Kitabı oxu: «Марргаст», səhifə 2

– Да, – отозвался хор нестройных голосов.

«Хорошо».

– Среди вас есть душегуб – человек, осквернивший свои руки кровью. Он скрывается от моего внутреннего ока, но я знаю, он слышит. Тебя настигнет кара. – По моему знаку Селио душераздирающе завыл, задрав острую морду к небу. – Плоть твоя начнет гнить с мизинцев, чресла отсохнут, а легкие наполнятся болотной водой! Ты познаешь страх, какой наслал на соседей и друзей. Я проклинаю тебя! Покайся, покайся в содеянном или же умри в муках страшных, от которых отправишься в чертоги золоченые, где нанижет тебя на колья сам Ны́я!

Местный люд дрожал и переглядывался, ожидая увидеть корчи мерзавца. Имя подземного судьи, которое даже неверующие старались произносить как можно реже, добавляло весу пламенной речи.

Мы с Селио ждали, когда людей проймет окончательно. Кто‐то поминал родителей, многие утирали слезы. Не то чтобы я надеялся выявить преступника. Просто стоило опробовать лучшую из моих уловок. Половина селян на капище уже мысленно простилась с родней и жизнью.

Однако сколько бы я ни жег яростным взглядом толпу, сколько бы ни грозил карами, никто не признавался в содеянном. Возникла неловкая пауза. Откашлявшись, я скрестил руки на груди и произнес таким тоном, словно иного исхода и не ожидал:

– Что ж, он сам выбрал свою участь. Заставить изверга говорить я не могу, это идет против божественной воли. Пусть так и будет.

– А как же мы, чародей-батюшка? – робко спросила девушка в лисьем полушубке, выглянув из-за спины могучего мужа.

– Для вас завет таков: чтобы птицы вернулись, а зло ушло, следите за своими домами. Берегите близких, обращайтесь к богам. Принесите им в дар все, что смущает вашу плоть, и тогда с деревни сойдет порча. А Беляну лучше увезти в город. Вдали от источника скверны ей станет лучше.

Я ощутил, как изнутри, точно болезнь, зародился первый шепот сомнения. Он рос и охватывал жителей Фензино, распыляя споры во все стороны. Я достаточно долго плутовал, чтобы научиться мгновенно улавливать моменты, когда толпа оказывалась недовольна моим представлением.

«Черт!»

Они ждали ответов. Надеялись, что я решу их проблемы и прогоню страх. Как жаль, что это было невозможно. Не каждому дано найти убийцу, и не каждый способен прочесть правду без слов.

– Но кто‐то же лишил мою дочь разума, – воскликнул Олег в порыве схватить меня за грудки. – Неужели ты не спасешь ее? Ты ведь обещал, чародей!

– Верно, – вмешалась Года. – Обещал изгнать зло, а не пугать его пустыми угрозами.

– Я обещал. Но зелья и заклятия тут бессильны. На девочке нет проклятия, – предпринял я последнюю попытку. – Это болезнь разума. Дети весьма восприимчивы. Возможно, тот человек, что убивал животных, сотворил с ней недопустимое. Беляна постаралась сбежать от страхов. Решила стать чудовищем, ведь чудовищам неведом страх – они его создают, а не испытывают. Ей нужна помощь, а не колдовство и путы.

«Видели б эти невежи то, что видел я!»

В домах Благодати, при храмах Един-бога жили юродивые, считавшие себя мышами, царями Горохами, малыми детьми и еще черт знает кем. Раньше их не лечили, а сжигали на кострах. В местах же, далеких от столичной жизни, это случалось до сих пор.

– Возможно, ты прав. – Года зачерпнула золы из ритуальной чаши. Медленно потерла ее между пальцев, размазав по руке. – Но мы видели истинную личину оскверненного дитя. Когда оно напало на Наринку, то стало радостно слизывать кровь из ее раны, словно вкуснее ничего не пробовало. Отловить зверей, отрезать им головы… Это был способен сделать любой, кого они знали и подпускали к себе. Каждый скажет тебе, чародей, что излюбленным местом для игр у Беляны был тот заросший берег: там она пряталась от домашних обязанностей. Ты болтаешь о болезни, так излечи нашу дочь! И лучше тебе поторапливаться. Мы устали ждать чуда.

Неожиданно сверху раздался раздраженный вой.

Огненно-рыжий кот размером с небольшой сундук возник на шлеме идола Трояна. Он взирал на нас сверху, раздутый, злой. Наверное, хотел прогнать людей из своих владений. Кривые когти царапали старательно обтесанное дерево.

Года посмотрела на него с печалью и покачала головой. Это явно было дурным знаком. Все стали расходиться.

Мне, возможно, следовало прислушаться к словам Селио и просто уйти, однако я не захотел лишиться драгоценной награды.

И мы остались еще на день.

Снаружи раздавались песнопения. Мрачная тягучая мелодия душевной тоски. Некоторые жители все же решили последовать моим советам и спешно понесли свои пожитки к капищу, чтобы сжечь их.

Иногда хор то возвышающихся, то утихающих голосов прерывался воплями из амбара. Мать Беляны рыдала рядом, не смея войти внутрь. Замученная голодом и темнотой девочка выла на разные лады. Она молила о пощаде и тут же грозилась выесть кишки тех, кто не подчинялся ее воле.

В который раз Селио пытался уговорить меня оставить это дело. Я слушал друга вполуха. Надо было срочно придумать способ изменить сложившуюся ситуацию.

Око Ярило ушло за край земли, когда в нашу избушку ввалился Олег. Он подбежал ко мне, схватил за ворот рубахи. Лицо было перекошено.

– Остолбень, паскуда… не прощу! Что мы сделали не так?! Нет, ничегошеньки теперь не изменишь! – прокричал невнятно. Судя по запаху, он был мертвецки пьян.

Пение приближалось. Селио бросился к распахнутым дверям, застыл и, рискнув тайной, крикнул через плечо:

– Они что‐то задумали. Посмотри, Иван!

К амбару направлялась разгневанная толпа. У многих с собой были рогатины, с которыми обычно ходили на медведей. Старейшина стояла в первых рядах, держа в руках чашу с огнем. Несколько крепких мужчин выволокли Беляну наружу под вопли белой как смерть матери.

Девочку тащили крюками. Она сделала несколько шагов и упала в лужу растаявшего снега. К светлым волосам тут же налипла всякая грязь, но Беляна, казалось, этого не заметила. Стоило ей оказаться снаружи, как на истощенном лице проступила улыбка. Точно червь выбрался из слегка подгнившего яблока.

Вот что пугало по-настоящему. Не смертельная худоба ее тела, не пергаментная кожа, обтянувшая череп так, что проступили его контуры, а эта безмятежная улыбка. Беляна знала, что все закончится хорошо.

Я вышел толпе навстречу.

– Что вы задумали?

Года приосанилась. В последних отсветах небес жители Фензино выглядели мрачными истуканами, расставленными вдоль дороги.

– На охотника Лота снизошло озарение. Во сне он увидел, как избавиться от горя, пришедшего в наши края. Раз юный колдун не в силах помочь, мы сами изгоним лихо. Своими умениями.

Они потянули девочку дальше. Путь их лежал прочь из деревни: по знакомой мне тропинке к реке Ветхе. В старой мельнице все было готово для ритуала. Внутрь набился народ, зачем‐то принесли истерично визжащего кота, который лишь добавил шума. Я едва протолкнулся сквозь толпу потных и возбужденных людей.

«Что они такое задумали, Мерун их задери?!» – тревога все усиливалась.

А задумали они в лютый мороз привязать десятилетнего ребенка к водяному колесу.

– Бедняжка, – всхлипнул кто‐то из пришедших на казнь. – За что ей такие мучения?

На Беляне оставался явно не по погоде надетый сарафан. Распухшую шею обхватывала лента-оберег.

Внесли чарку с настоем зверобоя. Года торжественно влила его в тлеющие угли.

– Твое слово, гость. – Старейшина больше не звала меня колдуном-чародеем. – Попробуешь свои силы, прежде чем мы свершим ритуал? Вода в это время года – хуже поцелуя Макоши-матери: она либо убьет девчонку, либо очистит от скверны.

– Вы совершаете ошибку.

Меня трясло, словно это я стоял в морозный вечер, завернутый лишь в тонкую ткань. Язык лип к нёбу.

«Не могу, не хочу вмешиваться… Если рискну и потерплю неудачу, они и нас с Селио за компанию утопят».

И тогда Беляна решила все за меня. Она наморщила высохшее личико с проглядывающей сеточкой вен и завизжала.

– Не надо в воду! Не хочу, нет! Мама, он меня заставил… Говорил, что будет весело… Я не знала, что они умрут, мама-а-а!

Ее потащили к колесу.

– Остановитесь, – вмешалась Года. – Ты говоришь о душегубе? Ты его знаешь? Скажи имя того человека, маленькая! Кто он?

– Нельзя-а…

– Говори сейчас же!

Беляна сжалась, икнула.

Стало до жути тихо.

И вот она проронила сквозь сухие, изъеденные болячками губы:

– Тятя уходил ночью с ножом. Так надо было.

Среди жителей деревни тут же завязался горячий спор, а я вслепую нашел опору и повис на ней.

«Клянусь, никогда больше не стану строить из себя мудреца-чародея. Никакие богатства того не стоят».

Старейшина приказала разыскать Олега, и спустя несколько минут его, пьяного и напуганного, за шиворот притащили на мельницу. Началась суета, ругань. Некоторые отказывались верить Беляне, кое-кто требовал продолжить начатое. Олега ударили в живот, а когда он согнулся на полу, принялись добивать ногами.

«Что ж, пусть теперь сами разбираются с убийцей. – Я утер пот со лба. Оставалось ощущение недосказанности, некой фальшивой ноты. – Но сейчас опасно высказывать сомнения. Под горячую руку можно попасть. Хотя… Все же рискну».

Решив для себя, что добрая слава, ну а заодно и спасение маленькой жизни, того стоит, я выступил вперед. Теперь от качества выступления зависело, отпустят нас с миром или нет.

– Скажите спасибо. Нелегко заставить человека говорить против его воли. Я нарушил клятвы, данные богам!

– Твоя работа? – нахмурилась Года, отвлекшись от попыток унять обезумевших соседей. – И как прикажешь понимать?

С трудом вернув лицу уверенное выражение, я обошел Олега, лежавшего в беспамятстве, и приблизился к заплаканной девочке.

– Вы хотели знать правду – вы ее получили. Как ей распоряжаться, решайте сами. Убийца найден. Я сейчас же зачарую этого ребенка, чтобы впредь она не попала под чье‐либо влияние.

Не дожидаясь согласия, я начал делать загадочные пассы над ее головой: прокусил палец, кровью нарисовал на сухом лбу извилистую завитушку. Пусть деревенские думают, что все было частью сложного плана.

Пока они перешептывались, Беляна с недетским вниманием наблюдала за мной.

– Больно, дяденька. Сними ее. Жжет. – Она задрала личико, открыв опухшую, дурно пахнущую шею. – Я все расскажу…

Машинально я внял ее просьбе, продолжив говорить:

– И вы должны отвезти девочку к столичным знахарям, чтобы залечить духовные раны. Знайте, это очень важно. Мы ведь не знаем, что лиходей делал с…

Лента практически рассыпалась в руках, стоило только ее взять. Внутренняя сторона выглядела так, словно побывала в пожаре: истлела по краям и оплавилась в центре. На иссохших губах ребенка заиграла улыбка. С запозданием в моей дырявой голове что‐то щелкнуло. Зачем убивцу было платить такую цену за спасение дочери-свидетельницы?

Где‐то позади нас захрипел последний в деревне кот.

Я увидел, как внезапно появившаяся на лице Беляны улыбка стала шире, заполнив собой все пространство. Губы натянулись и лопнули, из уголков потекла кровь вперемешку со слюной. Это уже нельзя было назвать человеческой гримасой.

Затем пришло время для других трансформаций. Что‐ то ударило Беляну изнутри по ребрам, с влажным хрустом порвав кожу. Жители деревни отвлеклись от споров и с криками вжались в стены.

Чвак!

Ее череп лопнул у затылка.

Девочку стремительно выворачивало наизнанку. В ней прорастало нечто жуткое, то, что не в силах было принять примитивное людское сознание. Бугры наростов вырывались наружу, формируя новую плоть.

В слизи и зловонии, от которого резало ноздри, рождалась новая жизнь.

Шкурка, еще сохранившая облик Беляны, не успела до конца порваться, когда длинные конечности существа опустились на пол мельницы. Явь – царство жизни – в тот момент содрогнулась от отвращения.

Останки девочки болтались на твари, как рванье, натянутое на столб. Она стащила с себя старую кожу, подцепив ее когтистой лапой. Осмотрела с некой долей интереса. Затем, брезгливо отбросив в сторону, перешагнула через меня и направилась к вопящим в исступлении крестьянам.

Это казалось сном больного горячкой.

Людей разрывали пополам, кромсали двумя острыми хвостами, отрывали им головы и сосали внутренности. Некоторые попытались выбраться наружу, но лишь закупорили проем своими телами. Противоестественность происходящего, его беззаветный и ничем не ограниченный ужас наполнили воздух. Время замерло.

Я сидел в луже из чужой крови и внутренностей, судорожно стараясь придумать хоть что‐нибудь.

«Мел. Мел защищает от нечистых!»

Забившись в дальний угол, торопливо вытащил кусок мела из мешочка на шее ближайшего мертвеца. Все староверы носили такой. Вместе с мелом выпала крохотная дощечка, на которой выжигалось Истинное имя.

Руки тряслись, пока я чертил линию. Тем временем тварь закончила терзать людей и вновь вспомнила о своем освободителе. Ее или, точнее, его лоснящаяся кожа напоминала сырое мясо. У существа было три рога, словно царственный венец, и широкая, почти смыкающаяся на затылке пасть. Каждая по́ра его тела источала миазмы ужаса.

Подойдя ко мне вплотную, он сел на корточки, сжав в когтях останки выпотрошенного кота. Склонил вздутую башку набок. Я готов был поклясться: он благодушно улыбался мне!

«Это только начало, – сказал трехрогий. – Потом придут другие. Мы будем есть».

– Я не п-п-понима…

«Мы будем есть. И вас не спасут примитивные барьеры. Ей не помогла даже защита Рода, хоть глупая тряпка едва не сожгла мое зерно. Если бы не она, все бы пошло быстрее. Девчонке не стоило меня глотать. – Он ради забавы щелкнул по невидимой преграде, отчего в моей голове раздался звон. – Не бойся, тебя я не трону. Даже одарю соразмерно заслуге».

И тут я увидел, что он держал в другой лапе. Перстень с рубином, вероятно выпавший из моего кармана.

«Это то, чего ты достоин».

Чудовище с легкостью преодолело меловой барьер, взяло мою руку. Украшение поползло по пальцу вверх, содрав кожу и мясо. Я кричал от жгучей боли, пока золото растекалось по моим жилам…

А трехрогий улыбался.

«Я вернусь за тобой. А пока жди. Жди и старайся выжить во Тьме…» – последнее, что я услышал, прежде чем сознание покинуло меня. Вязкая грязь с хлюпаньем сомкнулась вокруг, забрав страхи и боль.

Чернота – ярко-черная, с вкраплениями алого…

Самым страшным впоследствии было очнуться в абсолютной, звенящей тишине. Не лихорадочный жар или ломота в теле, а именно тишина стала моим наказанием.

Вокруг собрались те, кого я так и не успел узнать. Они укоризненно взирали с пола – мертвые головы, расставленные полукругом вдоль меловой линии. Года, Олег, маленький мальчик без нижней челюсти, несколько молодых женщин…

Они корили меня за то, что остался жив.

На негнущихся ногах я вышел наружу. В небе висел, словно надкушенный, огрызок луны, свет которой делил мир на две равные половины. Искристая белизна снега сходилась с непроглядным мраком леса. Умиротворяющая картина.

Трехрогий ушел, знатно порезвившись напоследок. Повсюду – на улице и в домах – лежали растерзанные тела. Пройдя мимо амбара, я заметил знакомый силуэт… И несколько минут тупо разглядывал Селио, прибитого за горло к покосившимся воротам обломком вил. Его лапы неестественно сгибались, почти все зубы были выбиты.

Пересилив боль, я приблизился и стиснул в ладонях потускневший мех. Под шкурой находился замерзший студень, но никак не внутренности живого существа – моего единственного друга. Это просто не могло быть правдой…

Я начал смеяться. И смеялся до тех пор, пока не исчезли различия между воем, смехом и рыданиями.

Глава третья

Тренируй свое тело, закаляй душу.

Но главное – укрепляй и точи разум.

Именно его первым попробует смутить враг.

Данко Бледный, первый среди смагов

Не помню, как покинул Фензино. Я бежал прочь, как можно дальше от проклятого места. Туда, где не преследовали взгляды мертвецов. Я засыпал в снегу, а просыпался от слепящей боли в раздувшейся руке. Безымянный палец напоминал обструганную и обожженную на огне деревяшку, на которую ради злой забавы нацепили великолепное украшение. Плоти там почти не осталось.

«Да это и неважно».

Кроме страха за жизнь, я почти ничего не чувствовал.

Жди, мы встретимся… Это только начало… во Тьме… мы придем и будем есть… добро пожаловать во Тьму… Это то, чего ты достоин…

Стоило лишь закрыть глаза, мертвецы начинали говорить. Я слушал их, не имея сил противиться хору полных ненависти голосов, и знал: они были правы. Меня не стоило прощать.

С тех пор как я покинул Фензино, прошло около пяти дней. Где довелось бродить все это время, знают только боги. Но выйти к людям я все же сумел.

Легкий обоз подобрал меня подле Добронского тракта. Пока ехали к Солнечной долине, старый извозчик то и дело обеспокоенно поглядывал в мою сторону. Из-за скорой езды сани тряслись: путники торопились попасть под защиту берегинь до заката. Меня мотало из стороны в сторону так сильно, что, попадись на пути кочка или крупный камень, я бы точно вывалился.

Наверное, старика беспокоила столь вялая реакция на спасение. С того момента, как он остановился и раскопал меня в сугробе, я не промолвил ни слова. Накатило притупленное чувство безысходности. Когда в рот ткнулась фляга с горячительным напитком, я машинально мотнул подбородком.

«Ненавижу хмельное!»

Мой спаситель, поручив управление сыну, не оставил попыток меня отогреть. Сверху была накинута еще пара шкур, из укромного местечка выужена котомка с едой.

Отчего‐то запах хлеба вызвал в потухшем сознании сильнейшее отторжение.

Спазм – первый за несколько суток – сжал желудок, вывернув нутро наизнанку. Я резко откинул теплые накидки и перегнулся через край саней. Вырвало чем‐то черным и едким.

– Что ж с тобой случилось‐то, сынок? – опасливо спросил старик, похлопав меня по спине. От мысли, что надо возвратиться воспоминаниями в Фензино, чуть не стошнило опять.

«Не хочу, не стану об этом думать, не заставляйте!»

– Зачем? – прохрипел я, попытавшись сфокусировать взгляд. Старик подставил другое ухо, предусмотрительно отогнув его узловатым пальцем.

– Ась?

– Зачем вы спасли меня? Для чего?

– Да кто ж такие вопросы задает, милок? Что ж мне, надо было оставить тебя подыхать? Ты поешь, поешь, а то больно на мертвяка похож. Прям лица нет, одно полотно белое! Долго бродил‐то?

– Лучше бы и впрямь сдох.

Продолжало укачивать. Впадать в сон было не лучшей идеей, поэтому стоило крепиться.

«По крайней мере, пока не приблизимся к каменным истуканам», – подумал я.

Старый возница жестом подсказал сыну направление и вновь принялся за старое. От медвежьей шкуры пахло пылью и пряностями. Я откинулся назад, натянув ее до подбородка здоровой рукой, раздутую же сунул под одежду, чтоб не искушать спутников.

– Заблудился, да? – повторил вопрос старик. – Неудивительно! Вон какая чертовщина нынче творится, подумать страшно! Люди пропадают, лесной народец бунтует, пытается побольше земель отхватить. А князьям‐то, похоже, все до одного места. Того самого, которым они трон подпирают. Тьфу!

Он неловко выудил из-под нижней рубашки веревочку, на которой болтался знак Един-бога. Такой металлический треугольник с поперечной черточкой. Их выдавали всем, кто соглашался принять новую веру, как символ измененного человека. Мужик быстро поцеловал треугольник и вернул обратно под одежду. В тот момент, несмотря на плачевное состояние, захотелось рассмеяться.

– Скажи-ка, отец, а ты бесов видел?

Не знаю, что я ожидал услышать. Насмешку? Обезличенную проповедь религиозного слуги? Или, может, правду, которая по какой‐то причине открылась мне позже остальных?

Но все оказалось куда проще. На меня посмотрели как на глубоко больного человека и ласково ответили:

– Глупости. Не существует их.

«Вот так вот».

Кем же тогда была та тварь, что вылупилась из человеческого тела, точно насекомое из наскучившего кокона? Моим личным кошмаром? Я медленно падал в пропасть усталости, где ожидало повторение выученного урока.

Ты спасешь нас? Ты обещал… Спаси… Я приду… Мы будем есть… Придем и будем есть… Нас много, здесь, во Тьме…

Жди. Я вернусь за тобой.

Эти слова отчетливее всего отпечатались на внутренней стороне век багрово-красными рунами.

Наконец мы прибыли к берегиням. Черные изваяния из неизвестной каменной породы можно было встретить вокруг стольного града и окрестных деревень. Девять матушек – так прозвали их в народе.

Берегини были воздвигнуты в стародавние времена с целью оградить властителей Славии от происков врагов, в том числе и от козней представителей злых рас.

Разумеется, статуи никого не останавливали. Но трепет внушить могли, особенно не искушенному зрелищами путнику. Берегини возвышались над лесами, холмами и селами и легко высматривались с любой стороны. Хотя знающие люди утверждали, что даже такие гиганты не могли сравниться по величию с основой мира – древом Карколистом, рядом с которым и горы казались неказистыми уродцами.

Мы остановились на точке пограничной службы, когда я заметил странное: от одной берегини до другой тянулась едва заметная полоса света – эдакое невесомое сияние, напоминавшее купол. Мы стояли у основания ближайшей статуи: ее скорбный лик был устремлен вверх, руки сложены на груди. А над нашими головами о купол света билось темное пятно.

Оно хлопало мощными крыльями, отлетало подальше и с силой врезалось в преграду, пытаясь пробиться внутрь. Снова и снова. Я ощутил очередной прилив тошноты и оглянулся на извозчика, который как ни в чем не бывало заболтался с воином из княжеской дружины.

Они обсуждали ситуацию на востоке, степняков и их вождя Рокана Волгача, совершавшего набеги на поселки у горной гряды Тутнь, и совершенно точно не видели, что творилось всего в сотне саженей над нами.

Я облизал пересохшие губы.

– Тебя нет, ты наважденье. Сгинь, уйди!

Гигантская птица или нечто, похожее на нее, внезапно остановилось. Я вжался в сани, кожей почувствовав ее ядовитый, злой взгляд.

Мгновение «птица» внимательно изучала землю. Затем с грацией раненого хищника она развернулась в воздухе и полетела на запад, трепеща обрывками муаровых крыл. В бреду показалось, что она поспешила доложить красной твари о том, что я выжил и собрался переходить под защиту берегинь. Но потом одержимость сменила направление, и стало ясно, что меня могли и вовсе не пропустить на ту сторону.

Когда наш обоз из трех саней пересекал границу сияния, сердце рвалось из груди. Лошади нетерпеливо всхрапывали. Возможно, они видели то же, что и я.

«Не хочу оставаться снаружи. Быстрее, ну же!»

Свет пронизал нас насквозь, словно облепил кожу мокрой тканью… и все.

Ничего не случилось. Как и раньше, когда мы с Селио свободно странствовали вокруг Белого города с целью наживы. Поняв это, я сполз на дно временного укрытия и впервые задумался, что делать дальше.

Я хотел жить. Очень.

Но для этого требовалось нечто большее, чем простое желание.

Меня высадили у окраины, сунув напоследок краюху ржаного. Вопреки названию, Солнечная долина мало чем отличалась от соседних земель. Но царская династия заложила основы своего правления именно здесь. И хотя времена ее славы канули в лету, на воротах по-прежнему красовались стручки гороха в честь основателя – Первого из первых, Царя Гороха.

Нынче долина превратилась в излюбленный край торговцев. Караваны и заморские купцы застроили ее своими шатрами так, что продохнуть было нельзя. Повсюду звучали голоса зазывал. Раздолье для транжиры.

«Кстати, о деньгах…» – вспомнилось очень вовремя.

Их не было. Все пожитки остались там, куда я по своей воле никогда бы не вернулся. А учитывая бедственное положение, придется выкручиваться и вспоминать старые трюки. Вынуть кошель у случайного прохожего – дело нехитрое, гордиться нечем. Но теперь я выбирал по принципу: на ком потеря скажется меньше.

На глаза попался пухлый мужичок, торгующий стекляшками под видом заморских украшений. Одежда на торговце прямо‐таки трещала от благополучия. Подходящая жертва. Пройдя мимо, я как бы случайно задел его прилавок, обрушив браслеты и бусы в снежную кашу.

– Ах ты, щенок пучеглазый!

Ему приходилось собирать товар, одновременно отгоняя ребятню, которая околачивалась рядом. Под вопли, будто коту слепая бабка одно место дверью прищемила, я легко вытащил из потайного сундучка пару золотых монет. Возьми я больше, торговец заметил бы. Меньше – пришлось бы воровать вновь. А этого должно было хватить на месяц сытой жизни.

Делу не помешала даже больная рука.

На постоялом дворе не оказалось свободных мест. Кое‐как хозяин выделил каморку на первом этаже, через стену от хлева. Спать там было тяжко: внутри ни одного окна, а через стену на разные лады вечно визжали свиньи. Но нынче было не до роскоши и удобств.

Выцыганив у незнакомой девочки кусок мела, которым она пачкала пол в зале, я вернулся в свое убежище и плотно закрыл дверь. Поставив свечу на выкорчеванный пень, изображавший в этой скудной обстановке одновременно и стол, и стул, я заглянул сначала под кровать, затем поочередно во все углы и приступил к делу.

Я рисовал каждый защитный символ, который всплывал в памяти: Коловрат, Громовой знак, Абьенн, Око Един-бога, его щит, руны, которым учила мать. Я исписал стены и дверь, но и это не помогло. Никак не удавалось почувствовать себя в безопасности. Трехрогая тварь будто пряталась в тени, глядела из каждого закутка. Она хотела крови.

Несколько дней прошли как в бреду. Паранойя давила на грудь, от нее нельзя было спастись, нырнув под одеяло. В такие моменты я жалел, что внутри нет веры. Той самой, в которой многие находили покой и спасение. Чем больше я думал о случившемся, тем сильнее осознавал, что схожу с ума.

Как верить в потусторонний мир, когда ученые головы давно развенчали мифы о нем? Бред! Но каждый раз, замечая на своем пальце ненавистный перстень, я понимал, что чудовище, устроившее резню, реально. Оно использовало меня, чтобы убедить остальных в своей невиновности, манипулировало, лгало.

Оно убило Селио и собиралось убить меня.

Этого нельзя было забывать.

«И если трехрогий думает, что я буду отсиживаться под защитой, пока он набирается сил, то глубоко заблуждается. Я отомщу. Найду его первым и уничтожу, даже если это будет стоить мне жизни!»

Потянулись серые безрадостные дни. Зима не торопилась уходить, ее хрустальные когти кровожадно вонзались в земли Славии, в города и поселки, реки и горы, пытаясь вытянуть, высосать остатки тепла.

Я облазил тайные базары вдоль и поперек. О существах Нави, подземного царства, куда после смерти уходили души грешников, говорили мало. Даже за большие деньги я смог узнать лишь парочку мутных слухов и баек, купить свиток по некрологии и листовку знакомой не понаслышке Сокольской Школы Знахарства. В тексте подробно описывались симптомы ложной одержимости и других душевных болезней. Мало ли, могло пригодиться…

Подозрительного вида купец-берениец умолял приобрести у него порошок из чешуи тритона, якобы выяв-ляющий невидимок. Раньше в ответ торгаш узнал бы дорогу до ближайшей выгребной ямы, не успев рассказать и половины заготовленной сказки, но сейчас дела обстояли иначе. Я не мог рисковать. Порошок был куплен и рассыпан у порога.

Помимо поисков истины, большую часть времени занимало лечение загноившейся раны на руке. Целебные мази помогали слабо. Снять кольцо так и не вышло, начались обширное воспаление и телесный жар. Безымянный палец почти не сгибался, чем доставлял кучу хлопот.

Но самым тяжким испытанием по-прежнему оставался прием пищи.

Еда вызывала отвращение. Каждый приступ голода превращался в изощренную пытку, борьбу за выживание. Постепенно я привык откусывать понемногу, тщательно жевать, контролируя рвотные позывы, и пить лишь обычную воду. Так получалось насытиться, не переводя пищу впустую.

Днем я спал, набираясь сил. Во снах я носил кровавую корону и алый плащ из плоти, возвышаясь над мраком на собственном троне из смеющихся оторванных голов. Я правил мертвецами, и они славили мое имя.

Просыпаясь в поту и нервной судороге, я садился читать. Тьма снаружи, раньше безобидная и понятная, теперь пугала. Она обрела значение, стала временем охоты. У нее появилось лицо.

Из рассказов знатоков следовало, что невидимые сущности окружали нас повсюду. Ведьмы использовали таких как тайных помощников, а храбрые герои-богатыри даже умудрялись подчинять сущностей своей воле.

Чтобы уничтожить зло, стоило использовать смекалку и хитрость. Создания боялись солнечного света, а от жертвоприношений, наоборот, становились сильнее. А уж если получилось заставить такое существо посмотреть в серебряное зеркало, считай, удалось одержать победу.

Иногда я выходил из убежища, надев все обереги разом, точно дородная купчиха – лучшие украшения. Гуляя по улицам, я видел подтверждение своих страхов. Людей окружал смог. Иногда он выглядел как висевшее у темени темное облако или ободок дыма, охватывающий лоб. Даже гадать не пришлось: стало ясно, что, увидев тварь из мира Нави, я изменился навсегда. Получил Дар.

Вот что она имела в виду, сказав: «Постарайся выжить во Тьме». Попробуй сделать это, если ты единственный, кому открылась изнанка мира. Я был вынужден в одиночестве готовиться к возвращению первозданного зла. Периодически проскальзывала отчаянная мысль: а не рассказать ли окружающим правду? Хотя бы волхвам или случайному ратнику…

Но слепой вряд ли поймет зрячего. Меня скорее отправят в темницу или, того хуже, – в приют Един-бога.

О Фензино заговорили быстрее, чем хотелось. Слухи распространились от путников, забредших туда по ошибке. Началось разбирательство, замелькало и мое имя. Плевать, конечно. После учиненной резни я не собирался жить долго и счастливо. Но и позволить поймать себя сейчас тоже не мог.

Боги услышали мои молитвы ровно через месяц после возвращения в Солнечную долину. В обеденном зале, где я по привычке проводил каждое утро, было спокойно. Полногрудая Марья таскала тяжелые подносы с похлебкой, скрипели скамьи, стукались кружки с брагой. Тогда‐то я и приметил их – путников в сером.

Они выделялись среди остальных постояльцев: вставали на заре, передвигались почти бесшумно. На постоялый двор эти посетители пришли налегке. Среди путников было трое мужчин и парочка юнцов, которые без разрешения и рта не открывали. Тихие. Очень тихие люди. Это и было странно.

Сегодня снова никто, кроме меня, не обратил на них внимания. Заняв стол в дальнем углу, путники принялись негромко, но горячо о чем‐то спорить. Я напряг слух.

– Ясен клен, это чистая правда, – русобородый великан обращался к человеку, спрятавшему лицо за капюшоном зимнего плаща. – Люди не обгладывают с трупов мясо.

– Выдумки суеверных дураков, – спокойно ответил тот. – Им лишь бы лишний раз испугаться. Проклятые земли, скажешь тоже.

– У тебя есть другие идеи, отчего там люди пропадают? Под Каменновысью завелся хищник. Звери пачками гибнут. Мой дядька своими глазами видел, как что‐то утащило собаку в подвал. А дядька врать не станет. И это не одичавший домовой, а кое-что пострашнее…