28 июля

Вайолет (так звали мисс Стрикленд) была очень скромной девушкой. Это сразу заметила Роуз, так как она была полной противоположностью последней. С Эдвардом они не разговаривали, не переглядывались и делали вид, словно для них друг друга не существует. Роузмари сочла, что девушка её ровесница.

За обеденным столом была тишина. А во время досуга к разговорам Эдварда и Роузмари все-таки присоединилась и Вайолет.

Роузмари совсем изныла от тоски, оттого общение решила совместить с вышиванием.

– Мисс Фёрт, так Вы здесь в гостях? – спросила девушка.

– Да, Вы правы, – ответила Роузмари, – миссис Фергюсон кузина моей матери. Мы приехали навестить родственников.

– Простите за чрезмерное любопытство, но откуда Вы? Эдвард мне не рассказывал, что у него есть родственники за пределами Лондона.

– Я вообще мало, что Вам рассказывал, мисс Стрикленд, – проговорил мистер Фергюсон.

– Ничего страшного, я в силах рассказать про себя сама, – ответила Роузмари, – я живу со своими родителями в Бедфордшире, в Лутоне. У моего отца имение, усадьба и целое поле. Он занимается производством молока и говядины, разводит лошадей. Так же у него имеются акции и пара магазинов в Лондоне.

– Мне очень интересно, мисс Фёрт, каких именно магазинов хозяин Ваш отец? – спросила мисс Стрикленд.

– Я точно не знаю, – Роуз пожала плечами, – насколько мне известно, один магазин торгует мясом, яйцами и молоком, а другой – тканями и лентами.

– Потрясающе, – проговорила мисс Стрикленд, – мой отец лишь держит центральный Лондонский банк, и ему этого хватает.

На какое-то время снова повисла тишина. Роузмари с головой ушла в вышивание, но её отвлек Эдвард.

– Вы замечательно вышиваете, мисс Фёрт.

– Спасибо, мистер Фергюсон.

– Это пейзаж? Мне что-то аж самой захотелось что-нибудь да вышить. Я помню, однажды вышивала пейзаж, да такой большой, что получилась целая картина.

Вайолет не могла остановиться, нахваливая свою вышивку, на которой вышила все до мелочей. Там был хвойный лес, шишки, и Вайолет так старалась, что в шишках даже видно семечки.

В этот момент Роузмари поняла, что Вайолет освоилась, привыкла к их компании и могла начать себя нахваливать. А чуть позже выяснилось, что ей девятнадцать.

От вечера у Роузмари остались смешанные чувства. Вайолет оказалась болтливой, чрезмерно любезной и не смотря на всю свою внешнюю привлекательность, крайне неприятным человеком. Эдварда теперь она понимала, потому что на его месте ни за что не согласилась бы на подобный брак. Для неё казалось ночным страшным сном родство с этими людьми.

Родители Вайолет были ещё хуже. Они всем своим видом давали понять своё истинное отношение к семьям Фёрт и Фергюсон. Миссис Стрикленд бросала недовольный холодный взгляд то на Роуз, то на её мать. А мистер Стрикленд отказался от общения с мистером Фёрт.

– Поистине неприятные люди!

– Эбенейзер, умоляю, – выдохнула миссис Фёрт, – я очень устала и хотела бы отдохнуть.

Они уже были в спальне, что им выделила миссис Фергюсон. Женщина уже осталась в ночном халате, расстилая постель. Ее муж в полном негодовании ходил по комнате туда и обратно.

– Ты видела, как эта дамочка смотрела на нашу дочь? – спросил он у жены.

– Милый, – женщина была готова вспылить, – ложись отдыхать.

– Она смотрела на неё как…

– Эбенейзер! – почти крикнула мисс Фёрт. – В постель. Бегом. Сейчас же. Если ты не замолчишь и не ляжешь спать, то я за себя не ручаюсь.

Мистер Фёрт тяжело вздохнул и начал раздеваться.

Прошли четыре дня в Лондоне, и не один из них не принёс Роузмари удовольствия.

Пришло воскресенье, и открытием для Роузмари стало то, что семья Фергюсон до безобразия набожная. Они с таким усердием собирались в церковь на службу, что казалось, словно они собрались в ресторан. По Эдварду было видно, что идти он не хочет, но под командованием своей матери все же посетил службу.

– Кетрин, а Вы что, в церковь не собираетесь? – словно случайно обронила миссис Фергюсон.

Теперь в церковь собирались все вместе, и Роузмари попросили надеть одно из лучших платьев.

Оно оказалось с жестким корсетом, который ее камеристка словно специально стянула с такой силой, что даже маленький глоток воздуха стал для Роузмари практически невозможен.

– Мисс Хенсли так стянула мне корсет, – жаловалась Роуз матери.

– Я так велела, чтоб все видели какая ты стройная.

Ответ миссис Фёрт поразил Роуз, но та не стала ей ничего отвечать. Ее беспокоило только одно – явный недостаток воздуха.

Как Роуз и предполагала, самыми первыми, кого они увидели, подходя к церкви, были мистер и миссис Стрикленд со своей дочерью.

Миссис Фергюсон, увидев их, моментально рассыпалась в любезностях. Ее муж очень долго кланялся, а Эдварду даже не хотелось здороваться с ними, но все же он сделал это, но очень холодно и отстранённо, словно здоровался со стеной.

– Ваши милые родственники с Вами, – заметила миссис Стрикленд.

Голос ее был очень неприятен.

– Доброе утро, миссис Стрикленд, удивлены видеть Вас в церкви, – говорила миссис Фёрт.

– Мы относимся к тем, кто Бога не забыл, не смотря на технологический прогресс и праздность жизни, – проговорил мистер Стрикленд.

В ответ миссис Фёрт лишь согласно кивнула.

Весь этот поход в церковь был не более, чем попыткой снова свести в разговоре Эдварда и Вайолет, но они были холодны друг к другу. Эдвард усердно делал вид, словно ему интересна проповедь, а Вайолет пыталась не уснуть, все время поправляя свои перчатки и шляпку. Роузмари слушала священника, который читал проповедь удивительно нудно и монотонно. Она уже хотела скорее покинуть церковь, здесь она чувствовала себя ужасно неуютно. Во-первых, она не привыкла к походам на воскресную службу, она не привыкла к церкви в целом, так как в Лутоне, не смотря на количество церквей, без её желания, в церковь её не вели. Во-вторых, воздуха совсем не хватало. Людей было много, и они все прибывали и прибывали. В конце концов в церкви стало людно и жарко, стояла смесь запахов ладана, духов или потных тел рабочих, что пришли на службу.

Понимая, что задыхается, Роуз пыталась не поднимать паники. Она все ждала, когда все поднимутся со своих мест и покинут церковь. Ей был нужен свежий воздух. Но служба все не кончалась и не кончалась. Роузмари разглядывала витражные окна и трепещущие огоньки зажженных свечей, надеясь, как можно скорее оказаться за стенами божьего храма.

– Матушка, – было единственным, что успела сказать Роуз перед тем как потерять сознание.

Тьма перед глазами, удар головой о спинку скамьи перед ней, чьи-то возгласы и резкий солнечный свет в глаза. Первое, что услышала Роуз был низкий и неприятный голос миссис Стрикленд:

– Кто же стянул бедной девушке так корсет? Вам стояло бы поговорить с её камеристкой. Она, не дай Боже, однажды так и убьёт Вашу дочь. Ей же было просто нечем дышать!

Открыв глаза, Роуз обнаружила, что сидит на скамье у церкви, окружённая взволнованными близкими и толпой зевак.

Корсет был все так же крепко завязан.

– Простите меня, пожалуйста! Я вероятно доставила столько хлопот! – заговорила Роуз. – Я не хотела заставлять вас беспокоиться.

Миссис Стрикленд снова заговорила:

– На Вашем месте, миссис Фёрт, я бы отвезла дочь обратно в дом и переодела бы её. Что за мода? Ведь давно уже доказано, что корсет вредит здоровью.

Миссис Фёрт прислушалась к совету, и уже через полчаса Роузмари была в своей спальне в легком платье без корсета, наслаждаясь глубокими глотками воздуха.

Она спустилась вниз, довольная тем, что теперь ничто не мешало ей дышать. Внизу было тихо, на часах было всего два часа дня. В гостиной на первом этаже у окна сидел Эдвард, голоса миссис Фёрт и Фергюсон доносился откуда-то из коридора.

– Как Вы себя чувствуете, мисс Фёрт? – вдруг спросил мистер Фергюсон.

Роузмари прошла в комнату к Эдварду.

– Мне значительно лучше! Спасибо. Рада наконец дышать полной грудью.

– Вы всех испугали там, в церкви. Все кинулись Вам помочь, вынести на улицу. Даже священник поучаствовал, принёс воды и был одним из тех, кто посадил Вас на скамью.

– Зачем же Вы рассказываете мне это, мистер Фергюсон? – спросила Роузмари, испытывая смущение. – Мне так стыдно, что я сорвала службу.

– Вы её не срывали, Вы потеряли сознание уже в самом конце, – ответил юноша.

– Мне очень жаль, что я заставила всех беспокоиться.

– Вашей вины нет в произошедшем, не Вы же создавали женскую моду и прописывали стандарты красоты. Виноват тот, кто решил, что женщина может спокойно жить не дыша.

Роузмари почувствовала облегчение, и позволила себе тихо засмеяться в ответ.

– Спасибо, мистер Фергюсон. Вы успокоили мои переживания.

– Называйте меня Эдвардом, я ненамного старше, да и мы вроде как родственники.

– Хорошо, Эдвард, тогда называйте меня Роузмари.

Он слабо улыбнулся и слабо кивнул ей в знак более близкого знакомства.

– Вы сидите здесь совсем один, – заметила Роуз, – Вам не одиноко?

– Бывает иногда, но сейчас мне во спасение со мной в одном доме живет прекрасная леди, благодаря разговорам с которой я не чувствую себя одиноким.

Щеки Роузмари начало приятно покалывать, и она почувствовала, как краснеет.

– Неужели речь обо мне, ми… Эдвард? – спросила она.

– Я обратил внимание, Вы редко бываете в церквях, – мистер Фергюсон проигнорировал вопрос девушки, поменяв тему, – в Лутоне Вы их посещали?

– Очень редко, – Роуз почувствовала разочарование, – тема эта вообще серьёзная и сложная, боюсь сказать что-то неправильное, но моя семья редко посещает церковь из-за недостаточной набожности.

– Я понимаю Вас. Моя семья начала ходить в церковь только тогда, когда выяснилось, что Вайолет там каждое воскресенье, а родители все мечтают, чтоб я взял её в жены.

– А Вам она не нравится? – спросила Роузмари.

Юноша усмехнулся, прошёл к дивану и сел на него. Роуз там уже сидела.

– Я почему-то сейчас вспомнил моих родителей. Они бы начали отвечать с «милая моя Роузмари», но я не хочу начинать свой ответ так.

– Скажите просто прямо, – попросила Роуз, – нет ничего ужасного в том, что к Вайолет Вы не испытываете нежных чувств и привязанности.

– Не испытываю. Вы правы. Но к сожалению родители сочли этот брак единственным возможным.

– Неужели в Лондоне больше нет подходящих Вам невест? – удивилась Роуз.

– По мнению родителей, нет.

Роузмари замолчала. И Эдвард тоже не осмеливался что-то говорить.

Ближе к вечеру в дом снова явились гости, которые никаких тёплых чувств ни у кого не вызывали, кроме миссис Фергюсон, которая практически кинулась открывать им двери, говоря любезности и отсыпая комплименты. Со стороны это смотрелось настолько нелепо, что Роуз пришлось практически насильно сдерживать собственные эмоции.

Миссис Стрикленд вызывала у Роузмари противоречивые чувства, но в них все равно побеждало отвращение и беспричинная злоба, которую хотелось выплеснуть ядовитой фразой словно случайно слетевшей с языка. Особенно хотелось сказать это про её длинные пальцы и вытянутое лицо с надменным взглядом.

Как выяснилось, гости прибыли узнать, как чувствует себя мисс Фёрт, но сердце Роуз это не растопило, так как девушка прекрасно видела, что миссис Стрикленд хочет только продемонстрировать свою власть и авторитетность, потому что когда все прошли в гостиную, она сразу же обратилась к миссис Фёрт:

– Вам стоит пересмотреть туалет своей дочери. Корсеты ей категорически нельзя носить, судя по её дурному самочувствию сегодня в церкви, что могло, упаси Господи, привести к кончине. Хотя тогда, – женщина окинула взглядом будущего родственника, – у мистера Фергюсона появилась бы возможность заработать.

– Что Вы, миссис Стрикленд, – мужчина, казалось, подавился, – для своей семьи я сделал бы все бесплатно.

Роузмари стало дурно от подобной беседы, и она почувствовала, как закружило голову. Мысль была одна, чтоб разговор был сейчас же хоть кем-нибудь прерван, но гостья продолжила.

К счастью, она увидела Эдварда, который пересел к ней ближе и позволил слегка облокотиться на свое плечо.

– То, платье, миссис Фёрт, что сейчас на Вашей дочери, мне нравится. Оно выглядит достаточно скромно, но Вашу дочь это только красит. Хотели бы Вы, чтоб я дала пару адресов замечательных ателье, где мы шьём платья для Вайолет? Выйди вперед и немного покружись.

Девушка подчинилась, кружась в центре гостиной.

– Замечательная ткань, а как её пошили! – восхищалась миссис Стрикленд. – На Вайолет это платье выглядит просто чудесно. Как Вы думаете, миссис Фёрт?

Было видно, что мать Роуз оскорбили слова гостьи, но та, распахнув веер, очень старалась сделать свой голос как можно более дружелюбным.

– Да, платье у мисс Вайолет замечательное! И, конечно же, я хотела бы узнать адреса этих прекрасных ателье, тогда мы сможешь пошить для Роузмари платья ничем не хуже, чем у мисс Стрикленд.

Роуз, знающая свою мать достаточно давно, чтоб безошибочно определять её настроения, моментально заметила красные щеки и лёгкую дрожь мышц лица. Миссис Фёрт была зла. Впервые зла на кого-то другого кроме Роуз.

– Вот и замечательно! Я рада, что теперь Роузмари будет лишена такой муки как корсет.

Эти слова миссис Стрикленд звучали удивительно искренне, и Роуз уже и не знала, что должна была испытывать к этой женщине. Отвращение или благодарность.

К сожалению мир не делится на чёрное и белое, поэтому Роузмари испытывала эти чувства одновременно.

На следующий день, когда Роуз было приготовилась к дневной скуке, в дом явились кавалеристы. Солдаты Британской империи. Сейчас они были в красных костюмах, со сверкающим золотом на груди. Все молодые, высокие, стройные и ужасно шумные, желающие женского внимания и вина. Вина покрепче и побольше. И рядом с ними был Эдвард в своем черном костюме. Роуз заметила, что на их фоне он казался болезненным мальчиком. Худым, тихим и бледным, но при этом он был их лучшим другом.

Посыпались имена. Каждый желал познакомиться с Роуз, но она как могла держалась независимо и отказалась от вина.

В гостиной было ужасно шумно, но никто не спешил навести порядок, так как прислуге Эдвард дал распорядок заниматься своими делами, а родителей Эдварда и Роуз просто не было в доме. Мистер Фёрт отправился в похоронное бюро вместе с мистером Фергюсоном, так как последний хотел показать родственнику свою работу, которой страшно гордился. А миссис Фергюсон увела свою кузину в гости к своей подруге для личного знакомства. Эдвард и Роуз как уже дети взрослые были оставлены дома одни с прислугой.

Роуз понимала, что для Эдварда это была прекрасная возможность привести в дом гостей, с которыми ему действительно хотелось проводить время.

Роуз сидела на диване, испытывая одновременно смущение и негодование. Она находилась в компании большого количества мужчин, а рядом не было ни одной женщины. Это могло ударить по репутации Роуз.

На диване слева от неё расположился один юноша, справа был Эдвард. Все остальные же расселись по гостиной кто куда, закидывая ноги в сапогах куда им вздумается. На подошве щедро налипла весенняя грязь. Они пили принесенное им вино, шутили, раскатисто смеялись и хотели танцев. Жаль, дама была одна.

– Значит, Вы родственница нашего Эдди? – спросил один из солдат.

– Да, я приехала из Бедфордшира, из Лутона. Всего на месяц, погостить.

– Прекрасная, прекрасная Роузмари, – с какой-то печалью в голосе пропел мужчина, – если будет возможность, я обязательно к Вам заеду в гости. Запомните меня! Имя мое Лешек Домбровский.

– Запомню, – растерянно ответила Роуз, – Вы не из Англии?

Мужчина в ответ рассмеялся, а потом ответил:

– Родился я в Лондоне, только родители мои из Польши. Переехали в своё время, отцу работу предложили. Решили ехать.

– Удивительно, не думала встретить кого-то с материка, но при этом не из Франции, – проговорила Роузмари.

Мужчина снова рассмеялся.

– Как видите, перед Вами чистокровный поляк! – он вдруг вскочил с кресла и очень низко поклонился.

– Не обращайте внимания, мисс Фёрт, просто Лешек очень любит себя показать, необходимо ему женское внимание как воздух, – ответил другой из солдат.

– Да, – вдруг подтвердил слова друга Эдвард, – Лешек у нас сердцеед. Так что, Вы, Роузмари, даже не смейте подходить близко к этому подхалиму.

– Что же Вы даме про меня глупости рассказываете? – мистер Домбровский сел обратно в кресло.

Мужчины засмеялись, хотя это было больше похоже на женское хихиканье сплетниц.

Роузмари уже начала чувствовать себя комфортно, надеясь, что гости уйдут до того, как в дом явятся родители. Словно опасаясь того же, вдруг заговорил один из солдат.

– Когда нам пора будет уходить? Не хотелось бы натолкнуться на твоих родителей, Эдвард.

Внешность у этого мужчины была привлекательная, только усы Роуз смущали. Не любила она ни бороды, ни усы. Ее отец всегда ходил с идеально выбритым лицом.

– Отец из похоронного бюро придет только к ужину ближе. Он не прекратит нахваливать свой бизнес, пока мистер Фёрт сам не потребует, чтобы они уже отправились домой. Я знаю его…

Рядом с друзьями Эдвард превращался в абсолютно другого человека. Казалось даже, что на лице у него выступал румянец, а глаза загорались блеском, пусть вина он не пил и глотка.

– …они вошли внутрь, и, конечно же, мой отец покажет стопку благодарных писем от родственников усопших, где порой пишут такие хвалебные текста, какими даже не воспевали покойную королеву Викторию. Потом он покажет ему свою стойку, за которой принимает клиентов, и, конечно же, стойка эта сделана из очень древнего дуба, что рос на территории поместья его отца. Покажет кассовый автомат, купленный за огромные деньги. Будет хвалить свое бюро так, словно работает чуть ли ни директором в банке. Ведь его похоронное бюро лучшее в Лондоне! – Эдвард сказал это с такой иронией, сведя брови и прижав кулак к груди, что солдаты засмеялись, и даже у Роуз не получилось сдержать улыбку.

– А как же твоя мать? Миссис Фергюсон ушла с миссис Фёрт к подруге в гости, – заговорил Лешек.

– Да, и там они тоже надолго. Женщины не распрощаются пока не обговорят все, что есть на свете, не перемоют кости своим мужьям, детям, соседям и не обсудят новые женские моды.

– Вы не справедливы? – усмехнулась Роуз. – Слово женщины могут говорить только об этом.

– Ну а о чем еще, например? – спросил мистер Домбровский.

– Например, о Титанике, – ответила Роузмари, вспомнив как однажды вечером его обсуждали ее отец и мистер Фергюсон.

– И что Вы знаете о Титанике? – с легкой усмешкой спросил один из солдат, показавшийся Роуз очень неприятным.

– Что он будет 269 метров в длину, – ответила девушка, – его только начали строить по заказу «Harland & Wolff» в Белфасте.

– Все Вы знаете, – усмехнулся мистер Домбровский.

– Если Вы считаете, что женщины разговаривают только о новых лентах к платью или шляпках, то могу Вас заверить, Вы сильно заблуждаетесь, – говорила Роуз, понимая, что самым наглым образом лжет.

Она понимала, что, например, ее мать, или миссис Фергюсон, или кто-либо из других женщин Лондона даже если слышали что-то о строящемся корабле, то не находили в этом ничего интересного, чтобы об этом говорить. Они обсуждали моду, ткани, ленты, шляпки, перчатки и цены на все это, а когда их собиралось больше двух они жаловались на свою страшную долю. Они обсуждали мужей и детей, которые делают их еще более несчастными. И Роуз понимала, что Эдвард прав.

Слова Эдварда через два часа рассыпались в прах, когда в гостиную быстро, подхватив юбки платья, зашли две женщины. Первая с большими зелёными глазами и светлыми волосами, скреплёнными на затылке – мать Роузмари. Вторая с тёмными волосами, в которых были видны заколки с сапфирами, и с полоской тонких розовых губ – мать Эдварда.

– Милый мой, – спокойно заговорила миссис Фергюсон, – не помню, чтобы ты говорил что-то о своих сегодняшних гостях.

– Да, матушка, совсем из головы вылетело сказать тебе о моих друзьях, что хотели навестить меня сегодня.

Эдвард поднялся с дивана и осмотрел гостиную. Под силой его взгляда все джентльмены моментально сели ровно, опустив ноги ниже головы. Как и ожидала Роуз, первым заговорил Лешек.

– Добрый день, миссис Фергюсон! Рад Вас увидеть в крепком здравии.

Он поднялся со своего кресла и поклонился. Другие кавалеристы поспешили его примеру, здороваясь с хозяйкой дома.

Только в этот момент Роузмари заметила взгляд своей матери, что так и замерла в дверях гостиной. Девушка понимала, что её мать что-то злит, поэтому поспешила встать и подойти к ней.

– С тобой мы поговорим позже, – очень тихо проговорила она своей дочери, и направилась ближе к миссис Фергюсон.

Порка. Подобное наказание было для Роузмари чем-то странным, неоправданным и слишком жестоким. Когда гости были провожены из дома, миссис Фёрт с самым дружелюбным видом попросила дочь подняться с ней наверх. Вдвоём они прошли в комнату Роуз, там же она была и избита.

На теле девушки остались красные следы, кровоподтёки и синяки, образуя рисунок на ее плечах, спине и ногах. Но Роуз ни разу даже не вскрикнула и не дёргалась от боли, пытаясь вырваться из рук матери из-под плети.

Роуз была оставлена в своей комнате в разорванном платье с и растрепанной прической, и, только когда её мать вышла из комнаты, позволила себе заплакать.

– Моя дочь распутная девица, – повторяла миссис Фёрт, наказывая дочь.

Внизу было тихо, и Роуз не знала, наказали ли Эдварда. Поправив волосы и вытерев слезы, она переоделась и спустилась вниз, словно никаких порок и не было.

Эдвард с самым обычным видом сидел в гостиной, допивая вино в своём бокале и листая какую-то книгу, закинув ногу на ногу. Сначала Роуз сочла, что внизу ничего не происходило вовсе, но, когда она вошла в гостиную, она увидела в другой части комнаты в кресле миссис Фергюсон, которая закрыла лицо платком и усердно работала веером. Рядом с ней стоял её муж с очень строгим видом и мать Роуз.

Комната была не идеальна. Здесь явно пытались драться, так как столик посередине комнаты был перевёрнут. На полу лежала перевёрнутая бутылка вина, светлый ковёр впитывал в себя пролитое спиртное. На стене покосилась картина.

Роуз молча оглянулась и вдруг миссис Фергюсон заговорила:

– За что мне такое наказание? Мать не слушает, отца не слушает. Может только пить, веселиться и приводить в наш дом этих бандитов! Так ещё и от свадьбы с мисс Стрикленд отказывается!

– Что стоишь слушаешь? – сквозь зубы спросила миссис Фёрт у Роузмари.

Девушка бросила последний взгляд на Эдварда и решила выйти из комнаты, слыша стоны миссис Фергюсон:

– С отцом подраться! С отцом! Управы на тебя нет, Эдвард! Позор ты мой! Семью так опозорить перед гостями! И Роузмари в таком свете выставить! А ведь она ещё дитя…

– Что ты, Марта! Роузмари сидела среди них осознанно. Не удивлюсь, если она и выпила вина. Негодница!

Девушка ушла в комнату напротив – столовую. Там можно было тихо сидеть, чтоб ее никто не увидел и слушать негодование миссис Фергюсон. Она понимала, что в одной из соседних комнат сидит ее отец, делая вид, что страшно занят пришедшими письмами, какими-то документами или книгой, но на самом деле слушая возмущения миссис Фергюсон и своей жены.

– Кетрин, девочка у тебя хорошая. В комнате этой она оказалась по удивительной случайности, я уверена. Не знает она, что друзья моего сына бандиты…

– Они кавалеристы, они военные, матушка, – послышался голос Эдварда, – они армия Британской империи!

– Ты слышишь, Кетрин? Он смеет спорить со мной!

Мистер Фергюсон стоял молча.

– Потому что Вы не правы, мама, – говорил Эдвард, – Ваши слова вздор!

Миссис Фергюсон вскрикнула. Её муж крикнул что-то нечленораздельное, и в гостиной снова началась потасовка.

Роузмари осталась на своём стуле в столовой, как вдруг кто-то тихо подошёл к ней со спины.

– Отец? – шепотом спросила девушка, понимая, что ее отец вошёл в столовую со второй двери, ведущей с кухни.

– А ты знаешь, Роуз, что подслушивать плохо, – ответил ей мужчина и сел рядом с дочерью.

Роузмари не успела ничего ответить, как из гостиной послышался звук битого стекла. Мистер Фергюсон крикнул что-то не приличное, и его жена вскрикнула: «Милый!».

– Вот спектакль! – мистер Фёрт усмехнулся. – Твоя мать и её кузина одна сатана! Вечно устраивают конец света из-за пустяка.

В гостиной стало стихать, снова начались стоны миссис Фергюсон.

– Вы считаете произошедшее пустяком? – спросила Роуз, глядя на отца.

– Конечно, очень плохо, что ты оказалась во все это втянута. Понимаю, ты сама гостья и не могла отказать Эдварду в своём присутствии в гостиной. В то, что ты пила вино, я не верю.

– Правильно, что не верите, отец, – проговорила Роузмари, – я не сделала ни глотка! А то, что эти люди… бандиты, я и не знала.

– Они не бандиты, Роуз, не бандиты. Так только кричит миссис Фергюсон, потому что она хочет, чтоб ее сын дружил с работниками банка и женился на мисс Стрикленд, а не дружил с военными и мечтал о жене на свой выбор.

– Мама высекла меня, – проговорила Роузмари, – называла распутной девицей.

– Она была всегда слишком строга к тебе, – мужчина пожал плечами и поправил очки, – что-то они совсем притихли.

Стоило сказать об этом, как в гостиной раздался страшный грохот, и в коридор выбежал Эдвард. Роузмари выбежала к выходу из столовой и посмотрела на юношу.

Взгляд у него был сумасшедший, волосы стояли дыбом. Он тяжело дышал, растягивая ворот рубашки, словно ему не хватало воздуха и вдруг крикнул:

– Не женюсь я на мисс Стрикленд! Я другую люблю.

В этот момент все замерли. Даже стрелки у часов встали, замолчало тиканье.

Не дожидаясь ответа шокированной матери, Эдвард сорвался с места и убежал вверх по лестнице. Где-то наверху хлопнула дверь.

– Любит другую? – спросил словно сам у себя мистер Фергюсон.

– Любит, – ответил ему мистер Фёрт.

Все стояли в коридоре.

– Но кого? – спросила миссис Фергюсон.

– Это сможет сказать только он, – ответила мисс Фёрт.

Повисла тишина. Долгая, тяжёлая, неприятная тишина, которую каждый присутствующий хотел разрушить, но не мог на это решиться.

В конце концов, прислуге было поручено прибрать в гостиной. Им было необходимо собрать осколки вазы, вычистить ковёр, собрать обломки сломанного падением шкафа и держать язык за зубами, чтоб до семьи Стрикленд не дошли такие ужасные факты о семье Фергюсон.

Вечером к ужину должны были прийти гости. Стрикленд посещали их почти каждый вечер. Гостиная к тому моменту была приведена в идеальный порядок, поэтому миссис Фергюсон была полностью уверена в том, что её будущие родственники ничего не узнают о семейной ссоре.

После самого ужина мужчины начали вновь свой разговор, в котором Роуз мало что понимала. Миссис Стрикленд и миссис Фёрт играли в шахматы, миссис Фергюсон за ними наблюдала, читая книгу, а сама Роуз осталась вместе с Вайолет, Эдвардом и своей вышивкой.

– Вы все ещё не закончили ее, мисс Фёрт? – заговорила мисс Стрикленд.

– Да, шить удаётся только по вечерам, и, – Роуз вдруг укололась.

Она отдернула руку, и на кончике указательного пальца появилась маленькая капля крови.

– и поэтому я все ещё вынуждена заниматься именно ей, – договорила Роуз, словно ничего не было.

– Вам не больно, Роузмари? – спросил юноша.

– Было немного, но уже прошло.

– Вы так терпеливы, – ответил ей он, – Вы, похоже, очень смиренны к боли.

– Но это не значит, что я бы хотела постоянно колоться, – ответила Роуз.

– А вот я терпеть не могу боль! – вдруг воскликнула мисс Стрикленд. – Однажды я вышивала огромный пейзаж, такой, что длиной он был как мисс Фёрт, и так сильно укололась. Я думала, потеряю сознание. Матушка кое-как вернула меня в чувства!

В ответ они промолчали, обменявшись взглядами. Роуз продолжила вышивать, а Эдвард читал, иногда поднимая голову, читая вслух реплику героя и комментируя её. Что-то ему нравилось – он поддерживал героя, что-то – нет, и он высмеивал его слова и ругался. Роузмари слушала его, иногда отвечая на комментарии и смеясь. Вайолет сидела молча, наблюдая за ними и иногда все-таки пытаясь что-то сказать.

В конце концов, Эдвард заскучал и убрал книгу. Он тяжело вздохнул и посмотрел на Роуз странным тяжелым взглядом, потом перевёл взгляд на Вайолет, и заговорил.

– Поверьте мне, скоро будет война.

– Эти ужасные слова не кажутся правдивыми, кто посмеет бросить вызов Британской империи? – спросила Роузмари, заглядывая юноше в глаза.

– А возможно именно Британия бросит вызов, ослепленная собственным могуществом, – ответил он, – бросит вызов и потеряет все, что имела.

– Нет, я с Вами не соглашусь, – Роузмари выровняла спину, – эта империя никогда не будет разрушена! Даже если начнется война, даже если именно Британия бросит вызов, я уверена, она выйдет победительницей.

– Как скоро Вы предвещаете эту войну? – спросила Вайолет.

– Какой нынче год, дамы? – спросил Эдвард, откидываясь в кресле.

– Тысяча девятьсот девятый, – ответила Вайолет.

– Ну вот мы эту война застанем.

Слова мистера Фергюсона казались для Роузмари достаточно забавными, чтобы рассмеяться, но при этом они звучали так уверенно и так пугающе, что это не позволило ей даже растянуть губы в улыбке. Она просто сидела, не шелохнувшись, желая, чтобы вечер скорее закончился, и она смогла отправиться в свою спальню.

После этого разговора общение с Эдвардом потеряло прежнюю прелесть, и она пыталась проводить вечера занявшись вышивкой в одиночестве или же читая книги.

После приступа Роузмари в церкви было решено упразднить все платья с корсетом в ее гардеробе, ко всему сейчас активно развивалась совершенно другая мода, поэтому через пару дней после похорон миссис Барнетт, миссис Фёрт повела дочь в ателье и магазины мод. Для Роуз было куплено множество новых шляпок, лент и перчаток.

– Знаешь милая, кому ты должна сказать спасибо? – спросила миссис Фёрт, когда те выбирали платья.

– Кому же, матушка? – спросила Роузмари.

– Конечно же кутюрье по имени Поль Пуаре, – ответила ей мать, – он вывел из моды корсеты.

Девушка согласна кивнула, разглядывая выбор магазина.

– Есть события куда важнее, чем какие-то платья и корсеты, – вдруг заговорил продавец.

Обычный мужчина с сантиметровой лентой, висящей на шее, глаза которого горели какой-то идеей. Или так казалось Роуз из-за бликов его очков.

– Правда? – спросила миссис Фёрт. – Что для женщины может быть важнее?

– Боюсь, это важно не только для женщины, – ответил мужчина, – но и для всего человечества. А Вашей прелестной дочери я посоветовал бы вон то платье из атласа с шифоном, оно будет хорошо на ней смотреться.

– Вы разбудили во мне такой интерес, что я не могу говорить сейчас про платья, – ответила ему миссис Фёрт.

– Неужели Вы не слышали? – спросил с усмешкой продавец. – Сегодня пятнадцатое мая, а значит, что уже полтора месяца как в Белфасте строится Титаник! Вы слышали, что его сделают еще длиннее и роскошнее чем Олимпик?