Kitabı oxu: «Дети девяностых»

За 2 дня до вторжения [снежный человек]

Едва проснувшись, Митя понял: что-то не так.

Опять.

Осторожно открыл глаза: потолок не изменился, все пятнышки и трещинки – на тех же местах. И люстра прежняя, допотопная.

Он закрыл глаза и мысленно проговорил:

«Меня зовут Дмитрий Лопушков. У меня есть друзья: Альбина, Пашка и Рей Непобедимый. Мы сражаемся с чудовищами. Победили уже два раза. У меня есть сверхчеловеческие способности. Я могу перемещаться в иное измерение – Отражение – и превращаться в монстра по имени Клюв».

Митя всё помнил. На этот раз у него не было ощущения, будто он выдумал все свои приключения, или они ему приснились.

Значит, всё в порядке. Он лежит в собственной кровати, у себя в комнате. Никто его не обморочил. Никто не подобрался к нему, пока он спал.

Паразитов в этом городе больше не было.

Надолго ли?

Они вернутся, обязательно. И их будет много.

Твари пытались решить проблему малой кровью, подослав Гостей. Что же будет теперь, когда Ягл и Ягла уничтожены?

Митя не знал наверняка, но догадывался. Хозяева соберут огромную армию, наштампуют монстров – самых разных, чтобы уж наверняка. Возможно, попытаются стереть с лица Земли весь город вместе с населением. У них хватит сил.

Вспомнился один короткий фантастический рассказ: там инопланетяне-людоеды загипнотизировали и захватили весь мир. А один человек очнулся и стал с ними бороться. И твари его боялись, а он не понимал, почему – ведь он был всего один.

Но человек всё-таки победил, хитростью. По этому рассказу ещё фильм сняли.

Митя знал, что твари его боятся, и тоже, как герой того рассказа, не понимал, почему. Да, он сам теперь монстр, к тому же он не один: с ним Альбина, Рей, Пашка… Но этого мало, чтобы уничтожить паразитов, которые за четверть века расплодились и расползлись по всему миру.

Во многих городах есть своя улица Свободы, где живёт Мозг, которого охраняют Хозяева и Стражники. Путешествовать по всей планете и уничтожать каждое гнездо тварей по отдельности – всей жизни не хватит.

Нужно сделать что-то другое. То, чего боятся паразиты.

Жаль, Митя не знал, что именно.

В чём был точно уверен – что у него и его друзей есть в запасе день, быть может, два. Потом будет поздно.

Он потянулся за телефоном и, к своему удивлению, не нащупал его на стуле. Нашёл что-то другое, какую-то брошюрку.

Поднёс к лицу. На мягкой серой обложке из плохонькой бумаги – заглавие: «Снежный человек: разгадка тайны близка?» И рисунок в виде размытого обезьяноподобного силуэта.

Ах, да…

Эту брошюрку в мягкой обложке Митя нашёл в нижнем ящике шкафа, среди старых журналов, когда искал вещи Жанны – мало ли, вдруг что-то спрятала?

Спросил у папы:

– Это что?

– Да в детстве читал… – рассеянно ответил тот. – Помню, страшно было. Начитался на ночь, спать потом не мог. А книжку на следующий день подальше заныкал, чтобы больше её не видеть. А ты нашёл, значит. Почитай, если не боишься…

«Не боишься…» Знал бы папа, сколько всего Митя перенёс за последнюю неделю, сколько всяких чудовищ видел – не стращал бы его старыми задрипанными брошюрками.

Это был не роман ужасов, а суховатая, почти что научная книжка, которую написал настоящий учёный (если верить аннотации).

Мите доводилось видеть фильмы про снежного человека (он же бигфут, он же йети) – дешёвые, банальные ужастики, ничего интересного. Но автор писал об этом существе как о чём-то подлинном, приводя в доказательство свидетельства очевидцев, которые, возможно, сам же и выдумывал. И даже скорее всего, ведь книжка вышла 30 лет назад, а никакого снежного человека с тех пор так и не нашли…

Но папа сказал правду: читать было неуютно.

Все эти короткие истории, рассказанные разными людьми, были очень похожи: «Пошёл в лес или в горы, увидел волосатое существо, отдалённо напоминающее человека, и очень сильно испугался». А точнее: «Испытал приступ дикого, неконтролируемого ужаса». Бывалые охотники бежали прочь, бросая ружья, будто забывая, как ими пользоваться. Или просто замирали в оцепенении.

Митя сразу вспомнил свои ощущения в тот момент, когда впервые увидел Хозяина. А особенно во второй раз и в третий… Дикий, неконтролируемый ужас – по-другому, не скажешь.

Что же его так напугало в облике существа?

Именно то, что он похож на человека, но не человек. Митя, наверное, не испытал бы такого ужаса, если бы Хозяин напоминал какое-нибудь животное: волка или крокодила.

Когда видишь зверя, пусть даже неизвестного науке – понимаешь, что это зверь, неразумное существо. А тут вроде как человек, но одновременно ещё и зверь. И мозг просто зависает, потому что знает, что таких людей не бывает.

Хозяев создали Мозги. Нарочно сделали своих слуг такими, чтобы люди их боялись до ужаса, просто на подсознательном уровне. Твари получились грозные… но только с виду. Бороться с ними легко, если знать как.

И когда Мозги поймут, что Хозяева уже не могут эффективно выполнять свою функцию – они придумают новых чудовищ, ещё более страшных.

Хватит уже об этом думать. Надо жить. Просто жить. В конце концов, настало прекрасное утро выходного дня, нужно позавтракать, встретиться с Альбиной и остальными…

Митя повернулся на бок. Кровать ответила непривычным железным скрипом.

Осознав, что это не его кровать, Митя вскочил одним рывком.

Комната была та же самая или очень похожая. А вот обстановка изменилась. Стол – какой-то древний, громоздкий. Кровать – железная, как в больнице. Даже обои другие – скучные, бумажные. Но… как же люстра? Как же пятна на потолке?

Митя продолжил осмотр. На полу – линолеум. Рама и подоконник – деревянные, как и плинтусы… Стул старый, колченогий. На стуле висит одежда: футболка и джинсы. Причём и то, и другое Мите явно велико.

Ноутбук куда-то пропал, как и телефон. Зато появилась гантель – на полу, под столом…

А ведь Митя помнил всё это: и стол, и плинтусы, и обои.

Лет пять назад они с мамой помогали отцу делать ремонт. Маленький Митя с удовольствием обдирал старые обои, выносил на площадку обломки плинтусов… Потом всё это отправилось на помойку вместе с оконной рамой, которую заменил современный стеклопакет, и столом – отец купил новый, удобный, размером вдвое меньше. Он вообще многое поменял, только потолок пока оставил, как есть, ремонт и без того затянулся. И люстру тоже – она красивая, винтажная.

А гантель до сих пор пылится в шкафу, где папа хранит спортинвентарь. Для него она уже легковата, а Митя её, наоборот, еле-еле поднимает…

Неужели это всё на самом деле?

Митя посмотрел на свои руки.

Пальцы стали заметно толще, а ладони – шире.

Он бросился в ванную, к зеркалу, из которого на него посмотрел коренастый, крепкий и при этом очень знакомый подросток.

Удивительно… но не более того. Из всего, что произошло с Митей за последние дни, это было далеко не самым невероятным.

– Ну, здравствуй, папа… – сказал он, глядя в глаза чужому отражению и прислушиваясь к голосу – низковатому, хриплому.

Отправился на кухню. Из знакомой обстановки – только холодильник. Отец не раз говорил, что этот советский агрегат ещё внукам Мити послужит. Газовая плита – старинная, из тех, которые надо спичками зажигать. Телевизор – громоздкий, с выпуклым экраном и рукоятью-вертушкой. Но сейчас Митю куда больше интересовал отрывной календарь, висевший на стене.

«19 июня 1994 года. Воскресенье».

Итак, он переместился назад на добрые четверть века. Точнее, это сделало сознание Мити, переселившееся в тело его собственного отца.

Митя потянулся так, что кости затрещали. Тело оказалось мощным, полным сил. Впрочем, Митю и этим не удивишь после того, как он побывал в облике Клюва.

Важнее было понять, каким образом произошло это путешествие во времени. Видимо, такова одна из новых способностей Мити, о которой он просто не знал.

Что же произошло вчера вечером? Да ничего. Митя просто читал эту старую книжку про снежного человека, пока не уснул.

Глупо было бы думать, что брошюрка волшебная. Нет, конечно, самая обычная. Но именно она помогла перекинуть мостик между двумя точками во времени, установить невидимую связь с отцом в те времена, когда тот был ещё подростком. Это факт.

Осталось понять, какой во всём этом смысл.

Смысл наверняка есть. Трамвай, Альбина и Рей, улица Свободы, Хозяева и Гости, новые способности… всё это – звенья одной цепочки. Всё – неслучайно. Вот и новое звено.

По этой логике получалось, что и Альбина тоже здесь. Но Митя не чувствовал её. Отправил в пустоту мысленное послание – ответа не получил.

Возможно, в этой эпохе его способности работают как-то иначе, или Альбина слишком далеко…

…Или он опять остался один. Но на этот раз – в чужом теле и в чужой эпохе.

За 2 дня до вторжения [папахен]

Антон Сергеевич Крылевский, известный в городе 42-летний бизнесмен, каждое утро приносил своей дочери завтрак на подносе.

Раньше это делала домработница Мария.

Раньше – это до того случая, прошлой осенью, когда Агния вместе с классом пошла на экскурсию.

Почему-то у Антона Сергеевича в тот день было нехорошее предчувствие. Следовало бы прислушаться. Чутьё его никогда не подводило, поэтому он до сих пор жив. И богат – по меркам этого города, естественно.

Но он зачем-то включил логику: что плохого может случиться с девочкой в музее? Тем более, что девочка уже взрослая, всего один класс осталось доучиться, а там – хоть замуж. Да к тому же она в этом музее ни разу не была. Антон Сергеевич был человеком прагматичным, особого смысла в разных там музеях и выставках не видел, но отчего же не сходить, если бесплатно?

Он так и не понял, что случилось. А учительница не смогла внятно объяснить.

«Агнии стало страшно». Почему? Чего она испугалась в этом музее? Антон Сергеевич потом сам лично обошёл всю экспозицию, но ничего особо жуткого не обнаружил. Разве что чучела животных в зале живой природы или манекены в исторических залах… Но Агнии же не пять лет, чтобы пугаться этого!

Конечно, он пытался добиться ответа от дочери. Она смотрела куда-то сквозь него и говорила непонятные фразы.

Агния очень изменилась с того дня. Стала странной. Антон Сергеевич даже мысленно не мог произнести фразу «сошла с ума».

Он с удовольствием засудил бы того, кто сделал это с его дочерью, а лучше закопал бы, но закапывать было некого…

А вскоре поползли слухи: в городе появилась пророчица, предрекающая конец света. И Антон Сергеевич стал делать то, что умел делать лучше всего и делал всегда, в любой ситуации, даже самой неприятной. Делать деньги.

Благодаря Агнии у него появился новый источник дохода, тоненький денежный ручеёк, обещавший со временем стать полноводной рекой. Антон Сергеевич быстро привык улыбаться, рассказывая: «Моя дочь – ясновидящая. У неё чудесный дар. Люди ей верят…»

Он улыбался, собирая пожертвования от людей, которые верили Агнии.

И плакал, когда его никто не видел.

В то утро он как обычно принёс Агнии завтрак.

– Дочка, доброе утро!

Когда-то она отвечала ему: «Привет, папахен». Вычитала это слово в каком-то классическом романе. Она всегда любила читать. А сейчас чаще рисует, часами, не обращая внимания ни на кого.

Рисовала и сейчас. Яростно водила карандашом по бумаге, почти не глядя на него, словно кто-то другой водил её рукой.

– Доброе утро! – повторил Антон Сергеевич.

– Доброе, – ответила она, не повернув головы в его сторону.

Куда она смотрит? В какие миры? Что она там видит? Неужели всех этих чудовищ, которых рисует?

Сегодня – какого-то рогатого демона с крыльями.

– Вот, – он поставил поднос на кровать и вышел, уговаривая себя не плакать.

Всё будет хорошо. Однажды она придёт в себя.

И снова назовёт его «папахен».

За 2 дня до вторжения [малахольная]

– Пикассо! Вставай давай!

Альбина проснулась в недоумении. Её обычно не будили. Не трясли за плечо и уж точно не обращались так странно.

И голос был незнакомый, басовитый, но явно девичий. Встревоженный:

– Пикассо, вставать пора! Щас по башке получишь от Мегеры Ивановны!

– Да пусть получит! – произнёс второй девичий голос. – Чего ты с ней возишься всё время?

– Твоё какое дело? – с вызовом ответил первый голос.

– Да ей в психушке место, а не здесь! – пропищал третий голос.

Неприятно пахло казённым бельём, будто в больнице.

Альбина наконец открыла глаза. Увидела комнату с несколькими кроватями, как в общежитии, и девчонок разного возраста – кто в заношенной пижаме, а кто – просто в старой футболке до колен.

Та, что была ближе всех к Альбине, она же самая пухлая из всех, сказала:

– Доброе утро.

Оглядевшись, Альбина задала самый очевидный и банальный вопрос:

– Где я?

Сказала и удивилась собственному голосу, звучавшему незнакомо. Будто за неё говорил кто-то другой.

Две или три девчонки заржали.

– Ну ты даёшь, малахольная… – пропищала самая мелкая из девчонок.

Пухленькая девочка, которая сидела на стуле рядом с кроватью Альбины, обернулась к ней:

– Ну девчонки, ну правда! У человека диагноз! Будьте к ней помягче!

Верно говорят, что толстые люди – самые добрые…

– Так пусть в больницу ложится, раз диагноз… – рассудительно произнесла губастая девица, самая высокая из присутствовавших. – Мы-то в чём виноваты?

Пухленькая девочка повернулась к Альбине и медленно, ласково проговорила:

– Не узнаёшь меня?

– Нет, – честно призналась Альбина.

– Она серьёзно, да? – удивилась мелкая. – Что-то раньше я за ней провалов в памяти не наблюдала… Совсем плохая стала!

– Сейчас она всё вспомнит… – Пухленькая взяла Альбину за руки и проговорила: – Я Даша, ты Геля.

– Я не Геля… – возразила Альбина.

Зрительницы вновь заржали.

– Малахольная ты! – пропищала мелкая.

– Ты Ангелина Клячина. Мегера Ивановна называет тебя Пикассо, потому что ты хорошо рисуешь, – продолжала Даша. – Тебе четырнадцать лет. Ты живёшь в детском доме № 4 по адресу…

«Ангелина Клячина – это моя мама», – хотела было сказать Альбина, но вовремя осеклась. Мысленно повторила фразу «Тебе четырнадцать лет» и спросила:

– А год сейчас какой?

– Ты и этого не помнишь? – Даша заметно огорчилась, но терпеливо произнесла: – 1994-й. 19 июня.

Дверь распахнулась, в комнату заглянуло нечто бесформенное и мордастое.

– Все проснулись? – спросило оно нелюбезным тоном. – Марш умываться, ваша очередь.

Дверь закрылась, громко хлопнув.

– Мегера Ивановна? – спросила Альбина.

– Она. Наша заведующая. Смотри в глаза её так не назови. Так-то она Гертруда Ивановна. Гертруда – Гера – Мегера…

Девчонки вышли наружу, одна за другой.

За дверью – коридор, с некрашеными стенами и скрипучим деревянным полом. Здесь было душно, воняло затхлостью. М-да… Мама, конечно, упоминала, что выросла в детском доме, но мельком, без подробностей о том, какой это был клоповник. И о том, что относились к ней, мягко говоря, недружелюбно, тоже не рассказывала.

– Почему я здесь? – спросила Альбина вслух.

– Да потому же, почему и я, – вздохнула Даша. – От нас отказались. Здесь почти у всех родители живы… А что делать. Время, говорят, такое…

Альбина имела в виду совсем не это.

Она мысленно позвала Митю. Ведь если она здесь, в прошлом, в теле собственной матери, то и он, наверняка, тоже. И тоже не в своём теле.

Митя не ответил. Вот тут-то Альбине стало по-настоящему страшно.

– Город? – шепнула она.

– Что?

– Город-то какой?

– Правдинск-Северный.

– Это где вообще?

Даша ответила. Не так уж далеко – всего лишь соседняя область.

Если Митя тоже скакнул во времени, то он, скорее всего, там – в городе, захваченном Хозяевами. Хотя… быть может, их там ещё нет? Не успели ещё напасть?

…В ванной комнате обнаружились всего три раковины, тут же захваченных самыми бойкими девчонками. Пока эти девчонки умывались, нарочито медленно, как показалось Альбине, она рассматривала себя в большое, треснувшее в нескольких местах зеркало длиной во всю стену.

– Я красивая, – сказала Альбина наконец.

– Ты очень красивая! – засмеялась Даша и крепко обняла её.

За 2 дня до вторжения [хлеб]

Митя вернулся в ванную. Надо же хотя бы умыться и зубы почистить, а потом позавтракать. На сытый желудок и думается легче.

В дверь постучали. Пришлось отложить щётку и прополоскать рот досрочно, а потом торопливо одеться.

Стук повторился. Надо же, у них в квартире когда-то не было даже звонка!

И замок другой, но Митя с ним легко справился.

За дверью стоял Рей Непобедимый, ничуть не изменившийся. Ухмылялся, как ни в чём не бывало.

– Здорово, Бока!

Обалдевший Митя не сразу понял, что обращаются к нему.

– Привет… Рей… – неуверенно ответил он.

Тот заметно удивился:

– Как ты меня назвал?

«Что ж я за дурак…» – подумал Митя.

Ему потребовалась секунда, чтобы войти в роль. После чего Митя отшагнул в сторону, пропуская гостя в квартиру, и небрежно произнёс:

– Здорово, Дюха.

– Сколько раз говорить: не называй меня этой собачьей кличкой, – Рей перешагнул через порог и протянул руку. – А первый раз как назвал?

– Рей. Как Рей Бредбери. Андрей – Рей.

Рей задумался.

– Да, так круче. Пусть будет Рей. Ну чё, родоки-то свалили?

– Ну, видимо, – судя по тишине, Митя был один в этой квартире.

– Ништяк. Пожрать чего оставили?

– Сейчас посмотрим.

Они прошли на кухню. В холодильнике отыскались колбаса и яйца, в хлебнице – буханка ржаного.

– Давай яичницу с гренками забабахаем, – предложил Рей.

– Дома-то не кормят, что ль? – съязвил Митя, стараясь не выходить из образа.

– А то ты не знаешь… Мамке зарплату третий год не платят, папаня без работы сидит, живём на подножном корму.

– Прости…

Рей только отмахнулся.

Митя взял мягкую буханку в руки, с сомнением посмотрел на неё. Положил на стол, стал искать нож, открывая все дверцы кухонного шкафа подряд. Рей насмешливо наблюдал за ним.

Нож нашёлся в выдвижном ящике кухонного стола. Митя снял со стены разделочную доску, висевшую на гвоздике, и принялся пилить на ней буханку.

– Ты чё делаешь? – поинтересовался Рей.

– Хлеб режу, не видишь?

– А чё как криво?

Митя не стал признаваться, что понятия не имеет, как правильно резать хлеб, тем более такой мягкий.

– Не проснулся ещё. Давай ты.

– Не вопрос.

– А знаешь что… В будущем хлеб будут продавать сразу нарезанный, – сказал Митя, наблюдая за умелыми действиями Рея.

– Давно пора бы… – кивнул тот.

Митя поставил на плиту сковородку, налил масла. Что теперь? Ах, да.

– Можешь плиту зажечь? – Он протянул Рею коробок спичек.

– А сам-то чего?

– Да не проснулся я ещё, я ж говорю…

– Это прикол какой-то? – Рей потряс в руках коробок, словно боялся, что друг в виде розыгрыша подсунул ему ядовитое насекомое или взрывчатку. Осторожно открыл и, не обнаружив ничего опасного или обидного, спокойно чиркнул спичкой. – Чё-то ты странный какой-то сегодня, Бока.

– В будущем плита будет сама зажигаться. Спички будут не нужны.

– А в будущем – это когда?

– Лет через двадцать пять – точно.

– Ты что, в предсказатели подался? А что ещё будет интересного через двадцать пять лет? На Марс полетим?

– Нет.

– А летающие доски будут, как у Марти Макфлая?

– Тоже нет.

– А что же будет?

– У всех будут смартфоны. Это как компьютер, только размером вот такой… – Митя показал ладонь.

– И чё мне этот компьютер? Я чё, программист? – Рей пожал плечами. – Фуфло какое-то, а не будущее.

За разговором он ловко подрумянил на сковороде кусочки хлеба и кружки колбасы, залил яйцом.

– Какие планы на день? – спросил Митя, когда сели завтракать.

– Есть одно предложение. Нас Жаба зовёт на какую-то тусовку. Обещает приключение.

– Жаба?

– Да-да, я знаю, как ты к нему относишься. Твоё дело. Хочешь – пойдём, не хочешь – не пойдём. Я б сходил. Не понравится – уйдём, делов-то.

– Когда тусовка-то?

– Ближе к вечеру.

– То есть, на трамвае успеем прокатиться?

– Зачем?

– Надо.

– Надо так надо… – Рей пожал плечами.

За 2 дня до вторжения [зуб Марго]

После водных процедур – одевание. После одевания – завтрак в общей столовой.

У входа в столовую Альбина остановилась возле стенгазеты, странно контрастировавшей с прочим антуражем. На убогой облупленной стене висело настоящее произведение искусства: красивый двухэтажный дом, цветущий сад и счастливые дети. Рисунок выполненный акварелью, занимал половину огромного листа. Остальное – текст, в который Альбина не вчитывалась. Она и так знала о чём там: о том, как хорошо живут воспитанники детского дома № 4. И не просто так эта стенгазета тут висит, а для показухи, для всяких государственных комиссий, которые наверняка приезжают сюда…

– Это я нарисовала? – спросила Альбина, хотя знала ответ.

– А кто же! – улыбнулась Даша.

…Контингент детского дома, как оказалось, состоял из полусотни воспитанников и воспитанниц, в возрасте примерно от семи до семнадцати. Причём девочек было значительно больше, перевес составлял примерно 4 к 1. Вот и хорошо.

– Что это за… – с сомнением произнесла Альбина, балакая ложкой в тарелке.

– Да что обычно. Геркулес на воде. На молоке редко бывает…

Громкая ругань заглушила её слова.

Здоровенная девка, проходившая мимо их стола походкой Кинг-Конга, боком задела спинку стула, на котором сидела Альбина. Потом толкнула саму Альбину, уже нарочно:

– Ты чего тут расселась, малахольная? Ни пройти, ни проехать!

– Тебе б похудеть немножко, – сказала Альбина. – Может, и не врезалась бы.

Даша в ужасе вытаращила на неё глаза, замахала руками – не надо, мол – но было уже поздно.

Девка схватила Альбину за шиворот, рывком поставила на ноги, развернула к себе и проорала:

– Ты чё, малахольная, страх потеряла?

– Я не малахольная. Я бесноватая! – спокойно произнесла Альбина в глаза девке.

А ещё она владела способностями, доставшимися ей от тварей из другого мира. В тот момент они включились в ней сами собой, и Альбина увидела врага насквозь, в самом прямом смысле.

Марина Семёнова или просто «Марго», пятнадцать лет. Драки, воровство, приводы в милицию. Пальцы, сломанные о челюсть собственного отчима. Прокуренные лёгкие. Дупло в зубе, который начинает ныть, если есть на правую сторону – поэтому Марго ест только на левую. Эта дылда боится стоматологов до обморока, особенно Татьяну Борисовну, она же Мензурка, штатный врач детского дома № 4. Мензурка сама лично вырывает зубы воспитанницам, видавшими виды щипцами… Самый страшный кошмар Марго – что проклятый зуб однажды заболит в полную силу. А он заболит, ещё как заболит…

Альбина отправила мысленный приказ. Марго оттолкнула её, вскрикнув от внезапной боли, и схватилась за щёку.

«Слабовато», – решила Альбина и повторила приказ, вложив в него максимум сил. Марго свалилась на пол и завыла раненым слоном. Щека под её широкой пятернёй раздувалась на глазах, словно мяч.

К Марго уже прорывалась Мегера Ивановна, расталкивая окруживших здоровенную девку воспитанниц.

– Что? – крикнула она. – Что за цирк опять?

– Зуб! Зуб! – ревела Марго.

Могучая Мегера Ивановна без особых усилий отняла руку Марго от щеки. Оценив ситуацию, невозмутимо приказала:

– В медкабинет её!

– Только не в медкабинет… – промычала Марго.

– Срочно рвать!

– Только не рвать…

Двое невесть откуда взявшихся крупных дядь, рядом с которыми Марго казалась худенькой девочкой, увели её. Марго, быстро обессилевшая от невероятной боли, почти не сопротивлялась.

Контингент в абсолютной тишине проводил её обалделыми взглядами. Альбина, на которую никто не смотрел, сдула с пальца воображаемый дымок, как с дула пистолета.

Пошатнулась. Ощутив, что кружится голова, поскорее уселась на стул.

Она совсем забыла, сколько энергии отнимают телепатические приказы, обморачивание и прочие фокусы. Вот поэтому твари постоянно выпивают людей – для подпитки. Альбина никого выпивать не собиралась, так что силы придётся беречь.

Чуть позже она вспомнила, что обещала и вовсе не применять свои новые способности против себе подобных. Но сейчас это было необходимо. Она спасала не себя, а собственную мать, в чьём теле находилась.

Кстати, тело оказалось сильным. Сильнее, чем у Альбины.

Удивительно: Альбина всегда считала маму мягким, неприспособленным к жизни человеком… Почему она не рассказывала, в каком адище ей пришлось жить в детстве? Как ей удалось здесь выжить, и более того – не сломаться, не озлобиться на мир?

– Прости, мама… – прошептала Альбина.

Вокруг задвигались стулья, зазвенели ложки, раздался робкий смех. Воспитанницы вернулись к завтраку, обсуждая то, что случилось: бывает же такое!

– Повезло тебе… – сказала Даша. – Марго лучше не злить, с ней даже парни не связываются…

– Что-то парней тут маловато.

– Это к Мегере Ивановне вопрос, она мальчишек не любит, ими командовать труднее. Она же привыкла, чтобы ей все подчинялись. Год назад случай был: один пацан отказался в наряд идти, его Двое-из-ларца так отделали, что пришлось «скорую» вызывать, а то бы он концы отдал. Скандал был. Мегера Ивановна как-то выкрутилась, но парней с тех пор старается не принимать, перенаправляет куда-то, у неё всё схвачено.

– А Двое-из-ларца – это кто?

– Ты их только что видела. Пал Палыч и Михал Семёныч. Один – физрук, второй – завхоз. На самом деле, один – муж Мегеры Ивановны, второй – бывший муж.

– Серьёзно? У этого существа есть мужья? Во множественном числе?

– Ну, Пикассо, ну что с тобой сегодня такое… Я волноваться начинаю. Ешь давай уже, а то остынет.

Альбина нехотя принялась за кашу, похожую на клей.

Обстановка в целом ей была понятна.

Теперь надо решить, как отсюда сбежать.