Kitabı oxu: «Лев Голицын»

Şrift:

Лев Голицын
Повесть

«Эта книга, сколь бы ни вызывала в определенных местах рассказа нашего улыбку или веселие, несомненно будет являться данью высочайшего уважения к человеку, который опередил свое время, создал целую эпоху и равного которому по сей день нет ни в одной стране мира!
Извечно светлая память и глубочайшее почтение потомков вам, князь, винодел и патриот Лев Сергеевич Голицын…»

1

…Магистр лежал на боку, придавленный телом убитой лошади. Из раны на бедре хлестала кровь. Если задета артерия, он проживет не больше пяти-шести минут. Его отряд был разгромлен. Русские варвары, коих казалось вчетверо меньше, чем блистательных рыцарей с нанятыми мечниками, позорно бежали, но неожиданно в лесной горловине они вдруг развернулись и…

Длинные копья встретили вязнущую в снегу тяжелую конницу, а сзади, словно из-под земли, вырвался второй русский отряд. Они ударили молча, в спину, без дикарских криков «ура», и, когда до Братьев Ордена дошло, что происходит, пехоту кнехтов вырубили всю. Поход, начинавшийся так удачно, захлебывался кровью…

– Вот он, вот, гляди, Михайла Иванович!

К магистру подъехали два всадника в русских кольчугах и островерхих шлемах. Более молодой, с едва пробивающейся бородкой, в железных рукавицах, с изображением на щите конного рыцаря с мечом – знак рода Гедеминов, – неожиданно широко улыбнулся:

– Живого взяли?

Сопровождающий воин, весь седой, спрыгнув с коня, подошел к магистру и отрицательно помотал головой:

– Отходит он, княже. Глянь, сколь руда¹ так и хлещет…

Молодой также покинул седло и, быстро подойдя поближе, на хорошем немецком спросил у умирающего старика его имя. Тот не видел причины скрывать. Как и оправдываться за все, что Братья творили в селах и городищах. В конце концов, общеизвестно, что язычники понимают только язык огня и стали, а Господь давно сделал свой выбор в пользу Ордена…

– Говорил же вашим псам: не ходите сюда, не надо, – молодой князь покачал головой. – Здесь в плен не берут и за выкуп не отпускают. Ни кнехта, ни рыцаря, ни самого магистра! Земли у нас на всех хватит.

– Так… ведут себя звери…

– Уж мы-то зверья насмотрелись. И ныне для вас закон один: не ходи с мечом на Русь, а пришел – не жалуйся!

– Я… умираю. Прими мою последнюю волю, наклонись…

– У тебя здесь нет воли. – Правой рукой в железной рукавице князь вовремя отбил коварный удар кинжала.

Эта попытка отняла последние силы магистра. Уже возвращаясь к своему коню, Михаил Иванович краем уха услышал тихие слова, срывающиеся с пузырящихся кровью губ старика. Это было древнее проклятие на латыни…

* * *

…Сегодня я буду обо всем рассказывать сам, а вы запоминайте или записывайте. Все равно лучше меня никто мою жизнь не знает. И, пся крев², поскольку родился я в имении Стара-Весь Люблинской губернии славной Польши в составе Российской империи, то иноземные языки (французский, немецкий, итальянский и, само собой, польский) знал куда как лучше природного русского.

Отец мой, отставной штабс-капитан, был человеком строгим и не чуждым воинского тщеславия, поэтому ранее основное время отдавал службе России. Тем не менее, невзирая на иконостас самых высоких орденов и наград, являлся он, по выражению друзей своих, роста и телосложения атлетического, веселости неистощимой, куплетист, певец, рассказчик, балагур…

Также дружен самому Александру Сергеевичу Пушкину, и даже его анекдот о любимой бабушке и тайне трех карт лег в основу сюжета «Пиковой дамы».

Кроме того, в свободное время он же написал несколько стихов для романсов самого Глинки! Быть может, взыскательный слушатель и поныне помнит их? Тот же «Забуду ль я?» или «Скажи, зачем…», ну и тем более «Разочарование», «Лила в черной мантии», «Поцелуй». Неужели нет? Поверить в сие трудно…

Фамильный герб нашего рода включал в себя королевское поле в обрамлении красного бархата, всадника с занесенным мечом, двух черных медведей и трехглавый подсвечник, а еще белый крест, схожий с мальтийским, на синем фоне. Сверху надпись на латыни: «Муж есть сила!».

И все мужчины нашего рода понимали это только так: Голицыны не были слабаками. Да, были и дураки, и игроки, кто спорит, но предатели и трусы – никогда…

Однако если кому уж так безумно интересны всякие разные детали, например: почему всадник в европейских доспехах, почему линии креста не остры в окончании, а напоминают лепесток или же что именно держат медведи в основании подсвечника… Хотите знать?

Так вот…

Обратитесь в ближайшее геральдическое сообщество, там вам все объяснят и подскажут. Мне же оно сейчас абсолютно не интересно, я спокойно продолжу наш рассказ в удобном мне русле. Кто желает, остается со мной и слушает…

…Целостное взросление мое как личности проходило впоследствии в зданиях знаменитой Сорбонны, старейшем учебном заведении Парижа, куда я отправился за степенью бакалавра, оставив дома двух братьев на попечении отца. Трех же сестер моих воспитывала матушка-католичка как истинно польских пани.

Здесь, в университете, царил воздух свобод и надежд на прогрессивное будущее. Занятия давались легко, хоть учителя вечно жаловались на меня по причине буйного нрава. По их мнению, я сам задирал других учеников и дрался без поводу! Но как же прикажете считать насмешки над славянским акцентом моим отсутствием повода?!

Бывало, и двух дней не проходило, чтоб не пришлось мне расквасить кому-то нос во славу Отечества! А нефиг было на нас наезжать в тысяча четыреста двенадцатом, а потом в тысяча восемьсот двенадцатом, да и вообще хоть когда!

Именно там, в культурной и образованной Сорбонне, меня навсегда убедили, что, как я ни владей языками, какие чины ни заслужили мои родители, как ни древен княжеский род мой, – для самого занюханного европейца я извечно останусь лишь грубым русским варваром! Да и пусть бы, но…

В общем, вот тогда и произошло со мной первое в жизни моей странное происшествие. Напомню: с юности носил я пенсне, что придавало необдуманной храбрости некоторым студиозусам. Вроде как этот князь слеп как крот! Давайте ему напинаем, он и не заметит, кто, куда, как!..

Факт того, что во мне было по их же франкской системе измерения величин свыше двух метров росту и косая русская сажень в плечах, почему-то игнорировался галльским высокомерием. Слов нет…

…Они остановили меня в сумерках наступающей ночи, гуляющего после занятий вдоль мутной Сены, под мостом, неподалеку от величественного Нотр-Дам-де-Пари. Их было шестеро: пятеро французов и один особо наглый бельгиец. Все спортсмены, занимающиеся фехтованием и греко-римской борьбой, а потому неслабо отбитые на голову.

– Что вам угодно, господа хорошие? – удобства чтения ради я не буду вести речь, как граф Толстой, на французском, а сразу оставлю язык читателя моего.

– Нам угодно, чтоб русский месье не позорил нашу прекрасную Сорбонну своим присутствием, – четверо стояли передо мной и двое дышали в спину. – Сегодня мы покажем одному выскочке в очках на веревочке, что такое «сават», а завтра он, собрав зубы в кулачок и хромая на обе ноги, единственными не сломанными пальцами напишет прошение в ректорат об отчислении по состоянию здоровья!

Поскольку данную речь представил бельгиец, то он и получил от меня единый удар кулаком в ухо, отчего улетел в Сену по красивой параболе. Далее началась междоусобная свалка, и, как знать, выбрался б я оттуда целым, если бы один из французов, стоявших сзади, не раскрошил мне о затылок кирпич…

Боль! Дикая боль бросила меня на колени. На секунду я зажмурился, теряя пенсне, а когда открыл глаза, все вокруг было красным. Не в смысле залитым кровью, нет! Просто теперь взор мой показывал все изображения вокруг в красно-оранжевом цвете. И это было страшно…

Почему, что со мной, неужели так выглядит медицинское кровоизлияние в мозг? Не-не-не, минуточку…

Мне удалось резко встать, выпрямив спину, и противники мои посыпались с плеч моих, словно перезрелые груши. Развернувшись, я ударил стоявшего сзади, но, к удивлению собственному, не кулаком, а раскрытой ладонью. Несчастный отлетел в сторону, ударившись всем телом о камни набережной. На щеке его вспыхнули алым четыре глубокие рваные раны, словно бы от когтей зверя.

«Не может быть, я всегда вовремя подстригаю ногти…»

– Во славу Франции! Убейте жеводанского ублюдка! Дюжину бутылок лучшего шампанского «Мадам Клико» тому, кто остановит русского зверя-а-а! – орал пытающийся выбраться из реки побитый бельгиец, отплевываясь тиной, свисающей у него с ушей до подбородка.

Общеизвестно, что французы не столь храбры, сколь нахальны. Именно поэтому символ их – галльский петух, а не, допустим, польский орел или чешский лев. Однако в дуэли один на один любой француз будет щепетилен до дрожи. Честь превыше победы, как писал в свое время известный маршал Наполеона!

Но когда их больше чем четверо на одного, о благородстве они и не вспомнят. Да и какой смысл? Ответственность разделенная никогда не равна личной. Тем более что противник уже стоял на ногах и был способен дать сдачи…

– Бей его!

– Да чтоб вас, лягушатники, – возможно, во мне резко проснулся горячий пыл прапрадедов, громящих бронированные войска псов-рыцарей или отражающих набеги шальной конницы крымского хана.

Короче, я не отступил.

Противники мои хоть и обладали несомненными достоинствами в искусствах драки, прыгали высоко вверх и махали ногами, но тем не менее валились как кегли под ударами рук моих со странно отросшими на кончиках пальцев изогнутыми львиными когтями. «Львиными? Я сам это сказал?! Господи Боже и пресвятые Его угодники, да что ж тут происходит-то?..»

…Спустя несколько минут горделивая Франция вновь выбросила белый флаг перед неумолимой мощью Российской империи. Это образно выражаясь. А по ходу дела мы с тремя студентами, еще кое-как стоявшими на ногах, вдруг улыбнулись друг другу, подобрали остальных и отправились праздновать примирение в какой-то богом забытый кабак!

Все, кроме бельгийца: его сносило вниз по течению, и никто не пожелал протянуть ему руку. Гнилой человечишка…

Так вот именно в этом не известном никому, кроме завсегдатаев-художников, маленьком кабачке у папаши Танги мне вдруг впервые открылась вся прелесть вкуса сухих французских вин!

Нет, разумеется, я пил и раньше, начиная с двенадцати лет, но в Польше подают лишь пиво и наливки. А та же сливовица не идет ни в какое сравнение с божоле, бургундским, анжуйским или прованским!

Как оказалось, французское вино – это вообще золотой стандарт всей Европы, который всегда будет приоритетом над более слабыми и более крепкими напитками.

Знал ли я в ту ночь, что соприкоснулся вдруг с будущей судьбой моей? Увы, нет. И высшим силам пришлось еще не единожды указывать мне истинную дорогу, на которой я мог снискать славы собственному Отечеству!

А личное благополучие никогда меня не волновало, ибо мы – Голицыны! «Муж есть сила!» – начертано на нашем гербе, мы один из древнейших родов на Руси, нам никакой чести не будет достаточно, потому и любая проходящая слава – бренна…

Мы компанией вышли из кабака далеко за полночь – закадычными друзьями, не разлей вода! Более того, со следующего дня на мою защиту от любых насмешек сразу поднималось пятеро крепких французов, и все вопросы шутников отпадали мгновенно. Учеба моя пошла гораздо легче.

Именно эти парни, невзирая на полученные травмы разной степени тяжести, долгие годы оставались моими хорошими приятелями. А у двух я впоследствии гостил в поместьях на юге Франции, где постепенно и начал покупать первые редкие вина. Не распития ради, а сохраняя в коллекцию.

Хотя в те дни, как и сказано выше, мне и близко не представлялось, чем я буду заниматься годы спустя. По окончании учебы и получении диплома бакалавра я не стал тратить время зря и с ходу поступил в Московский университет права. Раз уж строить карьеру не по военной, то хотя бы по дипломатической линии – одобрили мое решение в семье.

И вот запутанные дороги индейки-судьбы моей привели меня в старую столицу матушки России! Но ох ты ж, горе наше луковое! Только по пересечении границы я вдруг понял, сколь плохо владею родным своим языком, и отдавался практике при каждом удобном случае, доставая настырными просьбами как попутчиков своих, так и простых ямщиков.

Чему меня могли научить последние, догадаться нетрудно? Вдруг оказалось, что цельные пласты непечатного русского языка, языка истинно народного, были скрыты от меня целомудренной матушкой, и многому пришлось учиться заново. Благо возможности сии предоставлялись широко и бесплатно на каждом шагу, только успевай записывать:

– Зверек пушной, северный, синоним слову «фиаско»? Понял. Да, похоже. А почему от женского непроизносимого «болтать зря» – плохо, но при некотором изменении формы «чувствовать себя победителем» – хорошо? Ого, прям вот так и все…

В мужских вариациях возможны столь же полярные издержки – от «уходи пешком, ты мне неинтересен!» до «какой же ты восхитительный!». Так вот, представляете, все это неполные производные всего от двух слов. Двух! И даже этого вполне хватало на выражение невероятной бездны эмоций!

«Сколь же велик и могуч русский язык!» – хотелось кричать мне, общаясь с извозчиками, грузчиками, бродягами, солдатами, половыми, прислугой и мастеровыми людьми. Они же по искренней доброте своей были готовы учить меня, «глупого барина», забесплатно…

Подыскивая себе съемную квартирку в Москве, я матерился уже столь искусно, что мне пару раз аплодировали проезжавшие мимо в двуколках пехотные офицеры. Эти-то прекрасно во всем разбирались и тоже помогли мне осознать свою русскость в некоторых ответно-ярких пассажах. Я вновь влюбился в свою Родину!

1.Кровь (устар.)

2.Собачья кровь (польск. psia krew) – польское бранное выражение.

Pulsuz fraqment bitdi.