Kitabı oxu: «Быр-наш! Политический памфлет»

Şrift:

Валентине Зволинской с пожеланиями терпения посвящаем

Авторы


Быр – есть колоссальное создание простонародного воображения. Таким именем называется у расеянцев непонятно что, нужное непонятно зачем, но необходимое во что бы то ни стало. Вся эта повесть есть народное предание. Я не хотел ни в чем изменить его и рассказываю почти в такой же простоте, как слышал

Н. В. Гоголь, русский писатель


РЭП (Резидуальная энцефалопатия) – это патология головного мозга в следствие гибели клеток центральной нервной системы. Возникает в следствие длительного или острого повреждающего фактора

(Большой медицинский словарь).

Иллюстратор Братья Швальнеры

© Братья Швальнеры, 2018

© Братья Швальнеры, иллюстрации, 2018

ISBN 978-5-4483-1221-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Откуда есть пошел быр…

«Я памятник себе воздвиг нерукотворный// К нему не зарастет народная тропа…» Да, да, Пушкин, наше все, как говорил другой нетленный классик.

Но – до этого пока далеко. Пока маленький Саша – круглый упитанный ребенок лет семи-восьми – играет со сверстниками во дворе родовой усадьбы в Михайловском, близ Звенигорода. Погода стоит ясная, теплая, разгар лета. Конец июня всегда здесь знаменит своею рыбалкою – и маленький Саша, и его дед, Осип Абрамович любят половить осетров да лещей в здешней речушке. Лето Саша обычно проводит здесь, в имении деда и бабки. Дед уже весьма преклонных лет, но еще бодрячком – чуть позже выяснится, что этот год станет последним в его жизни. А вот бабка еще и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет, и замечательные кошерные кнедлики еще приготовит.

Пушкин в детстве


Сегодня с утра вся усадьба буквально стоит на ушах – с вечера стало известно о предстоящем прибытии государя императора Александра Павловича, и все – от дворни до хозяев – озабоченно-деятельно принимают участие в подготовке. Чурается работы только Осип Абрамович – ему известна цель визита, а потому он спокоен и даже, в свойственной ему манере, чуть надменен.

– Мойша! Мойша! – надрывает горло бабка, Мария Алексеевна (на самом деле – Ароновна), пытаясь призвать заблудившего неизвестно где дворника. – Мойша, мать твою, муслимку!..

– Маша, – спокойно отзывается на ее крики дед. – Шо ты так кричишь?

– Да шо ты старый пень понимал бы в хозяйстве… Хозяйство вести не… трясти!

Не удивляйтесь после, откуда у Пушкина страсть к разного рода хулиганствам в поэзии – как говорится, яблоко от яблони недалеко падает.

– Та я тока не понимаю, шо можно поправить криком. Вот папа мой, Абрам Петрович, упокой, господи, его душу…

Бабка, не в силах выслушивать в очередной раз многократно слышанный монолог, машет рукой и ворча что-то себе под нос уходит с крыльца. Осип Абрамович не считает нужным продолжать его – главная цель достигнута, и назойливая супруга своим криком больше не будет мешать его отдыху в гамаке под пение птиц и гомон детворы. Разве что, когда пробьет три часа пополудни и останется полчаса до приезда августейших особ, заставит его пойти и переодеться к ужину.

А приезд и впрямь был значительным. Маленький Саша никогда ранее не видел – и потому хорошо запомнил – казавшуюся бесконечной вереницу карет, украшенных снизу доверху золочеными деталями и каемками, разнаряженных пуще людей во все красное лошадей и совершенно немыслимое количество народу, одетого так красиво и чудно, что ребенку показалось, будто присутствует он на карнавале.

– А и впрямь красиво,.. – процедит при виде процессии Осип Абрамович.

Вот показывается императорская свита, из которой Саше более других бросается в глаза юный, но статный великий князь Николай Павлович – он так строг и величествен, что робко и опасливо к нему даже и приблизиться. И оттого особенно притягивает он сторонние взгляды, и оттого особенно красивым кажется со стороны. Как драгоценный камень, помещенный под три замка в царской казне или музее…


Александр I Павлович


Осип Абрамович Ганнибал


После долгих приветствий государь говорил в столовой с дедом (Саша слышал это краем уха, стоя с той стороны двери, ибо страсть к подслушиванию давно была ему свойственна, с раннего детства):

– Дорогой Осип Абрамович. Семья Ваша с давних пор связана с государством российским и с самим домом Романовых. Папенька Ваш, славный Абрам Петрович, как Вы знаете, водил дружбу со славным пращуром нашим – государем Петром Алексеевичем, чье имя на века войдет в историю… А ведь он с кем попало дела не имел. Умел выбирать среди множества лиц именно тех для своего круга, кто пользу и выгоду принести России сможет. И в папеньке Вашем, как история показывает, не ошибся…

– Не преувеличиваете ли Вы, Ваше Величество?

– Отнюдь. Преуменьшаем скорее. И связь времен, поверьте нам, не прерывается, а продолжает свою жизнь. Вот и сегодня обращается к Вам империя с просьбой – вновь сослужить службу государству, как это было заложено веками в традиции семьи Ганнибал. Славные традиции. Добрые традиции.

– Помилуйте, Ваше Величество, чем же я могу? Россия вон какая великая, а я… Да что я…

– Видите ли, уважаемый Осип Абрамович, уж больно неспокойно нынче в мире. Того и гляди война начнется.

– Война? Господь с Вами, Ваше Величество! Да с кем же это?

– С французами.

– С французами?

– Именно. Еще папенька мой, упокой Господь его душу, Павел Петрович дурное зерно заронил в отношения между странами нашими, начав заигрывать с Наполеоном. Помните ли Вы, как Буонапарте в 1800 году сто тысяч наших солдат из плену отпустил?

– Как не помнить…

– Вот и аукнулось нам все это. Тут ведь как. Если с Наполеоном дружбу водить, тогда с Англией ругаться, а этого нам никак нельзя!

– И неужто же до войны дойдет?..

Государь опустил глаза, отвечал не сразу:

– Мы не говорили Вам этого, но война ближе, чем кажется. И в такой обстановке нам просто необходима Ваша помощь. Нам и России.

Саша вслушивался и вслушивался в непонятные ему еще слова, но пока ему удавалось только запомнить их последовательность. О смысле он мог только догадываться. Да и то было непросто, покуда как бабка вскоре отогнала его от двери.

– А-ну, геть отсюда, поц этакий! Ишь наловчился взрослые розмовы слушать… Давай, давай, в детскую…

Проходя мимо комнаты сестер, Саша увидел великого князя, увлеченно беседовавшего со старшей сестрой его, Ольгой. Их молодость и стать влекла юного поэта, ему хотелось поскорее вырасти, чтобы сторонние барышни взирали на него с подобным же вожделением…

Дед, однако, не был так строг, как бабка. И уже утром следующего дня они вновь пошли с Сашей на речку. Там деда ждал его сосед и старый друг, Давид Гершалович Шепаревич.

– Давид Гершалович!

– Осип Абгамович!

Старики расцеловались. Пока Саша ловил в садок какую-то малознакомую речную мелочь, старики выпивали березовый спотыкач в беседке и вели беседу. Краем уха Саша вновь услышал ее содержание.

– Ну и шо просил?

– А Вы как-таки думаете? Денег просил, естественно.

– На что они ему? Никак казна опустела?

– Не думаю, шобы совсем уж опустела, но деньги лишними не бывают, сами понимаете…

– А то. И все же?

– Армию снаряжать будет в поход на француза.

– О как! И много ли просит?

– Сколько ни дай – всему будут рады…

Старики задумались.

– А я вот чего думаю. Есть занятная мысль.

– Шо Вы-таки придумали?

– Вы же ту легенду помните, про Эфиопию?

– Как не помнить?! Когда гонения на нашего брата начались, папенька неделю ночи не спал, все сочинял свое происхождение. Как отче наш заучили, не дай Бог было что позабыть или перепутать!

– Ну так вот и давайте ее продолжать.

– Как это?

– Вы деньги ихние знаете?

– Чьи?

– Ну эфиопские…

– Да почем я знаю? Ежели Вы меня спросите – я и названия-то такого толком написать не смогу.

– Батюшка Ваш тогда в Эфиопию-то съездил и целый сундук привез. Быры они называются…

– Помню что-то эдакое, у Вас в саду закопал… Только ведь они кажется ничего не стоят!

– Так-то оно так, да ведь кто же знает!

– И шо Вы предлагаете?

– А отдадим их царю!

– На что они ему?

– На армию. Все равно никто не знает им цену, а они красивые, золоченые, да много-то их как… Все равно ведь пролежат, никому… А так – Вам честь и почет будут с них!

Подумали.

– А славное вы-таки решение предлагаете, дорогой Давид Гершалович!

– О чем Вы говорите…

Спустя лет шесть, когда война все же началась, а дед уже преставился, Давид Гершалович в присутствии Саши-лицеиста, приехавшего к бабке на каникулы беседовал с его отцом Сергеем Львовичем, который все сокрушался потерям и поражениям русской армии во вновь начавшейся кампании.

– Ну ведь ничего! Ничего! Ни вооружения, ни обмундирования… И такие потери – только из-за неподготовленности войск к наступлению. Хотя ведь было известно о войне, и задолго! Помню, как тесть еще в 1806 году ссужал императора деньгами на этот случай! Все разворовали, негодяи!

– Супостаты, просто супостаты… – бормотал старый Шепаревич, а в бегающих глазах его видел Саша плутовство и некую боязнь. Пушкину казалось, что он что-то знает и скрывает, но… разговор шестилетней давности уж выветрился из юношеской памяти, уступив место мыслям и мечтам о юных нимфах да виршам.


Утро субботы выдалось на сей раз дождливым. Владимир Ильич Ленин подошел к окну своего номера мюнхенской гостиницы «Берлинген» и долго всматривался в капли дождя, стекавшие по стеклу. Настроение было двоякое – с одной стороны он находился на пороге исторического шага, который был призван сыграть роковую роль не только в его биографии, но и в судьбе всей страны. А с другой стороны – его тяготила неопределенность будущего. События хотелось форсировать, но к тому не было никакой возможности. Ильич тяжело вздохнул.

– Что с тобой? – спросила Надежда Константиновна, подойдя к нему со спины.

– Хуже нет, чем ждать и догонять.

– К чему это ты?

Вместо ответа Владимир Ильич посмотрел в водянистые, огромные, ничего не выражающие глаза супруги. На секунду ему показалось, что его горячо любимая Инночка, Инесса стоит перед ним. Но очень скоро сумрак рассеялся – и Ильич, к великому своему сожалению, снова увидел пустые коровьи глаза перед собой. Он поморщился от неудовольствия.

– Пойду.

– Куда ты? – для проформы спросила супруга.

– Пройдусь.

По обыкновению, приземлившись в пивной «Брюггенау», Ленин увидел здесь старого своего приятеля – молодого человека с горящими глазами и коротенькими усиками над верхней губой. Он недавно вернулся с фронта, где был тяжело отравлен газами, и последние две недели они с Ильичом встречались в этой пивной достаточно регулярно.

– А, это Вы, здравствуйте… – улыбнувшись, традиционно по-немецки начал Ленин. Здесь его знали как господина Мернсдорфа.

– Добрый день, – молодой человек тоже был рад видеть его.

– На чем мы вчера остановились?

– На классовой теории построения государства.

– Ах, да. Так вот классовая теория. Не существует, мой дорогой, никакой классовой теории. Вернее, она существует, но только в умах общества. В целом, согласно учению Дарвина, все мы созданы одинаковыми. Даже если и существовали со времен первобытно-общинного строя некие различия среди нас, то в процессе онтогенеза давно и безвозвратно стерлись! Вот так. И потому эту общественную заразу необходимо из ментальности вырвать. Стереть классы с лица земли всеми возможными способами…

– Так уж и всеми?

– Абсолютно всеми, не гнушаясь ничем и ничего! Если потребуется, если не поймут одурманенные бюргерской идеологией массы – уничтожать. Нещадно уничтожать физически.

– То есть, если я правильно понимаю, уничтожать всех, кто отказывается пополнить некую социальную общность, господствующую в конкретном государстве?

– Совершенно верно понимаете! Такая общность есть везде – согласно учению Маркса, это – пролетариат. Согласно языческих предубеждений, это – арийская раса. И так далее. Не суть важно, какова эта общность по природе и по составу. Но тот, кто отрицает ее существование и по каким-то причинам не хочет или не может пополнить ее ряды, ведя государственную политику к триклятой классовой теории – как раз и есть самый заклятый враг, нуждающийся в немедленном и срочном уничтожении!..

Молодой человек слушал внимательно, едва ли не открыв рот.

– Гениально!

В этот момент речь Ленина прервал вошедший в пивную строго одетый бюргер в костюме и с тросточкой. Он вежливо похлопал Ильича по плечу. Тот обернулся.

– Херр Мернсдорф, здравствуйте!

– А это Вы… Дорогой мой, – обратился Ленин к собеседнику, – я отойду ненадолго, Вы уж тут не скучайте, – и в компании посетителя вышел на улицу.

– Что случилось? Где Вы пропадали столько дней?

– Обсуждал с берлинским руководством детали операции. Проезд через Германию мы Вам организуем в пломбированном вагоне, дальнейшие инструкции получите уже в Гельсингфорсе…

– А моя безопасность?

– Не переживайте, кайзер дает Вам все необходимые гарантии и гаранта.

– Кто это будет?

– Платтен, Ваш издатель. Его кандидатура Вас устраивает?

– Вполне. При условии надлежащего оформления документов.

– Это само собой. Проблема возникла с деньгами?

– Что это значит? Мы давно говорили об этом! Вам необходимо выиграть войну, но при том уровне подготовки и вооружения, которое имеет сейчас царская армия, сие невозможно. Практически это будет достижимо в случае смены российского руководства. Керенский это прекрасно, но Милюков настаивает на войне, и в России в настоящий момент не существует авторитета, более сильного чем он. В таких условиях можно говорить только о силовом варианте смены власти, который, как мне известно, кайзер поддерживает! Поддерживал до недавнего времени, во всяком случае…

– Это само собой, ничего не поменялось. Но понимаете… Мы не можем выдать Вам испрашиваемую Вами сумму в марках.

– Почему? Ее у Вас нет?

– Она есть, но как только Вы начнете рассчитываться с типографиями, с военными заводами, да наконец просто давать взятками марками, в этом моментально заподозрят немецкое командование, и тогда рухнула Ваша революция как карточный домик!

Ленин задумался.

– Тоже верно. А что, если фунтами стерлингов?

– Еще лучше. Тогда Ваши сторонники начнут обвинять Вас в сотрудничестве с Антантой и царской властью, которая, как известно, с ней дружна.

– Ах ты как верно! Ты подумай как верно-то, голубчик! Просто-таки архи-верно… А как же тогда?

– Быр! – воздев палец к небу, изрек немец.

– Что, простите?

– Быр. Эфиопская валюта. Вот и поди там разбери, что к чему.

– А цена, позвольте?

– Пустяк, цветная стекляшка, дешевле рубля во много раз. Что вы от них хотите, дикари… А все же – деньги, валюта! Вот и возьми, как у Вас говорят… за рупь…

– За двадцать! – расхохотался Ильич.

– Так значит решено. Послезавтра в это же время в Вашем гостиничном номере.

– Буду ждать… Да, кстати, херр Шуленбург?

– Да?

– А как Вы меня нашли?

– Немудрено.

– И все же?

– Извините. Как-нибудь в другой раз. Ауфидерзейн.

– Ауфидерзейн!

Вернувшись за стол, он продолжил:

– Замечательный человек…

– Я его хорошо помню. У нас на Восточном фронте он командовал батареей. Сейчас, кажется, в посольстве в России кем-то служит.

– У Вас феноменальная память. Он – военный атташе посольства.

– Что Вас с ним связывает?

– Пока это – мой маленький секрет, раскрою чуть позже… Да, кстати, как Вас зовут? Мое имя Вы знаете, а я Ваше нет.

– Простите, но с Вами настолько интересно беседовать, что я, по всей видимости, просто забыл представиться… Адольф, – протянул руку молодой человек. – Гитлер.


Владимир Ильич Ленин


Пройдет много лет, Ленина уже не будет в живых, и Сталин, не имевший ни малейшего понятия об этом разговоре Ильича с немецким военным посланником, будет лишь в самых общих чертах знать о чудесной роли эфиопской валюты в новейшей русской истории. Как вдруг, в один из дней, на пороге кабинета отца народов появится председатель ОГПУ Менжинский.

– Здравствуйте, товарищ Сталин!

– Здравствуйте, Вячеслав Рудольфович! Что за спешность? Что-нибудь случилось?

– Случилось, товарищ Сталин. Нами получены неопровержимые сведения о том, что председатель Совнаркома товарищ Рыков дал указание вывезти в Америку и хранить на счете, открытом на его имя, золото, привезенное Ильичом из Мюнхена в 1917 году.

– Помню это золото… Оно же изначально было в какой-то валюте… Не помню, африканской что ли…

– Совершенно верно, в эфиопской, Иосиф Виссарионович. В бырах. Потом переплавили в золото. И было его там ни много – ни мало на десяток миллионов дореволюционных царских рублей.

– А когда он это сделал?

– Две недели назад.

– Почему же сразу не пресекли?

– Он был с дружественным визитом в США, а ОГПУ не вправе проверять председателя СНК СССР.

– Верно… Доказательства есть?

– Так точно, – Менжинский положил на стол Сталина принесенную с собой увесистую папку. Перевернув первые несколько страниц, Сталин протянул:

– Да… И таких людей мы допускаем до руководства страной… Страна в нищете, на коленях, кулаки буквально заедают, а он миллионы в США вывозит. Какие будут предложения?

– Я думаю, товарищ Сталин, что память Ильича, железного Феликса, да и наша с Вами партийная совесть не позволят нам поступить иначе, чем вытравить из наших рядов антипартийную контру!

– Из партии исключить?

– И не только из партии. Из жизни вычистить! Чтоб другим неповадно было! Расстрелять к едрене фене… Ой, простите ради бога…

Сталин подумал, затянулся трубкой и отвел глаза в сторону окна.

– Правильное решение…

Чуть позже, возвращаясь к этому разговору 1930 года, в своих работах Сталин опишет последствия разговора и обвинит Рыкова в хищении привезенных Лениным быров.

«Вы знаете, – напишет он, – историю с вывозом золота в Америку. Многие из вас думают, может быть, что золото было вывезено в Америку по решению Совнаркома, или ЦК, или с согласия ЦК, или с ведома ЦК. Но это неверно, товарищи. ЦК и Совнарком не имеют к этому делу никакого отношения. У нас имеется решение о том, что золото не может быть вывезено без санкции ЦК. Однако это решение было нарушено. Кто же разрешил его вывоз? Оказывается, золото было вывезено с разрешения одного из замов Рыкова с ведома и согласия Рыкова».1


Иосиф Виссарионович Сталин

От купели – и до тризны

Эфир программы «Время», 05.05


«Метрики – вещь суровая», говорит старое мудрое изречение. Русская пословица по тому же вопросу вторит: «Написано пером – не вырубишь топором». На наш вопрос, долго ли думали над именем для новорожденного сына, ведь исправить будет нельзя, молодой отец ответил: «Ни минуты».

Александр Петров, слесарь: «Тут другого имени, по-моему, и придумать нельзя. Вы посмотрите, что в мире происходит. Мы столько лет жили в России и не знали, не вспоминали о своих корнях. А сейчас – такая радость, воссоединение… Наконец-то побратаемся с родней своей заокеанской… Ну как такому не радоваться? Конечно, как и все, как вся страна радовались. Потому и имя сразу пришло».

Ксения Петрова, его жена: «Я тогда на восьмом месяце была. Ну мы уже знали, что мальчик будет. Разные имена рассматривали – я вообще в честь мужа Сашей хотела назвать…»

Александр Петров, слесарь: «А я ей говорю, какой тут Саша, когда такое событие?! Ну посовещались, с родителями посоветовались, и решили назвать… Быр».

Надежда Пикулева, акушер-гинеколог Копейской городской больницы: «Мы, конечно, сначала сильно удивились, когда такое имя услышали… Ну знаете, как это обычно бывает – спрашиваем у роженицы, как назвала, чтобы на бирочке написать. А она что-то бормочет. Мы все прислушались, не поймем сначала, что она говорит… А это имя оказалось. (Смеется). Но потом подумали и порадовались за молодых родителей – как-никак такое имя, историческое, это ж почти как Пушкин… Почти как я не знаю… как князь Владимир или Дмитрий Донской…»

Позавчера в родильном доме номер 5 Копейской городской клинической больницы на свет появился мальчик с новым и замечательным именем Быр. Быр Александрович Петров. Раньше, можно с полной уверенностью сказать, так в нашей стране никого не называли – маленький копейчанин первым в нашей стране будет носить это высокое и гордое имя, символизирующее воссоединение братских народов России и Эфиопии. Еще каких-нибудь полгода назад никто и подумать не мог, что один народ волею исторических судеб окажется разделенным на два и одна его часть станет осваивать 1/6 часть суши, а другая – гостями ютиться на чужом для нас жарком африканском континенте. А уже сегодня стараниями нашего горячо любимого президента, Василия Васильевича Митина, два народа, две страны, две валюты объединились раз и навсегда. И имя этому братскому союзу – Быр.

Сегодня это имя получил не только союз, но и маленький гражданин провинциального Копейска.

Наталья Ломовая, заведующий отделом ЗАГС администрации Копейска: «Конечно, имя редкое. Хотя к экстраординарным случаям мы привыкли. Тут кого только не было – и Владлены, и Вилены, и Трактора, и Революции, и Баррикады. И это было понятно – веление времени. А вот чтобы так… Быр… Это ж как надо Россиюшку любить, чтобы так сына назвать! Трогательный и замечательный поступок родители совершили по отношению к сыну!»

Корреспондент: «А кем вы работаете?»

Александр: «Я слесарь на автобазе, а Ксюша – воспитательница в детском саду. Городок у нас маленький, провинциальный, все друг друга знают, и потому когда слух прошел, что мы сына Быр назвали, чуть ли не весь город в гости пришел».

Корреспондент: «Не боитесь, что в школе дразнить будут или еще каких-нибудь побочных явлений? Имя-то редкое».

Александр: «Ну во-первых, я им подразню. Вмиг бошки поотрываю. Во-вторых, это оно пока редкое, вот увидите, пара лет пройдет – и полстраны так детей назовет. А то и больше. А в —третьих, знаете, как у моряков говорят (я ведь на флоте служил)? „Как корабль назовешь, так он и поплывет“. А у нас с нашими эфиопскими братьями, слава богу, все нормально, так что…»

Что ж, мы искренне надеемся, что слова отца маленького Быра станут для его сына пророческими. Будь счастлив, Быр Александрович. Будь счастлив и живи долго и процветающе, как незыблемый союз России и Эфиопии!»


– Ну, тянем, мужики, кому короткая достается, тот за бухлом бежит…

Пятница. Вечер. Автобаза маленького уральского городка. Дальнейшие пояснения излишни. На улице стоит жара под тридцатку, и только сейчас, когда на дворе уже почти девять, немного спала духота и стало возможно дышать. А вот дышать как раз было уже нечем, ибо воздух в гараже насквозь пропитался жженой солярой, мазутом, сигаретами и перегаром. И дверь открыть было нельзя – заседание происходило далеко от нее, без глазу запросто мог забраться жулик и потырить нужные в работе слесарей и шоферов детали.

По той же причине нельзя было идти за водкой всем вместе – до прихода сторожа оставалось еще два часа, а ключ от базы был только у него, так что кто-то постоянно должен был находится внутри или поблизости, а магазин, как на грех, был аж в двух кварталах отсюда.

Жребий определялся старым, «дедовским» способом – путем вытягивания короткой спички. Проводил жеребьевку Вася Афанасьев – он всегда этим занимался с незапамятных времен. И хотя были обоснованные подозрения, что он жульничает (за бутылкой всегда бежал первый тянувший, из чего с высокой долей вероятности следовал вывод, что он ломал не одну, а все спички, которые держал в руке), сменить его кандидатуру пока не решались. Или руки не доходили.

Во всяком случае, как бы то ни было, сегодня короткую вытянул Паша. Первый тянул и вытянул.

– Твою мать, – уж слишком хороша была компания да задушевны разговоры, что не хотелось старшему слесарю покидать ее даже на минуту. А потому, прежде, чем смириться с неотвратимой участью, он по традиции грязно выругался и сплюнул на пол.

– Давай, давай, – поторапливали его мужики. – А то в 10 закроют, вообще без ничего останемся.

Минуту спустя Пашина спина мелькнула в двери слесарки. Никто из присутствующих и подумать не мог, чем сегодняшние посиделки обернутся для каждого из них.

Слегка пошатываясь, шел Паша гравийной дорогой в близлежащий магазин. Можно было выйти на проспект и, перейдя его, пойти в универсам, оно было и ближе, но там была велика вероятность встречи с правоохранительными органами, которые явно не одобрили бы той степени опьянения, в которой пребывал Павел Маслов нынче вечером. А потому, превозмогая турбулентность, следовал Паша своей дорогой садами да огородами. Наконец дошел.

– Как обычно, – буркнул он себе под нос, бросая перед продавщицей три измятые сотенные бумажки.

– Триста рублей.

– Ну… – он подтолкнул купюры к неухоженной, хотя и молодой еще, женщине, видимо, подумав, что она их не заметила.

– Ты оглох, что ли? Триста рублей! Деньги давай!

– А это что, не деньги? – поднял Паша на собеседницу недоуменный взгляд.

– Это быры. Мне рубли надо.

– А какая разница?

– Ну тебе, может, и никакой, а мне начальство запретило с сегодняшнего дня быры принимать.

– Как это так? Твой армян чего, против Митина?

– Не знаю ничего… Короче, рубли давай, а то ничего не продам…

Паша стал усиленно шарить по карманам – все безрезультатно. На свет божий вследствие поисков появилось еще несколько купюр, но и они, ввиду принадлежности к эфиопскому номиналу, не меняли положения вещей.

– Да что ты прицепилась ко мне?! Ну видишь, нет у меня рублей, нету! Ну продай ты за быры, как человека прошу!

– Нет, сказано тебе! Иди отсюда, а то милицию вызови!

Паша свирепел.

– Зови! Зови всех сволочей, кто против союза! Я им лично сейчас яйца пооткручиваю!

Дальнейшее описание перепалки не вызывает интереса – стандартный обмен ругательствами на протяжении 10 минут ни к чему, как водится, не привел. Паша вышел из магазина, зажевал папиросу и окинул взглядом окрестности. В десяти минутах был еще один магазин, недалеко от бывшей шахты. Туда!

К его удивлению и разочарованию, и там ситуация была не лучше.

– Паша, миленький, так ведь начальник запретил. Ну что ж я сделаю… У меня трое внуков, двое детей нигде не работают… Я-то продам, а меня завтра уволят! Кто ж их кормить-то будет?

– Ладно, баб Мань, не боись, мы их скоро всех на чистую воду выведем.

Не солоно хлебавши, но с диким героическим запалом решил Паша прорвать милицейское оцепление и добраться до универмага. И миссию даже можно было назвать успешной – мимо машины ППС он проскочил незамеченным – если бы не неприятная новость, ожидавшая его у цели.

– С сегодняшнего дня быры не принимаем, только рубли.

– Да вы что все, сговорились что ли?!

– Телевизор надо смотреть.

– А что там?

– А то! Что с сегодняшнего дня… Короче, ладно, у меня тут не РИА «Новости»! Отойди, людей задерживаешь!..

У Паши было такое чувство, что ему как следует врезали обухом по голове. И от невозможности что-либо изменить он, выйдя на улицу, горько заплакал… Тут-то и заприметили его молодчики из патрульно-постовой службы.

– Ага! Вот так нажрался, аж плачет! А ну стой!

– Да идите вы, – отмахнулся Паша.

– Чего?!

– Погоди! Это же Пашка, Пашка Маслов! Паш, стой! Чего ты?!

Но он будто не слышал своего соседа Вовчика. Он был потерян и разбит – чего-чего, а такого жуткого предательства, такого ножа в спину он не ожидал. И явно ему было теперь не до пьянки. В жестоко расстроенных чувствах Паша Маслов отправился домой.

Дома его встретила жена. На ней лица не было – краше в гроб кладут.

– Ты чего? – спросила она, увидев зареванного мужа.

– Сама не знаешь?

– Знаю… – тихо проговорила она и ушла в другую комнату. Паша разделся и прошел на кухню. Работал телевизор. Шли новости. Выступал Василий Васильевич Митин.

– Для нас, для всего нашего народа эта вынужденная мера, вызванная обострением международной напряженности, будет сродни лишению куска хлеба. Да, дорогие товарищи, только потому, что кое-кому из НАТО не нравится наше сближение и грядущее объединение с нашим родным эфиопским народом, мы сегодня отказываемся от использования быра в качестве национальной валюты. Горько, товарищи, горько и обидно, что сегодня, на заре 21 века, в мире еще господствуют заблуждения и реакционные замашки, позволяющие проявление братской любви трактовать как международную агрессию. А кто от этого страдает? Мы страдаем…

У Паши челюсть отвисла.

– Это что? Теперь… Все?

– Все, – тихо кивнула головой жена.

– Навсегда?

– Выходит, что так…

– Но…

Тут уж не выдержала и заревела в голос жена:

– Да что ж они, супостаты, делают-то, Паша, миленький?! Да за что же это они на нас так ополчились? За что ненавидят и дышать прямо-таки не дают?!

Паша не мог вынести слез любимой супруги. Он сидел, в ярости играя желваками и думал только об одном – о мести.

«Сволочи… Империалисты проклятые… Никакой тебе духовности, никакого понимания к братской любви, одни имперские амбиции… Ну ничего, доведут они наш народ до справедливого гнева, под такие жернова попадут, что…»

Если бы Паша был знаком с творчеством Бисмарка, то наверняка сейчас вспомнил бы его фразу о том, что «русские долго запрягают, но быстро ездят», но, к сожалению, он не имел о нем ни малейшего представления, хотя и вывел сейчас самостоятельно ту же максиму, что и немецкий канцлер 200 лет назад.

Самая большая в мире глупость – это плакать, чтобы полегчало. Легче, может, и станет, но крайне ненадолго. Поплакали Паша с женой до утра, а утром проснулись. И снова на работу, в жизнь, в народ, в общество. А сил жить-то и нету. Вырвали из груди русского человека сердце его – братскую любовь, – которое много столетий объединяло и подпитывало народ наш. Со времен Дмитрия Донского объединение людей носило характер не просто массового скопления, а приобретало даже оттенок смысла жизни… а вот сейчас – какие-то западные чинодралы взяли и лишили русского человека, простого русского человека, этого смысла.

…Паша шагнул с 9 этажа в половине восьмого утра. Брюс Лонг, американский журналист, выходил в это время из гостиницы, чтобы отправиться на местный молокозавод, и стал совершенно случайным свидетелем происшествия. Однако, вопреки сложившемуся обычаю, опрашивали не его, а он. Он искренне недоумевал, почему простой рабочий покончил с собой, избрав такой картинный способ – как правило, так уходят, когда хотят громко заявить о себе, о своей проблеме, о наболевшем. Когда не могут молчать и потому кричат, кричат о своей боли.

– What`s this? What`s happened? Why?2

Но, к ужасу его, стоило местным гражданам только заслышать его вопросы, как у всех словно отнимался от горя язык. Они сначала молчали оп нескольку секунд, а потом плакали и убегали прочь. Более – менее внятно ответил молодой милиционер Вовчик, тот самый Пашин сосед, что сейчас смотрел в камеру и захлебывался от соленых юношеских слез.

– Да как же это, мистер Лонг? Как?! Вот Вы, умный человек, Вы и рассудите… Чего это они, Ваши-то на нас поперли? Ну какая им разница, с эфиопами мы объединяемся или с финнами? Их-то не трогаем!

1.Сталин И. Сочинения. – М., 1949. – Т. 12. – С. 101—102.
2.Что это? Что случилось? Почему? (англ.)

Pulsuz fraqment bitdi.

3,72 ₼
Yaş həddi:
18+
Litresdə buraxılış tarixi:
18 avqust 2016
Həcm:
139 səh. 16 illustrasiyalar
ISBN:
9785448312212
Müəllif hüququ sahibi:
Издательские решения
Yükləmə formatı:
Audio
Orta reytinq 4,6, 126 qiymətləndirmə əsasında
Mətn, audio format mövcuddur
Orta reytinq 4,6, 82 qiymətləndirmə əsasında
Audio
Orta reytinq 4,2, 501 qiymətləndirmə əsasında
Mətn, audio format mövcuddur
Orta reytinq 4,3, 562 qiymətləndirmə əsasında
Mətn
Orta reytinq 4,8, 301 qiymətləndirmə əsasında
Audio
Orta reytinq 4,8, 4889 qiymətləndirmə əsasında
Audio
Orta reytinq 3,5, 57 qiymətləndirmə əsasında
Mətn
Orta reytinq 5, 15 qiymətləndirmə əsasında
Audio
Orta reytinq 5, 8 qiymətləndirmə əsasında
Audio
Orta reytinq 4,7, 11 qiymətləndirmə əsasında
Mətn, audio format mövcuddur
Orta reytinq 4,6, 5 qiymətləndirmə əsasında
Mətn
Orta reytinq 0, 0 qiymətləndirmə əsasında
Mətn
Orta reytinq 0, 0 qiymətləndirmə əsasında