Kitabı oxu: «Сахарные старушки», səhifə 2
И цветы, и шмели, и баяны
В баяниста Григория Зинаида влюбилась без благословения духовника. Это был первый опыт непослушания за все ее долгих девятнадцать лет. Отец Павлий приучал свою духовную дочь жить по святым отцам, но тут и сам растерялся, потому что против влюбленности не работали ни земляные поклоны, ни сухоядение, ни молитвы по соглашению. Пришлось батюшке самому сесть за книги древних старцев, чтобы подготовить дерзкую Зинаиду к первому свиданию.
Какой длины надевать юбку?
Можно ли держаться за руки?
Пожимают ли руку молодому человеку? Какой рукой и как часто?
Каким должен быть первый поцелуй?
В какое место?
Как складывать губы?
За что можно позволить себя брать? На каком по счету свидании?
Можно ли вместе вкушать пищу? Только ли постную?
На каком расстоянии держаться от парня, если идешь с ним под ручку?
Отец Павлий решил начать с простого и взялся за одежду, что было большой ошибкой. Он и не ожидал, что женщины чего только на себе не носят!
Многое пришлось перепроверять по отеческим писаниям, и, к огорчению Зинаиды, самое любимое старцы не одобрили. Грусти добавил и запрет Карфагенского собора на использование духов и благовоний, а дезодоранты с шампунями были отнесены к богомерзким притираниям.
Поскольку вкушение пищи с лицами другого пола есть признак распутства, совместное поедание мороженого было отвергнуто как путь греха и порока. О недопустимости шоколадок и цветов баянист Григорий был оповещен отдельным конвертом, куда страждущая Зинаида успела уронить горькую слезу, за что трижды пропела в полуночи акафист Святому Гробу во искупление нового непослушания.
Всю неделю отец Павлий учил Зинаиду ходить «параллельными квинтами», чтобы походка девушки не выдавала радость от свидания и не обольстила нецерковного юношу.
Довольно быстро Зиночка освоила искусство «делать взоры» по-православному с зашифрованным сообщением о твердой неприступности и верности целомудрию даже под угрозами пыток.
Тяжелее всего давались богоспасаемые поцелуи. Чтобы прояснить святоотеческий взгляд на эту проблему, отец Павлий три ночи просидел в библиотеке духовной академии, но вернулся ободренный, с точной разметкой лица в местах одобренных лобзаний, не противоречащих благочестию.
Немало сил было потрачено на то, чтобы приучить Зинаиду к канонически выверенному троеперстному губосложению, единственно приличному для благообразной девицы. Долгие часы тренировок принесли свои плоды, однако сложный алгоритм уместных лобзаний никак не умещался в голову несмышленой девушки, поэтому отец Павлий, понимая, что служение духовника требует нести свой крест до конца, решил тайно сопровождать духовное чадо на первое в ее жизни свидание, подавая соответствующие сигналы, ради соблюдения благообразия.
Баянист Григорий сиял от счастья, когда узнал, что Зиночка согласилась с ним прогуляться. Стоя у входа в парк, он нежно обнимал свой верный баян и глупо улыбался прохожим.
Ни длинное серое платье, скорее похожее на больничный халат, ни платок до бровей, ни стойкий запах квашеной капусты не смутили простого румяного парня, потому что он был влюблен и молод. И вот она – Зинка – идет рядом с ним. А все эти гуляки или вот эта хроменькая старушка с бородой пусть думают, что хотят.
И откуда тут взяться бородатым старушкам? Григорий был настолько опьянен счастьем, что лишь слегка удивился тому факту, что весь вечер им на пути попадались бородатые мороженщицы, бородатые дети, электрик свисал со столба – тоже со знакомой бородой, дядька-ремонтник мелькнул в люке – и снова борода, фокусник на эстраде был вызывающе бородат, и даже спортсмен, прыгавший с трамплина, имел уж слишком знакомую бороду. Гриша лишь добродушно бормотал:
– Вот моду развели – не брившись ходют! У нас бы на флоте сразу научили!
Правда, слегка смущало, что все эти бородачи как-то странно подмигивали Зиночке, к тому же в самые неподходящие моменты. Только задумал Григорий милую приобнять, и бородатый контролер в кино будто кивнул, а Зина – вот чудачка! – тут же положила земной поклон и внезапно ответила на ласку. Захотел баянист взять красавицу под ручку, бородатый спортсмен, случайно пробегавший мимо, будто нарочно закашлялся, а Зиночка истово прочла девяностый псалом, помазала руку святым маслом и… позволила.
А Григория эти странности только веселили:
– Чудачка ты у меня! Боговерующая!
И так вдруг захотелось ее расцеловать в потрескавшиеся губы!
Привлек к себе в порыве, а она его вдруг – да по лицу! Да святой водой!
Все согласно отеческой традиции: «приходя к первому лобзанию, подобает юношу окропити крещенской водой крайняго ради опасства».
Как условились, в урочный для лобзания час отец Павлий из кустов кукушкой запел – пора целоваться! И все по слову духовника устроилось!
А Григорий и вытираться не стал:
– Ну, ты, Зинка, дура!.. За что и люблю!.. Ну, иди сюда…
И полетел баян в кусты, а Зинка в объятия к любимому.
И запели птицы, и каштаны зацвели розами, и звезды сошлись в хоровод, и весь мир засиял от счастья.
И даже отец Павлий, потирая ушибы от циклопического баяна, облегченно выдохнул, благодаря Провидение за то, что Зиночка не влюбилась в пианиста.
Сухопутная акула
Известный злодей Сиропчик гремел в свое время по всей стране, потому что был свиреп, беспощаден и на расправу скор. В детстве таскал морскую капусту у русалок с огородов, а с возрастом вообще ушел в пиратство и стал первым в контрабанде пони и самокатов. Сам Сиропчик был роста небольшого и носил для устрашения накладные брови, но для испуга водил с собой повсюду сухопутную акулу Маруську.
Мало кто знает, что названа она так была в честь моря, а потому везде подписывалась через «о» – «Моруська». Сухопутные акулы имеют вид лютый и кровожадный, но кусаются редко и пугают главным образом злодейским хохотом, в чем они преуспели паче всех разумных тварей. Идешь себе беспечно вечером и мороженое лобызаешь, как вдруг из темного закоулка выскакивает бровастый малый весь в пистолетах, а с ним акула, и такой хохот, что даже чужой кошелек отдашь, если своего нет.
Любил Сиропчик свою Моруську до беспамятства и часто тревожился, потому что она была ранимая и быстро простужалась. Вообще, сухопутные акулы требуют особого ухода. Во-первых, их надо вычесывать как следует, иначе в них заводятся морские блохи. Во-вторых, в темноте им нельзя оставаться в одиночестве, отчего они сильно ревут и от слез мокнут и набухают, а для сухопутной акулы это опасно, потому что воду они не переносят. У Моруськи даже личная драма была: ее в детстве в тазик уронили во время купания, и она чуть не захлебнулась. С тех пор Моруська и цветы поливать боялась, а посуду и стирку Сиропчик на себя взвалил.
По вечерам играли в лото или готовили концерты для Дома престарелых бармалеев. Хотя отдельные критики утверждали, что вовсе это никакая и не сухопутная акула, а известный преступник кот Никодим, скрывающийся от правосудия. Но кто же им поверит? Потому что лишь настоящая любовь знает подлинные имена.
Тонкие души
Мирской философ Кант был учтивейшим и добрейшим немцем, и лишь одно могло вывести его из равновесия – недостаточный набор пуговиц на сюртуке у студента или неполный строй зубов во рту у слушателя. Стоило философу увидеть перед собой гражданина с пробелами в зубах, как он тут же угрожающе стонал, царапал лицо, а порой рвал волосы на голове у несчастного. В чувства его приводило лишь монотонное и многократное перечисление двенадцати категорий и рюмка хереса. В честь мыслителя и болезнь назвали – хронический кантит. Она делает честь обладателю, но те товарищи, которые подозревали этот недуг у Юлия Африканыча, трагически заблуждаются. Тут совсем другая история.
Больше всего на свете Юлий Африканыч боялся вопроса: «Что заставило вас пойти в стоматологи?» Как тут ответишь? Врать не хочется. Но если признаешься, что тебе с детства хотелось людям зубы сверлить, никто и не поверит – не бывает так, чтобы человек добровольно стал на такой скользкий путь. А ведь у Юлия в детстве бывало, что и ночью проснется от нетерпения побыстрее вырасти, чтобы стать зубным врачом, открыть маленький кабинетик с игрушками для малышей и раскрасками и зубы лечить дни напролет. Ведь это так нужно, чтобы люди улыбались без стеснения, хохотали во весь рот и не боялись съесть лишнюю конфетку. Вот это жизнь – дарить людям улыбки!
Однако товарищи его выбор не приняли, родственники не одобрили. За глаза называли «пломбиром» и «зубной сверлилкой», а он и не знал, потому что в людях привык различать только улыбки. Но лечиться у него любили, потому что он один умел все делать без боли и насилия. Иной ведь и засверлить может насмерть из любви к искусству, а Африканыч брал добротой и лаской и, говорят, даже зубы заговаривал.
За эту нежность он был даже в батюшки определен, но надолго его не хватило. Выйдет причащать – люди рты открывают, ему молитву читать надо, а он по старой привычке в рот глядит:
– А у вас тут шестерочка сверху хворает… Зубной камень, минутное дело, давай-ка поправим, – и руки сами за пинцетом тянутся. Ох и скандал!
Пришлось опять в зубной кабинет вернуться. А народ от хорошей жизни стал невероятно чувствительным, корчится в судорогах даже от пристального взгляда. Думал Африканыч, что предпринять – не выносил страдания невинных! Наконец нашел выход: перед сверлением душу из людей вытряхивал и тогда уж занимался спокойно, а потом все обратно запихивал. Кто бы подумал, что затея опасная! Но не нашлось мудреца подсказать, потому все и случилось.
Пригласит пациента, душу из него вытряхнет, за раскраску ее усадит, а сам в зубах роется. Душа от тела отдохнет, разомлеет, шутить начнет, а некоторые и песенки с Африканычем дуэтом мурлычут. Были такие души, что даже кокетничали. Вот ведь! Однако пошли проблемы.
Пока доктор пломбу ставит, душа так раскроется, раскрепостится, что обратно ну никак не запихнешь! Она в теле привыкла к стеснению, к тирании тела, а у зубного отдышалась, воспряла и обратно не помещается – то голова торчит, то ноги свисают. А пациент что с душой, что без души – никаких отличий. Африканыч приспособился таких просто парой отпускать. Возьмет с тела обещание, чтобы душу не бросало нигде, потому что души, в отличие от тела, не взрослеют и без взрослого присмотра часто теряются и дичают.
Особые трудности представляют души с крыльями. Тела этого излишества терпеть не могут. Душа и не против обратно вернуться, а тут уж тело бунтует:
– Или я, или крылья! У меня на перья и так аллергия. А я все думаю, отчего это насморк не проходит!
Ведь известно, что хронический насморк – от насилия над крылатой душой. А между ними бедный Африканыч, как посредник и дипломат. Просто последние силы забирают!
Ay некоторых души, наоборот, мелкие, так что доктор, бывало, трясет-трясет, никак не вытрясет, а оказывается, она сразу вывалилась, просто такая мелкая, что под шкаф закатилась, поди ищи. Но от Африканыча не сбежишь, он знает: душа на сладкое идет. Положит перед шкафом конфетку, тут душа и проявится. Назад ее в тело кладешь, а она снова выкатывается – бывает такой феномен у некоторых – недержание души. Тоже выход нашел: надо тело рассмешить как следует, тогда надолго в нем душа удерживается.
