Kitabı oxu: «Осколок»
«До»
Ночь, тяжёлым густым мазком художника, ложилась на полотно города – всего несколько минут, и серые вечерние тени растворились в этой кромешной темноте, только на парадных улицах и площадях неоновые вывески и ослепительная декабрьская иллюминация бросали вызов неизбежному её приходу. Там бурлила кипучая предновогодняя деятельность – сияли витрины работающих допоздна магазинов; зазывалы в причудливых одеяниях, норовили, невзирая на статус и возраст прогуливающихся, завлечь их в свои увеселительные заведения; у бесконечных баров и рестораций, эпатирующих своими названиями, толклись вышедшие на перекур. Вдоль проспекта стремительно неслась человеческая толпа, разделённая на две части направлением своего движения. Бывало, люди не могли разминуться, врезались друг в друга – чаще это заканчивалось грубыми, но всё же, взаимными извинениями. Но стоило отойти в сторону буквально сто метров, как ты оказывался в другом мире. Здесь реклама светилась не так ярко, заманчивых мест было совсем немного, а редкие прохожие, искренне недоумевая – что они здесь забыли, старались быстрее проскочить туда, куда их так влекло праздничное настроение. Здесь ночь вступала в свои права гораздо раньше.
По заснеженной улице большого северного города, с трудом переставляя ноги, медленно брёл старик. Количество и своеобразие надетых на нём вещей могло поразить неискушённого наблюдателя. Для сохранения тепла, ему приходилось жертвовать скоростью движения, и укутываться во всё, что удалось раздобыть к сезону холодов. Зима выдалась с обильными снегопадами – снег был везде! Он падал на его старую, кроличью шапку – отчего она разбухала от влаги и совсем не грела, на рукава куртки – их приходилось постоянно отряхивать. Снег налипал на обувь, превращая каждый шаг в маленький подвиг. Улицы, по которым передвигался старик, были плохо почищены – на них зачастую оставалась только узенькая тропинка: ему требовалось держаться с краю, чтобы случайно не помешать прохожим – любой из них мог легко отпихнуть его прямо в сугроб. На центральных улицах – наоборот: тротуары убирались тщательно, но и свидание с полицией было гарантировано. Почему он так боялся полиции, старик и сам точно не знал. За время своих скитаний он не попадал к ним ни разу, но что-то, навеянное рассказами его соратников, не имевших, как и он, крыши над головой, подсказывало избегать таких встреч. Полицейские же относились к бездомным равнодушно, и если тех не заносило в центр города, то просто не обращали на них внимания: не лезешь туристам и уважаемым гражданам под ноги, не занимаешься попрошайничеством – бродяжничай, сколько хочешь, пока сам не подохнешь.
Осенью, с наступлением первых заморозков, основное правило – «двигайся, чтобы жить» теряло свою актуальность! Тут уже одного движения становилось мало – необходимо было найти место, где можно переждать холода, изредка выбираясь на поиски еды. Приходилось искать открытые подвалы, караулить у подъезда, да не нарваться при этом на агрессию со стороны жильцов. По счастью, те брезговали прикасаться к бездомным, поэтому, делая ставку на своё социальное превосходство, использовали ненормативную лексику и оскорбления, чтобы выгнать их обратно. Зимой, самой большой удачей считалась ремонтирующаяся теплотрасса – можно было, дождавшись ухода рабочих, там согреться и переночевать. Но так везло крайне редко. Некоторые из них, доведённые холодом до тупого, животного отчаянья, бездумно, абсолютно механически, заходили в магазины или торговые центры. Никакой существенной выгоды такой поступок не приносил – даже при наличии денег на покупку какой-то мелочи, их сразу выставляли на улицу. Продержаться в таком месте пять минут, подышать тёплым воздухом – уже победа. Он вспоминал, как первый раз услышав в свой адрес – «Куда ты завалился, бомжара вшивый? От тебя всё сейчас провоняет, выметайся, а то охрану вызову!» – вышел из магазина и, не совладав с эмоциями, расплакался прямо на ступеньках. Резануло слух – «выметайся» – так выметают мусор, и получается, в их глазах мусором был он. Потом он, правда, привык, что вызывает у людей только чувство гадливости и отвращения. Свыкся с тем, что к таким как он, ни жалости, ни сочувствия нет. Те же случаи, когда он всё-таки сталкивался с человеческим участием, остались в его памяти навсегда – он помнил всех, кто когда-то и чем-то ему помог. Пусть даже самой малостью, пусть чем-то для них несущественным, но для него это была настоящая помощь, пришедшаяся очень кстати. Девушка в плаще и летних, не по погоде, туфельках – по всему виду студентка. Он надолго запомнил её худенькие руки, хрупкие плечи и непропорциональную им огромную сумку. Она покупала в ларьке хот-дог и, заметив его жадный взгляд, которым он сопровождал процесс приготовления – как продавец укладывает сосиску на гриль, наливает соус, посыпает всё это жареным луком – не задумываясь, протянула ему и сам волшебно пахнущий, горячий свёрток, и сдачу. Он, стоявший с полным ртом слюны, промычал что-то несуразное в благодарность, она же, грустно улыбнувшись, убежала в сторону подъехавшего трамвая.
Как-то вечером, проведя весь день на ногах, но толком так и не согревшись из-за сырой, промозглой погоды, он, увидев подъезжающий автобус, набрался смелости и, вдохнув поглубже, словно ухнул с разбега в реку – быстро зашёл в заднюю дверь. Час пик уже миновал – автобус был почти пустой. Он видел, что кондуктор направился в его сторону, и единственная мысль, крутившаяся в тот момент у него в голове, была о том, чтобы расстояние до следующей остановки оказалось как можно больше. То, что его высадят, он не сомневался. Но случилось чудо, он иначе тогда это и не воспринял – кондуктор, молча, на него посмотрел, а потом, не спрашивая за проезд, вернулся на своё место у водительской кабины. Он проехал в тот раз до самой конечной, люди больше не заходили, и в конце маршрута они ехали вдвоём с кондуктором. Старику очень хотелось сказать ему спасибо… но он так и не отважился. За полчаса он согрелся больше, чем за целый день хождений по городу. Воспрянув духом, он решился это повторить. Попытка закончилась полным провалом – кондукторша, толстая, двигающаяся по салону, словно танк, дама, едва заметив, как он заходит в автобус, развопилась так, что он кубарем выкатился назад на остановку. Под привычный уже, для него, аккомпанемент – «Куда ты лезешь? Дышать невозможно! Я тебя в полицию сдам!»
Но больше полиции он боялся молодых, уверенных в своей безнаказанности и силе, не знакомых с милосердием подростков. В среде бездомных это было самым страшным испытанием – если случалось вдруг столкнуться со стайкой таких волчат, не имеющих моральных ограничений и переполненных не знающей на кого выплеснуться агрессией. Ходили слухи, что они специально выходят на охоту – выискивают бомжей, и забавы ради, для звериного куража, до смерти их избивают. Однажды, это закончилось для него знакомством с их ногами, обутыми в грубые армейские ботинки. Целую неделю он провалялся влёжку – больно было даже пошевелиться, не то, что идти куда-то. Благо случилось это летом, месяц, два позже – скорее всего он бы не выкарабкался, замёрз. И понял он, впервые так отчётливо, как мало ему нужно, чтобы потерять свою жизнь. Как она хрупка и невесома. Что всего пары хлёстких ударов, от довольного собой и своей властью молодчика, ему хватит за глаза.
