Kitabı oxu: «Гадюка»

Биннур Шафак Нигиз

Şrift:

Binnur Şafak Nigiz

İÇİNDE BİR SEN #1: ENGEREK

Russian translation rights arranged with KİTAPYOLU BASIM

YAYIM DAĞITIM PAZ. SAN. VE TİC.

LTD. ŞTİ. (DOKUZ YAYINCILIK), Istanbul.

Художественное оформление Анастасии Яковенко

Иллюстрация карты Марии Самариной

ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Синеглазому незнакомцу,
чей образ в ту ночь возник на стене…

MINAS MORGUL, EINLEITUNG

Платье нежно-голубого оттенка собиралось на талии Верховной Жрицы в виде полумесяца, а шлейф, будто змеиный хвост, неотступно следовал позади нее, как и ее прошлое. Аккуратно уложенные длинные волосы струились до самой талии и изящными черными завитками обрамляли лицо. Кроваво-карие глаза, подобно полной алой луне, таили за внешним спокойствием невероятную силу: если их обладательница и подозревала о ней, то была достаточно умна, чтобы не злоупотреблять ею и не беспокоить океан без надобности.

Она знала, что на дне океана скрывались чудовища и сокровища, а над ним – люди и корабли. Чудовищ она считала благородными противниками, а сокровища требовалось беречь и охранять; люди были для нее презренными врагами самого низкого порядка, а медленно рассекающие океан корабли виделись лишь кусками металла, полностью отданными ей на милость.

Конечно, при необходимости она могла бы заключить союз с благородными тварями, живущими на дне океана; но если она сгорит, если погибнет вместе с ними в этой почетной войне против Сыновей Адама, то от мира останется лишь выжженная земля да пепел.

Верховная Жрица остановилась перед дверью сокровищницы, скрывавшей великую тайну. В одной руке она держала священную книгу Тору, чернила со страниц которой капали на ее платье, оставляя несмываемые пятна.

Ее алые глаза сузились.

Страницы священной книги были сотканы из Древа жизни, которое уже пустило корни в сознании, хранимом этой женщиной. Чернила, стекавшие по ее платью, медленно рисовали буквы.

Жрица знала, какая безмерная бездна таится в ее подсознании, поэтому предпочитала управлять умами других, проникая в них. Она стояла по центру темного коридора, между черными и белыми колоннами, и падающий на бледное лицо лунный свет лишь подчеркивал ее внеземную красоту.

Когда рожденный на листьях Древа жизни роман проступил кровавыми чернилами судьбы и обрел форму, Жрица прикрыла кроваво-карие глаза и, прижав Тору к груди, наконец толкнула дверь.

Дверь распахнулась. Не глядя, Жрица начала быстро путешествовать пальцем по страницам романа.

Чистейший яд, источаемый языком гадюк, начал стремительно распространяться по коридору. Жрица открыла глаза. За дверью ее ждал одновременно и рай, и ад.

Одну ее щеку ласкало дыхание холодных вод райских рек, а другую обжигал поднимающийся кверху жар адского пламени.

Одна часть мира, скрытого за дверью, пылала в огне, а другая была холодна и прозрачна как лед.

– О, Жрица, рожденная Евой и вскормленная Лилит, – на ломаном турецком произнес старик в мантии, представший перед ней. Лица его было не видно, но борода доходила до самого живота, а в руке он держал коричневый посох, похожий на факел, который, казалось, вот-вот вспыхнет. – Из семи рожденных демонов пятерых убить, одного бросить на произвол судьбы, а другого вскормить.

Пугающий образ старца отражался в алых глазах Верховной Жрицы.

– Зачем убивать, если можно просто наказать? – спросила она, и Тора в ее руке запылала. – Разве бросить на произвол судьбы не будет более жестоко, чем предать смерти?

– Придется это сделать, иначе жить тебе вечно, – ответил мудрец в мантии. – Ты рождена смертной, разве ты не хочешь и умереть как смертная?

– Конечно, хочу, – отозвалась Жрица, и слова обожгли губы. Она уже собиралась запустить свой раздвоенный язык в его разум.

– Ты бросишь не демона, которого породишь, а Азраила, что явится за твоей душой в будущем. – Из навершия его посоха вдруг вырвались языки пламени, и Жрица прищурилась. Казалось, старец стоял посреди рая и ада одновременно. – Если ты хочешь умереть как смертная, то должна бросить этого демона.

– Что будет с тем демоном, которого я вскормлю?

Жрица не заметила ядовитой улыбки, заигравшей на устах старца.

– А этим демоном в будущем станешь ты сама.

* * *

Во тьме скрывался кое-кто еще.

Тьма жила в его сердце, в его глазах, в его душе. Тьма обволакивала его руки, держащие весы. Тьма скрывала испачканные чернилами пальцы автора романа, который произвел на свет этого человека. Он сидел на ворохе хвороста в непроглядной чаще леса и внимательными, но чрезвычайно опасными синими глазами буравил весы перед собой, пока дым от потухшего костра рассеивался повсюду будто серый призрак.

Он долго не снимал рук с весов, пытаясь привести их в равновесие, но ничего не выходило. Его движения были настолько нечеловечески медленными, осторожными и вымеренными, что это наводило ужас.

В его синих глазах таилась пугающая бездна, в которую хотелось погрузиться с головой, но в то же время нестись от нее прочь без оглядки.

Он сам был похож на глубокую яростную бездну, преисполненную желанием убивать. Когда весы наконец обрели равновесие, не покорившись даже ветру, мужчина спрятал свободную руку в пальто. Пальцы его были толстыми, сильными, унизанными кольцами и испещренными венами. Он нащупал во внутреннем кармане пальто колоду карт, по-прежнему не отрывая внимательного взгляда синих глаз от весов.

Только он достал карты, как плотная вереница облаков внезапно подкралась к молодому месяцу и закрыла изливавшийся на землю серебристый свет, погружая лес в еще более непроглядную тьму. Где-то недалеко журчала река, скрытая за деревьями.

Он начал тасовать колоду.

Между могучими стволами стоял волк, чей силуэт отражался в речной воде. Его серая шерсть засияла под лучами молодого месяца, когда вереница облаков снова расступилась.

Наконец мужчина вытянул из тщательно перетасованной колоды одну карту рубашкой вверх и положил на одну из чаш. Коромысло послушно пришло в движение. С виду невзрачная карта казалась почти невесомой, но, когда чаша начала медленно опускаться, даже сидящие на облаках ангелы отвернулись от леса, не в силах вынести разворачивающееся зрелище.

Когда в воздухе закружились снежинки, мужчина снова перетасовал колоду, задумчиво разглядывая рубашки карт.

Волк подкрался еще на один шаг, но по-прежнему был вне зоны видимости.

Мужчина вытянул следующую карту и не глядя положил на другую чашу весов. На одно короткое мгновение чаши уравновесились. Его глаза засияли, но ресницы даже не дрогнули, пока он наблюдал за слегка колеблющимся коромыслом. Затем вторая карта потянула чашу весов вниз, и мужчина замер.

Он медленно перевернул карту, которая теперь находилась выше. На ней был изображен Верховный Жрец. Какая карта Таро могла быть сильнее Жреца? Снежинки яростно посыпались с неба, облепляя его кожу, волосы, ресницы и пальто.

На этот раз он протянул крепкие, унизанные кольцами пальцы к другой карте. Волк подошел ближе и спрятался между двумя деревьями, ни на минуту не отрывая сверкающих серых глаз от человеческой фигуры. Мужчина перевернул карту, почувствовав жжение на кончиках пальцев, снова положил ее на весы, а потом тяжело вздохнул.

Эта карта изображала Верховную Жрицу.

Снег продолжал неистово сыпаться с небес, а чаша весов с картой Жрицы лишь сильнее клонилась к земле.

Внезапно карта Жреца вспыхнула, всего за секунду разгоревшись до огромного пламени, а вторая карта – карта Жрицы – медленно заледенела, обращаясь в снежинку. Но снежинка эта все равно оказалась тяжелее, чем чаша с пылающим пламенем.

– Однажды я найду тебя, Асале, – сказал он, и голос его прозвучал в ночной тиши как хлест кнута. – Каким бы мощным ни был твой яд, как бы ты ни пыталась прятаться под слоем снега, погрузившись в глубокий сон, однажды ты услышишь зов моего пламени и придешь исцелить меня.

НИКТО НЕ НА СВОЕМ МЕСТЕ

Глава 1
Книга

THURISAZ, ENDLESS

Рассвет все еще робко теплился, нежась в объятьях ночи, как будто не желал, чтобы хоть одна живая душа обнаружила его до того, как он вступит в свои законные права.

Каждый раз просыпаясь от кошмаров, я думала, что единственный способ спрятаться от них – не позволить себе снова заснуть. Поэтому, пытаясь отогнать сон как можно дальше, я со всей силой вонзала ногти в ладони, спрятанные под подушкой, чтобы ощутить боль.

На каком бы боку я ни лежала – на правом или на левом, – мне было одинаково нехорошо, и на рассвете я неизменно оставалась наедине с собой, в этих мучениях.

Прошло уже много времени с тех пор, как я перестала обращать внимание на то, что происходит в моей жизни или душе. Я не могла снова заснуть. Просто не получалось. Я оставила сон далеко позади и отдалилась от царства Морфея настолько, что, оглядываясь назад, даже не помнила эту маленькую девочку с подушкой под мышкой.

Рассвет постепенно вытеснял ночь, заливая небо багряными красками.

Отринув лишние мысли, я медленно окунулась в холод, пока не заледенела моя душа. Я прижала пальцы к бетонному полу перед окном, и мои длинные волосы рассыпались по плечам. Все еще горящие оранжевым светом уличные фонари стояли стройной шеренгой и напоминали войско, которое вело войну с самой ночью.

Дыхание, сорвавшееся с моих губ прохладным облачком пара, оставило на оконном стекле след. Один из фонарей в конце улицы погас. Вскоре появился дворник, и я перевела на него взгляд. Он шел по дорожке тяжелой поступью, держа в руках в метлу и лопату и периодически зевая.

На земле еще виднелись остатки нерастаявшего снега, и мне совсем не хотелось, чтобы дворник поскользнулся и упал.

Я медленно подняла голову к небу, на котором широкими мазками проступал рассвет. Молодой месяц первой фазы Луны сиял на бледном небе, напоминая серебристый клинок. Совсем скоро день сменит ночь, а луна исчезнет с небосвода.

Махинев.

Меня зовут Махинев.

Это значит «новая луна».

Отец хотел назвать меня Айджан, но не пожелал перечить моей бабушке и дал мне имя Махинев. Некоторые люди произносят его, лишь смягчая букву «а» и не протягивая ее, но имя правильно звучит как «Мя-а-хинев» – со смягченной «м» и протяжной «а». По правде говоря, Махинев и Айджан¹ имеют одинаковое значение. Мой отец всегда говорил, что я родилась в новолуние, поэтому мое имя знаменует и новую жизнь, и молодую луну.

Внезапно из тени парка, расположенного напротив нашего дома, вышел Мирач, и я от удивления раскрыла рот. Опять шлялся по улицам до самого утра. Хотя он застегнул кожаную куртку до самого горла, я видела, как он дрожит от холода.

– Вот идиот, – проворчала я и отступила назад, так и не закрыв окно. Мне нужно было открыть дверь и впустить его, прежде чем проснутся родители. Я терпеть не могла, когда меня отчитывают. Выходя на цыпочках из комнаты, я втайне молилась, чтобы старые деревянные половицы не заскрипели под моими ногами. Тюль затрепетал от завывающего ветра, и я оглянулась, бросив короткий взгляд на открытое окно, а потом вышла за дверь.

Моя комната была первой и находилась достаточно близко ко входной двери. Быстро осмотревшись по сторонам, я прокралась на цыпочках по темному коридору. Благодаря гольфам, доходившим до колен, я двигалась почти бесшумно. Одной рукой осторожно открыла замок, а другой легонько толкнула дверь, оказавшись нос к носу с Мирачом. Мирач – один из моих троих младших братьев. У него есть брат-близнец, Миран. В этом году они оканчивали школу, а на прошлой неделе мы отметили их восемнадцатилетие. И хотя внешне они точные копии друг друга, характеры у них совершенно разные.

Два противоположных, но абсолютно идентичных отражения…

Мой третий брат, Махзар, был старше близнецов на один год. Сейчас он учился в университете Измира.

– Заходи, – прошептала я, нервно оглядываясь по сторонам.

– Ты снова спасла мою задницу, – тихо ответил Мирач и, войдя в квартиру, чмокнул меня в щеку. Потом отстранился и расстегнул кожаную куртку.

Я закатила глаза и медленно закрыла дверь.

– Голоден? – шепотом спросила я у Мирача.

– Я перекусил с друзьями, но водички бы выпил. – С этими словами Мирач направился на кухню, растирая озябшие руки. Он даже не снял ботинки.

– Притормози, – осадила его. – Нельзя ходить по дому в уличной обуви. Мама тебя убьет.

– Мама сейчас в режиме зимней спячки, – ответил он и, открыв дверцу холодильника, достал бутылку с водой.

– Ну уж нет, – тут же выкрикнула я. – За окном мороз. Не смей пить ледяную воду. Положи на место!

– Почему ты обращаешься со мной как с ребенком? – пробурчал Мирач, глядя на меня.

– Потому что… – я забрала бутылку у него из рук и положила ее обратно, – ты и есть ребенок. – Я закрыла дверцу холодильника и встретилась с хмурым взглядом Мирача, который смотрел на меня как на ведьму. Я была достаточно высокой девушкой и, по сравнению со сверстницами, имела куда более физически развитое тело, но Мирач был намного выше. Мне приходилось задирать голову, чтобы посмотреть на брата, которого я только что назвала ребенком. Глупо отрицать, что меня это не напрягает.

– Ты называешь меня ребенком, игнорируя мой рост. Люди думают, что я твой старший брат.

– Мне двадцать один, – сказала я, глядя на него. – А ты не пьешь холодную воду.

Он поднял руки вверх в примирительном жесте.

– Ладно, сестренка, как скажешь.

– Хорошо. – Подойдя ближе, я поставила кувшин на кухонную столешницу и, встав на цыпочки, достала из шкафчика стакан. – Пей, – сказала я с торжествующей улыбкой, протягивая Мирачу полный воды стакан.

Внезапный порыв холодного воздуха скользнул по моей коже, выбивая меня из равновесия. Кухонные стены вокруг меня качнулись и задрожали. Я никому не рассказывала о приступах, которые в последнее время лишь участились, и списывала все на обычные перепады артериального давления. Но иногда опускавшаяся на меня ночная темнота действительно пугала.

Спустя некоторое время после того, как я начала просыпаться в липком поту, сон стал моим злейшим врагом. Главной причиной темных кругов под моими глазами был недосып. Я боялась уснуть, боялась вновь погрузиться в это беспокойное состояние и испытать ужас.

– Что с тобой? – От вопроса Мирача стены будто задрожали еще сильнее. Он обернулся, и я посмотрела в такие же, как у меня, карие глаза с алой окантовкой, сверкающей в свете уличных фонарей. Он снова нахмурил брови и положил мне руку на плечо. – Сестренка, ты в порядке? Ты странно ведешь себя в последнее время.

По правде говоря, я с той самой ночи накануне моего дня рождения чувствовала, что происходит нечто очень странное. В ночь, когда мне исполнился двадцать один год, луна погрузилась во тьму, и в городе разразилась настоящая снежная буря. Отрубилось все электричество, и жизнь словно остановилась. Метель быстро сменилась снежной бурей и всего за несколько часов нанесла серьезный ущерб всем жителям города. Похоже, я еще не до конца оправилась от шока, который испытала той ночью. И именно поэтому переживала подобные приступы. Мне казалось, что я ответственна за ту ужасную ночь, хоть и понимала, насколько такие мысли нелепы.

Та ночь и правда произвела на меня неизгладимое впечатление.

– Сестренка?

– Все в порядке, Мир, – ответила я с улыбкой. – Не переживай. В последнее время у меня падает давление. Вот и все.

– Тебе пора обратиться к врачу, – сказал Мирач, сделав глоток воды из стакана, который я ему протянула. – Вчера вечером ты отключилась на диване, а когда я подошел накрыть тебя пледом, ты так странно зыркнула на меня, что я испугался до смерти. – Он тихо рассмеялся. Я замерла и уставилась на него, не понимая, что он имеет в виду. Я ничего такого не помнила. – А когда я сказал тебе идти спать, ты начала нести какую-то непонятную чушь. – Мирач поставил стакан на кухонную стойку. – Ты во сне учишь новый язык, что ли? Будь на моем месте Миран, он бы точно обделался.

– Я даже не помню, что ты подходил ко мне, – растерянно произнесла я, сморщив нос и нахмурившись. – Не помню, как заснула…

– Думаю, ты пропустила фазу роста и сразу перескочила на фазу старения, – сказал он с насмешливой улыбкой, а потом сочувственно сжал мое плечо и добавил: – Даже не представляю мир, где нет тебя.

Его последние слова привлекли мое внимание. Я посмотрела в глаза младшему брату, испытывая сильнейшие эмоции, а потом накрыла его ладонь на моем плече и нежно погладила.

– Тебе придется привыкнуть к миру, в котором меня нет.

От моих слов он нахмурился.

– Что ты такое говоришь?

– Нельзя всегда находиться на своем месте, – прошептала я, и мой голос всколыхнул в моем сознании что-то скрытое, а в глазах Мирача появилось выражение, которое я никогда раньше не видела.

– Не говори так! Ты всегда будешь рядом, – произнес он как упрямый ребенок.

– От меня это не зависит, мы живем лишь той судьбой, что нам отвел Бог. – Я убрала ладонь. На лице Мирача отразилось недовольство, и он всем своим видом показывал, что не согласен с услышанным. Он упрямо и отчаянно замотал головой, и его упрямство рассмешило меня.

Главная причина его привязанности ко мне состояла в том, что наши родители вечно работали. Мама и папа проводили дни вдали от нас, и, как бы они ни старались уделять нам внимание и заботу, этого все равно было недостаточно. Кроме того, меня никогда не покидало ощущение, что с отцом я была ближе, а между мной и мамой пролегала настоящая бездна. Так что, поскольку их часто не было рядом, обязанность приглядывать за младшими братьями легла на мои плечи. Но меня никогда не тяготило это.

– Не грусти, – с улыбкой сказала я и, протянув руку, погладила его по щеке. – Вероятно, в следующем году тебя не будет рядом со мной. Разве ты не хотел поступать в универ в Анкаре?

– Это другое, я же буду приезжать на выходные, – ответил он.

– Почему ты ведешь себя так, как будто завтра я исчезну? – спросила я, нежно улыбаясь ему. – Я здесь и никуда не денусь. Сейчас не время загадывать будущее. Мы ведь не ясновидящие.

– Тогда не говори ничего, что может меня выбесить, – проворчал он. – Я пошел спать, устал до смерти.

– Приятных снов, солнышко, – сказала я, направляясь к холодильнику. – Пожалуйста, прими душ перед сном.

– А можно утром?

– Тогда у меня появится повод прийти в комнату и придушить тебя подушкой, Мирач.

– А я запрусь, – бросил он, небрежно отталкиваясь от двери.

Я бросила на него убийственный взгляд.

– Знаешь, на уроках боевого искусства нас научили не только драться, но и выбивать двери. Нет в жизни ничего важнее безопасности.

– Тогда никакие это не уроки боевого искусства, раз вас там учат не драться, а сразу быть якудза. – В ответ я посмотрела на него с хитрой улыбкой на лице, и он закатил глаза. – Ладно, понял я. Приму душ, а потом спать.

– Отлично. Если не уснешь – приходи сюда, я приготовлю блинчики. – Я открыла дверцу холодильника и подняла прозрачную крышку, под которой лежали яйца. – Я голодна как волк.

– Кстати, о волках. Слышала новости? – спросил Мирач, схватившись пальцами за дверной косяк, и вытянул голову. Его тело будто стало напоминать форму вопросительного знака, и я посмотрела в его широко открытые глаза. – Девочка, ты в каком измерении обитаешь? Ты точно с земли?

– Ну не томи! Говори уже, Мирач.

– Прошлым вечером в центре Стамбула объявились три волка. Одного из волков видели у нас на улицах, – взволнованно рассказал он. – Профессиональная команда отправилась на их поиски, но волков и след простыл.

В моих глазах вспыхнул интерес, но по телу в то же время пробежал холодок.

– Куда они могли деться? – спросила я, медленно закрывая крышку, а потом склонила голову набок.

– Не знаю. Один из астрологов сказал, что это как-то связано с новолунием. Глупые суеверия, – ответил Мирач, нервно хихикнув. – Когда уже люди перестанут верить в подобное?

– Почему именно центр города?

– Откуда мне знать? Но я полностью уверен, что новолуние тут ни при чем. Может, они оголодали и решили пойти в город? Обычно они так и поступают. – Выйдя из кухни, Мирач на мгновение остановился и посмотрел на меня через плечо. – Может быть, дело в природных явлениях. Говорят, змеи приползают в город, только чтобы предупредить о землетрясениях и других стихийных бедствиях. Я имею в виду тех змей, которые приползли в город в ночь твоего дня рождения, когда на нас обрушился апокалипсис. Эксперты предположили, что где-то, возможно, произошло землетрясение, поэтому змеи покинули свои дома и перебрались в город. Может быть, причина в этом.

Змеи… Я вспомнила утро после той ночи, когда во всех новостях показывали змей на дорогах. Тучный мужчина с седой бородой утверждал, что они – предвестники землетрясения.

– Но землетрясения не было, – прошептала я.

– Сестренка, да что с тобой сегодня? Ты совсем странная. Тебе не блинчики надо готовить, а немного поспать. Наши скоро проснутся. Не стоит начинать день невыспавшейся.

Я потеряла аппетит, потому что в моей голове царила полная неразбериха. Я кивнула и, прислонившись спиной к холодильнику, спокойно наблюдала, как Мирач исчезает из виду. Я понимала, что в последнее время происходит что-то необычное: и природные катаклизмы, и лютые холода предвещали тяжелую и ненастную зиму. Январь уже был очень холодным, а сейчас, в начале февраля, стало еще холоднее, если такое вообще возможно. Я вздрогнула от внезапно заработавшего мотора холодильника, отвлекаясь от размышлений, а потом осмотрела темную кухню. Осознав, что балконная дверь открыта настежь, я внезапно оцепенела.

Белый тюль тихонько колыхался. Я не могла отвести взгляда от молодого месяца, сияющего между двумя занавесками, которые трепетали на ветру будто белые крылья. Казалось, стук моего сердца начал заполнять всю квартиру.

Налетевший вдруг ветер растрепал мои длинные темные волосы и откинул их назад. В кожу иглами вонзился холод, проникая до самого мозга, а конечности будто сковал паралич. Я чувствовала себя так, словно нахожусь не внутри своего тела, а вне его, как бы наблюдая со стороны.

Тень… На балконе за развевающимися занавесками промелькнула тень. Когда ее очертания совпали с тем, что нарисовало мое воображение, я машинально приоткрыла рот. В ушах загудел ветер, снег вихрем ворвался в дом, а тень двинулась в моем направлении.

Она напоминала фигуру волка.

Я услышала нежный голос, звучащий в унисон с ветром:

– Jūsu kārta… – «Твоя очередь».

Голос, который я с трудом понимала, врезался в мое подсознание и подавил страх. Мой пульс участился, сердце забилось так быстро, словно хотело выскочить из груди, а с моих губ сорвался отчаянный писк. Внезапно все затихло, развевавшиеся на ветру занавески остановились, а тень исчезла.

Только когда папа ворвался на кухню с криком «Махинев!» – я пришла в себя и начала медленно возвращаться из темной бездны, в которую вновь погрузилась. Жутко напуганная, я укрылась в объятьях отца.

– Что случилось? – спросил он, нежно поглаживая мои темные волосы. Мое молчание успокоило его, и он не стал мучать меня дальнейшими расспросами. Еще какое-то время я грелась в его надежных объятьях, пока на кухню не вошли Мирач, Миран и мама.

– Что здесь происходит? – в панике спросила мама, пытаясь завязать пояс халата. – Махинев, с тобой все в порядке?

– Все хорошо, – сказал отец, поднимая руку. – Возвращайтесь в постель.

– Я только что ушел от тебя, – сказал Мирач, одетый в одни лишь спортивные штаны. Вероятно, мои крики застали его в тот момент, когда он собирался принять душ. – С тобой все было нормально. Что случилось? Почему она закричала?

– Она просто увидела тень, – спокойно ответил папа, хотя я ничего ему не рассказывала. – Иди отдыхать. С ней все в порядке.

– Уже начала бояться собственной тени? – язвительно спросил Миран. – Сестренка, пора перестать смотреть фильмы ужасов. У меня завтра утром матч, а ты мешаешь мне спать. Если ты в порядке, тогда я пошел. Я заслужил еще немного сна… – проговорил он, растирая заднюю часть шеи.

– Я в порядке, – прошептала я. – Папа, пусть идут отдыхать. Я в порядке.

– Красавица моя, уже давно рассвело. Некоторых теней стоит бояться только ночью, – понимающе произнесла мама. – Поспи немного, я приготовлю завтрак и через пару часов разбужу тебя.

– Ты слышала ее, Диджле, – мягко сказал отец. – Ступай, а я поговорю со своей прекрасной дочуркой.

– Да мы и не думали трогать твою прекрасную дочурку, – со смехом ответила мама. – Ладно, только не засиживайтесь тут. – Она похлопала Мирача по плечу. – Давайте, мальчики, вернемся в постель.

– Сестренка… – услышала я голос Мирача, но мама легонько коснулась его руки и сказала:

– С твоей сестрой все в порядке, большой ребенок. Иди спать.

На кухне остались только мы с папой, и между нами повисла неловкая тишина. Несмотря на это, в его объятьях я ощущала себя в безопасности. В моей голове роились вопросы, а сердце было переполнено переживаниями. Возможно, из-за рассказов Мирача мне показалось, что тень имеет очертания волка, но я никогда не считала себя слишком впечатлительной. Сейчас я чувствовала себя просто ребенком. В этом Миран оказался прав. Может, я и правда испугалась собственной тени, а может, это были лишь игры моего разума. Плод моего воображения…

– Пап, а как ты узнал, что я видела тень? – тихо спросила я. Папа запустил пальцы мне в волосы и нежно поглаживал, как будто водил рукой по морским волнам.

– Догадался, – прошептал он и прижался губами к моей макушке. Его голос всегда звучал глубоко и таинственно, будто доносился со дна океана, из самого сердца морей. Будто мой папа мог повелевать волнами. – Расскажешь мне, что ты видела?

– Не хочу, чтобы ты смеялся надо мной, – обиженно ответила я.

– Если отцы и смеются над своими дочками, то только с любовью, Махинев. – Я чувствовала, что он улыбается, говоря это. Потом он глубоко вдохнул через нос и резко выдохнул мне в волосы. – Детка, что именно ты видела? Расскажи мне.

– Я… – Я нахмурилась и прижалась ухом к груди отца, находя покой в его размеренном сердцебиении. – Мирач сообщил, что в городе появились волки, и я, кажется, слишком прониклась его рассказом. Мне показалось, что я видела на балконе волка, который наблюдал за мной через занавеску.

Папа молча поцеловал мои волосы.

От его молчания мне стало не по себе, и я добавила:

– Не молчи, прошу. Я и сама знаю, что это плод моего воображения, – быстро сказала я. – Когда я впервые услышала об этом, меня это совсем не напугало, но, должно быть, я недооценила свою реакцию, раз навыдумывала себе всякого.

– Махинев, – задумчиво протянул папа, и я на мгновение подняла голову, чтобы посмотреть в его кроваво-карие глаза и понять, испытывает ли он беспокойство. Мне не хотелось, чтобы он переживал за меня. Мне исполнился уже двадцать один год, и я должна перестать волновать его по таким пустякам. – Ты так и не сказала, что подарила тебе бабушка на день рождения.

Я не могла не заметить, как резко он сменил тему.

– Какую-то книгу, – медленно проговорила я.

– Что за книга? – Папа снова прижался губами к моей макушке.

– На обложке названия не было, а внутрь я не заглядывала, – ответила я, медленно облизнув губы. – У меня сейчас и без того полно забот, я не могу посвятить время чтению книг, но скоро начну.

– Не торопись, – внезапно сказал папа, и я нахмурилась. – У тебя много других книг. Ты тратишь все свои карманные деньги на книги, поэтому прочти сначала их. Не думаю, что бабушкина книга придется тебе по вкусу.

– Почему ты так себя ведешь с бабушкой? – Мой вопрос, казалось, заставил его задуматься. Я уже давно хотела задать его. Он очень чутко относился к бабушке, но иногда мог быть очень жестоким. Не разрешал мне проводить много времени с ней. Сердился, когда я, будучи ребенком, засыпала у нее на коленях. – У вас с ней нет золотой середины. В один день вы с ней очень тепло общаетесь, а на следующий ты ужасно холоден.

– При чем здесь мы? Это просто типичная история матери и сына, – отмахнулся папа, а затем обхватил ладонями мои щеки и медленно поднял голову, чтобы заглянуть мне в глаза. Мой папа был мужчиной высоким и худым, но с крепкими и мускулистыми руками. Трудно определить его настоящий возраст. Еще когда я училась в школе, мои одноклассницы засматривались на него и говорили непристойности.

Айкан Демир разительно отличался от мужчин своего поколения, а его внешность завораживала всех вокруг. Мне очень повезло с таким папой.

– Моя маленькая гордость, – сказал папа, с любовью глядя мне в глаза. – Как бы мне хотелось, чтобы тебе всегда было двадцать.

– Тебе не нравится, что я взрослею? – усмехнулась я. – Не переживай. Самое большое место в моем сердце навсегда зарезервировано для тебя.

В глазах отца отразилась грусть. Он провел большим пальцем по моей щеке.

– Не выходи из дома до окончания новолуния. – От его слов я нахмурилась. – История с волками сильно повлияла на тебя, – добавил он. – Лучше оставайся здесь, пока не появятся новости.

– Мирач наплел тебе про луну? Ты что, веришь словам астролога?

– Я-то не верю, а вот твой разум верит. Посмотри, как ты испугалась. Пока луна не выйдет из тьмы и не сменит цикл, ты должна оставаться в безопасности. Так говорит твой разум. – Он наклонился и шумно чмокнул меня в лоб. – Не хочу, чтобы ты испортила зрение за чтением книг, поэтому дай пока глазам отдохнуть. А потом прочти один из недавно купленных романов и порекомендуй что-нибудь мне.

– Постараюсь. – Я пожала плечами и выдавила улыбку.

– Хорошо, а теперь давай приготовим отличный завтрак, чтобы аппетитные ароматы с кухни разбудили всех.

Он отнял руки от моего лица, взъерошил мне волосы и повернулся к холодильнику. Я так и стояла у него за спиной, спокойно наблюдая за его перемещениями по кухне. Занавески снова всколыхнулись, и мы с папой одновременно уставились на балкон.

– Стало прохладно. Давай закрою дверь, – прошептал папа.

Я просто кивнула, а потом мы вместе начали готовить завтрак. За все это время мы не проронили ни слова, пока домочадцы не проснулись и не пришли к столу.

В последующие часы сероватый цвет неба окрасил гостиную, и я устроилась в своем кресле. На журнальном столике передо мной стояло несколько стопок романов в мягких обложках. Я даже не помнила, в какой момент включила телевизор, где шли полуденные новости. Я уже собиралась взяться за очередную книгу, как вдруг мое внимание привлекли слова ведущей, и я, подняв голову, уставилась на рыжеволосую девушку.

– Сегодня ровно три года со дня исчезновения Ибрагима. В возрасте двадцати одного года он внезапно пропал, и три года поисков не привели ни к каким результатам. Его друзья переживают и продолжают искать родственников этого столь рано осиротевшего молодого человека. – На экране появилась фотография Ибрагима, чисто выбритого, привлекательного парня с темно-русыми волосами и карими глазами. – Сейчас Ибрагиму двадцать четыре, и о нем вот уже три года нет никаких известий. Погиб ли он? Или все еще жив и где-то находится? Ничего из этого нам доподлинно не известно. Мы будем продолжать поиски вместе с баскетбольной командой, но его друзья уже теряют веру в то, что Ибрагим жив.

1.Имя состоит из двух корней: «луна» и «новая жизнь».