Чагуре наши отношения стали прочнее, чем в Москве. В Москве после Чагуры их прочность уменьшилась, а сквозняков в них стало даже больше, чем до Чагуры.

Когда к мыслям об Эле добавилось лирическое отступление, касавшееся нас с Киром, мне стало совсем тошно. Я вспомнила, что Андрей Грохов собирался показать мне сегодня фильм, где снимался вместе с Элей, и отправилась к нему в ресторан.

* * *

Народу в «Ангро» было больше, чем вчера. Курили все. И галдели все. К бару было не пройти. Я осталась стоять у входа в ожидании, когда кто-то из официанток окажется поблизости от меня, и тогда я попрошу ее сообщить обо мне Грохову. Но он уже заметил меня сам и пробирался ко мне между столиками.

Не только потому, что столы стояли почти впритык друг к другу, но еще и из-за постоянных остановок его продвижение в моем направлении шло медленно. Многие завсегдатаи, большей частью женщины, буквально хватали его за рукав, и он перебрасывался с ними словами, а некоторых из них обнимал и шептал им что-то на ухо. Обнял он и меня, когда наконец до меня добрался. Это мне и понравилось и не понравилось.

– Вы не забыли о видеокассете? – спросила я Андрея, едва дослушав его уверения в своей радости снова видеть меня.

– Конечно нет, – ответил он и убрал руку с моего плеча. – Следуйте за мной.

Мы прошли в служебную часть и вошли в его кабинет. Это была небольшая комната с тремя письменными столами, за которыми никто не сидел. На невысоком шкафчике у двери стоял телевизор.

– Устраивайтесь, а я тем временем подготовлю все к просмотру, – сказал Андрей. – Вы хотите увидеть только наш с Элей эпизод или станете смотреть весь фильм?

– Только тот эпизод.

– Я так и думал.

Главным героем «Городка за холмами» был молодой водопроводчик, который не только ходил по квартирам и исправлял неполадки, но и проворачивал дела, далекие от кранов и труб. В эпизоде с Элей и Андреем, игравшими супружескую пару, этот водопроводчик стал объектом пылкой любви хозяйки квартиры, а потом – жертвой ревности ее мужа, который, конечно же, неожиданно вернулся домой, как это бывает в таких комедиях. Коллизия была банальной, диалоги убогими, главный герой пошлым, но игра Эли и Андрея увиделась мне веселой и дерзкой. И талантливой. Я впервые заметила актерский талант у своей сестренки. И из-за этого открытия почему-то растерялась.

– Ну что скажете? – спросил меня Андрей после просмотра. Я ушла в себя, и его вполне законный вопрос застал меня врасплох.

– Неплохо, – только и смогла выдавить из себя я, после чего дежурно поинтересовалась у Грохова, где он еще снимался.

– Нигде, – так же односложно ответил он. Было похоже, что моя реакция испортила ему настроение.

– Почему? – спросила я теперь уже с интересом, но это не исправило положение.

– Потому что не было предложений, – сказал он сухо, явно не желая продолжать эту тему.

– И Эле не повезло, – вздохнула я, думая тем самым переключить его на мою сестру.

– Дело не в везении. Вы разве не заметили, что произошло с нашим кино в начале девяностых?

Грохов вынул кассету из видеомагнитофона и положил ее обратно в футляр.

– Горло пересохло. Надо будет его смочить, – сказал он и направился к выходу. Открыв дверь, он придержал ее для меня и добавил: – Сегодня у нас отличный Совиньон. Вы обязательно должны его попробовать.

Я расценила его слова как предложение продолжить разговор, перейдя в ресторан. Но когда мы вышли из служебной части, Андрей привел меня к столу, где сидела оставленная им компания. Она состояла из трех женщин и одного мужчины, которые уже были основательно поддатые. Дальше было неинтересно: питье, треп, хохмы. Воспользовавшись подходящим моментом, я шепнула сидевшему рядом Андрею, что мне пора. Он не стал меня удерживать, только попросил на всякий случай оставить свои координаты, что я и сделала.

13

Вернувшись из «Ангро» домой, я потерялась в своей однокомнатной квартире. Вещи казались чужими и ненужными, привычные занятия – тошными. Голода я не чувствовала. Включив телевизор, я поблуждала по каналам и выключила его. На книгу, которую тогда читала, я только взглянула и оставила ее лежать там, где она была брошена.

Кончилось тем, что я забралась с ногами на диван и замерла. Голова была как запущенный чердак: спертый воздух, масса хлама, пыль. Осколки мыслей об Эле и матери, а также о Кире и Андрее Грохове наскакивали друг на друга и дробили друг друга на еще более мелкие куски. В этом мельтешении доминировал материал, связанный с Элей.

В какой-то момент я поддалась одному из импульсов, исходивших из сумятицы в моей голове, и подняла с пола телефон. Потом я подняла бумажку с Фединым номером, все еще валявшуюся рядом с ним, и набрала его домашний номер. Что именно меня на это двинуло, трудно сказать. Просто был такой импульс, без определенных целей и надежд.

– Алле, – раздался после пары гудков с другого конца провода знакомый женский голос.

Меня ожгло, и я машинально отключилась. Жиличка Феди опять была дома! Только я подумала, что могу сейчас перезвонить и выбить у нее новый мобильный номер Федора, как мой телефон зазвонил сам. Я похолодела. У Феди дома аппарат с регистратором входящих номеров, решила я, и теперь заика в ярости потребует меня к ответу за бесконечные домогательства. Я снова взяла трубку, но в ней же прозвучал другой голос, а вместо отповеди я услышала вопрос:

– Дома лучше?

Это был Грохов. Неожиданность была более чем приятной. В комнате вдруг стало светлее и теплее. Я это отметила. Я даже подумала, что на звонки Кира я уже давно так не реагировала.

– В сущности, нет, – ответила я.

– Я так и знал, – сказал Андрей. – Может быть, тогда вернетесь?

– Только если вы назовете мне для этого три веские причины.

– Вы из тех, кто просит, что им не нужно?

– Нет, я не из тех, – признала я. И тут меня прорвало. Я рассказала Андрею, как кидаюсь во все стороны, чтобы хоть что-то узнать об Элеоноре, как хватаюсь за любую соломинку, как дохожу чуть ли не до обсессий, как в случае с Фединым мобильным номером, который мне неизвестно зачем теперь нужен, и все напрасно. Я занимаюсь последние дни только поиском Элеоноры, но не продвинулась ни на миллиметр.

– Дайте мне домашний телефон Федора, – сказал Андрей тоном, не допускающим возражений.

– Вы хотите сами позвонить его жиличке? Нет, этого не надо! Вы от нее уж тем более ничего не добьетесь.

– Не бойтесь. Все будет лучше, чем вы думаете.

Я произнесла одну за другой цифры, которые только что набирала сама. И прежде чем смогла к этому что-то добавить, услышала:

– Я вам перезвоню через несколько минут.

Зазвучали короткие гудки.

* * *

Я положила трубку и стала ждать. Я слышала свое сердцебиение, и оно действовало мне на нервы. Чтобы отвлечься, я опять включила телевизор и переходила с канала на канал, пока Андрей снова не позвонил.

– Мы едем к Тане! – объявил он мне и спросил, сколько мне потребуется времени, чтобы доехать до Белорусского вокзала. В 10 минутах ходьбы от него, на 3-й Тверской-Ямской улице, была квартира Феди, которую теперь занимала Таня – так зовут заику. Она согласилась спуститься вниз, когда мы позвоним ей по домофону.

– Как вы ее уговорили?

– Вам это так важно, что вы готовы терять время?

Терять время мне было ни к чему.

* * *

Шейный платок, распахнутый белый пиджак, руки в карманах брюк, гитара через плечо – из какого фильма пришел этот персонаж? Скорее всего, сразу из нескольких. Таков был Андрей Грохов, поджидавший меня в условленном месте. Обняв меня, он воскликнул:

– Столько времени прошло, а вы не изменились!

Он играл, он был актер. Увы, я не умела подыгрывать.

– А гитара зачем? – спросила я.

– Чтобы передать Тане. Год назад Федя одолжил мне, его другу, свою старую гитару, и вот теперь я нахожусь проездом в Москве и хочу ее ему вернуть. Я это Феде обещал.

– Это что, правда?

– Конечно нет. Кстати, меня теперь зовут Сашей.

– Это та самая гитара, которую я видела в вашем кабинете?

Конечно, это была она, теперь упрятанная в чехол. Своя, родная гитара.

– А как же вы получите ее обратно? – поинтересовалась я.

– Этого не потребуется. Неужели вы и правда думаете, что я где-то оставлю свою гитару? Только не смотрите так надрывающе вопросительно. Зачем вам знать все заранее? Самой же станет скучно. Не надо, не расспрашивайте! Ах, никогда не играл в сериалах, теперь наверстаю!

– Вы думаете, Таня из тех, кто любит сериалы?

– Я надеюсь, что она их не смотрит. И потому Саша сможет ее с легкостью заворожить и расколоть. Вы помните, как в свое время всех околдовал сериал «Богатые тоже плачут»? И какие великие люди смотрели его тогда с открытым ртом только потому, что такого они еще никогда не видели.

Он взял меня под руку и повел к переходу через вокзальную площадь. Прежде чем мы добрались до Фединого дома, я узнала, что зовут меня теперь Катей и я являюсь женой Саши. Мы приехали в Москву из Архангельска сегодня утром, весь день мотались по городу и еще не ужинали. В Москве мы проездом: сегодня же ночным поездом мы едем к своим знакомым в Курск, где проведем неделю.

* * *

Таня спустилась к нам сразу, как только Андрей сообщил ей через домофон о нашем приезде. Я ее увидела и опешила: она оказалась совсем не такой, какой я ее себе представляла.

Эта заика была бы хороша собой, если бы не увечье. Ее безобразили искусственный глаз и шрам у левого уголка верхней губы. Одета она была по-домашнему, но стильно – просторная белая майка модного фасона, нежно-голубой легинг, обтягивавший ее стройные ноги, на ногах – трендовые тапочки-балеринки.

Открыв дверь подъезда, Таня осталась за порогом.

– Вы Саша? – обратилась она к Андрею.

Никакого интереса ни к нему, ни ко мне ее живой глаз не выражал. Это была встреча, при которой чувствуешь, что ты никто. Я слышала, что увечье может сделать человека бесцеремонным по отношению к другим, потому что теперь ему от них нечего ждать, кроме ненужного ему сочувствия.

– Саша, – с готовностью подтвердил Андрей. – А ты Таня?

– Давв-айте гитару, – поторопила его Таня.

– Мне нужно кое-что передать Феде и на словах, – сказал он в ответ. – Может быть, присядем где-нибудь на лавочке во дворе? А то у нас с Катей уже ноги подгибаются.

Я вспомнила, что стала Катей.

Таня вышла из подъезда и жестом указала на ближайшую к нам лавочку в скверике напротив дома, на которой никто не сидел. Когда мы на ней устроились, «Саша» поведал Фединой жиличке, как мы намучились сегодня ночью в поезде и как устали от беготни по Москве.

– Давв-айте тогда гитару и идите отдыхать, – невозмутимо отреагировала Таня.

– Да-да, конечно, – смущенно согласился «Саша». Или смутился сам Андрей? Глупо, конечно, было ныть об усталости.

– Тут еще вот такое дело… – продолжал «Саша». При этом он перевел свой взгляд на меня и посмотрел выжидающе.

– Ну ты что?! Так скажи же, – обратился он мне.

Посмотрела на меня и Таня. Ее единственный глаз был не с моей стороны, и ей пришлось развернуться ко мне всем телом. Я и так была сбита с толку, а тут еще ее резкий поворот и колкий взгляд. Я посмотрела на Андрея и увидела на его лице раздражение.

– Ну чего ты краснеешь? Не можешь, что ли, просто сказать, что тебе надо в туалет? – спросил Грохов. Таня повернулась к нему. – Можно, Танечка, подняться к Феде в квартиру и воспользоваться его санузлом?

Меня и правда бросило в жар от его хамской выходки. Таня поднялась с места.

– Ну, пп-ойдемм-те, – нехотя сказала она. Так мы оказались у Феди дома.

* * *

Мы пили чай на кухне – «Саша» добился от Тани и чая. Он заливал о дивных качествах Фединой гитары, которая звенела, как никакая другая.

– Передай Феде в точности все, что я тебе сказал о его гитаре. Ему будет приятно, – попросил «Саша». – Когда у вас с ним следующий контакт?

– Скоро, – сказала Таня.

– Скоро – это когда?

Мышцы Таниного лица напряглись, как это бывает, если человек собирается сказать что-то неприятное, но «Саша» ее опередил.

– Кстати, Элька сейчас с ним? – спросил он безобидно.

Таня перевела свой взгляд с «Саши» куда-то вверх, что не могло означать что-то хорошее.

– Что вв-ы ломм-аете комм-едию? – вскрикнула Таня, спотыкаясь чуть ли не на каждом слове. – Вы пп-ришли вв-ернуть гитару или еще за чемм-то?

– Хорошо. Раз на то пошло, я скажу. Да, есть у меня одна мысль, и я не буду ее больше скрывать.

Сказав это, «Саша» посмотрел на меня. Я опять почувствовала подвох и сжалась. Андрей мне подмигнул и перевел взгляд на Таню.

– Я балагурю и рисуюсь от отчаяния, как и все безработные артисты. Глупо это, конечно, но так я привык. Так вот, я подумал… Короче, передай, пожалуйста, Феде, что я сейчас ищу работу и готов приехать к нему, если ему будет что предложить. Мы ведь в юности выступали вместе…

У «Саши» был теперь жалкий вид. Я посмотрела на Таню. Она сидела с непроницаемым лицом.

– Танюш, я понимаю, тебе не хочется впутываться в мои дела. Так давай я поговорю с Федором сам. Когда я спросил тебя его координаты по телефону, ты мне отказала, и это понятно: ты не знала, с кем имеешь дело. Но теперь-то знаешь…

– У нас с Фф-едором односторонняя свв-язь, – сухо сказала Таня, не дослушав Андрея. – Я жду его звв-онка на днях, и когда он позвв-онит, сообщу ему о вв-ас. Ну а дальше как уж он скажет. Вв-аш номм-ер у мм-еня есть. Я перезвв-оню вв-ам, когда поговв-орю с Фф-едором.

Лицо Саши померкло. Он опустил глаза, и только. В его тихом страдании было больше актерского мастерства, чем во всех предыдущих эпизодах, вместе взятых. Оно тронуло и меня. Я даже усомнилась, играл ли в тот момент Андрей. И Таня не устояла перед его разочарованием.

– Обб-ещаю, – добавила она не без сочувствия.

– Что ж, и на том спасибо, – смирился «Саша». Он поднялся со стула и дал мне знак следовать его примеру.

Гитара стояла в коридоре, прислоненная к стене. Андрей взял ее и сказал Тане:

– Инструмент я пока оставлю у себя.

Тане было все равно. Мы попрощались с ней и ушли.

* * *

– Вот те и заика, – сказала я, когда мы вышли из дома и направились обратно к метро «Белорусская».

Андрей недоуменно посмотрел на меня.

– Я звала ее про себя заикой и представляла ее себе воробышком, – пояснила я.

– Она заикается на губных согласных: б, в, п, м. Это, должно быть, из-за повреждения круговой мышцы рта, – заметил Грохов, явно думая о чем-то своем. Вид у него был мрачный. – Тут какой-то душок, – добавил он.

– И что это за «душок»?

– А вот что за «душок», я не знаю. Я чувствую это интуитивно.

– У вас такая хорошая интуиция?

– Ну а как же? Куда без нее актеру? – И его глаза опять засмеялись. – Ладно, не берите в голову. Вот получим телефон Федора, позвоним ему, и все станет ясно.

– Вы и правда думаете, что мы его получим?

– Я это не исключаю.

– Как вы можете верить, что он всерьез отнесется к какому-то Саше, решившему вернуть ему его старую гитару, которую он никому не отдавал?!

– Я думаю, что рассказ Тани о Саше поразит Федора. Он решит сначала, что забыл этого Сашу, но поскольку у него не будет времени копаться в памяти, он просто разрешит Тане дать мне свой телефон.

– Но ведь он никому свою гитару не одалживал. Зачем ему связываться с каким-то подозрительным Сашей?

– Почему сразу «подозрительным»? История с гитарой его заинтригует. Ему захочется узнать, в чем тут дело, какой это Саша, какая гитара. Саша – его коллега. И как знать, может, ему в данный момент как раз нужно заменить гитариста в его группе.

– Звучит задорно, – заметила я.

– Ах, как хорошо ты это сказала, Катюша! – воскликнул Андрей. Он обнял меня на ходу, прижал к себе и чмокнул в щеку. Я оттолкнула его от себя, хотя… Короче говоря, возмущения я тогда не почувствовала. Возмущение я изобразила.

– Ну-ну, не стреляйте в меня наповал, это была всего лишь неуклюжая попытка с моей стороны перейти с вами на «ты». Очень этого захотелось после пережитого вместе. К тому же это уже давно пора сделать. Зачем нам так долго произносить глаголы с лишним слогом в окончании? Это неэкономно. Согласна?

И мы перешли на «ты». Глаголы второго лица в единственном числе и в самом деле на один слог короче, чем во множественном, кто бы спорил.

– Если мы Федин номер не получим, бог с этим, – сказала я. – Вряд ли Федя может что-то знать о местонахождении Элеоноры.

– На «вряд ли» далеко не уедешь, – возразил Андрей.

В этот момент мы уже подходили к метро. Грохов направлялся обратно в «Ангро», а я – к себе домой, и это значило, что нам были нужны разные линии.

– Сегодня вечером у нас поет Шурик Бараветов. Знаешь такого? – спросил Андрей.

Я, конечно же, не забыла актера, в которого были влюблены все старшеклассницы двадцать лет назад.

– Приходи послушать. Начало – в одиннадцать вечера.

– А конец – в час ночи?

– Все верно, не раньше часа, – подтвердил Андрей и пошел к переходу на свою линию.

* * *

В поезде метро я вдруг вспомнила о Вадиме, и ко мне пришло озарение – так я это восприняла в тот момент. Отдельные подробности Элиного поведения в последнее время вдруг соединились друг с другом, и я увидела ход событий в их причинно-следственной взаимосвязи. Исходным пунктом было знакомство Эли с Вадимом, который на данный момент остался единственным кандидатом для роли ее нового друга. Получалось следующее.

Эля познакомилась с Вадимом, далекой от шоу-бизнеса личностью с капиталом. Он ей пообещал вложить деньги в ее карьеру. Снять клип, к примеру. Эля об этом мечтала. Может быть, он как раз и заставил ее ходить на уроки пения, чтобы освоить новые вокальные приемы. Конечно, сейчас можно выступать и под фонограмму, но они этого не хотели. Были планы, которые требовали больше вокального мастерства, чем то, что было у моей сестрицы. Ольга Марковна сказала, что Вадим звонил Эле домой раза два. Наверное, это было тогда, когда Эля отключала свой мобильник. Ну а потом этот Вадим настоял, чтобы мобильник был у нее включен постоянно, и потому его звонки по домашнему номеру прекратились. Он также по каким-то причинам потребовал от нее не выступать допоздна в «Ангро». С Вадимом Эля и уехала в Сочи. Может быть, это был на самом деле не Сочи, неважно. Где бы она с ним ни оказалась, она перестала общаться со всеми, кого знала, по одной простой причине: она просто порвала со старой жизнью, чтобы начать новую. Поэтому отказалась от контактов с близкими. Даже с матерью.