Kitabı oxu: «Измена. Спустя годы. Бывший, ты не купишь меня!»

1. Тот злополучный вечер. 

Восемь лет назад он предпочел мне, влюбленной в него по уши серой мышке, пьяную тусовщицу. И когда я умоляла дать мне шанс, всучил деньги на аборт и вышвырнул из своей роскошной жизни, будто я была подзаборной девкой без чувств.

Не станет же он хранить в памяти случайное увлечение, которому растоптал сердце? Вряд ли помнит, как я его обожала. Как ждала, как была готова отдать ему всю любовь мира и всю себя.

Как готова была простить все..

Почти все. Такое ведь не прощают…

______________________________________

– А за десятку? – трясет двумя красными бумажками перед лицом Веры пожилой армянин. Подруга чуть не плачет от унижения, когда он отсчитывает еще две бумажки и кладет ей руку на бедро, проходится пальцами под поясом, заправляя белый передник. – Двадцатку? Ну не упрямься, лапочка. Покажи.

Я испуганно собираю пустые стаканы со стола. Все здесь воняет дорогим пойлом. Стол, ковер, люди. Мы с Веркой тоже пропахли смрадом алкоголя и кальяна, хоть не пьем и не курим.

Она умоляла меня согласиться помочь, раз ее сестра не может, говорила, ее уволят, если замену не приведет. Неужели каждый вечер они, простые наемные официантки на этой богатой яхте, терпят подобное?!

– Еще виски? – дрожащим голосом спрашивает Верка, не сбрасывая наглые руки.

Я морщусь, протирая столик. Ловлю на себе взгляд высокого брюнета, угрюмо развалившегося в кресле у окна. Тень почти скрывает его лицо, но в нем есть что-то знакомое. Вот только у меня никогда не было знакомых такого уровня. Это другой мир.

Он усмехается, будто я добыча. Блестят ровные белые зубы. Мурашки бегут по спине. Отвожу взгляд, пытаюсь не думать о хищнике, изучающем жертву перед тем, как перегрызть ей горло. Ну кому я нужна?

.

Помогай Верке после такой подставы!

Мы одеты как горничные. Какая пошлость. Меня тошнит то ли от качки, то ли от запаха, то ли от всей этой ситуации. Но я держусь тихо – Верка просила меня молчать и не лезть на рожон. Мол, хорошие чаевые дадут, а ей ещё за учебу платить. А мне за операцию сына – мне тоже нужны деньги.

Двадцать тысяч за вечер – и ещё чаевые, которыми пьяные бросаются во все стороны. Считают себя королями мира.

Молчать надо в тряпочку.

– Надоела, коза! – хохочет армянин, отпуская Верку. Она невозмутимо оправляет юбку, убирает в карман чуть порванные пятитысячные бумажки. Я смотрю на нее с недоумением: как ей не противно? Она незаметно пожимает плечами. – Ты! Тебя как зовут?

– Амалия, – тускло вру я, делая вид, что очень занята. От мысли, что я обратила на себя внимание, мне дурно. – Я принесу лёд.

Убегаю, коря себя за то, что оставляю Верку одну. Что-то не даёт мне покоя. Что-то во взгляде того, другого, молчаливого мужчины.

Словно он меня оценивал. Или вспоминал. Его темные глаза… Что-то не так. Я давно не ощущала себя так – дичью.

Почти никогда, собственно. Только с одним человеком, которого здесь быть не может. Человеком, разбившим меня своим предательством в пыль. Я не хочу вспоминать его имя, не хочу вспоминать низкий голос, не хочу вспоминать блеск глаз. Нет, не сегодня, не в этот унизительный вечер.

.

Останавливаюсь на палубе. Ветер бьёт по лицу. Даю себе пару минут и наслаждаюсь питерским морским воздухом, тем, как он треплет мое платье, как выхватывает волосы из косы. Холодно для начала сентября, но ничего. Мне нужно остудиться.

– Амалия, Амалия, прекрасна, как азалия! – пьяно поет словно из ниоткуда взявшийся армянин, по-хозяйски хватая меня за ягодицу.

Я вскрикиваю и ударяю его металлическим подносом по пальцам, отскакиваю вбок, спотыкаясь, лечу на пол… Кажется, падаю ещё до того, как слышу звон разбитых фужеров. Ногу больно подвернула, рассадила колено. По белому чулку расползается кровавое пятно. Спешно прикрываю его подолом с рюшечками.

Армянин смеётся и матерится. Вот он замахивается на меня стаканом, я сворачиваюсь… И ничего не происходит.

Открываю глаза. Надо мной на фоне ночного неба нависают фигуры – пухлая армянина и ещё одна, высокая и широкоплечая. Я понимаю, кто это, ещё до того, как успеваю разглядеть лицо.

Он стоит спиной к свету рубки, так что выглядит черным провалом. И держит сильной рукой волосатую лапу армянина. Больно держит, наверно, раз тот, охнув, отпускает стакан.

– Сдурел? – шепчет армянин. – Больно же!

– Ты слишком много выпил, Бакур.

Низкий, грудной голос. Предупреждающий, вибрирующий, пугающий.

Тот самый!

Нет, не может этого быть! Не может! Разве судьба так жестока?!

И тут же понимаю: да, именно так. Ни в каком он не в Лондоне.

–Манкиров, – шепчу себе под нос.

Сердце мигом уходит в пятки. Холодеют руки. Я медленно поднимаюсь, отряхиваюсь.

И когда мы проплываем под мостом, и палубу озаряет подсветка, я вижу, наконец, его красивое хищное лицо.

Дмитрий. Манкиров. Тот, что предпочел мне, влюбленной в него по уши серой мышке, пьяную тусовщицу, зато дочку родителей почти настолько же богатых, как его семья. Тот самый, который когда я, унижаясь, умоляла его дать мне шанс, всучил мне деньги на аборт и вышвырнул меня из своей богато обставленной спальни и жизни, будто я была подзаборной девкой без чувств.

Как же так… Может, не узнал? Я с тех пор отпустила волосы, смыла краску с волос… Набрала немного. Не станет же он хранить в памяти случайное увлечение, которому растоптал сердце? Вряд ли помнит, как я его обожала… Как ждала его, как была готова отдать ему всю любовь мира и всю себя.

Как готова была простить все… Почти все. Не приказание убить нашего ребенка. Такое не прощают.

.

Изменился. Взгляд тяжёлый. Если позволяет себе так вести с этой богатой и властной сволочью, значит, ещё влиятельнее – и это страшно. От Манкирова всегда веяло силой, а теперь – какой-то концентрированной мощью.

Я и забыла, какой он высокий и громадный.

Армянин отбирает у Манкирова свою руку – скорее, Дмитрий сам отпускает, – и что-то шепчет себе под нос, но не возмущается. Только смачно плюет за борт и спускается вниз, покачиваясь от опьянения.

– Спасибо, – шепчу я, пряча лицо за подносом.

– Повезло, – усмехается Дмитрий, подходя ближе. – Как низко ты пала, Аля.

Меня зовут Алина. Никто не звал меня Алей, кроме него! С тех пор, как мы расстались, я никому не позволяла так сокращать мое имя!

Помнит! Это открытие выбивает у меня почву из-под ног.

И возразить нечего. И правда, я и раньше ему была не пара, а теперь тем более. Восемь лет назад он – сын богатых родителей и я – скромная девушка из провинции, учащаяся на бюджете, – и так смотрелись смешно. Теперь же… Прислуга. Какой позор.

– Деньги того стоят, – хмыкает он, словно ему все со мной понятно. – Много зарабатываешь?

– Это разово, – начинаю оправдываться я. – Верка попросила ей помочь.

Я злюсь на него, на себя, на судьбу. Хочется рыдать. Ну почему именно Манкиров?! Такое унижение!!!

– Ну, всяко лучше работы в каком-нибудь музее или на подвальных курсах для стариков, – поднимает лицо к небу мужчина.

Его профиль, острый, будто режет небо. В темноте светится белоснежный воротник перехваченной черным галстуком рубашки. И запах… древесные ноты и мускус.

У меня предательски заходится сердце. Ненавижу. Ненавижу!

И о профессии моей – искусствовед – помнит. Походя посмеялся, как обычно. Он и раньше на меня свысока смотрел. Говорил, что если буду с ним, зарабатывать и не понадобится.

Да с чего бы меня уважать, да?

– Мне пора идти, – нахожусь я, наконец. Сердце бьётся о ребра молотом.

– Бросай это, – вдруг говорит Манкиров. – Умная же была девчонка. Даже в чем-то талантливая.

Как он смеет ещё мне и советы давать?

– Как я зарабатываю на хлеб себе и своей семье, вас волновать не должно, – тихо огрызаюсь я. Хорошо, про ребенка не сказала, вовремя язык прикусила.

– Действительно, – усмехается он. – Ты и трахаешься за деньги, как твоя подружка? Тоже разово?

Слезы на глазах. Так вот что он думает! Что мы проститутки, что я… Господи!

Я бросаюсь к нему, заношу руку для пощёчины, но Манкиров ловит ладонь у самого лица и снова улыбается. Глаза в темноте блестят. Мне становится страшно. И сразу я вспоминаю, каким он был со мной – жёстким, контролирующим каждое движение, хищным, владеющим… Пот, сила и темнота. Он просто держит меня за руку, горячие пальцы как тиски, а я вся дрожу, вспоминая те ночи, словно и не было этих восьми лет, и он только вчера…

– Дура ты, Аля, – спокойно говорит Манкиров, а в его глазах пляшет непонятно откуда взявшееся пламя. – Все ещё симпатичная, но такая дура. Ты меня разочаровала.

– Отпусти! – шиплю.

– Так хочешь присоединиться к Бакуру и Вере твоей? Они сейчас заняты.

Я вырываюсь, но он хватает меня за талию, прижимает к своей груди. Он тоже возбуждён, или мне только кажется? Неужели он ждёт, что я стану… Как раньше, когда на всё ради него готова была?

– Мне все равно, что ты подумал, я не… – Слово "шлюха" не срывается с моих губ. – Пусти, а то я буду кричать.

– Тебе заплатить? – иронично тянет он.

– Пошел ты, Манкиров!!! – кричу я, выворачиваясь. Щеки мокрые от слёз.

В этот раз он не останавливает меня, и я бегу вниз, к Верке, надеясь пережить этот вечер.

Стараясь не думать, что меня только что принял за проститутку отец моего сына – и единственный мужчина, которого я когда-либо любила.

Визуализация главных героев

2. Мой личный ад.

Я просыпаюсь рано, намного раньше, чем Пашу нужно вести в школу, и лежу, смотря в потолок.

События предыдущей ночи вертятся у меня перед глазами. Верка, с невозмутимым лицом водящая рукой в ширинке армянина – и ощущение ловушки, из которой не сбежать.

Мой ангелочек посапывает у себя в кроватке, а я смотрю в потолок и вижу те самые темные глаза. Идеальный костюм на мускулистой фигуре. Белоснежная рубашка. Лёгкая щетина, ухоженная и ровная.

"Тебе заплатить?"

Господи!

Забыть, забыть как страшный сон.

Я беру телефон, открываю Телеграм.

"Ты меня вчера бросила! – пишет Верка. – Где пряталась последний час?! А если бы он меня изнасиловал! Нас поэтому минимум двое! Я думала, ты меня не подведешь. Подруга, называется!!!"

И ещё одно, в три часа:

"Тебя в черный список внесли. Наверное, с руки армянина. Никаких больше подработок! Я еле отмазалась!"

Я бы ответила, что не очень-то и хотелось, но такие вот случайные подработки сейчас, пока у меня нет постоянной работы – единственное, что у меня есть. Единственный шанс для моего мальчика.

И третье сообщение, добивающее:

"20т не отдам, и 5 тебе хватит. Предательница".

И ещё одно, в четыре утра:

"И спасибо скажи!"

Пять тысяч. Я окунулась в мой личный ад за пять тысяч.

Потеряла работу. У нас с этим строго: жалоба от клиента – выгоняют.

А ведь Верка знает о болезни Паши! Знает, что у меня каждая тысяча на счету. Ждёт, что я спасибо скажу… Подруга. Зубоскалит. Не могла же она ждать, что я просто стану, как она…

Вспоминаю, как она засовывает за край белого передника несколько красных купюр. Неужели считает, что это того стоит?

– Мама, ты плачешь? – спрашивает мое проснувшееся солнышко. Он трогательно трёт глаза кулачком. – А давай я тебя обниму, и ты плакать перестанешь?

– Иди ко мне, родной, – тяну к нему руки. – Ты мой защитник.

Утыкаюсь в теплую ото сна макушку сына и закрываю глаза. Паша поднимает лицо – и на меня снова глядят те самые глаза.

В этот раз я плачу так, чтобы слез было не видно.

.

.

Днём звоню в агентство, не особо надеясь. Да, так и есть – в черном списке. Права была Верка. Что теперь делать?

Звоню в службу занятости – из предложений только библиотекарь за двадцать тысяч в месяц. Официанткой я быть не могу – с Пашей некому сидеть, если я буду на смене. Мама осталась в Ростове, а здесь у меня никого нет.

А операция через два месяца.

Два месяца!!! Не найду двести тысяч – придется тянуть, и Паше станет хуже. Сейчас нога и так еле сгибается…

Открываю телефон снова, бездумно листаю ленту предложений, почти не фокусируя взгляд.

Всплывает ещё одно сообщение от Васильевой Верки:

"Нет спасибо – нет денег!"

Уже почти не больно. Только мерзко. Открываю диалог и набираю:

"Ну уж спасибо. Звала меня официанткой, а оказалось, я должна была их сексуально обслуживать, как шлюха. Подавись!"

Перечитываю. Снова. Потом стираю все, кроме "Ну уж спасибо" – и отправляю. Она ставит мне лайк.

Как унизительно. Но мне нужны эти пять тысяч.

3. Выход.

Вечером меня просит остаться Анна Владимировна, учительница сына. Я не понимаю, в чем дело: Паша легко успевает, он усидчивый и тихий.

Пока сынок заканчивает рисунок на продленке, она отводит меня в угол холла и тихо говорит:

– Алина Ивановна, я вам сказать хотела… Только между нами. По-женски. Нам сегодня из комитета звонили, требуют сведений о местонахождении Павла Валедина. Говорят, его отец, Михаил Атрасов, разыскивает. Тут такое дело… Мы на ИЗО когда семью рисовали, Паша нарисовал мужчину, а вокруг кровь. Я его спросила, а он ответил, что папа маму бил, вот мы и убежали в Санкт-Петербург. Поэтому… Сами понимаете. Мы скрыть местоположение от отца не имеем права, при официальном-то запросе.

Чувствую, как ноги подкашиваются, хватаюсь за подоконник. Анна Владимировна успокаивающе гладит меня по плечу.

– Мы с ним жили вместе два месяца, – глухо говорю. – Над Пашей опекунство оформил. Он не отец. Начал избивать меня через неделю. А я когда ушла, стал изводить… Ему плевать на Пашеньку. Он просто меня достать хочет. Я поменяла все номера, а он так…

– Вы правда поэтому переехали? – понимающе тянет старушка. – Насилие в семье – это страшно. Обратитесь в полицию.

– Уже, – устало, отчаянно вздыхаю я. – Спасибо, Анна Владимировна! Я поняла… Вот только что делать, не знаю.

– Я директору сказала. Потянем, сколько сможем. Но вряд ли больше пары дней удастся. Алина, – по-матерински сжимает мои ладони она. – Держитесь. Мальчик у вас просто чудо.

Через силу улыбаюсь и топаю в класс за Пашей. Надо, чтобы мое солнышко не испугалось.

Но за что, за что, за что?!! Почему сейчас?!!

Придумал, как найти нас, сволочь! Миша – мой страшный кошмар. Отвергнутый манипулятор. Таких называют нарциссами, психопатами. Он словно пытается меня сожрать, и все использует для этого. Выслеживает. Два месяца как я здесь – уже нашел.

Не знаю, куда я смотрела раньше, и тем более – как мне хватило сил уйти.

Вру, знаю. Он поднял руку на Пашу.

.

И тут мне приходит сообщение:

"Предложение по резюме 18745900 "Алина Ивановна Валедина":

Работодатель: Отель "Зевс".

Должность: администратор (служба приема).

График: свободный (по договоренности).

Заработная плата: от 150 000р. ДМС для сотрудников и членов семьи, социальный пакет. Возможность карьерного и зарплатного роста.

Внимание! В высокий сезон (до середины октября) предполагается проживание на территории отеля (Ленинградская область). На территории имеется детский сад, школа с продленным днём, медицинский и досуговый центры, фитнес-зал (бесплатное посещение для сотрудников и их семей)".

Кажется, забываю, как дышать.

Перепроверяю номер, с которого отправлено сообщение – вроде, настоящий, не прикол. Звоню в службу занятости, пальцы еле попадают по кнопкам.

Женщина на том конце невозмутимо подтверждает актуальность предложения, будто ее оно не удивляет. Соглашается со мной, что повезло. Договариваемся, что приеду в течение часа.

.

И я захожу в класс с настоящей, а не вымученной улыбкой на лице.

Пашенька, немного хромая, бежит ко мне, я подхватываю его на руки и крепко-крепко прижимаю к себе.

Судьба, кажется, указывает мне путь.

.

Я думала так до тех пор, пока не увидела на заботливо подсунутых мне документах – без всякого согласования, без приглашения на собеседование! – генерального директора отеля.

4. Хозяин отеля "ЗЕВС"

Я приезжаю почти за час до назначенного мне времени инструктажа, так боюсь опоздать и не застать того, кто предложил мне работу. Так даже лучше – будет время осмотреться.

"И понять, чего лишишься, если откажешься", – шепчет ехидный внутренний голос, когда я подхожу к воротам, которые вполне могли бы служить входом на какой-нибудь секретный объект. Сбоку от подъездной дороги торчит маленькая калитка.

Я оглядываюсь, ища глазами охрану. Будок нигде нет.

Наверно, я первая, кто приехал сюда на автобусе, а потом почти час ковылял по ухоженной асфальтированной дороге. В такие ворота можно только въезжать на роскошной машине.

Почему-то мне становится страшно, и я мигом вспоминаю в е фильмы о бандитах. Тишина леса оглушает.

Территория отеля напоминает небольшой городок. Его отделяет от восхитительно светлого соснового леса высокий каменный забор, на фигурном гребне которого через каждые пять метров бесстрастными глазами торчат камеры.

Когда меня замечают, ко мне выходит мужчина в строгом черном костюме и такой же черной рубашке. Кажется, линии его мощного торса сглаживает бронежилет. На ногах вместо туфель – тяжёлые ботинки, так странно смотрящиеся с пиджаком.

Он с сомнением оглядывает меня с ног до головы – именно в таком порядке.

– К кому? – блестит белоснежными зубами на холодном загорелом лице.

– Здравствуйте, я новый администратор, – лепечу я, замечая, что пиджак топорщится: воображение сразу дорисовывает кобуру и пистолет. Во что я ввязываюсь?! – Вот.

Протягиваю ему бумаги и пропуск. Похожий на спецназовца охранник изучает мое лицо, сличает с фотографией.

Никогда ещё я не видела такого уровня охраны.

– Добро пожаловать, Алина Ивановна, – наконец медленно говорит он. – Меня зовут Тимур Романович. Одна?

– Да, – выдавливаю я из себя. И вежливо добавляю: – Приятно познакомиться.

Конечно, Пашу я не привезла! Кто в своем уме взял бы ребенка с собой?

Тимуру Романовичу моя вежливость до лампочки.

– К стене, – бесстрастно кивает он.

Я вздрагиваю. Он ждёт, словно у него в запасе все время мира. Решившись, я послушно подхожу к забору, готовая сбежать, а он тут же оказывается рядом, разворачивает меня к камню лицом, а сам ужасно неприличным жестом раздвигает коленом мои ноги.

– Что вы… – выдыхаю я и понимаю, что ему на меня как на женщину плевать. Он быстро ощупывает руки, бока, ноги, шею, свёрнутую в тугой узел косу. В прикосновении куклы и то было бы больше страсти.

– Распусти, – приказывает.

Он что, думает, я в волосах револьвер прячу?! Хватаюсь за волосы, неохотно тяну шпильки. Потом расплетаю саму косу, и ветер тут же бросает лёгкие волосы в лицо. Они прилипают к губам. Я чувствую себя по-идиотски.

Звук шин на подъездной дороге заставляет меня обернуться. Я почти готова увидеть бронированный лимузин, который мог бы принадлежать криминальному боссу или президенту небольшой страны, но к воротам подлетает блестящий черный внедорожник.

Хлопает дверь, Тимур устремляется к гостю, а я стою, как вкопанная.

Это он. Хозяин этого места.

При свете дня Манкиров выглядит ещё внушительнее, чем ночью. Выше охранника , шире в плечах. Идеальный костюм, белоснежная рубашка. Галстука в этот раз нет, верхняя пуговица расстёгнута, и я вижу хвосты знакомой татуировки на шее.

Я лихорадочно приглаживаю растрёпанные ветром волосы, а они все скользят между пальцами, не убираются за ворот. Дмитрий бросает на меня неторопливый взгляд, ухмыляется. Кидает ключи Тимуру:

– Марату скажи, чтобы порш отогнал. Пройдусь. Она со мной.

Тимур коротко кивает, что-то говорит в гарнитуру, ворота медленно и беззвучно распахиваются.

Манкиров изучает мое лицо. Я не знаю, куда деться от смущения, сквозь землю бы провалилась. Он будто наслаждается моим замешательством.

– Забыла о манерах, – презрительно тянет. – Не можешь поприветствовать меня, как будешь встречать гостей?

Я сжимаю зубы. И кулаки за спиной.

– Я ещё не согласилась, – смешно отстаиваю себя.

– Согласилась, – изгибает он бровь. Контракт на три месяца подписала.

– Мне сказали, без этого я…

– Потеряешь возможность, – заканчивает он. Его темные глаза жгут меня, как угли. Он смотрит мне в лицо, не отрываясь. – И ты согласилась. Скажешь мне сегодня, что отказываешься – я вышвырну тебя отсюда в твою нищую жизнь к больному отпрыску. Так что следи за словами, Аля.

Морок его властного голоса окутывает меня. Тишина, этот громадный вход в, вероятно, пристанище каких-то бандитов, карельский лес и этот огромный, опасный мужчина… Это почти транс. Ненавижу его за все. Жду хищного рывка с его стороны, сердце отказывается биться.

И понимаю, что не откажусь. Он прав. Паше нужны эти деньги.

Стискиваю кулаки так, что ногти режут ладони.

– Я хотела бы сначала узнать круг своих обязанностей, – прошу, не задавая главного вопроса. Он и так все понимает. Он знает, что и я понимаю.

– За мной, – коротко кивает Манкиров, словно я служанка. Широким размеренным шагом он идёт по засыпанной красным гравием дорожке внутрь, а я семеню за ним, ненавидя натирающие кроссовки. – Сумки тут оставь, потом заберёшь, – указывает Дмитрий, словно я несу не дамский портфель, а баул.

Тимур Романович тут же оказывается рядом и разве что не вырывает сумку из рук. Проклятье! Телефон!

С облегчением нащупываю его в кармане плаща. И бегу за Манкировым.

.

– Это вы прислали мне приглашение? – наконец, нарушаю тишину.

– Не задавай глупых вопросов.

Говорит – как режет. Мне становится не по себе.

– Я хочу понять, почему, – не сдаюсь я, хоть и говорю куда тише.

– Захотел на тебя посмотреть, – спокойно отвечает Манкиров. – Во что ты превратилась за эти годы.

– Я не животное в зоопарке, – зло шепчу.

– Хуже. Ты разочарование. Несколько лет я думал, что совершил ошибку, – режет по живому Дмитрий. – Пока не увидел тебя в твоём новом амплуа. Но в "Зевсе" тебе понравится. Тут у тебя два пути: хорошо зарабатывать и очень хорошо зарабатывать.

– Ты нанял меня гостей развлекать?! – как вкопанная останавливаюсь я, не веря, что верно поняла намек. – Обслуживать… сексуально?!!

Мимо проходящие горничные, одетые дороже, чем я, убыстряют шаг и скрываются в холле одного из шикарных корпусов.

– Как скажу, так и будешь обслуживать, – невозмутимо отзывается Манкиров. – Но не льсти себе. Ты старше, чем те, кого хотят обычно иметь мои гости. Рожала. Недостаточно ухоженна. Так что пока будешь оформлять интерьеры новой зоны. Там трехэтажный корпус и двенадцать домов на берегу. Полный простор воображению. Может, за этой милой натруженной мордашкой осталось ещё немного вкуса. Понадобишься в другом ключе – скажу.

– Я не шлюха.

Я стою посреди дорожки, будто вросла подошвами в камень. Манкиров заинтересованно разглядывает меня. Беззастенчиво переводит взор на грудь, ниже, как будто ощупывает.

– Не была бы шлюхой, не оказалась бы на яхте, – усмехается он. – У всех есть цена. Твоя, судя по зарплате за ночь, двадцать тысяч. Чуть дороже онлайн-проститутки и намного дешевле эскорта.

По щекам струятся слезы унижения. Губы дрожат.

– Я не знала, что там это… – давлюсь я словами. – Верка не сказала.

– Если сумеешь меня заинтересовать, заплачу пятьдесят тысяч за каждую ночь, – скалится Манкиров, игнорируя мои скомканные объяснения. – Просто проведенную на территории "Зевса", даже не в моей постели, ведь я редко здесь ночую. Но, конечно, когда я позову тебя, ты не откажешься, и в любой момент будешь готова к моему приходу. Полтора миллиона за месяц. Этой ценой я тебя куплю, верно? И не строй из себя недотрогу, Аля, ты опоздала с этим. Я хорошо знаю женщин.

Цифра поразила меня. Я никогда не видела столько денег. Это не только нога Паши, это ещё обследование и может быть замена разрушенного сустава мамы, это…

Гад столкнул меня с выбором лицом к лицу и наблюдал за моими метаниями.

Я никогда не ненавидела Манкирова сильнее. Даже когда застала с той любовницей, даже когда он потребовал от меня чеки из клиники, чтобы убедиться, что я сделала аборт.

Нет.

Никогда мой сын не увидит эту сволочь. Никогда.

Я достану деньги иначе. Да я лучше к Мише приползу занимать, чем останусь здесь забавой заигравшегося в бога предателя!

Я хочу броситься на Манкирова, выцарапать глубокие глаза, стереть с лица усмешку победителя – но сдерживаюсь. Только смотрю на него, вкладывая всю ярость в этот взгляд.

Потом медленно разворачиваюсь.

Он настигает меня, как зверь, ещё до того, как я делаю первый шаг прочь, к свободе. Хватает за запястье, потом за второе, разворачивает к себе. Продолжает ухмыляться.

– Может, не так ты и изменилась, Аля, – шепчет он мне, наклоняясь к моему лицу. Поднимает мои руки над головой. Его губы так близко! Почти целует, а на деле – показывает свою силу, превосходство, власть. Мы дышим одним воздухом. Я снова улавливаю древесный аромат дорогого парфюма. – Пытаешься мне перечить, ожидая, что я поймаю. Подумай хорошенько. Пути назад не будет. Ты хочешь уйти?

Одной рукой удерживает как в тисках мои запястья, а второй проводит по спине, останавливается на пояснице. Я задыхаюсь от простой властности страстного жеста. Гляжу ему в глаза и выплёвываю:

– Я отказываюсь.

Понимая, что сейчас он вышвырнет меня со всеми моими дурацкими надеждами вон.

Уже зная, что я вернусь.

5. Хищник

Не вышвырнул. Подождал, пока сама уйду. А я убегала на остатках адреналина, не смея обернуться, зная, что Манкиров наблюдает за мной. Он контролировал ситуацию, он контролировал все.

Почему на эту сволочь так отзывается сердце? Почему дыхание перехватывает, как подумаю о его горячем дыхании на моих губах, о неслучившемся поцелуе. Я знаю, каким был бы этот поцелуй: ненасытным, жёстким, словно он ест, а не ласкает.

.

Я провожу пальцами по волосам, по рукаву пальто, к запястью левой руки. Кожа на нем все ещё горит, словно мужчина по-прежнему держит меня, а его жаркая кожа греет мои вены… И тут смотрю в зеркало прихожей: там отражается уставшая женщина в дешёвом пальто в клетку, с чуть потрёпанной сумкой, со взъерошенными русыми волосами, с растерянным и немного детским выражением лица. Смотрю на себя – и вспоминаю его. Волосок к волоску, блестящий Порш, кожаные ботинки, костюм без единой ворсинки на дорогущей ткани.

Мы – не пара. Никогда не были. Он мне сам тогда сказал, беременной, обожающей его и готовой простить ему всё.

.

"Убирайся уже, – звучит в моих ушах. – И чтобы чеки из клиники переслала. Мне не нужны потом проблемы".

"Пожалуйста, Дима, – плачу я. – Почему ты так жесток?"

"Да брось, Аля, – лениво тянет, отмахиваясь, как от назойливой мухи. – Ты же не думала, что мы всегда будем вместе. Бери деньги и уходи, сохрани хоть немного достоинства. Смотреть тошно".

.

Приказываю себе собраться. За эти годы я очень изменилась, стала сильнее, жестче. Как там говорилось в «Москва слезам не верит»? Учителя хорошие были.

Если Манкиров думает, что я та, прежняя, нюня – его ждёт сюрприз.

Надо обзвонить всех знакомых, оставшихся в Ростове – они дадут мне в долг. Понемногу наберу на операцию Паше. Потом пойду на любую работу, любую. Ужмемся, но отдадим.

Я понимаю, что найти деньги надо прямо сейчас, сегодня же, иначе я натворю глупостей, которые… нет.

Беру в руки телефон – а он неожиданно взрывается трелью. Номер незнакомый.

Почему-то мне страшно, что это Манкиров. Я верчу телефон в руках, не отвечаю, и он перестает звонить. Закрываю глаза, вдыхаю… и снова звонок. Номер тот же.

На этот раз принимаю звонок, подношу к уху, молчу. Жду, когда собеседник заговорит.

Вот только это оказывается не Манкиров.

– Алина, здравствуй! – слышу голос Мишки. – Что молчишь? Я тебя слышу! Нам надо пого…

Дрожащими пальцами сбрасываю звонок. Блокирую номер. Сердце колотится в горле. Откуда он узнал? Откуда?!

Минуту смотрю на гаснущий и зажигающийся под моими пальцами экран. Зачем-то захожу в заблокированные сообщения…

А там смс от Миши.

СПб, улица Октапенко, дом 23, к 3, КВ 196.

Роняю смартфон на кровать. Мой адрес – с точностью до корпуса, который все доставки забывают указывать… Миша знает. У меня нет сомнений – надо исчезать, иначе он снова будет меня караулить у дверей, пугать Пашу…

Может, поехать к маме? Он сюда, я туда. Но в Ростове нет ни Военно-медицинской академии, ни хирургов такой категории, как нужны Пашеньке.

К Верке? Вот она позубоскалит. На гостиницу же денег нет, да и не будешь же в гостинице жить постоянно.

Потихоньку темнеет. Скоро надо идти за Пашенькой, а я сижу в темноте и дрожу, как заяц. Не раздеваясь, в пальто прямо на кровати. В окне проносятся огни от фар машин. Где-то наверху работает телевизор.

Мне хочется плакать.

.

И снова трель. Мне всегда нравился мой звонок – перелив бубенчиков и голоса птиц – но сейчас от него тошнит. В этот раз номер не отображается вообще – скрыт. Только аббревиатура: ЭКЗ.

Какая-нибудь экзаменационная комиссия? Может, из школы? Хотят сообщить, что сказали Михаилу, где я?

Помедлив, все же беру трубку.

– Должен признать, ты впечатлила меня, Аля, и это уже интересно, – без приветствия говорит Манкиров. Его низкий голос вибрацией струится по моим венам. – С тобой связался отец твоего пацана?

– Откуда знаешь? – хотелось бы гордо спросить, а вместо того лепечу я, краем сознания отмечая, что он считает Мишу отцом Паши.

– Видишь ли, Аля, – насмешливо тянет Манкиров, раз за разом повторяя то самое, уникальное, почти принадлежащее ему имя. – Мои ребята связались с ним и скинули ему твой, то есть ваш, – он делает ударение на этом слове, и я холодею, – адрес. И купили билеты на ночной. Он думает, ты перешла дорогу серьезным людям. Летит тебя спасать или убивать, или похищать сына. Тебе виднее, но с места он сорвался. Утром будет в Петербурге.

– За-зачем? – шепчу я сквозь слезы.

Я верю Манкирову: таким голосом не лгут. Он знает, что ситуация принадлежит ему, знает, что я загнана в угол.

– Чтобы ты приняла мое предложение сегодня. – Деловым тоном продолжает: – У тебя три варианта. Первый: остаться и ждать твоего благоверного, на которого ты не раз писала заявление в полицию, так что вряд ли вы встретитесь по-хорошему. Второй: забрать из школы вашего отпрыска и через четыре часа сесть в машину, которую я пришлю за вами, и тогда Михаил останется ни с чем. Третий: сесть в машину и по приезду вести себя со мной по-настоящему хорошо, и тогда утром Михаила встретят в твоей квартире люди, общение с которыми навсегда отобьет у него охоту к вам соваться. Выбирай. Ах да, – смеётся свысока. – По деньгам условия пока прежние, хотя ты обходишься мне все дороже, Аля.

– Зачем тебе это?! – Уже не шепот.

– Я всегда получаю, что хочу, – отрезает Манкиров и вешает трубку.

6. Ловушка

Забирающий нас из «хрущевки» огромный лимузин, пахнущий кожей и роскошью, кажется мне очередной издёвкой. Паша в восторге елозит по сиденьям, спрашивает меня о светящемся потолке и полированных ручках, а я молча гляжу в затонированное дочерна окно. За ним пролетают далёкие вспышки огней ночного города.

Вот они сменяются абсолютной темнотой – мы выезжаем за город. Я держу на коленях сумку, прижимаю ее к себе, словно защищаюсь. Водитель за стеклом молчит, Паша рассказывает, как прошел день, а я все думаю, что будет дальше.