Нелицемерная Россия

Несвященная империя

Те ученые, которые пытались найти ключ к дешифровке кода Данте, к разгадке «скрытого под странными стихами», сплошь и рядом ограничивали сферу своих поисков эпохой Данте, совершенно не принимая во внимание, что Данте, как и его духовный вождь Вергилий, обладал пророческим даром. Уже в первой песне «Ада» Вергилий успокаивает Данте, предрекая гибель Волчицы, преследующей Данте и преграждающей путь многим. А в XXXIII песне «Чистилища» уже не Вергилий, а сама Беатриче возвещает:

 
«Пятьсот пятнадцать, вестник Бога,
Воровку и гиганта истребит».
 

Слово «lupa» (волчица) уже в античные времена применялось также для обозначения проститутки самого низкого пошиба. Беатриче, как это ни странно с ее стороны, называет Волчицу «fuia» (т. е. блядь).

И. Бэлза в статье «Некоторые проблемы интерпретации и комментирования «Божественной Комедии» ^[79] отождествляет гиганта с проклятым королем Филиппом Красивым, а Волчицу – с попавшей в зависимость от него римской церковью.

Таинственное число «515» толкуется таким образом: Если в цифре DXV переставить знаки, получится DVX (вождь) ^[80]. В итальянском языке это латинское слово превратилось в «Дуче».

«Dux» – так называлась изданная в 1925 году биография Муссолини. Ее автором была популярная романистка, Маргерита Сарфатти, редактор фашистского журнала «Иерархия», еврейка, очередная любовница Муссолини. Когда в 1938 году в Италии были приняты расовые законы, она поспешно сбежала в США.

Какую же Волчицу прогнал Вождь? Волчица была символом Империи, в центре Рима держали в клетке живую волчицу. Императором короля Виктора Эммануила в мае 1936 года сделал Муссолини, а король позорно предал его и немецких союзников Италии в 1943 году. Именно монархия, Савойская династия и была та самая «блядь», которую надо было изгнать из Рима, ее и изгнали. И американский Гигант, которому она продалась (Муссолини больше всех ненавидел Рузвельта и считал именно его главным виновником войны), не смог тогда сразу овладеть Римом, ему это удалось лишь год спустя.

После низвержения монархии была провозглашена Итальянская Социальная Республика. Древний Рим деградировал от Республики к Империи, фашистская Италия из империи превратилась в республику, но это надо было сделать гораздо раньше, не ожидая предательского удара ножом в спину, нанесенного 25 июля 1943 года.

В первой песне «Ада» говорится о том, кто погубит Волчицу:

 
«…славный нагрянет Пёс, и кончится она».
 

Так в классическом русском переводе М. Л. Лозинского. В итальянском оригинале – «Veltro», борзая. Об этом же избавителе говорится, что он будет рожден «tra Feltro e Feltro». Этим словам дается географическое толкование: речь идет о североитальянской местности, расположенной между Монте Фельтро в Романье и венецианским поселением Фельтро.

И. Бэлза обращает внимание на тот факт, что именно в этой местности расположена Верона, властителем которой был покровитель и друг поэта Кан Гранде («Великий Пёс»), но он не годился на роль избавителя из-за своих «ограниченных военных и политических возможностей». Если бы кругозор самого И. Бэлзы не был ограничен XIII–XIV веками, он мог бы вспомнить и о том, что именно в Вероне состоялся в ноябре 1943 года учредительный съезд новообразованной Фашистской республиканской партии и был принят ее программный документ, т. н. «Веронский манифест».

Основные даты жизни Муссолини тоже колеблются «между Фельтро и Фельтро», – родился он в Романье, а за неделю до июльского переворота 1943 года в последний раз встречался с Гитлером в качестве главы итальянского правительства в Фельтре в районе Тревизо.

Кан Гранде, покровителя Данте, восхваляет в «Комедии» и Каччагвида, однако, затем он предупреждает Данте:

 
«но ты молчи… – и тут он мне открыл
Невероятное для очевидца».
 

(«Рай», XVII, 92–93)

Р. И. Хлодовский в статье «Гуманизм Данте» в тех же «Дантовских чтениях» 1979 года пишет: «Основываясь на этом, некоторые историки итальянской литературы считали, что Данте связывал с правительством Вероны те же надежды, которые он до этого возлагал на Генриха VII; что Пёс, о котором говорит Вергилий в начале «Комедии», это и есть Великий Пёс – Кан Гранде». Вряд ли это так». Это действительно не так, почему, объяснил И. Бэлза, но нельзя отнести это пророчество и к тем решительным людям, которые в 1943 году созвали съезд в Вероне и провозгласили «Веронский Манифест». Они действительно изгнали Волчицу, но ненадолго, а у Данте говорилось о Спасителе во всемирно-историческом значении, в каком этим титулом награждают Христа.

Этот Спаситель должен родиться между двумя Фельтре. Все гадают, что это за Фельтре. Но один сейчас уже есть. Журналист Витторио Фельтри, известный в Италии своими остроумными выпадами политический грубиян, недавно изумил всех. Его пригласили на телевидение, на канал «Ста-сера Италиа», и телеведущая Барбара Паломбелли спросила его, кого бы он хотел видеть в новом правительстве. «Гитлера» – коротко ответил Фельтри. В студии воцарилось ледяное молчание. «Это шутка?» – переспросила ведущая. «А кого предложили бы вы?» – встречно спросил Фельтри. А потом добавил: «Если бы я назвал имя Сталина, никто ничего бы не сказал».

В Твиттере после этого разразилась буря. Возмущенный демократический сброд требовал не пускать больше Фельтри на телевидение. А я бы спросил у Фельтри, почему он назвал Гитлера, а не Муссолини?

Личные отношения Муссолини с Гитлером и, соответственно, сходства и различия между итальянским фашизмом и германским национал-социализмом это особая большая тема. Цецилия Кин, вдова советского писателя Виктора Кина (Суровикина), который в начале 30‐х годов был корреспондентом в Италии, а позже стал жертвой сталинского террора, рассказывает в своей книге «Итальянский ребус» ^[81], что в 1926 или 1927 году Гитлер просил Дуче прислать ему фотографию с надписью. Однако итальянскому посольству в Берлине было поручено «поблагодарить этого господина за выраженные им чувства, но сообщить, что Дуче не счел возможным удовлетворить его просьбу.

Ц. Кин почему-то не сомневалась, что Муссолини «в те годы понятия не имел о том, кто этот господин». Это, конечно, ерунда. Мюнхенский путч 1923 года наделал много шума, и Муссолини прекрасно знал, кто такой Гитлер, но не хотел связываться со своим неудачливым подражателем, еще, чего доброго, обвинят в подрывной деятельности против Германии.

Ситуация резко изменилась после выборов в сентябре 1930 года, когда число избирателей НСДАП подскочило с 810 тысяч до 6,4 миллиона. В 1931 году Дж. Ренцетти, глава итальянской Торговой палаты, организовал встречу Муссолини с Герингом в Риме. Муссолини, наконец, передал ему свою фотографию с надписью. 8 июня 1931 года Гитлер впервые написал ему благодарственное письмо. Но от личной встречи Муссолини продолжал уклоняться. Весной 1932 года он вел долгие беседы с немецко-еврейским писателем Эмилем Людвигом. Муссолини спросил его, что он думает о Гитлере. В ответ Людвиг опустил правую руку, чтобы создать зрительный образ карлика, и сказал: «Гитлер? Вот такой»… Муссолини удовлетворенно кивнул головой, однако заметил: «Но… у него шесть миллионов голосов».

Как пишет Джаспер Ридли в своей книге «Муссолини» ^[82], когда первая встреча двух лидеров, наконец, состоялась в Венеции 14–15 июня 1934 года «Муссолини прибыл в аэропорт в прекрасно подогнанном по фигуре сером генеральском мундире с орденами и медалями, а из самолета вышел Гитлер в штатском костюме, мешковатом не новом плаще с поясом и помятой шляпе, все решили, что одежда этих двух лидеров отражает их истинный образ: сильный Муссолини и незначительный Гитлер. Иностранные журналисты, приехавшие в Венецию, чтобы освещать эту встречу в прессе, сочли, что Муссолини намеренно хотел унизить Гитлера. «Но возможно, такое впечатление сложилось у них, потому что они заранее решили, что из двух диктаторов Муссолини является доминирующей фигурой… Карикатуры в мировой прессе изображали гиганта Муссолини, возвышающегося над пигмеем Гитлером».

В Германии ходил анекдот, будто Муссолини при встрече переиначил древнеримское приветствие императору на «Ave Imitator».

Гитлер был в восторге от встречи, а Муссолини сказал потом, что Гитлер слишком много болтает и большой доктринер; вместо того, чтобы обсуждать практические проблемы, он длинно цитировал «Майн Кампф».

Муссолини отнюдь не был в восторге от прихода Гитлера к власти. 18 марта 1933 года он предложил Франции заключить пакт: «Если режим в Германии укрепится, окажется трудным сдерживать немецкие амбиции во внешней политике… Поэтому Франция должна быть заинтересована в том, чтобы договориться с Англией и с Италией и держать Германию в узде». Пакт этот был подписан, но так и остался на бумаге.

Особенно беспокоила Муссолини перспектива поглощения Германией Австрии. В 1932 году правительство этой страны возглавил руководитель Христианско-социальной партии Э. Дольфус, который, чтобы сохранить независимость Австрии, занял проитальянскую позицию и по совету Муссолини установил в Австрии однопартийную диктатуру. Но 25 июля 1934 года национал-социалисты попытались совершить переворот. Попытка не удалась, но Дольфус был убит. Муссолини тогда двинул четыре дивизии на перевал Бреннер, заявив, что немцы понимают только такой язык, и на четыре года отсрочил аншлюс Австрии.

После того, как Гитлер в марте 1935 года снова ввел всеобщую воинскую повинность, по предложению Муссолини в апреле того же года была проведена конференция премьерминистров Италии, Франции и Англии в городе Стреза на Лаго-Маджоре. Самую антигерманскую позицию занимал Муссолини, а самую прогерманскую – англичане. Но все ограничилось обменом мнениями, никаких решений не было принято, Муссолини определил это как трусливое бегство от реальности.

Когда Муссолини начал готовить захват Эфиопии, Гитлер прервал дружественные отношения с Италией. Поскольку Германия вышла из Лиги наций, она не была связана ее решениями об эмбарго на поставку оружия обеим воюющим сторонам и стала продавать оружие Эфиопии, а в ноябре 1935 года наложила запрет на экспорт в Италию олова, алюминия и других военных материалов. Лишь после визита в Германию дочери Муссолини Эдды Гитлер согласился снабжать Италию углем.

Вновь сблизила Муссолини и Гитлера гражданская война в Испании. Они решили позабыть прошлые разногласия, и в октябре 1936 года образовалась ось Рим – Берлин. В ноябре 1936 года Германия и Япония заключили Антикоминтерновский пакт, а в январе 1937 года к нему присоединилась Италия. Но если участие Германии в испанской войне ограничилось посылкой техники и авиации, знаменитого легиона Кондор, то Италия увязла в ней по уши. В Испании сражались 50 000 солдат регулярной итальянской армии, да еще 20 000 португальских, да еще марокканское зверье Франко привел под лозунгом «Реконкисты» (чьей?). По сравнению с этим помощь Советского Союза и роль пресловутых Интернациональных бригад были мизерными, и тем не менее Испанская республика два с половиной года героически сопротивлялась превосходящим силам врага и пала лишь в марте 1939 года.

Первая встреча Гитлера с Муссолини вышла комом, сразу после нее Италия и Германия чуть не передрались из-за Австрии, зато в сентябре 1937 года, когда Муссолини приехал в Германию, ему был устроен невероятно торжественный прием. Декорации проектировал лично Гитлер – он ведь был художник. Муссолини был встречен в Мюнхене почетным караулом в виде шеренги бюстов римских императоров – теперь этот ряд дополнил сам Дуче. Гитлер наградил Муссолини золотым партийным значком, который носил только он сам. От Мюнхена до Берлина Гитлер сопровождал поезд Муссолини на своем поезде, а потом обогнал его и снова встретил дорогого гостя в Берлине. Они вместе проехали в открытой машине по триумфальной аллее до Бранденбургских ворот, с арками, украшенными цветами и символами двух режимов, свастиками и пучками фасций, а так же имперскими орлами. 28 сентября Муссолини выступил перед огромной толпой на Майском поле, бывшей частью Олимпийского комплекса, но во время его речи хлынул ливень, и толпа разбежалась. Небеса остудили энтузиазм холодным душем, и это было дурным предзнаменованием для только что заключенного союза.

Придворные льстецы Муссолини тужились, стараясь превзойти друг друга. «Смешно даже пытаться понять мысли, рожденные умом Дуче». Однако, немецкий историк Иоахим Фест, автор классической либеральной биографии Гитлера, не боится показаться смешным, рассказывая, что думал и что чувствовал Муссолини, словно он, а не Эмиль Людвиг, вел с ним долгие беседы. По словам Феста, «личное удовлетворение победой фашистского принципа в Германии не могло заглушить в нем глубокого беспокойства, которое он испытывал перед лицом северного соседа, обладавшего той динамикой, жизненной силой и дисциплиной, которые он с трудом стремился привить своему собственному народу. Встреча в Венеции подкрепила его скептическое отношение к Гитлеру, но впервые пробудила в нем комплекс неполноценности, который он все больше пытался компенсировать гримасами гордыни, имперскими акциями и обращениями к далекому прошлому, что все больше вовлекало его в роковое партнерство с Гитлером». Немцам с их идеями расового превосходства Муссолини напоминал, что они потомки тех людей, которые во времена Цезаря, Вергилия и Августа еще были неграмотными ^[83]. Но Муссолини хвастался чужими достоинствами и достижениями, он мнил себя наследником римских императоров, и Гитлер подогревал в нем эти настроения, но незадолго до своего ухода из жизни говорил: «Италия пробовала превзойти Древний Рим. У нее имелись все древнеримские амбиции, но ей не хватает решительности духа и материальной силы. Единственной козырной картой у нее был истинно римский лидер. Какая трагедия для этого человека!» А откуда ей было взяться, этой решительности духа, если она возникает на определенной расовой основе, а те итальянцы, которыми правил Муссолини, походили в расовом отношении на древних римлян, говоря морской шуткой, как шхуна на крейсер. Да и сам Муссолини, в глубине души, возможно, понимал это. И когда он 10 июня 1940 года объявил войну Франции, а его войска дошли лишь до приграничного города Ментоны и встали, это понимание вырвалось наружу в гневных словах: «Мне не хватает материала. И Микеланджело нужен был мрамор, чтобы создавать его статуи. Если бы у него была только глина, он стал бы всего лишь гончаром» ^[84].

Гитлер говорил, что в Италии был лишь один настоящий римлянин – ее лидер. Но вспоминается эпиграмма одного древнегреческого поэта: он утверждал, что все жители острова Лерос – плохие люди, кроме одного, но добавлял: «Впрочем, леросец и он». Муссолини после переворота 25 июля 1943 года никаких римских качеств не проявил. На советских карикатурах того времени изображали Гитлера, который, усердно работая насосом, надувает резиновую куклу Муссолини.

Когда 14 сентября 1943 года освобожденного Муссолини привезли к Гитлеру, выяснилось, что Дуче совершенно не желает возвращаться к власти. Гитлер настоял на его возвращении, но Муссолини стал лишь номинальным руководителем Республики, доклад на съезде преобразованной партии в Вероне 14 ноября 1943 года делал ее секретарь Алессандро Паволини, Муссолини на этот съезд даже не приехал. А Франко даже отказался признать de jure правительство Итальянской Социальной республики, заявив, что Муссолини отныне «превратился в тень». В феврале 1943 года всемирно известный итальянский медик Ч. Фругони спросил у одного из близких к Муссолини людей: «Неужто люди, знающие его столько лет, не заметили до сих пор, что клинически Муссолини страдает абулией?» Психиатры подтверждают, что абулия, т. е. безволие и мания величия не обязательно исключают друг друга, напротив, они нередко могут совпадать.

Еще в полицейской характеристике 1919 года говорилось, что Муссолини «не всегда стоек в решениях». Известно множество случаев, когда он терялся, подпадал под влияние то одного, то другого из своих олигархов. Бывало, когда надо было принять решение по какому-то конкретному, мелкому вопросу, он терялся, выслушивал поочередно мнения министров и нередко соглашался с последним, кто к нему заходил^[85].

Но вернемся в 1937 год, к началу мнимой идиллии в отношениях между двумя вождями и к психологическим изысканиям И. Феста. По его словам, Муссолини чувствовал себя старшим и, исходя из старшинства фашизма, отзывался о немецком вожде в покровительственном тоне. Сближению с Гитлером мешал страх Муссолини перед «германизмом» и сознание того, что удержать африканские колонии Германия не поможет, для этого надо найти взаимопонимание с западными державами. И его мучила мысль, что смелую «фашистскую» политику ведет Гитлер, а не он.

И вот они снова встретились. «Хотя Гитлер в других случаях малоспособен был к неразделённым чувствам, к итальянскому диктатору он испытал странно открытую, почти наивную склонность и сохранил её, несмотря на множество разочарований последующих лет: Муссолини был одним из тех редких людей, к которым он относился без мелочных придирок, расчётов или зависти… Их взаимопонимание после венецианской неудачи было спонтанным… Конечно, Муссолини не обладал способностью к суждениям и политической проницательностью, но практикуемый Гитлером стиль внешней политики, метод прямых переговоров, рукопожатий и честных слов был одной из сильных сторон его натуры. Муссолини все больше подпадал под влияние Гитлера, оказывался, как и многие, странным образом обезоруженным и утомленным. Уже теперь, когда политические соображения отступили перед лестью и эффективными зрелищами, он пропал, и уже можно было предвидеть его бесславный конец на автозаправке на Пьяциале Лорето» ^[86]. Фест хорошо описал, чем брал своих собеседников Гитлер, но о Муссолини он судил совершенно ложно.

А Гитлер ещё больше возлюбил Муссолини, когда тот не стал препятствовать аншлюсу Австрии в марте 1938 года. Принцу Гессенскому, который вел переговоры, Гитлер велел: «Скажите Муссолини, что я никогда ему этого не забуду… Никогда, никогда, никогда, и будь, что будет. Теперь, когда австрийский вопрос убран с пути, я готов идти с ним сквозь огонь и воду, мне всё равно… Я действительно благодарен ему, и никогда, никогда ему этого не забуду… Я никогда не забуду ему этого, и будь, что будет. Если он однажды окажется в какой-нибудь нужде или в опасности, он может быть уверен, что я встану рядом с ним, даже если весь мир поднимется против него» ^[87].

А как Муссолини мог бы воспрепятствовать, если 50 000 итальянских солдат воевали в это время в Испании? Открыть второй фронт в Австрии? Нет, он предпочел сделать хорошую мину при плохой игре. Однако, как только испанская война закончилась, Муссолини решил, по приказу Гитлера, тоже отхватить себе кусок, и в апреле 1939 года аннексировал Албанию. Итальянский король стал не только императором Эфиопии, но еще и королем Албании.

А вот что записал Чиано в своем дневнике 9 ноября 1939 года: «Покушение на Гитлера в Мюнхене вызывает всеобщий скептицизм, и самый большой скептик Муссолини… Дуче немало потрудился, составляя телеграмму, в которой выражалось удовлетворение в связи с тем, что Фюрер избежал опасности. Он хотел, чтобы текст был прочувствованным, но не слишком, потому что, по его мнению, ни один итальянец не испытал большой радости по случаю спасения Гитлера. И меньше всего радости испытал он сам, Муссолини» ^[88].

Муссолини «подпал под влияние Гитлера»? Он втайне ненавидел Гитлера и желал ему смерти. А ведь это ноябрь 1939 года, война уже началась, но Италия в нее еще не вступила.

Лучше бы она вообще в нее не вступала. Гитлер понял это слишком поздно и говорил об этом в последних доверительных беседах с Геббельсом и Борманом в апреле 1945 года:

«Когда я рассматриваю события трезво, без какой-либо сентиментальности, я должен признать, что мою неизменную дружбу с Италией и с Дуче можно отнести на счет моих ошибок. Можно сказать, что фактически союз с Италией пошел на пользу больше нашим врагам, чем нам самим… и в конечном счете способствовал тому, что мы – если нас не ждет еще победа – проиграли войну. Итальянские союзники почти везде нам мешали. Например, они помешали нам вести в Северной Африке революционную политику… так как наши исламские друзья вдруг увидели в нас вольных или невольных пособников их угнетателей… Воспоминания о варварских карательных акциях против сенусеитов еще живы в них.

Кроме того, смехотворные притязания Дуче на роль «Меча Ислама» сегодня столь же смешны, как и накануне войны.

Этот титул, который пристал Мохаммеду и такому великому завоевателю, как Омар, Муссолини велел присвоить себе нескольким жалким типам, которых он купил или запугал. Был шанс повести большую политику по отношению к Исламу – он был утерян, как и многие другие, из-за нашей верности союзу с Италией. Не лучше обстояло дело и в военном плане. Вступление Италии в войну почти сразу же принесло нашим противникам первые победы, и Черчилль смог внушить своим соотечественникам новое мужество, а англофилам во всем мире – новые надежды. Хотя итальянцы уже показали свою неспособность удержать Абиссинию и Киренаику, они имели наглость, не спросив нас и даже не поставив нас в известность, начать совершенно бессмысленный поход против Греции… Это вынудило нас, вопреки всем нашим планам, вмешаться на Балканах, что в свою очередь имело следствием катастрофическую задержку начала войны с Россией… Мы должны были напасть на Россию 15 мая 1941 года и закончить кампанию до зимы. Все тогда сложилось бы иначе! Из благодарности, потому что я не мог забыть поведение Дуче во время «Аншлюса», я всегда воздерживался от критики и осуждения Италии, я наоборот, всегда стремился обращаться с ней, как с равной, но, к сожалению, законы жизни показывают, что ошибочно обращаться как с равными с теми, кто на самом деле вам не равны… Я сожалею, что не внял голосу разума, который велел мне, чтобы моя дружба с Италией была жестокой» ^[89].

Еще более резко высказывался Геринг: «Если бы Италия была нашим врагом, мы, может быть, выиграли бы войну». А ведь именно он назвал свою дочь Эддой по имени дочери Муссолини, именно он приезжал в Италию налаживать контакты между Гитлером и Муссолини в июне 1931 и в апреле 1933 года.

Дурное мнение об Италии составилось в Германии уже давно. Еще Бисмарк, при котором в 1882 году образовался Тройственный союз Германии, Австро-Венгрии и Италии, говорил, что Италия в равной мере ненадежна и как друг, и как враг. А когда в Первую мировую войну Италия переметнулась на сторону Антанты, это презрительное мнение стало в Германии всеобщим, и в декабре 1934 года Муссолини говорил немецкому послу фон Хасселю, что он чувствует, что ни одна война не была бы в Германии столь популярной, как война против Италии» ^[90].

С таким же презрением отзывался об Италии В. П. Потемкин, назначенный советским послом при королевском правительстве маршала Бадольо в оккупированной союзниками южной части Италии: 8 сентября 1943 года Италия подтвердила свою репутацию международного шакала, всегда готового предать своих прежних союзников, чтобы вскочить на колесницу победителя. Но в данном случае в роли шакала выступила не вся Италия, а только ее мафиозный юг.

Итальянская Социальная республика осталась верной союзу с Германией. И в Крымскую войну в 1855 году шакалом была не вся Италия, а только Сардинское королевство – оно сделало это в угоду Наполеону III, дабы он помог отнять Ломбардию у австрийцев. Он и помог, но за то отнял у итальянцев Савойю и Ниццу.

Вот Муссолини в июне 1940 года действительно вел себя как шакал. Он заявил притязания на Ниццу, Корсику, Тунис и Джибути, а Чиано предложил, чтобы Италии отдали Алжир и Марокко. Гитлер был весьма удивлен, что итальянцы так много требуют за свое участие в войне, в которой они пока что играли только роль статистов, и специально встретился в Мюнхене с Муссолини, чтобы умерить его аппетиты. Муссолини не получил ничего. Гитлер старался вести себя по-рыцарски с побежденной Францией и уже обдумывал следующий этап войны. Он ясно дал понять Муссолини, что честолюбивые мечты итальянцев отдаляют день победы над Англией, потому что формы и условия перемирия должны оказать большое психологическое влияние на решимость Англии продолжать борьбу ^[91]. Когда в ноябре 1942 года союзники высадили десанты в Марокко и в Алжире, адмирал Дарлан, ближайший сподвижник маршала Петэна, управлявший французской Северной Африкой, перешел на сторону союзников. Муссолини упрекнул тогда Гитлера: вот если бы вы в 1940 году отдали эти страны Италии, этого бы не случилось. Вожделенный Тунис итальянцы тогда заняли вместе с немцами, но в итоге попали с ними в такой же котел, как в Сталинграде. Муссолини заявил, что Италия ведет свою особую, «параллельную войну», какую фактически вела в 1941–1944 годах Финляндия. В сентябре 1940 года итальянцы повели наступление на Египет и первоначально отказывались от немецкой военной помощи («сами справимся!»), но в декабре англичане перешли в контрнаступление и заняли Киренаику. Тогда только Муссолини обратился за помощью к Гитлеру, и тот отправил в Ливию африканский корпус под командой генерала Роммеля, который в марте-апреле 1941 года отбил Киренаику, за исключением Тобрука. Когда советские войска напали на Финляндию, Муссолини разорвал дипломатические отношения с СССР и направил на помощь финнам сорок самолетов. 3 января 1940 года он написал Гитлеру длинное письмо, в котором он, как старший среди диктаторов, советовал ему направить свою динамику на Восток. В нем говорилось: «Никто не знает лучше меня, обладающего сорокалетним политическим опытом, что политика предъявляет свои тактические требования. Это относится и к революционной политике…

Поэтому я понимаю, что Вы стремитесь избежать войны на два фронта. В результате этого Россия без каких-либо усилий извлекла из войны большие выгоды в Польше и в Прибалтике. Но я, как прирожденный революционер, никогда не менявший свои взгляды, скажу Вам, что Вы не можете постоянно приносить принципы Вашей революции в жертву тактическим требованиям определенного политического момента. Я убежден, что Вы не дадите упасть антисемитскому и антибольшевистскому знамени, которое Вы высоко держали на протяжении двадцати лет… и я исполню только мой непременный долг, если добавлю, что любой Ваш дальнейший шаг, направленный на развитие связей с Москвой, произведет в Италии неблагоприятное впечатление». Муссолини фактически призывал Гитлера напасть на Советский Союз, соблазняя его огромный жизненным пространством России. Но его «стойкий антибольшевизм», который он ставил в пример Гитлеру, в действительности был лишь прикрытием. На самом деле он хотел втравить Гитлера в войну на два фронта, потому что мысль о победе Гитлера была для него «совершенно невыносимой», он желал поражения Германии и сообщил голландцам и бельгийцам сроки предполагавшегося нападения на их страны.

Гитлер ответил Муссолини лишь 6 марта тоже длинным письмом. Он подчеркивал тот факт, что Сталин преобразует большевизм в русский национализм. Еврейское и международное влияние в большевизме уменьшается. Как только Литвинов покинул свой пост, русские начали дружеские заигрывания с Германией. Россия, видимо, превращается в государство с националистической идеологией. Гитлер считал, что не исключена возможности, что Россия и Германия будут рука об руку работать вместе ради мира.

Вскоре после этого в Рим приехал Риббентроп. Муссолини спросил его, насколько верно мнение Гитлера об изменении природы большевизма. Риббентроп подтвердил: да, Сталин отбросил планы мировой революции, Каганович остался единственным евреем в Политбюро (кстати замечу, что у Муссолини в Большом Фашистском Совете их было двое), а после ухода Литвинова еврейское влияние в Советском правительстве сошло на нет. Риббентроп сказал, что чувствовал себя в обществе советских вождей, словно среди старых партийных товарищей. 18 марта Гитлер сам встретился с Муссолини на перевале Бреннер и успокоил Дуче ^[92].

Гитлер не исключал возможность сотрудничества с Россией, но, как реальный политик, учитывал и другой вариант и уже 21 июля 1940 года велел Браухичу обдумать меры по подготовке к войне против России, но это еще не было окончательным решением. Гитлер постоянно менял свои планы. Так он отменил план вторжения в Англию «Морской Лев», а напасть на Францию он намеревался уже осенью 1939 года, но переносил начало этой операции 29 раз! Так и в 1940 году он ждал, чем закончатся переговоры с Молотовым в ноябре, но тут Муссолини преподнес ему неприятный сюрприз.

В октябре 1940 года, после встречи с Петэном, Гитлер получил письмо от Муссолини, в котором тот извещал его о своем намерении напасть на Грецию. Понимая, чем это грозит, Гитлер изменил свои планы и помчался во Флоренцию, чтобы отговорить Муссолини от этого шага, но Муссолини, не дождавшись его, начал агрессию против Греции 28 октября 1940 года. Говорили, что Гитлер будто бы рассвирепел, потому что Муссолини его не предупредил, но это неверно, Муссолини поставил его в известность, не указал только точную дату.

В Греции итальянцы опозорились точно так же, как в Египте. Греки перешли в контрнаступление и заняли треть Албании. Да, это были явно не римские легионы. Я помню, как издевалась советская пресса в 1942 году: история итальянской армии похожа на биографию бегуна на длинные дистанции: в таком-то году бегал там-то и там-то ^[93].

Но «роковая задержка» нападения на СССР произошла не тогда. Гитлер в этом случае не стал спешить на помощь своему незадачливому союзнику и после провала переговоров с Молотовым утвердил план «Барбаросса», в котором начало войны намечалось на 15 мая. Его перенесли на четыре недели лишь после того, как 27 марта 1941 года в Югославии произошел переворот, прогерманское правительство было свергнуто, а новое заключило договор о дружбе с СССР. 6 апреля 1941 года немцы бросили на Югославию снятые с советской границы танковые и пехотные дивизии. С Югославией справились за 10 дней, а с Грецией пришлось повозиться: англичане после начала греко-итальянской войны сразу высадили свои войска на Крите и отправили в континентальную Грецию экспедиционный корпус. Афины немецкие и итальянские войска взяли 27 апреля, остальную греческую территорию – к 11 мая, а на Крите немецкий воздушный десант бился с англичанами с 20 мая по 1 июня 1941 года.

Что же касается провала блицкрига из-за «задержки», то, как отмечают Ж. Медведев и Р. Медведев, блицкриг закончился уже к середине июля 1941 года, в теплое и сухое время лета, когда немецкие войска были остановлены у Одессы и под Смоленском. К тому же немецкие танки сильно пострадали на каменистых дорогах Югославии и Греции, а самолеты, возвращавшиеся с юга, также были сильно разболтанными. От технических неполадок уже по российским дорогам потери в танках в первые недели войны были больше, чем от снарядов. Почти половина всех самолетов немецкой армии на восточном фронте не могли летать уже к концу июля 1941 года ^[94].