28 июля

1 часть

12 марта 1893 года

Это был холодный день. Мрачный (как тысячи мрачных дней в Англии) и туманный день. Собирался дождь. В салоне первого этажа сидел один мужчина. Сведя брови, он старался читать книгу, позволив экономке как мальчишку загнать его в эту комнату и приказать ему сидеть здесь и найти себе занятие. Со стены на него смотрел семейный портрет, где у всех были такие же сосредоточенные лица.

Улыбнуться мужчина смог себе позволить только когда экономка с нескрываемым восторгом вошла к нему.

– Сер, мистер Фёрт, у Вас родилась дочь, – говорила она, – и она уже удивительно красива. Ваша жена отдыхает.

– Значит, все хорошо? – мужчина захлопнул книгу.

– Более того, все замечательно! Вы можете больше не мучить себя переживаниями. Сер, я могу распорядиться, и Вам нальют чай с травами, если Вы все еще…

– Ох, мисс Даун, Вы очень добры, – он поднялся с дивана, – но я, пожалуй, хочу пройти в свой кабинет. Меня ждут дела.

– Конечно, конечно, – и она начала ему кланяться, когда он выходил из салона.

Он направился в личный кабинет, который находился прямо по коридору, рядом с библиотекой. Прошел внутрь, осмотрел стены, сел в кресло за столом и широко улыбнулся, почти шепотом произнеся:

– У меня родилась дочь.

Свое ликование он излил на стены кабинета, радуясь, что роды, которые обещали пройти тяжело, оказались достаточно простыми, чтоб у него родилась здоровая дочь, и в живых осталась любимая жена.

Ближе к вечеру он навестил их. Его жена лежала в постели, и ее привычная бледность сменилась краснотой щек. А рядом в полотенцах барахталось маленькое слабое существо с большими черными глазами.

– Мисс Даун сказала, что она родилась красивой, – усмехнулся мужчина.

Женщина в ответ засмеялась:

– Перестань, с годами она станет прекрасной.

– Я в этом не сомневаюсь, – ответил ей муж и взял дочь на руки.

– Как назовем дочь? – спросила женщина, поправляя свои спутанные волосы.

– Я помню, мы долго об этом думали…

– Не хотели давать имя, пока не были уверенны, что родится она здоровой, – говорила жена, – но я всегда думала над именем Роузмари.

– Роузмари? Но сейчас так никого не называют, – ответил ей мужчина.

– Я знаю, просто мне очень нравится это имя, а второе можешь выбрать сам, – ответила она.

– Вторым я хочу имя твоей матери, – ответил ей муж.

– Присцила? Но ведь сейчас тоже так никого не называют! – и она рассмеялась.

В ответ на их разговор и смех, маленькая девочка на руках отца громко заплакала.

Так на свет появилась Роузмари Присцила Фёрт.

Шли дни, недели, годы. Девочка воспитывалась родителями, няней и гувернанткой, которая с юных лет должна была взращивать в Роуз благовоспитанную леди, но она из нее никак не получалась. Роуз обожала спорить, ловила рыбу в пруду поместья голыми руками, мочила туфли и пачкала их в грязи, рвала платья и никогда не плакала, когда няне приходилось пользоваться розгами.

– Она не выносима, – проговорила однажды миссис Фёрт, входя к мужу в кабинет, – Роуз снова оборвала шторы в холле третьего этажа.

– Милая, ей три, она мало что еще понимает, – говорил ей муж.

– Я не помню, чтоб матушка говорила мне хоть раз, что б в её возрасте я вела себя подобным образом, – говорила ему жена.

– Милая моя Кетрин, сядь же и успокойся, от оборванной шторы еще никто не умирал, – говорил мистер Фёрт.

– Ты так спокоен, порой меня это обескураживает, – жена все же села в кресло у камина.

– Но кто-то из нас двоих должен же обладать ясностью ума и хладнокровием.

Женщина лишь тяжело вздохнула и перевела взгляд на полки книг, а позже решила сменить тему.

– Писал ли кто из Лондона?

– Нет, милая, совсем никто, но ты можешь сделать это первая. Напиши, например, своей кузине Марте.

– О, нет, я не хочу начинать эту переписку, она снова будет жаловаться в письмах на этот ужасный мир… На мужа, на огромные расходы и постоянные визиты на кладбище! Действительно, ужасная судьба у Марты, как хорошо, Эбенейзер, что ты у меня не держишь похоронное бюро.

– Да упаси Бог, Кетрин, – ее муж усмехнулся.

– Наверное, ты прав, я напишу Марте, – ответила ему жена, – я слишком давно последний раз интересовалась её делами.

– Хотя знаешь, – муж наконец поднял взгляд от бумаг, которые читал, – это очень прибыльное дело.

– О чем ты? – миссис Фёрт глянула на мужа.

– Похоронное бюро, – ответил муж, поднимаясь из-за стола, – люди умирают каждый день, значит и прибыль ежедневная. Людям необходимо оплатить множество вещей, чтоб похоронить усопшего. Думаю, муж твоей кузины имеет хороший доход.

– Эбенейзер! Как низко считать усопших и горе их близких не более чем способом заработка больших денег! – миссис Фёрт покраснела от переполняющих ее эмоций.

– Но ведь так оно и есть, – муж обернулся к жене, – ведь на эти деньги Марта покупает себе туалеты, а ее муж – новые экипажи.

– Порой твоя прямолинейность граничит с бескультурьем, – выдохнула миссис Кетрин, поднимаясь на ноги, – вот в кого наша дочь.

– Роуз прекрасное дитя, – ответил ей муж.

– Конечно, прекрасное, только вздорное, как и ее отец, – ответила женщина, – а теперь я лучше пойду, мне еще необходимо написать письмо кузине и проследить, чтоб Роуз не оборвала еще где-нибудь шторы.

Пусть иногда мистер и миссис Фёрт позволяли себе повышать голос друг на друга, возвращались вечером они в общую спальню, где вели себя так, словно никаких конфликтов днем между ними не было.

Роуз росла, и миссис Фёрт привыкала к ее скверному характеру, несвойственному леди, пусть из всех сил старалась в ней это упразднить. Мистер Фёрт же закрывал глаза на непослушание дочери, из-за чего его жена повторяла не раз: "Ты ее поощряешь!". В ответ мужчина порой мог только пожать плечами.

Роузмари никому не подчинялась, не слушая даже свою гувернантку, систематически не выполняя самостоятельные задания и читая книги, которые хотела сама. Фортепиано стало для Роуз сущим наказанием, когда ее посадили за него в возрасте восьми лет. Девочка упорно отказывалась от многочасовых тренировок игры и заучивания нотной грамоты. В дни, посвященные музыке, Роуз убегала в поле, принадлежавшее ее отцу и отсиживалась там, спрятавшись за сеновал и читая что-то из отцовской библиотеки. Обычно это были книги с картинками, в которых она мало что понимала, просто пробегая глазами по тексту. В этот момент до нее доносились крики ее няни и гувернантки: "Присцила! Присцила!" – откуда-то издали от стен усадьбы. В такие дни миссис Фёрт не могла найти себе места, исписывая бумагу в письмах своей кузине Марте. Последние пять лет их переписка стала постоянной, где миссис Фёрт жаловалась на взбалмошную непослушную дочь и безучастного мужа, поддерживающего распущенность дочери. В ответ кузина Марта писала что-то очень похожее про эгоистичного и несдержанного сына и мужа, что вечно пропадает в своем похоронном бюро, на плантациях и слишком часто отлучается из Лондона по своим делам. Мистер Фёрт же все это время видел в своей дочери просто девочку, пусть иногда капризную, но просто маленькую девочку, на которую взвалили страшно ответственное задание – к восемнадцати годам от роду необходимо было стать благовоспитанной дамой, играющей на фортепиано, умеющей шить, любящей читать и знающей французский язык как родной.

– Невыносимо смотреть, как ты закрываешь глаза на воспитание нашей дочери, – говорила мужу жена.

– А что я должен сделать? Я не умею вышивать, – ответил ей мистер Фёрт, не отрываясь от бумаг.

– Эбенейзер, но ты ведь ни разу ее не наказывал, – женщина сидела в кресле у камина.

– А почему я должен ее наказывать? За что? – мужчина поднял голову и снял очки.

– Она не хочет учиться, – ответила женщина.

– Какое огорчение, ведь в ее возрасте я прям рвался грызть гранит науки, – ответил мистер Фёрт, сдерживая улыбку и возвращая взгляд на бумаги и письма на столе.

– Ты невыносим! – тяжело вздохнула женщина.

Борьба шла бесконечная, так как чем старше становилась Роуз, тем сложнее на нее было воздействовать.

– Я знаю пару арий. Не знаю, почему должна продолжать занятия на фортепиано, все равно, только эти две будут рады услышать в обществе, – сказала однажды Роуз матери.

– Ты должна знать больше, чем две арии, Роуз.

– Зачем? Для кого? Для меня самой лично это не нужно.

– Ты ошибаешься, нужно, – говорила ей мать, – мне нужно.

– Если тебе нужно, то сама и играй.

Миссис Фёрт подобными заявлениями была крайне оскорблена и не смотря на возраст Роуз, ее наказали за это розгами. Но, как и обычно, она осталась непоколебима, ни слезы не скатилось по ее щекам. А позже она продолжила пропускать занятия, объясняя это отсутствием их необходимости.

– Когда ни один жених не согласиться взять тебя в жены, ты поймешь, как важно было знать больше чем две арии, – говорила ей мать.

Так Роузмари исполнилось шестнадцать, и ее решили в первый раз привезти в Лондон, к кузине ее матери Марте и ее семье.

25 апреля 1909 года

Дорога обещалась не долгой, но Роуз уже испытывала страх, что в экипаже ей, как и всегда, станет дурно. Ее камеристка в это время стягивала Роуз корсет с такой силой, что Роуз была готова упасть без сознания уже в своей спальне.

– Не так сильно, – проговорила она, а потом словно опомнившись добавила, – пожалуйста.

– Простите, мисс Фёрт, – девушка завязала шнурок корсета, – теперь само платье.

Она помогла ей одеться.

Роуз к шестнадцати была слабо похожа на девочку, что когда-то пыталась ловить рыбу в пруду поместья руками, но по мнению ее матери, ее воспитание было далеко от идеала.

Ее волосы вились крупными локонами, веснушки, что были в детстве яркими рыжими пятнами, посветлели, и их было плохо видно на коже. Волосы с возрастом слегка потемнели и стали русыми. Внешне она была похожа на леди, но внутри нее шла вечная война между послушанием и бунтарством. Всем своим существом она ненавидела платья, что висели в ее шкафу, корсет, что затягивали на ней так крепко, что не хватало воздуха, и все эти правила и манеры, которые ей было необходимо соблюдать. Она стояла в своей комнате, пытаясь отдышаться, но из-за корсета воздуха ей решительно не хватало. Казалось, что от удушья она вот-вот впадет в панику, но дверь в ее комнату открылась.

– Ты готова, Роуз? – это была ее мать.

– Почти, матушка, – ответила девушка, и камеристка надела ей на голову шляпу, ловко завязав зеленые ленты.

Они втроем вышли на улицу, где их ожидал мистер Фёрт.

День выдался облачным и прохладным, казалось собиралась гроза, и порывистый ветер рвал кроны деревьев и кусты цветов. Это радовало Роуз, так как подобная погода позволяла ей крепко стоять на ногах, не смотря на нехватку воздуха.

– Мои милые дамы, – обратился мистер Фёрт к жене и дочери, – проходите в экипаж, нам пора отправляться. И Вы, мисс Хенсли, садитесь.

Больше всего Роуз ненавидела экипажи, так как в них ей всегда становилось плохо, но в этот раз, прижавшись головой к спинке сидения, и пытаясь обходиться небольшими порциями воздуха, она смогла доехать до Лондона, ни разу не потеряв сознание.

Столица Англии встретила её солнечной теплой погодой, и пока они ехали по городу, Роузмари внимательно разглядывала его через окно. Пекарни, лавки с мясом или рыбой, банки. Этот город был огромен и настолько шумным, и активным, что Роуз казалось, словно она попала в муравейник. Она разглядывала мужчин и женщин – кто-то был одет скромно, кто-то был в лучших туалетах, но все шли в общей толпе горожан по мощенным улочкам.

– Марта будет рада, наконец, увидеть тебя, – говорила миссис Фёрт, – ведь последний раз она видела тебя, когда тебе было всего пять месяцев от роду.

– А я, так можно считать, увижу ее первый раз, – ответила Роуз.

Миссис Фёрт уже хотела что-то сказать, но заговорил её муж:

– Миссис Марта Фергюсон понравится тебе, – говорил он, – она живет вместе со своим мужем мистером Гарри Фаргюсоном, и у них есть сын. Эдвард.

– Да, он старше тебя всего на два года, будет интересно познакомиться с молодым человеком, про которого я столько прочла в письмах Марты, – говорила миссис Фёрт.

Ей ответила Роуз:

– Он уже совсем взрослый, сомневаюсь, что мы проведем много времени в его компании. Он должно быть все время проводит с друзьями среди прелестных дам.

– Я наслышан, что у него много друзей в кавалерии, а уж зная нрав некоторых молодых людей, могу с тобой согласиться, – ответил ей отец, в то время, когда миссис Фёрт была готова разразиться тирадой о глупостях, сказанных ее дочерью.

– Ты не должен поддерживать подобные мысли в ее голове, я больше чем уверена, что Эдвард благовоспитанный молодой человек, – щеки женщины покраснели.

– Конечно, благовоспитанный, мы же ничего не говорили о том, чем именно он занимается с этими прелестными дамами, – ответил ей муж.

Щеки миссис Фёрт казались красными как свекла, а возмущение ее не могло найти способа выплеснуться. Мисс Хенсли, что сидела рядом, так же была смущена. А Роуз всеми силами сдерживала улыбку.

– Не смейте заявить хоть что-то подобное при моей кузине! Помяни мое слово, Роузмари, я накажу тебя так, как никогда прежде.

Голос миссис Фёрт был настолько строг, что Роуз больше не пришлось сдерживать эмоции. В экипаже повисла тяжелая тишина, и девушка перевела взгляд на вид из окна.

Вскоре лошади остановились, и Роуз обратила внимание, возле какого особняка они оказались. Прислуга дома поспешила встретить гостей, и вскоре все четверо входили в дом, встречаемые миссис Фергюсон.

Снаружи дом был прекрасен. Выбелен, с большими окнами, стекла в которых на солнце казались серыми. Внутри дом был роскошно обставлен, не столь роскошно как поместье Фёрт, но Роуз понравилось.

– Милые мои, как я рада видеть вас! Столько лет спустя! – миссис Фергюсон широко улыбалась. – Роузмари, ты расцвела! Прекраснее леди, я уверена, я нигде не сыщу!

Не успела девушка ответить благодарности, как хозяйка дома продолжила:

– Ох, Кетрин, а ты за эти годы совершенно не изменилась! Так же молода и красива! Дай рецептик сохранить молодость, а то я совсем состарилась…

Миссис Фергюсон была старше миссис Фёрт на пару лет.

– О, милая моя кузина, ты прекрасна точно так же, как и двадцать лет назад, боюсь, это тебе придется делиться рецептом, – ответила ей женщина.

– Ой, что ты, Кетрин, ты меня прям всю засмущала, – отвечала Марта, – а как поживаете Вы, Эбенейзер? Я смотрю эти шестнадцать лет мимо Вас не прошли.

– Да, и с этим сложно не согласиться, – отвечал мистер Фёрт, – годы, знаете ли, всегда берут свое.

И мужчина поправил волосы, в которых в некоторых местах была видна седина.

– Вы меня простите, что я встречаю вас одна. Мой муж сейчас отлучился в банк, здесь неподалёку – какие-то важные дела. А мой сын с друзьями, они решили провести сегодняшний день вместе, но к вечеру он явится.

Гостей провели внутрь, под постоянные слова миссис Фёрт, как рада она наконец оказаться здесь, рядом со своей троюродной сестрой, с которой столько лет они могли поддерживать связь только через письма. Роуз показали ее комнату, в которой она будет жить весь следующий месяц пребывания в Лондоне. Рядом была комната ее камеристки.

Когда вещи были разложены и разобраны, гостей пригласили вниз к столу, и теперь их встречала вся семья.

Роуз была удивлена, увидев мистера Фергюсона старшего, так как он оказался на целую голову ниже своей жены, с выпирающим округлым животом, лысой макушкой и мог говорить только о своем похоронном бюро, порой говорив не совсем приятные вещи о смерти, людях и огромной денежной прибыли от этого. Его жена, слушая это, лишь счастливо улыбалась, как казалось Роуз, мечтая о новых туалетах, купленных на заработанные мистером Фергюсоном деньги.

Эдвард Фергюсон был одного роста с матерью. Худощав и достаточно молчалив. Он говорил только тогда, когда от него это требовалось, и, холодно встретив гостей и познакомившись с Роуз, он замолчал на большую часть вечера. Его волосы были черными как смоль в отличии от Роуз, и глаза были карего цвета. Роуз он показался замкнутым и неинтересным.

– Роуз, уверена, хорошо умеет играть на фортепиано, – заговорила миссис Фергюсон.

– Да, конечно, она может сыграть нам после ужина, – говорила миссис Фёрт, когда уже все сели за стол и ждали подачу еды.

– Отлично, я очень давно не слушала игру юных дам.

Роуз неуверенно подняла взгляд, осмотревшись вокруг, одновременно понимая, что это скрытая материнская месть за то, что та в свое время хотела обойтись знанием всего двух арий.

Подали еду, и Роуз уже ни на кого не обращала внимания, кроме своей тарелки. Она слышала, как миссис Фергюсон общается с ее матерью, как им что-то отвечает ее отец, и как очень редко что-то говорил мистер Фергюсон старший, обычно сводя разговор к его похоронному бюро. Эдвард молчал, и это радовало Роуз, так как обратное вынуждало бы участвовать в беседе.

Подавали индейку в остром соусе, тушенные овощи и вареный картофель, а все это родители Эдварда и Роузмари запивали крепким вином, поэтому со временем их разговоры стали громче, шутки пошлее, а смех закатистее.

Вдруг, раскрасневшийся от вина, мистер Фергюсон старший заговорил, о чудо, не о похоронном бюро.

– Эдвард у нас завидный жених, многие леди, проживающие в Лондоне, хотели бы быть здесь хозяйками.

– Да, дом Ваш, мистер Фергюсон, просто потрясающий, – ответила ему миссис Фёрт.

– Спасибо, милая моя, – ответил мужчина, – и этот дом достанется одной прекрасной девушке.

– Да, все никак не могли вам сообщить, но мы готовимся к свадьбе, – говорила миссис Фергюсон, – о, кузина моя, боюсь вам снова придется приехать к нам в начале осени, так как на пятнадцатое сентября у Эдварда назначена свадьба с уважаемой мисс Стрикленд.

Ее слова подтвердил её муж.

– Да, ее отец, мистер Джозеф Стрикленд занимается банковским делом. Как по мне, это очень выгодный брак.

В этот момент Роуз уже не слушала, что говорят взрослые. Она бросила незаметный взгляд на Эдварда, и поняла, что он совершенно не одобряет этот брак. Его лицо сделалось бледным, и он судорожно сглотнул. Эта мисс явно была ему не по душе.

– Мы еще не думали о будущем браке Роузмари, – вдруг девушка услышала свое имя и вернула свое внимание к тому, что говорят взрослые.

– Но как же так? Ей же уже шестнадцать, – говорила миссис Фергюсон.

– Мы дадим ей выбор, – ответила миссис Фёрт.

– Но, если она приведет к вам бедняка? – шепотом сквозь зубы спросила миссис Фергюсон, и теперь Роуз, опустив как можно ниже лицо, чувствовала на себе взгляд всех, присутствующих за столом.

Миссис и мистер Фёрт решили этот вопрос оставить без ответа, и ужин закончился в тяжелой тишине.

Когда все вышли из-за стола, Роузмари подвели к фортепиано.

– Что ж, милая, сыграй нам, – попросила миссис Фергюсон.

Сама она расположилась в кресле, обмахиваясь веером. Рядом с ней стоял её муж. Эдвард присел на софу, рядом с миссис Фёрт, а мистер Фёрт остался возле фортепиано.

Роузмари заиграла одну из двух арий, которую знала. Она была так натренирована в этом, что даже не опускала глаз на клавиши. А чуть позже по комнате разнесся ее голос – она пела. Все слушали, не смея перебить, а когда она закончила, миссис Фергюсон зааплодировала.

– Кетрин, какая же она у тебя талантливая! Я вижу, как много труда было в нее вложено.

– Спасибо, моя дорогая кузина, – ответила миссис Фёрт.

– А мне ведь даже похвастаться нечем! – с обидой воскликнула миссис Фергюсон. – Посмотри, Эдвард, какая прекрасная дочь у моей кузины. Вот к чему нужно стремиться!

– К чему же, матушка? – спросил Эдвард. – Вы вроде как уже определились с выбором мне невесты.

– К самосовершенствованию, Эдвард! – ответила ему мать. – Я имела ввиду только огромный труд над своими способностями.

Эдвард хотел ей что-то сказать, его губы уже хотели зашевелиться, но он вдруг сжал их и отвернулся. В этот момент Роуз почувствовала печаль и даже какую-то жалость, что вылилась из нее чистосердечным признанием.

– Не переживайте так, миссис Фергюсон, и не изводите Эдварда. Поверьте мне сейчас, пожалуйста, что я не пытаюсь защитить его или оправдать, или каким-либо образом оскорбить Вас и мою матушку, но я не такая замечательная, как Вам могло показаться за время моего присутствия в Вашем доме -, я знаю только две арии и больше ничего играть не умею.

В доме повисла тишина. Все были в полной растерянности, а Эдвард поднял на Роуз взгляд, наполненный чем-то незнакомым для девушки. Она сочла это уважением и благодарностью.

Миссис Фёрт через секунду покраснела, и Роузмари не могла понять от чего больше – от стыда или гнева. Ее отец просто замер, не зная, как себя повести, в принципе, как и мистер Фергюсон. Всю ситуацию сгладила миссис Фергюсон, видимо так и не понявшая, что слова Роуз правда. Она просто вдруг раскрыла веер и не громко засмеялась.

– Ох, очаровательная Роузмари, ты неоправданно добра к моему сыну. Не защищай его, ведь я как никто другой в этой комнате знаю способности моего сына и нежелание их развивать. Не стоит, милая мисс Фёрт, принижать себя для чьей-либо защиты, пусть лучше он видит, как ты замечательна, и пытается тянуться к твоему уровню.

После слов кузины щеки миссис Фёрт снова вернулись к своему естественному цвету, и все вокруг, казалось, снова задышали.

– Роузмари всегда отличалась добрым нравом, – проговорила миссис Фёрт.

– Это радует, так как знаешь, Роуз, доброты сейчас в этом мире не хватает, – выдохнула миссис Фергюсон.

После этого женщина изволила играть в карты и попросила миссис Фёрт с ней сыграть. Мужчины начали обсуждать что-то свое, в чём Роуз было бы неправильно участвовать. Сначала она обошла всю комнату, осмотрела картины и занавески. Она не долго изучала комнату, а потом начала испытывать скуку.

Эдвард оставался на софе, и Роуз села с ним рядом.

– Мисс Фёрт, это правда, что Вы знаете только две арии? – спросил Эдвард.

– Простите, – Роуз растерялась, но потом все равно ответила, – да, это правда.

– Как же так? Я считал, что все леди воспитываются в строгости.

– В ужасной строгости, мистер Фергюсон.

– Но знаете Вы только две арии, – напомнил юноша.

– В дни, когда меня должны были мучить игрой на фортепиано, я убегала в поле.

Эдвард был готов рассмеяться, но не зная, как на это способна отреагировать Роузмари, лишь выразил свое восхищение ее находчивости, силе духа и бесстрашии.

– Должно быть порка была достаточно часто, – говорил он.

– Она была регулярно, матушка все пыталась сделать меня благовоспитанной леди, – ответила Роуз.

– Получилось?

– А как Вы думаете, мистер Фергюсон, похожа ли я на благовоспитанную леди?

Не успел Эдвард ответить, как его опередила его мать.

– Милый мой, надеюсь, ты с мисс Фёрт обсуждаешь прочтенные книги и на французском?

– Oui, maman est exactement ça [1], – ответил ей Эдвард.

– Замечательно, а ты, Роузмари, говоришь по-французски?

Роуз ответила по-французски.

Чужой дом есть чужой дом. Поэтому Роуз испытывала странную тоску, попав в свою спальню, когда на улице уже стало смеркаться. Она обошла эту небольшую комнату, выполненную в светлых тонах, проводя рукой по ткани занавесок, ровной поверхности письменного стола и по корешкам книг в шкафу. В комнате было уже почти полностью темно. Последние лучи угасающего солнца слабо освещали мебель комнаты.

Ненавистный корсет наконец можно было снять. Роуз не стала звать свою камеристку, нещадно срывая с себя ленты, платье, скидывая подъюбники, пенье и самое долгожданное – корсет. Стоило только Роуз распустить узел шнурка, как она смогла наполнить легкие воздухом. Он был так для нее желанен, что она еще долго стояла, прижавшись к стойке кровати и глубоко дышала, пока все-таки не сбросила корсет на пол.

С содроганием Роузмари думала о наступающем утре, так как ее снова ждали издевательства в виде жесткого корсета и тяжелого платья.

Ночь прошла незаметно, пусть Роуз ужасно беспокоилась, что сон не придёт к ней в чужой постели. А утро подготовило ей множество неожиданностей.

– Это автомобили, Роузмари, это – будущее, – говорил мистер Фергюсон старший, увидев с каким восторгом смотрит на экипажи без лошадей девушка.

Сегодня она шла в легком платье с мягким корсетом, и только это было способно привести ее в восторг, ведь ничего не мешало ей дышать всей грудью.

Мистер Фергюсон старший согласился сопроводить Роузмари и миссис Фёрт во время дневной прогулки, во время которой они планировали купить для Роуз новые ленты к платью.

– Но как же они ездят, мистер Фергюсон? Я не вижу лошадей.

– В этом то и вся прелесть, милая моя, – ответил мужчина, – лошади больше не нужны. Внутри каждого автомобиля есть двигатель, он заставляет колеса вращаться. Говорил ли я, миссис Фёрт, что желаю подписать контракт с одной компанией и стать хозяином завода этих прекрасных автомобилей?

Миссис Фёрт рассматривала редко движущиеся в общем потоке экипажи без лошадей с меньшим интересом.

– Нет, насколько я припоминаю, Вы не говорили об этом.

– Так вот теперь знайте, очень скоро я запущу собственную линейку автомобилей. Это будет фурор!

– А как же похоронное бюро? – заговорила Роуз. – Как-то странно всю жизнь хоронить людей, а потом начать производить автомобили. Сомневаюсь, что кто-то купит автомобиль у гробовщика.

Слова дочери ввели миссис Фёрт в страшное негодование, которое она могла выразить дочери только в виде очень недовольного прямого взгляда.

Мистер Фергюсон старший в ответ промолчал, а миссис Фёрт решила, как можно скорее сменить тему и отвлечь его от мыслей, которые могли навести ему слова ее дочери.

– Сегодня изумительная погода, что прям неожиданно для Лондона, – говорила она, – мы здесь второй день, и небо чистое, солнце яркое.

– Соглашусь с Вами, миссис Фёрт, в этом году весна выходит удивительно приятной.

– Меня это так радует! Шел бы сейчас дождь, смогли бы мы вот так пройтись? Погода так и шепчет прогуляться. Все для нас, Роузмари, пока мы в Лондоне.

Миссис Фёрт словно сглазила погоду, потому что ночью усилился ветер. К утру он принес тяжелые грозовые тучи, и весь следующий день над городом был тяжелый туман, и шел ливень.

Насилие и убийства были всегда, поэтому на третий день пребывания семьи Фёрт в Лондоне, все газеты трубили только одно. В своей спальне была обнаружена миссис Барнетт, мертвая. Журналисты не стеснялись описывать в мелочах, как было измято ее платье, как была повернута голова мертвого тела, что все вокруг было в крови, а когда полиция проникла в дом, в спальне убитой играл граммофон. Миссис Барнетт кто-то перерезал горло, и Лондонская полиция считает, что это мог быть её муж. Сенсация! Скандал! Газеты разносились по домам, а на улицах они скупались с огромной скоростью.

Очень сильно были убиты этим горем мистер и миссис Фергюсон, так как убитая была тётей невесты Эдварда. Это заставило их навестить семью Стрикленд, где миссис Фергюсон как могла искренне выражала соболезнования, надеясь, что событие не отложит свадьбу на неопределенный срок. А мистер Фергюсон не упустил возможности предложить свои услуги. Эдварда они в обязательном порядке увезли с собой.

В этот вечер ужин прошел в неприятной тяжелой тишине, и после него никто не звал Роуз к фортепиано. В какой-то миг она поймала себя на ужасной мысли, что рада, что из-за таких печальных событий никто не заставляет её играть на фортепиано.

После ужина мистер Фергюсон старший и мистер Фёрт сидели на диване в дальней части комнаты, обсуждая что-то с очень серьезными лицами. Их жены играли в карты под постоянные вздохи миссис Фергюсон о том, как сильно она печалится о кончине миссис Барнетт.

Роузмари сидела на софе у окна, наблюдая, как Эдвард в кресле в другой части комнаты читал книгу.

Ей было скучно и очень хотелось с кем-то поговорить.

Медленно она прошла к юноше, думая с чего она могла бы начать разговор.

– Позвольте, мистер Фергюсон, отвлечь Вас от книги, – заговорила она.

– Позволяю. Вы, я уверен, изнываете от тоски и жаждите чего-либо внимания.

Он закрыл книгу и поднял на Роуз взгляд.

– Вы очень проницательны.

– Боюсь, что это не так, – ответил юноша и поднялся на ноги, – просто последние минут десять я чувствовал на себе Ваш взгляд.

Роуз замерла, не зная, как себя вести. Ее мать в такие моменты обычно сильно краснела и рассыпалась в тираде громких слов и обещаний порки.

– Простите, мисс Фёрт, я смутил Вас. Должно быть стоило выразиться иначе. Все это время я видел, что Вам нужна чья-то компания, и Ваш выбор пал на меня.

Роуз не знала, что сказать, и юноша растерялся:

– Снова не то?

Теперь Роузмари не смогла сдержать смех. Растерянное лицо мистера Фергюсона казалось ей смешным, но при этом она помнила про семейный траур, поэтому поспешила как можно быстрее успокоиться, бросая взгляд на миссис Фергюсон, надеясь, что она ничего не заметила, или сделала вид, что не заметила.

– Все хорошо, я Вас поняла. Что это за книга?

– Какие-то глупости, читаю, потому что больше нечем заняться, – ответил ей юноша.

Они долго разговорили обо всем, но при этом ни о чем, и вечер считался законченным. Роузмари поспешила к себе.

На следующий день решила оказать ответный визит семья мистера Стрикленда. Роуз все думала, что Эдварду будущая невеста неприятна в связи со своей отталкивающей внешностью и тупостью ума, но в то утро внизу Роузмари увидела вполне привлекательную девушку с тонкими чертами лица и ясными глазами. Волосы были темными, густыми, тяжелыми. И весь её образ говорил о печали, которую она испытывала либо от мысли о смерти тётушки, либо от близости будущего мужа, к которому нежных чувств не испытывала.

Родители девушки выглядели каменными изваяниями, очень внешне похожими. Она была высокой и очень худой с длинными холодными пальцами. Волосы её были чёрными, убранными в изящную, но скромную причёску, в которой были видны заколки с жемчугом. Платье было тяжёлым, длинным, пахло нафталином. Её муж был таким же высоким, с вытянутым лицом и крючковатым носом. И оба обладали проникающим в душу, тяжёлым, высасывающим всю радость взглядом.

Рядом с ними их дочь выглядела приемной.

В тот момент, когда Роуз представили новым гостям, она поняла, что Эдвард не хочет этого брака не из-за отсутствия нежных чувств к мисс Стрикленд, а от ужаса перед её родителями.

– Очень приятная леди, – проговорила миссис Стрикленд, глядя на Роуз, своим низким неприятным голосом.

– Да, определенно, – подтвердил ее слова муж.

Роуз вся сжалась изнутри, чувствуя ужас перед этими людьми. Ей хотелось, чтоб день их пребывания в этом доме закончился как можно скорее. Она видела, что их присутствие так же угнетает и пугает Эдварда.

Даже родители Роузмари были растеряны при знакомстве с мистером и миссис Стрикленд, но очень старались произвести впечатление.