Kitabı oxu: «В человеческом обличье», səhifə 3

Тут-то и произошло то, что заставило Дэйва на несколько секунд замереть на месте. Впереди, на расстоянии шагов пятидесяти, он увидел того самого парня, который так заинтересовал его два часа назад возле сквера у ратуши, и которого он успел окрестить призраком. Аллея бульвара в данный момент была практически безлюдной, но Дэйв не сомневался, что этого странного типа он теперь узнал бы и в самой густой толпе. Призрак плыл в том самом направлении, которого пытался избежать Дэйв, но теперь в его голове моментально родилась идея проследить за ним. Для чего ему было это нужно, Дэйв не особо и задумывался. Куда больше его заинтересовало вновь возникшее чувство омерзения, адресованное странному незнакомцу, а вместе с ним и неприятное волнение, какое бывает, например, при телефонном звонке или стуке в дверь среди ночи. А кроме того, как только Дэйв увидел этого парня во второй раз, так сразу и припомнил ему то оскорбление, которое, вроде бы, и не было произнесено вслух, но которое Дэйв отчетливо заставил себя почувствовать. Наверняка его нынешний интерес к Призраку и был продиктован желанием реабилитироваться и доказать себе, что ощущение того превосходства, которым он наградил его в сквере у ратуши, не соответствует действительности. Возможно, все это и могло бы показаться ребячливостью или неуверенностью в себе, но в том-то и дело, что Дэйв слишком ревностно относился к уверенности в собственных силах, да и слежка за Призраком вовсе не казалась ему невинным занятием – настолько неприятное впечатление он производил.

Призрак тем временем не стал подвергать Дэйва пытке зрелищем школы и теннисных кортов, а приготовил для него еще более неприятный сюрприз. Он свернул на улицу Джерома II, герцога Санторина, а там, в десяти минутах ходьбы на восток стоял родной дом Уотерсов. Дэйв понимал, что здесь ему лучше закончить свою операцию – буквально через пять минут после ее начала. Он вовсе не горел желанием видеть родителей, а уже сейчас была серьезная вероятность попасться на глаза матери или отцу, вполне способным блуждать по окрестностям летним вечером. Да и добрая половина жителей этой тихой улочки естественно хорошо знала Дэйва, и его появление здесь никак не могло остаться незамеченным. Но и искушение узнать хоть что-то о человеке, похожем на гостя из потустороннего мира, еще и способном внушать чувство тревоги одним своим видом и вызывать на этой почве пассивную агрессию, было сильно и в конце концов одержало верх.

Призрак шел ровным шагом, по-прежнему не глядя по сторонам. Дэйв подумал, что неплохо бы примерить образ этого чудака. А вдруг и самому удастся выключить для себя окружающий мир? Уж об этом навыке Дэйв мечтал уже очень давно. Первым делом он попробовал ступать как тот – осторожно и уверенно одновременно, словно крадучись, при этом не боясь быть застигнутым. Дэйв сразу заметил, что идти таким шагом ему неудобно, и задача осложнялась еще и практически неподвижными руками, которые он, как и Призрак, слегка согнул в локтях. Также Дэйв дал себе слово не смотреть по сторонам и не реагировать на оклики, пусть даже услышит голоса матери и отца; почему-то ему казалось, что Призрак поступил бы именно так, если бы не хотел никого видеть и слышать. Он не знал, куда смотрит объект его слежки и на чем фокусируется его взгляд, но сам не сводил глаз с его широкой спины, облаченной в черную футболку. Дэйв вновь представил потенциальный конфликт с этим человеком и с удивлением – и даже внутренним бешенством, – должен был признать, что опасается его. Словно каким-то телепатическим образом Призрак говорил простые, но более чем честные слова: «Не стоит со мной шутить». И это при том, что Дэйв еще ни разу не посмотрел ему в глаза! Все это было странным, и даже немного жутким.

Через пару минут Дэйв заметил, что уже достаточно вжился в роль и если не отвлекаться, то эта странная походка, в принципе, осваивается быстро. Никто его не окликнул, возможно, по той причине, что старые соседи считали Дэйва за паршивую овцу, и если сам он не соизволил поздороваться первым, то и к черту этого бездельника и алкоголика. Дэйв и не сомневался, что подобной славе, помимо самого себя, обязан и родителям, в минуты соседских сплетен не забывавших восхвалить достоинства Лори и ради вежливости сделать акцент на слабостях семейного урода, чтобы совсем уж не выглядеть идиллической семейкой, что в провинциальных городках могут принять за плохой тон. Углубившись в размышления об основательности или несправедливости подобного отношения родителей, он заметил, что саркастично улыбается. Тут же, не сводя глаз со спины Призрака, он поспешил стереть эту улыбку с лица – сомнительно, чтобы тот сейчас улыбался. Хотя, кто его знает?

Не видя того, Дэйв знал, что сейчас проходит мимо двухэтажного дома Хэнсонов – окрашенного в зеленый цвет и с несуразно острой крышей, где глава семейства служил протестантским пастором, а его отпрыск связал свою судьбу с торговлей наркотиками еще в школьную пору. А вот, наоборот, приземистый и сплошь увитый плющом домик старушки Джорджии – милейшей итальянки, которой всю жизнь с виду было не менее ста лет, и семья которой неизменно состояла из полутора десятков кошек. А вот и дом, в котором вырос Дэйв. Типичный дом среднестатистической санторийской семьи: облицованный белым сайдингом, с гаражом на одну машину и зеленой лужайкой перед крыльцом. Дом железнодорожника, всю жизнь прослужившего на одном рабочем месте, обслуживая один и тот же участок дороги, и его жены, сорок лет трудившейся в местном отделении почты. Дом, от которого веяло теплом и уютом, и который Дэйв все же никак не мог не любить. Собственно, страх того, что в этом доме может произойти что-то плохое и заставлял его разум проецировать подобные тревоги на дома чужих людей, разумеется, не вкладывая в это никаких искренних посылов.

Тут Дэйв отметил, что вдоль улицы вообще стоит почти зловещая тишина, да и не видно ни души. Словно все местные жители, заметив двух столь странных гостей, попрятались в своих углах и настороженно следили из-за краев оконных занавесок за тем, чем же кончится эта прогулка. Дэйву было не по себе и от этой странной атмосферы, какую можно увидеть в постапокалиптических фильмах и сериалах, и еще больше от того, что в нем крепла смутная догадка о том, куда же направляется Призрак. И чем дальше он шел на восток, тем сильнее и крепла. С замиранием сердца Дэйв остановился в сотне метров от конца улицы, где дорога уже начинала переходить в проселочную и вела в лес. Он смотрел, как Призрак входит в последний на улице дом – старый и обветшалый, с заколоченными окнами и прогнившей крышей, со сплошь оторванными досками и заросшим высокой травой двором. Дом, в котором он жил двадцать пять лет назад и который с тех пор стоял безжизненным памятником трагедии, разрушившей семью Джонсонов.

III

Дэйв возвращался домой окольным путем. Собственное открытие потрясло его до глубины души, и если действительно Призрак был тем самым мальчишкой, которого Дэйв едва помнил в его шестилетнем возрасте, то все странности легко объяснялись. Конечно, далеко не факт, что Призрак – это и есть повзрослевший Адам Джонсон; это мог быть и обычный бродяга, которому негде больше приютиться, кроме как в заброшенном доме. Другое дело, что жители улицы герцога Джерома наверняка бы узнали в этом парне Адама, если кто его уже успел увидеть прежде Дэйва, что было более чем возможным. Например, Уотерсы-старшие, и вполне можно было зайти к ним и поинтересоваться на этот счет. Но Дэйв все же предпочел поскорее убраться.

Итак, оказывается, Призрак был вовсе не чужаком, а самым закоренелым земляком, если действительно считать его Адамом Джонсоном. Но, странное дело, Дэйва это обстоятельство ничуть не обрадовало, а разозлило еще сильнее. Такие земляки Эскине не нужны – это точно. По нему ведь видно, что это самый натуральный маньяк с детской психологической травмой, и черт его знает, что у него на уме? Если даже один взгляд на него порождает тревогу, если десять минут вблизи него вызывают физическое отвращение. Двадцать пять лет о нем не было ни слуху ни духу, и никто понятия не имел, где он и что с ним случилось. Вот и оставался бы там, и никто бы не пожалел, если бы его ноги никогда больше не было в Эскине. Здесь такие не нужны! Да нигде такие не нужны! Не нужны!

Тут Дэйв остановился на мысли, которая, еще сильнее оправдывала его безжалостные рассуждения. А не узнал ли он Адама сразу, при первом взгляде? Может, подсознание тут же вытолкнуло на поверхность образ шестилетнего мальчишки, который отпечатался в памяти Дэйва, бывшего тремя годами старше Адама. Ведь если так, если принять на веру этот некий психологический феномен, тогда становилось вполне объяснимым чувство неоправданного страха, которое могла заронить в него неожиданная встреча. Ведь тогда, двадцать пять лет назад не было ребенка, который бы ни боялся дома Джонсонов. Они и пугали друг друга этим домом. И пусть боялись они не самого Адама, а того, что натворил его отец, и выдумывали, что его неупокоенный дух так и бродит по комнатам с топором в ожидании новой жертвы, проекция этих страхов, конечно же, касалась и маленького сына Джонсона-старшего.

– Вот оно что, – вслух прошептал Дэйв, вполне удовлетворенный своей гипотезой. – Но что дальше?

Тут ему как раз и подвернулся шанс, чтобы принять правильное решение о том, что делать дальше. Рядом притормозила патрульная машина и из ее окна показалась физиономия бывшего одноклассника Дэйва, а ныне лейтенанта полиции Анджея Красовского.

– Здорово, Уотерс, – поздоровался он.

– Привет, Анджей.

– Подвезти?

Дэйв хотел было по привычке отказаться и поскорее ретироваться, но тут же рассудил, что десятиминутное общество Анджея будет вполне приемлемой платой за бесплатное такси.

– Что нового? – спросил лейтенант, тронувшись с места. – Давно тебя не видел.

– Вообще ничего, – ответил Дэйв. – Отпахал на мельнице два месяца и свалил, пока спина целая.

– Денег хоть подзаработал?

– Да, платят там неплохо. При правильном планировании бюджета могу теперь, в принципе, полгода не работать.

– Ну, хорошо. Точнее, даже не поймешь, хорошо оно или не очень.

Анджей Красовский обладал не самой приятной внешней чертой: на хмуром и подозрительном его лице то и дело блуждала фальшивая улыбка, выражавшая нечто среднее между насмешкой и глупостью. Замкнутый и недружелюбный со школьных лет, с Дэйвом он все же старался поддерживать хоть самые непритязательные, но все же приятельские отношения, чему была своя причина.

– От родителей возвращаешься? – спросил Анджей после того, как Дэйв не нашелся с ответом на его предыдущую фразу.

– Да. Живы-здоровы, все нормально. Как твоя мать?

– Тоже неплохо. Хотя … не так хорошо, как хотелось бы, но и не так плохо, как могло бы быть. То есть, как всегда.

– Кстати, – поспешил переменить тему Дэйв – не слишком интересовавшийся здоровьем своих-то родителей, а уж чужих и подавно, – на более интересную для него, – прогуливался я сегодня по родной улице и, конечно, приметил старый дом Джонсонов. Помнишь же его?

– Помню, конечно. Тот, где папаша зарубил мамашу, а потом снес себе башку, – Анджей улыбнулся и отпил кофе из бумажного стакана. – А что?

– Так дом же вот-вот развалится. Он вообще кому-то принадлежит?

– Если так и стоит непроданным и, если его до сих пор не снесли, значит, кому-то принадлежит фактически или теоретически.

– То есть, теоретически?

– То есть ждет потенциального наследника. Насколько я помню, их сын остался целым и перешел под опеку государства. Так что, вполне возможно, он еще жив и просто пока не решил, как распорядиться своим имуществом.

– А ты не знаешь, где он?

– Понятия не имею. Никогда не интересовался. Я смотрю, ты решил обзавестись новым жильем? Да не простым, а с привидениями.

– Да где уж там… – Дэйв махнул рукой. – Просто интересно стало. Никогда не задумывался о судьбе того пацана, а сегодня как-то вспомнился весь тот ужас.

– С ума сошел, наверное, – и вновь лицо Анджея исказила неприятная ухмылка. – Или что-то в этом роде. Хоть и говорят, что у детей гибкая психика, но мне в это с трудом верится. Все, что вроде бы и забывается, потом неизменно дает свои плоды, да еще и в самое неподходящее время.

Дэйв даже не понимал, почему утаил от Анджея то, что сегодня увидел. Ведь правильным было сказать полицейскому о странном парне, который прячется в старом доме Джонсонов? Возможно, но почему-то он повел разговор таким образом, что сейчас говорить о своих подозрениях уже было бы странным. При этом поделись он, и уже через два часа знал бы, был ли Призрак Адамом или обычным бродягой, что ему здесь нужно, псих он или просто чудак. Но разум Дэйва как-то сам собой решил сделать из этого тайну, хоть сам Призрак, насколько можно было судить, не стремился остаться инкогнито. Но и с этим Дэйв был готов поспорить. То ли его фантазия так разыгралась от нервного напряжения, то ли так на него подействовало его открытие, но он действительно хотел верить, что таинственный незнакомец – это призрак, и видеть его может далеко не каждый. Например, алкоголик в завязке. Или городской сумасшедший.

– Как там Лори? – спросил Анджей и свернул на улицу Дюрера, на которой Дэйв и повстречал Призрака впервые.

– Был и у нее сегодня. Все по накатанному.

При вопросе о сестре Дэйва с лица полицейского наконец исчезла всякая деланная веселость. Любовные переживания, которым тогда еще Лори Уотерс не по своей воле подвергла этого парня в старших классах, так и не покинули его полностью, и Дэйв об этом догадывался. Анджей продолжал быть одиноким, жил с пожилой матерью и, судя по городским сплетням, хранил в ящике стола фотографию девушки, которая теперь уже звалась Лори Кейт.

– Как там ее знаменитый муж? Снял свой фильм?

– Почти, – Дэйв абсолютно не испытывал никакой жалости к чувствам Анджея и даже не прочь был расстроить их еще сильнее. – Фильм обещает успех, во всяком случае, так говорят люди, близкие к этой сфере. Прочат ему Голливуд в будущем, так что, скорее всего, рано или поздно придется им свалить в Лос-Анджелес. Оно и хорошо. Для Афины так точно.

Анджей кивнул и согласно промычал что-то нечленораздельное.

Тут же Дэйв на секунду задумался о том, о чем еще никогда не думал, и удивился, как такое вообще возможно. А подумал он именно о том, какого бы мужчину хотел видеть рядом с сестрой. То, что он не любил Кристиана не было секретом ни для кого, но предпочел бы он, чтобы вместо него мужем Лори был, допустим, этот самый Анджей Красовский? Аморфный, тайно сентиментальный и с полным отсутствием страсти победить судьбу. Вероятно, Дэйв не думал об этом ранее просто потому, что ему было все равно, кого Лори будет подчинять своим интересам. Он был полностью уверен в ней и знал, что она подпустит к себе только того человека, который будет ей удобен. Который не будет так упорствовать в признании себя ничтожеством, как сам Дэйв.

– Но он ничтожество, – тут же поспешил обрадовать Дэйв своего бывшего одноклассника.

– Что? – тот от удивления дважды быстро посмотрел на своего пассажира.

– Ничтожество, – спокойно повторил Дэйв. – На работе он позволяет всем этим продюсерам и прочим киношникам вить из себя веревки, указывать ему, что и как следует делать, как писать сценарии, где снимать, кого снимать. То есть чувак ради успеха готов стать тряпкой.

– Ну… может, он думает, в первую очередь о благополучии семьи, – вновь воспрянувший духом Анджей попробовал возразить, но Дэйв отчетливо читал в нем восторг влюбленного дурака, чей соперник подвергался сторонней критике.

– Они бы развелись, если бы не Афина.

– Что? – вновь поразился Анджей.

– Она его не любит. Как можно любить пресмыкающееся ничтожество? Поверь, ей не нужен его успех и более того, он ей противен.

– Она сама тебе все это говорила? – Анджей пытался выглядеть как бы отстраненным, но слишком поздно спохватился, и Дэйв видел, что его слова натурально зажигают в знакомом огонь ложной надежды.

– А кто же еще? У нас всегда были доверительные отношения. Я ей говорю, чтобы разводилась и нашла себе нормального мужика, а она только ноет, что Афина никогда не простит ее в будущем за это.

– Почему не простит? Развод же не означает, что девочка перестанет быть его дочерью.

– Означает.

– Что? – в третий раз повторил Анджей, отчего Дэйву вдруг захотелось со всей силы стукнуть его лбом об руль, и он сгоряча поклялся себе, что сделает это, если еще раз услышит этот тупой односложный вопрос.

– Ей кажется, что он изменяет. И ему не составит никакого труда просто вышвырнуть Лори и Афину из своей жизни, если они сами на это напросятся. А теперь представь: Афина взрослеет в Эскине, падчерицей какого-нибудь местного неудачника, и понимает, что если бы не гордость ее мамаши, то жила бы сейчас в роскоши, да каталась с папочкой по Каннам и Венециям.

Дэйв даже не понимал, зачем он все это сочиняет. Тут было что-то большее, чем просто неприязнь к Крису. Тут была истинная жестокость, потому что он представлял, как Анджей сегодня перед сном будет любоваться фотографией Лори и воображать ее в своих объятиях после разрыва с мужем. Представлял, и его тошнило от того, что можно жить в подобных издевательствах над самим собой. Представлял и торжествовал, что бедолага никогда не дождется реализации своей мечты, потому что она выдумана другим человеком и заложена извне в его незрелый мозг.

– Но ведь надо быть полным подлецом, чтобы забыть о своей дочери. Мне кажется, вы слишком строги к нему, как к отцу, и слишком мягки, как к мужу.

Дэйв даже удивился столь глубокомысленному замечанию, сказанному с улыбкой, вновь вернувшейся на лицо полицейского, и сразу остыл. Он ждал, что Анджей выдаст что-то вроде «как можно изменять такому совершенству, как Лори», и тогда бы он продолжил накидывать еще более изощренные надежды. Может, даже сказал бы, что Лори недавно интересовалась, не видел ли он Анджея Красовского, и как у того дела. Но внезапный проблеск интеллекта у собеседника лишил Дэйва всякого азарта, и он только пожал плечами.

– Может, – согласился он. – Останови здесь, пожалуйста.

Анджей остановился между «Тортугой» и «Порт-Ройалом». Простившись с ним, Дэйв закурил и, вспомнив о том, что его ждет дома, тут же забыл о выдуманной им обратной стороне семейной жизни Криса и Лори. Правда, хныкающее лицо Анджея, ползающего на коленях перед Лори и вымаливающего поцеловать ее ступню, еще минуту доставляло Дэйву некоторое удовольствие. Затем он потушил сигарету и поспешил домой. А когда поднялся на второй этаж, подошел к своей квартире и вставил в замочную скважину ключ, то вдруг застыл на месте. Входная дверь была открыта, хоть Дэйв точно знал, что запер ее, когда уходил. Несколько секунд он размышлял о том, стоит ли вызвать полицию, поскольку взлом был налицо, или все же попробовать решить проблему самому. Остановившись на втором варианте, Дэйв решил сначала прислушаться; хотел было приложить ухо к двери, но тут же до его слуха долетел звонкий женский голос, да к тому же голос знакомый. Резко открыв дверь, он просто обомлел, а когда способность соображать вернулась, то искренне пожалел, что видит перед собой не пару грабителей-отморозков, а Бабищу.

Так Дэйв называл непосредственную собственницу арендуемой им квартиры. Настоящее имя этой дородной женщины лет пятидесяти он запомнить не удосужился, потому что с первого взгляда в его мозгу родилось для нее незаменимое прозвище. Бабища была широка и в груди, и в талии, и в бедрах, розовощека, с крашеными кудряшками короткой стрижки и пухлыми губами, всегда разукрашенными ярко-красной помадой. Взгляд водянистых голубых глаз смотрел как-то удивленно, но в то же время властно, бескомпромиссно, и с трудом фокусировался на одной точке дольше пяти секунд. Дэйв помнил, что во время их знакомства в агентстве недвижимости, когда он ловил на себе эти короткие, но колючие взгляды, его не покидало ощущение, что он имеет дело с тупоголовым тираном. Разговаривать спокойно Бабища практически не умела, но кое-как справлялась, когда была ее очередь говорить. Когда же в диалог вступал собеседник, не успевал тот сказать и пяти слов, как она перебивала его вопросом, уточнением или возражением, да еще и повышенным тоном, грозящим вот-вот сорваться на крик. То есть, возникало небезосновательное ощущение, что у Бабищи аллергия на чужую устную речь.

Что же она делала этим пятничным вечером в квартире своего арендатора? Во-первых, она была не одна. Рядом с ней Дэйв видел девушку лет двадцати или чуть больше, внешне очень уж похожую на Бабищу, такую же толстую и некрасивую, но с одним большим отличием. Если Бабища всем своим видом выдавала уверенность и в своей внешности, и в своих моральных качествах, то спутница ее сразу демонстрировала покорность и даже забитость.

Когда Дэйв распахнул входную дверь и уставился на своих непрошеных гостий, те как раз застилали свежим постельным бельем ими же разложенный в гостиной диван.

– А! Вот он! – взвизгнула Бабища, увидев Дэйва. – Господин Уотерс, добрый вечер. Ну, поздоровайся, чего застыла? – прикрикнула она на девушку, которая и впрямь застыла на месте, как и Дэйв.

– Здравствуйте, – прошептала она и опустила взгляд в пол.

– Это вообще, что такое? – опешившим голосом проговорил и Дэйв.

– Господин Уотерс, познакомьтесь с моей племянницей, – официальным тоном заявила Бабища и потащила девушку в сторону Дэйва. – Ее зовут Фернанда, она в Эскине проездом и остановится здесь ровно на одну ночь. Так уж вышло, что нет никакой возможности разместить ее в другом месте. Нанда, пожми господину Уотерсу руку.

Нанда робко протянула руку, бросив на Дэйва неуверенный взгляд. Тот был настолько шокирован наглостью Бабищи, что пропустил этот жест мимо внимания. Первую минуту он даже не чувствовал в себе злости, только крайнее изумление.

– Я спрашиваю… – хотел он повторить свой вопрос, но Бабища тут же перебила.

– Я же вам говорю! – почти заверещала она, округлив глаза. – Моя племянница Нанда! Сегодня переночует здесь! Рано утром проснется и уедет!

– Вы что себе позволяете? – Дэйв наконец пришел в себя и стал метать гневные взгляды с круглого и бешеного лица Бабищи на такое же круглое, но безропотное лицо ее племянницы-овечки, которая еще больше сконфузилась после несостоявшегося рукопожатия. – Какое вы имеете право вламываться в мою квартиру?

Бабища вернулась к дивану и принялась поправлять углы простыни; видимо, ей было комфортнее параллельно со ртом занимать чем-то и свои руки.

– Так-так, господин Уотерс, – начала чеканить она. – Начнем с того, что это не ваша квартира. А моя. Как видите, у меня есть ключ от нее. И в договоре написано, что квартира моя, а не ваша!

– Послушайте! – Дэйв тоже повысил голос. – Пока я арендую у вас эту квартиру, вы не имеете никакого права…

– И я имею право, – не обращая на него внимания продолжала Бабища, – распоряжаться своей собственностью!

– Да мне плевать, что вы там себе думаете!

– И имею право! – уже заорала Бабища, выпрямила спину и в упор посмотрела на Дэйва. – Впустить сюда переночевать свою племянницу ровно на одну ночь!

– Не имеете! – заорал и Дэйв.

– Имею, господин Уотерс!

Дэйв тут же сообразил, что кричать бесполезно, хоть и очень хочется.

– Немедленно убирайтесь, – уже спокойней сказал он.

– Тетя, пожалуйста, – проблеяла Фернанда, которая успела отойти в дальний угол. – Давай уйдем. Я, правда, больше не причиню…

– Замолчи! – рявкнула Бабища и вновь повернулась к Дэйву. – Как вы смеете, господин Уотерс?! Как вы смеете выгонять меня из моей квартиры?! Как вы смеете выгонять ребенка, которому негде переночевать?! Или же вы расстроены из-за того, что этот ребенок сорвал вашу пьянку?! – пока она говорила, то переводила безумный взгляд с лица Дэйва на кухонную стойку, где продолжали красоваться бутылки виски и водки.

– А как вы смеете оставлять этого несчастного ребенка, – тут Дэйв сделал ударение, намекая, что слово «ребенок» не вполне уместно, – в квартире с незнакомым мужчиной, который, вполне возможно, действительно затевает пьянку?

– Что вы такое несете, господин Уотерс?! Что вы несете?! Разумеется, я никогда не оставлю ребенка на ночь с незнакомым мужчиной! Вам придется сегодня переночевать в другом месте!

– Что? – Дэйв даже улыбнулся.

– Да, господин Уотерс! – Бабища принялась вдруг остервенело взбивать диванные подушки. – У вас есть сестра! Есть родители! Есть друзья! Я уверена, что вы не слишком стесните их на одну ночь! А вы как думаете, господин Уотерс?!

– Как я думаю? – переспросил совершенно обескураженный Дэйв. – Я думаю, что вы сошли с ума.

– Я знала! Знала! – тут она начала размахивать руками словно отбивалась от стаи видимых одной ею птиц. – Как вы думаете, почему я не позвонила вам предварительно?! Как вы думаете?!

– Понятия не имею.

– Да! Потому что я знала! – Бабища подскочила к кухонной стойке и хлопнула по столешнице так, что задребезжали бутылки. – Я знала, что вы бессердечный человек! Что вы откажете и придумаете какую-нибудь подлость, чтобы не впустить меня в мою квартиру! И почему вы пьете в моей квартире?!

– В договоре аренды не было пункта о том, что я не могу выпить в этой квартире, – ответил Дэйв и сделал несколько шагов в направлении раковины, чтобы промочить резко пересохшее горло.

– Ага! – взвизгнула Бабища и перегородила ему путь. – Не было! Как не было и пункта о том, что моя племянница, находясь в безвыходном положении, не имеет права переночевать в моей квартире. Не в этой, господин Уотерс! А в моей!

Тут она замолчала и уставилась на Дэйва глазами, лезущими из орбит. На этот раз взгляд ее держался сфокусированным рекордные десять секунд, и, по всей видимости, должен был отразить торжество, но Дэйв видел в нем лишь тупость и нахальство. Он обошел Бабищу стороной, налил себе воды, после чего нарочито медленно пересек гостиную и уселся в кресло. В противоположном углу несчастная Фернанда не знала, куда себя деть. Дэйв устроился поудобнее, закинул ногу на ногу и решил перейти в контратаку, не откладывая дела в долгий ящик.

– Зато в договоре был пункт о том, что он может быть расторгнут одной из сторон в любой момент, и все расчеты в этом случае должны быть совершены в двухнедельный срок. Так вот, когда вам будет удобно вернуть мне ту сумму, которую я заплатил за полгода вперед?

Как и ожидал Дэйв, такой аргумент произвел на Бабищу должный эффект. Несколько секунд она молча метала по гостиной взволнованный взгляд, словно смысл услышанных слов доходил до нее постепенно.

– Это еще что за новости?! – в конце концов вскрикнула она и всплеснула руками.

– Я уведомляю вас, что с этого момента я больше не арендую вашу квартиру. Завтра заберу свои вещи и надеюсь получить свои деньги в ближайшее…

– Но это невозможно, господин Уотерс!

– Меня все это не волнует, – спокойно вставил Дэйв.

– Я повторяю, что это невозможно!

– Уверен, вы что-нибудь придумаете.

– Но это… наглость, господин Уотерс! – от гнева у хозяйки квартиры задрожали губы, и Дэйв даже не был уверен, не кинется ли она на него с кулаками.

– Это вы мне говорите о наглости? Вы вломились в квартиру, в которой я живу и в которой я мог находиться в каком-нибудь компрометирующем положении, заявляете мне, что я должен ночевать неизвестно где, и еще смеете обвинять меня в наглости?

– Это наглость, господин Уотерс! – заорала Бабища и бросилась к своей несчастной племяннице. – Вы понимаете, что ей негде переночевать?! Вы это понимаете?! Или ей на улице спать вашей милостью?! – при этих словах она с силой трясла девушку за локоть и было похоже, что не против даже ударить ее – виновницу своих возможных денежных затруднений.

Дэйв пожал плечами.

– Обычно люди располагают родственников в своих домах и мирятся со всеми сопутствующими неудобствами, – сказал он.

– Это тоже невозможно! – Бабища вновь встряхнула Фернанду. – И вас не касается, почему.

– Меня это и не интересует. Но даже в этом случае, я могу пойти вам навстречу и одолжить денег на отель, если вы так стеснены финансово.

– Мне не нужны ваши деньги, бессердечный человек, – заскулила Бабища, что было слышать еще отвратительнее, чем визги. – Вы делаете проблему на ровном месте, господин Уотерс. Все, чего от вас просят – это одну ночь переночевать в другом месте.

Дэйв смотрел на Фернанду и чувствовал отвращение. Почему жизнь нисколько не похожа на фильмы хоть иногда? Почему племянницей Бабищи не оказалась стройная, симпатичная и веселая девушка? Тогда бы Дэйв, возможно, и попытался договориться на выгодных для себя условиях. Но нет же. В его жизни неожиданной гостьей могла оказаться только вот эта толстая и сутулая овечка с обрубками редких волос и рдеющими от стыда пухлыми щеками. Дэйв понимал, что даже «Джек» и «Столичная» не смогут скрасить внешность Фернанды, да и смысла в этом не было никакого, потому что добиться интимной близости от затравленных неудачниц было гораздо сложнее, чем от форменных красавиц.

– Я все сказал, – ответил Дэйв и отвернулся, сообразив, что лицо его невольно приняло презрительное выражение, пока он рассматривал Фернанду. – Или вы уходите немедленно, или ухожу я, но с концами.

Бабища выпустила руку своей племянницы, подошла к стойке и повернулась спиной. Наверняка она старалась быстро сообразить, чем еще возразить на претензии своего постояльца, но молчание ее затянулось на долгую минуту. Да, найти нового жильца в Эскине не всегда было делом быстрым, а тем более жильца, способного оплатить полгода вперед. А уж если действительно не было возможности эти деньги вернуть, очевидно, что несговорчивость Дэйва вводила женщину в затруднительное положение.

Дэйв был удивлен, что она способна не напрягать свою глотку столь длительное время, а потому сам нарушил воцарившуюся тишину.

– Ну что же, – начал он и встал. – Похоже, все понятно и мне пора.

– Постойте! – воскликнула Бабища и обернулась. – Не стоит горячиться.

– Я абсолютно спокоен, как видите. Просто не хочу далее нагнетать обстановку, а с вами очень тяжело общаться, ведь вы постоянно кричите.

– Хорошо, давайте успокоимся и попробуем договориться, – действительно спокойно предложила Бабища, хоть ее волнение было видно невооруженным глазом.

Дэйв примирительно вернулся в кресло, заинтересованный тем, что ему хотели предложить.

– Вы оплатили квартиру за шесть месяцев вперед, – продолжила женщина. – Это июнь, поточный июль, август, сентябрь, октябрь и ноябрь. И если вы уступите, господин Уотерс, – тут ее голос начал привычно повышаться, – я добавлю в этот список и декабрь. Таким образом, следующую оплату вам придется произвести уже в январе! Ну что, вы согласны?!